Три истории. Повести

– Слушай, дружище, я ведь не слепой, все вижу, чувствую и понимаю. Давай, Веня, рассказывай, что там у тебя стряслось, – тихо обмолвился Роос.

– Эдвин, не мне тебе напоминать, кто ты для меня есть. Лишнее это. Я хочу признаться в том, о чем не знает даже моя жена. Хотя, логично было бы, наверное, поставить ее в известность о делах моих тайных, но я не решился на это и не сделал Веру своей надежной помощницей и советчиком: не такой она человек и реакция ее была бы непредсказуемой. Полагаю даже, что она оставила бы меня. Да, так вот я о чем… Знакомы мы уже много лет. Ты меня знаешь и, надеюсь, любишь вот таким, тебе известным. Но у меня, друг мой единственный, есть и другая жизнь, так сказать, на теневой ее стороне. Я долго размышлял, терзался сомнениями, все никак не мог найти общий знаменатель: открываться мне тебе, поведать о втором моем «я» или все оставить, как есть. Но потом, намучившись изрядно, решил, что неправильно это и может быть, даже подло скрывать сей факт. Приму любую твою реакцию и любое твое решение в отношении меня, вновь открывшегося и совершенно нового в глазах твоих. Готов ли ты?

– Конечно, Веня, ты говоришь загадками, но кое о чем догадаться можно. Полагаю, ты не совсем в ладах с законом и собираешься мне об этом поведать? – вопрос был задан спокойным уверенным голосом.

– Эх, друг мой сердечный, друг мой закадычный, это сказано уж слишком мягко о моем статусе. Все немного не так, точнее, совсем не так. Уже на протяжении длительного времени я возглавляю очень серьезную, крепко стоящую на ногах, влиятельную криминальную группировку, которая фактически контролирует все сферы жизни довольно значительной территории области. Это многие вопросы, но ключевой из них – это контроль наркотрафика. Так вот, я стою на самой вершине этой пирамиды, если угодно, являюсь главой местной отечественной мафии, ее боссом. Эту организацию по крупинкам и частичкам создавал я, отлаживая из года в год ее эффективность и могущество. Она настолько законспирирована, что выявить ее практически невозможно. Обыватели, ну, и конечно, наши славные правоохранители, знают лишь, что самый главный имеет клички Док, либо Профессор. Хотя термин «клички» не для меня. Скорее, меня так величают те, кто вот уже длительное время пытается установить мою личность, непременно изловить и обезвредить. Ты знаешь, как иногда забавно все это выглядит: я ведь работаю с ними бок о бок, так сказать. Порой они обсуждают мои дела прямо при мне, делятся планами, разрабатывают оперативные ходы. А я все это слышу и действую сообразно. И незаметно для этой следственной братии улыбаюсь. А они даже не подозревают, кто рядом с ними сейчас находится. Нет, Эдвин, правда, забавно все это! Игра! Опасная и захватывающая дух игра! И меня действительно, не без оснований, считают самой могущественной фигурой в криминальной сфере, – этими словами Задонский закончил свой рассказ и замолчал, с волнением глядя на своего собеседника.

Роос выслушал своего друга со спокойным вниманием, ни разу его не перебивая, вертя в руках стакан с виски и временами слегка отхлебывая по глоточку приятный холодный напиток. После того, как Задонский закончил свою исповедь, долго и пристально смотрел на Вениамина, слегка покачиваясь в кресле, обдумывая услышанное. Шокирован? Скорее, нет. Удивлен? Нет, тоже не то. Трудно подобрать слово. Ранее было ощущение некой недосказанности со стороны его друга. И все вдруг разом разрешилось и встало на свои места.

