Солнце, которое светит ночью

Волков, встревоженный внезапными чувствами, охватившими все его существо, и наслаждавшийся летящими ощущениями влечения к женщине, не обратил на действия друга никакого внимания, хотя и понял, зачем он их совершил. Он попрощался с Леной и, растянув губы в самодовольной улыбке и накинув на плечо пальто, спустился к машине, насвистывая нелепую мелодию.

Всё русское ему было чуждо, он считал себя человеком без корней, гражданином мира и верным служителем идеи о том, что каждый может сделать всё, что он хочет. Однако этот каждый его интересовал мало, и себя он всегда выделял из серой массы, он был уверен, что он один из немногих, человек выше среднего и ему нужно больше, чем остальным.

Волков жил так, что его ум производил расчет раньше, чем его сердце успевало сказать своё слово. Он ставил свои интересы выше интересов других людей, потому что считал, что у каждого человека есть собственная голова на плечах, и каждый ответственен только за свою жизнь и только в редких случаях еще за жизнь своей семьи. При этом он всегда был готов сделать доброе дело для человека, если это не отнимало у него много сил, и оказать помощь, если это можно было бы сделать попутно, занимаясь своими делами. Он точно знал, что нельзя ожидать благодарности от тех, кому помогаешь, поэтому и стараться ради посторонних и даже близких людей он не считал нужным. Бывали и исключения, ведь если случай вопиющий, подверженный огласке, то, разумеется, думающий человек обязан был высказаться по тому поводу, чтобы каким-либо образом принять участие в громком деле. Идея сверхчеловека была ему чужда, его вера имела сугубо личный контекст, и он мало любил и не поддерживал разговоры о смысле жизни, ведь это пустая трата времени, которая ни на что не повлияет, а мир устроен так субъективно, что каждый человек может устанавливать те правила, которые ему нужны.

Мать и отец Олега работали на заводе и жили от зарплаты до зарплаты, носили скромную одежду, не срывали звезд с неба. Олег же чувствовал в себе силы навсегда выйти из оскорбительной нищеты и жить так, как должен жить человек – в счастье и удовольствии. Успеха добиться может не каждый, да ему и все равно было на каждого. Он знал, что он точно сможет добиться успеха, а это было самое важное. С первой большой премии он сделал родителям ремонт в квартире, и на этом посчитал свой долг родителям отданным.

Волков самостоятельно выучил английский, шведский и немецкий языки, и после армии, получив визу и разорвав романтические отношения с Машей, переехал в Лондон. Сначала он много работал, но простой труд не принес ему столько денег, сколько он хотел, поэтому он пошел на маленькие хитрости – стал либезить перед начальником, читать умные стать и цитировать фрагменты из них в нужный момент. Благодаря своему умению пускать пыль в глаза и подвешенному языку скоро он стал ассистентом директора одной крупной IT-фирмы в Лондоне. Деньги начал зарабатывать приличные, и чем больше у него было денег, тем меньше он хотел возиться с мелкими задачами, которые выполнял в начале своей карьеры. Он хотел вырасти в управленца, но со временем обнаружил в себе отсутствие усердия и больше стал полагаться на интуицию. Поверхностный, ничего не доводящий до конца, привыкший быстро решать рабочие задачи, он не смог сфокусировать внимание на трудных для него вещах. Работа стала похожа на ставки – иногда угадывал, иногда нет. Акционерам компании стало это понятно, и он уволился раньше, чем они успели заявить о его некомпетентности.

Волков был серьезно обеспокоен изменениями в поведении его друга. Он несколько раз наблюдал, как явные атеисты после трудных событий в жизни превращались в законченных религиозных фанатиков. Он пообещал себе разобраться с этим после того, как навестит свою бывшую девушку, совместив приятное для него общение с полезной для его будущего дела консультацией. Он знал, что Маша была успешным управленцем и собирался попросить ее дать пару советов о том, как начать своё дело, расспросить о потенциальном рынке и том, где найти команду профессионалов. Конечно, он рассчитывал на формирование деловых связей с партнерами Марии. В его планах было запустить крупный технологический проект и стать резидентом Сколково.