– Вот что я тебе скажу, Веня. Я не из тех людей, которые оценивают своих настоящих друзей ситуационно. А точнее, друга, ибо из таковых ты у меня один. Я неустанно это тебе повторяю, но так оно и есть. Спасибо за такое откровение и полное доверие – это очень важно и ценно для меня. Это дорогого стоит. Несомненно, услышанное здесь останется только между нами и, полагаю, что ты такого же мнения и иного быть не может. Просто теперь я буду знать о тебе значительно больше; помимо основной жизни у всех на виду, ты имеешь уникальную возможность существования еще и в условиях сплошного затемнения, быть скрытым и невидимым в глазах окружающих, – с усмешкой молвил Эдвин. – Пожалуй, можно даже точнее дать этому определение: жизнь моего друга на теневой ее стороне. Так, по-моему, лучше звучит и воспринимается на слух. Что скажешь? Но главное состоит в том, что теперь все точки над i расставлены, и как-то стало легче нам обоим. Не находишь?

– Угадал, Эдвин, именно так! И у меня гора с плеч, ибо теперь ты полностью осведомлен о делах моих. А то засел этот камень в груди и хоть ты тресни. Тяжко было. И еще раз спасибо за дружбу твою. Ты не представляешь даже, что это для меня такое и как я ее ценю. Кстати, предлагаю тебе, если есть или появится потом серьезное обдуманное желание, принять участие в моем предприятии. Точно пока сказать не могу, но контролировать решение какого-нибудь вопроса поручить тебе смогу.

После услышанного Эдвин с задумчивым видом встал с кресла и подошел поближе к Задонскому.

– Касаемо твоего предложения немного поучаствовать, то я вот что скажу. Последние два-три года я потихоньку, через своих друзей-знакомых, собираю камешки – так, на случай неспокойных и тревожных дней. Не для реализации. Денег, поверь, у меня хватает. Эти крошки – стеклышки легко спрятать. Вдруг нагрянут те самые ребята, а ты попробуй их обнаружь и изыми своими бумажками да обысками. Дудки с маслом! Последнее время ситуация с доставкой немного усложнилась и настоящей причины я не знаю. Если будет возможность для меня раздобыть в приемлемых дозах, то имей в виду. Хорошо? Уж не знаю, как это ты расценивать будешь: участие или что-то иное.

– Боже милосердный, Эдвин, конечно, я возьму твою просьбу себе на вооружение. Я обязательно что-нибудь для тебя придумаю, чего бы мне это ни стоило. И хотя данная сфера не моего прямого влияния, но ты же знаешь, что мир иногда является к тебе ни без добрых людей. Связи у меня обширные, чиновники на взятки горазды – уж поверь мне. Дело только в цене.

Задонский, помедлив немного после сказанного, стремительно встал с кресла, подошел к камину и начал задумчиво перебирать фигурки на полке. Эдвин наблюдал за его действиями молча. Вдруг Веня повернулся к нему, и шутливым тоном, улыбаясь, пустился в размышления, чем удивил и даже рассмешил хозяина дома.

– Кстати, Эдвин, ты никогда не задумывался над тем, почему бриллианты и алмазы называют камешками? Но почему не камни? Сразу представляешь себе их значимость, невероятную силу и могущество! Даже судьбоносность. Сколькими тайнами и проявлениями людских страстей окутаны связанные с ними истории рода человеческого. Они могут все: сделать любого богатым, счастливым и знаменитым или отправить его к праотцам… Камешки – это слишком мелко в прямом и в переносном смысле. Камни, Эдвин! Только камни!

– Я порой не устаю удивляться и даже поражаться тобой, господин Задонский! Нашел, чем голову себе забивать, – громко смеясь, ответил ему Роос. – Философская нотка у тебя вдруг обозначилась в душе или это обычная сентиментальность? Разве это так уж и важно? Важнее их неземная красота, ну, и цена вопроса, конечно. И еще: они же маленькие, совсем крошки. Ну, какие они камни?

– Понятно. Ответ твой краток и носит исчерпывающий характер. Как всегда, впрочем. Хотя я, пожалуй, не их размеры имел в виду, а силу их воздействия на все и вся.

– Чудесно то, что не перестал ты понимать меня с полуслова. Теперь, с твоего соизволения, заведу разговор о презенте от меня. Веня, хочу тебе подарить одну вещь. На память, старина, на долгую-долгую память. Это картина. Да, не удивляйся. Написал ее лично для меня один очень известный и талантливый эстонский художник. Кстати, почел этот заказ за честь. Сейчас я тебе ее покажу. Эдвин поднялся с кресла, вышел из зала и через несколько минут вновь появился у камина. В руках была картина, написанная маслом на холсте, в красивой, сделанной под старину инкрустированной деревянной рамке. Размерами примерно пятьдесят на тридцать сантиметров. Изображение бордово-красного заката солнца на фоне спокойного залива. Именно данный вид и открывается из окон хозяйского особняка. Написано мастером – это видно невооруженным взглядом. Ценитель прекрасного сразу может заметить все нюансы игры красок на холсте.

– Ну, как? Честно скажи – нравится?

– Изумительная работа! Красота!

– Вениамин, это не все. После создания этого чуда над ним поработали еще одни мастера, но другого цеха, так скажем. Смотри теперь на это, – Эдвин левой рукой слегка надавил на левый верхний угол рамки, правой слегка сдвинул в сторону одну деталь инкрустации, раздался едва уловимый звук щелчка, и из нижнего угла выскользнула тоненькая деталь в виде цилиндра диаметром около сантиметра. Подтянув и убрав это приспособление, он показал на тайник в виде прямого цилиндрического хода вдоль основания рамки.

– Сделано профессионалами, обнаружить практически невозможно. Дарю, Веня, красоту пейзажа. Ну, а этот секрет на всякий случай – вдруг, да пригодится.

– Вот это да! Действительно, работа тонкая и с умом сделана.

– Дарю со словами, а подписывать не буду.

Это была их последняя встреча. А потом в один из сырых дождливых осенних дней прошлого года ему позвонила жена Задонского и все рассказала. Услышанное им в телефонном разговоре с Верой больно резануло по сердцу. Его лучшего друга Вениамина больше нет. Жена поведала о последних днях, о том, что произошло у них дома, а она в это время была на даче, оставив его одного, хотя чувствовала – что-то не так. Вторая жизнь ее супруга оказалась для нее настоящим потрясением. Она с трудом пережила всю эту историю. Потом обыски, опросы, допросы, еще обыски, удивившие отсутствием как таковых богатств и небывалых сокровищ в доме, на даче и на рабочем месте фигуранта. Аресты сподвижников, снова обыски, очные ставки и прочее. И так продолжалось почти полгода. Потом суд, приговоры. Она сумела сохранить себя в этом безумии, но жить больше здесь не имела сил.

Позвонив ему весной, в середине мая, сообщила: наконец-то ее оставили в покое эти следователи и прокуроры, она планирует переехать жить к сестре в Поволжье. А далее совсем интересное.

– Эдвин, вот еще что. Как-то, примерно за год до этих трагических дней, вечером, после ужина, Веня позвал меня в комнату сесть на диван и выслушать очень внимательно то, что он сейчас скажет. Я тогда особо не придала значение его тону и вообще теме разговора. Он сказал буквально следующее: «Верочка, выслушай меня и не перебивай. Я не вечен, возраст, болячки и все такое прочее. Ты же знаешь, мы с Эдвином не разлей вода, нас связывает настоящая мужская дружба. Помнишь, я привез от него подарок – красивую картину с видом на залив и закат солнца? Она висит над камином в зале на даче. Мы же с ним оригиналы! Я попросил его не подписывать эту красоту в дар мне. Он все сказал мне на словах. Единственное, о чем я попросил его и вызвал у него некоторое недоумение этой просьбой – чтобы он после моего ухода вернул ее себе и повесил тоже над камином, как память обо мне. Он хоть и был удивлен, но согласился с этим. Ты, пожалуйста, когда наступит час моего ухода и меня уже с тобой не будет, сообщи ему о нашей договоренности. Сама не отвози – пусть приедет лично и заберет ее назад к себе, на вечное хранение. Хорошо? Там великолепный вид заката. Но еще, если приглядеться, то на песке и гальке берега залива видны отблески этого заката в виде красноватых и ярких огоньков, будто камешки на солнце играют своим неповторимым блеском. И кажутся они порой вовсе не красными, а издающими особый неповторимый блеск! Прямо так и скажи ему». Вот и все. Я, конечно, разругалась за такие его мысли. Но вот, оказалось, все верно. Картина у меня. Как сможешь – приезжай и забирай ее себе, как того хотел Веня. Если здесь меня не застанешь, то я сообщу тебе потом адрес сестры. Вот и все. Обнимаю тебя. Будь счастлив!