– Ты пытаешься меня впечатлить? – спросила Мария, когда Волков рассказывал ей о своей карьерной истории.

– Получается?

– Нет, – резко сказала Маша.

– Тогда нет, – отшутился Волков и быстро сменил тему, – Я подумал, может быть, мы сходим на ужин и обсудим возможное сотрудничество.

– Я подумаю, – ответила Маша, натянув фальшивую улыбку.

Волков, второй раз слыша эти слова в свой адрес от женщины, широко улыбнулся и ушел, довольный впечатлением, которое он произвел на бывшую девушку.

Мария Заречная была человеком обязательным, строгим и во всех отношениях ответственным. После расставания с Волковым, которое она восприняла как предательство, она все свои силы и умения направила на карьеру, и у нее быстро получилось овладеть навыками руководителя и занять ведущую позицию в компании. Долгое время одной карьеры ей было достаточно, и думать о личной жизни времени не было, зато было много времени, чтобы заниматься собой. Однако размытое предложение заниматься собой довольно быстро исчерпало себя, и, как только работа ее команды перестала требовать ее ежеминутного внимания, она ощутила то, от чего хотела убежать, – одиночество. Как бы ни была сбалансирована и гармонична её жизнь, желание дарить кому-то свою любовь стало безжалостно одолевать ее, и даже смотреть на семейные пары с детьми ей стало невыносимо.

Предъявленный иск заставил ее вернуться в Смоленск, который она покинула восемь лет назад и в который не собиралась возвращаться. Родители с радостью приняли дочь в своем доме, кормили, заботились о ней, боясь сказать лишнее слово и спугнуть ее, и просили остаться хотя бы на месяц, но Маша всё же чувствовала необходимость вернуться в Москву. Все изменилось в тот момент, когда Страхов познакомил ее со своим другом. Она все думала, где она могла его видеть, потому что ей слишком знакомо его вытянутое лицо с узкими острыми скулами и подбородком, его близко посаженные серые глаза, шрам на левой брови, разделяющий ее на две неравные части, и торчащие большие уши. Нельзя было сказать, что она влюбилась в него, но и нельзя было отрицать, что ей не хотелось бы получить от него приглашение на свидание. Она старалась погрузиться в работу и заполнить финансовую модель для привлечения новых инвесторов, но дело шло медленно и мучительно. Она взяла телефон, чтобы написать своему финансовому директору, чтобы вместе заполнить таблицу, и увидела пропущенный звонок от неизвестного номера. «Это он», – подумала она и невольно широко улыбнулась. Она набрала номер и, когда мужской голос ответил, спокойно сказала:

– Здравствуйте! У меня от вас пропущенный вызов.

– Здравствуйте, Мария! – произнес приятный низкий голос с той стороны трубки, – Это Денис. Нас с вами Женя познакомил в ресторане.

– Я вас помню, – быстро проговорила Маша и осеклась.

– Хорошо, – довольно протянул Денис, – Вы свободны завтра вечером? У нас в ресторане специальный гость, играет джаз. Любите джаз?

– Люблю, – коротко ответила Маша, и снова улыбка заиграла на ее губах.

– Куда за вами приехать?

– Нет, – возразила Маша, – этого не нужно. Я доберусь сама.

– Тогда жду вас к восьми в том же ресторане.

Глава 9. Семья

Страхов отвез Волкова к его родителям и поехал в сизо, чтобы перед отлетом в Краснодар поговорить с клиентом и сообщить ему о намечающемся прогрессе.

Ильинского привели к Страхову и оставили их наедине. Внутренний свет, который во все предыдущие встречи исходил от Антона, стал потухать. Глаза его потускнели, румянец на щеках ушел, и лицо побледнело.

– Скажите, как моя бабушка? – обеспокоенно произнес Антон, как будто забыв поздороваться.