Глава третья

Эдвин Роос после телефонного звонка жены Задонского понял все. Вениамин выполнил таки его просьбу и добыл для него камни. Он сразу не мог сообщить ему об успешном завершении этой их договоренности, наверное, предвидел возможные последствия своей теневой деятельности. Берег эти камешки для своего друга. Жене, естественно, ничего толком сказать не мог. Просьба одна, которая вызвала большое неудовольствие Веры, стала выполнима после ухода его из жизни. Только теперь Роос глубоко осознал всю полноту утраты – смерть своего лучшего друга. Ведь тайничок стоит немалых денег. Это дар. Это дар от Вениамина Эдвину. От слез сразу же заблестели глаза, он быстро заморгал, стряхивая с лица прозрачные соленые капли. Посидел немного так вот, молча, вспоминая Веню, потом достал чистый белоснежный шелковый платок из кармана, промокнул глаза, вытер лицо. Немного успокоившись от нахлынувших на него чувств, подумав, взял мобильный телефон, набрал номер. Раздались гудки вызова, через пару секунд на том конце ответили: «Слушаю Вас, дядя Эдвин».

– Здравствуй, дорогой мой Урмас. Что-то последнее время я стал подзабывать своего любимого племянника! Пора исправлять такую несправедливость. Как ты? Здоров? Учеба? Ну, а не надоел еще ненаглядной Ирме? Шучу-шучу. Прекрасная девушка, а вы замечательная пара. Будь умницей, не вздумай бросать ее. Умные и воспитанные девушки сейчас редки. А дядя Эдвин всегда поможет вам! Я вот что звоню. Ты сейчас как в плане занятости? Мне нужна твоя помощь— появилась срочная необходимость навестить вдову моего лучшего друга в Дальнегорске. Он в качестве подарка оставил для меня небольшую картину, ее нужно забрать и привести сюда. Вениамин был большой оригинал. Ведь это я когда-то эту картину ему дарил. А он решил, что после его смерти она должна непременно вернуться ко мне назад и быть всегда у меня, как память о друге. И чтобы висела она непременно над камином, как и у него на даче. Желание последнее умершего друга для меня свято. Ты сможешь выполнить это поручение? Ну, вот и чудесно. Приезжай ко мне сейчас – я сегодня в клинику не пойду – и на месте получишь, так сказать, инструкции. Она не составляет исторической или культурной ценности, препятствий быть не должно с вывозом ее из России. Но мало ли, времена сейчас не очень хорошие – ты, надеюсь, понимаешь, о чем я. Тогда включишь своих ребят, в том числе и на таможне. Но это так, на всякий случай. Обнимаю и жду.

Урмас прибыл на виллу примерно через час с небольшим после звонка от дяди. Умный парень, любимец Эдвина. Сын его сестры, которой уже нет в живых. Воспитывала его сама, одна, с мужем расстались, когда мальчику было всего 5 лет. Замуж так и не вышла, посвятила себя воспитанию сына. Конечно, он помогал сестре. Иначе и быть не могло. Самостоятельный, инициативный и очень воспитанный, ну и внешностью Бог не обидел.

Оговорив все и вся, получив спонсорские расходные средства, Урмас уехал.