Страхов понял, что беспокойство это вызвано не сменой статьи, зависящей от состояния здоровья пострадавшей, а сыновьими чувствами, в особенности, чувством вины за то, что не может сейчас находиться рядом с бабушкой.

– На ее лечение требуется большая сумма денег, – честно ответил Страхов, с тяжелым сердцем вспоминая разговор с заведующим отделением.

– Насколько? – вздрогнув, задал вопрос Ильинский.

– Около миллиона рублей, – сдавленным голосом произнес Страхов и опустил глаза, внезапно ощутив чувство вины,

– А как все остальные? – так же обеспокоенно спросил Ильинский.

– Примерно так же, – мрачно ответил Страхов и, не выдержав, добавил, – Почему вы не задаете никаких вопросов по делу?

– Вы сами расскажете, – смиренно проговорил Ильинский.

– Дело в том, что – Страхов замялся и решил, что не стоит упоминать об Измайлове, до тех пор пока не он во всем не разберется, – Оказалось, что доказать вашу невиновность будет довольно просто. Сейчас есть другие подозреваемые.

– У следствия?

– У меня, – коротко ответил Страхов и прибавил ободряющим тоном, – Я думаю, что через неделю, вы уже сможете выйти отсюда. Я передам вашим друзьям, что залог не потребуется.

Ильинский поднял усталые глаза на адвоката и с трудом произнес:

– Они хотели внести залог?

– Да, – кивнул Страхов и, попрощавшись с клиентом, отправился на вокзал.

Оформив билет на рейс до Краснодара и набрал номер Наташи, чтобы предупредить ее об отлете.

Наташа, измученная чувством вины, шла домой пешком под жарким вечерним солнцем по гудящему проспекту, задыхаясь от выхлопов проезжающих машин. Воздух стоял сухой и душный, не было ни малейшего порыва ветра, и на небе не было ни одного облака. Она и сама не могла точно сказать, почему не стала брать такси, а отправилась домой пешком. «Наверное, я сама себя наказываю, нужно бы позвонить и поговорить,» – размышляла она, но так и не решалась набрать его номер. Интуиция подсказывала ей, что стоит оставить настойчивость и любые объяснения, дать ему время всё обдумать самостоятельно. Она понимала, что так будет лучше, но не могла ничего сделать с чувством стыда и страха. Рассуждая так, споря сама с собой, она не заметила, как прошла мимо дома, и опомнилась только через два квартала, обнаружив себя на большом перекрестке улицы Кутузова и улицы Фрунзе. Огорченно всплеснув руками, она развернулась и пошла обратно.

Дома ее встретила Лена, одетая в короткое шелковое платье на лямках. Она стояла на цыпочках у зеркала в узкой прихожей и подкрашивала пухлую отвисшую нижнюю губу.

– Ты куда-то собираешься? – спросила Наташа, проползая между хрупкой спиной Лены и стеной.

– Олег приедет за мной через 5 минут, – восторженно проговорила она, подводя свои сапфировые глаза синим карандашом, – Хорошо, что ты так вовремя пришла. Как твой день? Ты есть будешь? Я приготовила ужин. Так заморочилась, пол-рынка избегала, чтобы найти вкусные авокадо, – протараторила она, уже не особо заинтересованная в ответе на вопросы, которые сама же и задала.

Лена в спешке поцеловала подругу в голову и, как только зазвонил ее телефон, упорхнула за порог.

Наташа пожелала ей удачи, заперла дверь, вернулась в комнату и опустилась в кресло.

Окна выходили на запад, и после четырёх часов дня яркие солнечные лучи заполняли и нагревали комнату. В желтом свечении беспорядочно кружились тонкие белые пылинки. Наташа, сложив руки на животе, наблюдала за их танцем и думала о тех грядущих моментах счастья и несчастья предстоит еще предстоит им пережить. Она просидела так с четверть часа, а после, по просьбе Валентины Валерьевны, отправилась забрать Лизу из больницы.