Ровно через пять дней в особняке Рооса раздался телефонный звонок. Звонил племянник и сообщил об успешном выполнении операции с картиной. Проблем никаких не возникло, ребят на таможне привлекать не пришлось. У тети Веры он пробыл всего один день, она вся в сборах, уезжает к сестре. Приняла его очень тепло, кормила, как на убой. Хорошая и очень добрая женщина. О ее ситуации и проблемах после смерти мужа и его разоблачении практически ничего не говорили.

Через три часа прибыл сам Урмас. Да, та самая. Прекрасно сохранившаяся. Тут же заняла свое место над камином.

После отъезда племянника Эдвин осторожно снял картину со стены, положил на стол и долго ее рассматривал. Нет, не пейзаж, а боковины рамки. Ничего подозрительного не увидел. Стала тяжелей? Пожалуй. А может так ему кажется? Что гадать? Он с волнением открыл тайник, подставил ладонь правой руки перед отверстием и наклонил ее. Из тайника с легким хрустом и шуршанием на руку посыпались прозрачные бриллианты чистой воды, с характерным, ни с чем не сравнимым ярким блеском огней.

– Спасибо, Веня, спасибо. Нет, никуда я их сбывать не буду. Это твои камешки. Точнее, камни. Память о тебе. Так и будут спокойно лежать в картине, в домике своем уютном, долго-долго, а там жизнь сама распорядится моей и их судьбой.

Он вновь спрятал их в картину, а ее разместил на то же место над камином. Стало неимоверно легко на душе. Вновь вспомнил Задонского, их первую встречу, знакомство и дружбу.

Было уже около восьми часов вечера. Он почувствовал небольшую усталость, пошел к себе, лег отдохнуть и не заметил, как крепко уснул.

Нора пришла с работы поужинать около десяти часов вечера. Иногда она перекусывала у себя в отделении, заваривала себе кофе, а пирожное или бутерброд брала в буфете. На этот раз очень захотелось хорошо поужинать горячим. Зашла в дом, поняла, что Эдвин ее не ждет, видимо, устал и лег пораньше спать. Пройдя в зал, она машинально бросила взгляд на стену над камином и увидела картину. Вместе с заинтересованностью, на лице появилась легкая улыбка. Что она выражала на самом деле – понять было сложно. Нора вообще редко улыбалась, представляя собой для окружающих холодную нордическую фрау-леди. Подойдя ближе к камину, остановилась и некоторое время, словно статуя, молча смотрела на нее, прислонив ладонь правой руки к щеке; это был ее непроизвольный жест, когда она о чем-то глубоко задумывалась и окружающее ее мало интересовало. Постояв так пару минут, она затем двинулась на кухню, прихватив с собой сумочку. Еще раз убедившись, что муж у себя в спальне и, скорее всего, крепко спит, открыла сумочку, достала мобильный телефон, набрала номер и, услышав на том конце твердый мужской голос, ответила: «Она вернулась. Да, на своем месте, над камином».

– Спасибо, Нора, девочка моя славная! Теперь просто жди моего звонка и ничего сама не предпринимай, – и связь отключилась.

Затем положила телефон на стойку бара, предварительно удалив из него следы последнего звонка, глубоко и тяжело вздохнула, понимая всю серьезность ею содеянного. Желание поужинать горячим все-таки победило тревогу и неуверенность. Что там в холодильнике? Оказалось, кое-что имеется: отбивная из приличного по размеру куска телятины, банка зеленого горошка, картофель фри и оливки в открытой уже банке (она их безумно любила), сыр и ветчина. Быстренько положила на тарелку мясо, картофель и зеленый горошек и отправила всю эту вкуснятину в микроволновку.

– Ну вот, начало и положено. Если они там, как заверил ее Гюнтер – все чудесно, все окей. А если там пусто? – холодок сомнения дрожью прошелся по ее телу только при одной мысли о подобном.

Увлеченная приготовлением пищи и погруженная в свои думы, Нора совсем не обратила внимания на легкую бледную тень, которую отбрасывала стоящая поодаль стены, за углом кухни, высокая мужская фигура в камуфляже.