Лиза с первой встречи была очарована невестой старшего брата. Она казалась ей принцессой из сказок, которые мама читала на ночь. Она была красива, изящна, добра, умна, смела, и, главное, рядом с ней Лиза тоже чувствовала себя принцессой. Они проводили вместе много времени: Наташа водила её в театр, на экскурсии и брала с собой в походы, когда ее класс отправлялся за город. Лиза с нетерпением ждала, когда Наташа заберет ее из больницы и отвезет к себе домой, где они приготовят что-нибудь вкусное, посмотрят фильм, а потом она расскажет Наташе о мальчике, который лежал в соседней палате. Всё вышло так, как она хотела, только о мальчике она рассказала сразу, потому что не смогла ждать так долго.

Когда чай был выпит, эклеры – съедены, а фильм – досмотрен, Наташа привезла Лизу к матери. Валентина Валерьевна увидела дочь, всплеснула руками, воскликнув «как выросла», и крепко сжала ее в своих объятиях, смахивая с полных красных щек набежавшие горячие слезы. Она с благодарностью посмотрела на Наташу и почувствовала себя виноватою перед нею.

– Знаешь, Наташа, – прошептала Валентина Валерьевна, отведя невестку в сторону, – я рада, что ты есть у Жени теперь. Он очень ранимый мальчик, хотя и пытается это скрывать. Ты прости меня, что я так резко выступила за крещение внука. Это, конечно, ваше дело.

– Нечего прощать, Валентина Валерьевна. Спасибо за ваше понимание, – с улыбкой ответила Наташа и обняла будущую свекровь.

Вдруг Валентина Валерьевна крепко сжала Наташу за локоть и с жаром прошептала ей на ухо:

– Ты должна понять, что любая мать переживает за своего ребенка так, как она не переживает ни за кого. Она не спит, когда у него температура. Она не есть, если ребенок страдает или терпит неудачи. Любая мать хочет сделать будущее своего ребенка блестящим, и она готова пожертвовать всем, ради этой высокой цели. Все, что я делала в этой жизни, было ради Жени и Лизы. Они двое – смысл всей моей жизни. Ничто и никто не сможет этого изменить.

Наташе было приятно неожиданное проявление теплых чувств, хотя она и знала, что ничего не изменится в поведении Валентины Валерьевны, что она снова будет недовольна тем, как Наташа ведет хозяйство, тем, что она много работает и проводит большую часть своего времени с чужими детьми, что снова будет нервно спрашивать, чем она кормит Женю, и почему он так исхудал.

Смыслова попрощалась с Лизой и села в такси, чтобы вернуться домой, в этот момент зазвонил ее телефон, и на экране загорелось имя Жени. Она с трепетом поднесла телефон к уху и услышала, как в трубке раздался теплый родной голос:

– Наташа, я полечу в Лермонтово. Вова должен быть там. Сейчас я уже на вокзале, в Москву поеду на поезде.

– Ты меня не хочешь слушать, – огорченно произнесла Наташа.

Страхов, отпустив свой гнев, стал понимать истинный смысл Наташиных слов и объяснил спокойно, надеясь на её мудрость:

– Наташа, ты не можешь бросить Лену, а я не могу бросить Вову.

– Я понимаю, – ласкового проговорила Наташа и заботливо поинтересовалась, – А как твое дело о пожаре?

– Скорее всего Вова как-то с ним связан, – резко ответил Страхов, и в его голосе появилась холодность и раздраженность.

– Почему ты мне раньше не сказал? – в недоумении спросила Наташа.

– Был занят выяснением наших отношений, – нервно посмеялся Страхов и добавил, – Ты хочешь сказать, что от него одни неприятности?

Наташа добродушно улыбнулась и ответила:

– Я очень хочу так сказать, но не буду. Он твой друг, а ты взрослый мужчина, который сам принимает решения. Если ты так решил, значит, так и поступай.

Страхов немного помолчал и с болью и благодарностью в голосе произнес:

– Прости, что усомнился в твоей верности. Все так смешалось в последнее время.

– За что ты так ему предан? – с трепетом спросила Наташа.

– Он всегда был рядом, когда мне это нужно было. Он поддерживал меня и верил тогда, когда никто не верил. Он уговорил меня подать документы в другой вуз, когда я провалил вступительные в школу милиции. Он учил со мной билеты, не спал ночами, чтобы помочь написать диплом. Пришел на защиту экзамена в палату адвокатов. Он не дал мне напиться и подраться, когда меня бросила любовь всей моей жизни, как я тогда думал, – Страхов запнулся, почувствовав жжение в горле от подступивших слез, и продолжил сдавленным голосом, – Он, может быть, дурак, но он мне как брат.

– Все будет хорошо, – нежно проговорила Наташа, – Напиши, как прилетишь.

– Напишу, – пообещал Страхов и положил трубку.

Наташа облегченно выдохнула и стала собираться на встречу с сестрой, которую они назначили еще несколько недель назад. Осмотрев себя в зеркале и удовлетворившись своею красотой, (как это свойственно девочкам и женщинам она хотя и сознавала себя хорошенькою, но не всегда такою себя чувствовала, поэтому в тот день, когда чувствовала, она старалась крепко запомнить это своё ощущение, чтобы легче было переживать минуты недовольства собой), вышла за двери.

Наташа, хотя и сидела в другом конце зала, далеко от входа, сразу узнала сестру, когда та вошла в ресторан. Высокий рост, узкие кисти, худые пальцы, длинные шея, руки и ноги выдавали в ней танцовщицу. Это был редкий день, когда Яна могла распустить свои тонкие чёрные вьющиеся волосы, а не убирать их в высокую шишку. Она мельком посмотрела в зеркало и пригладила маленькие непослушные завитки, спустившиеся на высокий лоб, затем ловким движением тонкой руки поправила струящуюся ткань белой шифоновой блузки и взбила пышные рукава. Её воздушный силуэт в длинной летящей юбке привлекал внимание окружающих. Она была заметна даже в самой густой толпе людей.

Наташа подошла к сестре, крепко обняла её и посмотрела так, как смотрят родные на того, кого давно не видели, и по кому слишком сильно скучали. Яна светилась. Ее широко посаженные яркие серые глаза, смотрящие из-под изогнутых пушистых ресниц, блестели нежностью, а когда очаровательная улыбка оголила верхний ряд больших белых зубов, выражение её красивого лица стало наивно-детским.

Рядом с Яной стояла незнакомая Наташе молодая женщина.

– Наташа, знакомься, – ласково сказал Яна, – это Вера. Я тебе про неё рассказывала. Вера, это моя сестра Наташа.

Наташа улыбнулась, поздоровалась и провела к столику сестру и её подругу. В пути она старалась припомнить что-то из рассказов Яны о Вере, но как ни силилась, не могла вспомнить ничего конкретного.

Яна села напротив сестры, чтобы видеть её, и подругу посадила рядом с собой. Пока опоздавшие дамы, опустив глаза в меню, выбирали блюда, Наташа разглядывала незнакомку.

Вера производила впечатление строгой женщины, не знающей милосердия. Тяжелый взгляд её чёрных выразительных глаз, слегка прикрытый длинными прямыми ресницами, напомнил Наташе взгляд Страхова. На её прямоугольном лице резко выделялись широкие, острые скулы и круглый высокий нос, а губы сливались в одну тонкую розовую полосочку. Нетипичная красота Веры наверняка обуславливалась слиянием восточных и славянских ген. Длинное прямое платье цвета неба летней ночью подчёркивало её смуглую кожу, и тёмные густые волосы казались на его фоне ещё темнее. Рядом с легкой и изящной Яной она выглядела приземленной, даже несколько грубоватой.

Когда официант принял заказ, Яна, смущаясь и краснея от стыда, робко начала свой рассказ:

– Я встретила одного человека на работе, мы уже давно встречаемся. Его зовут Антон, он работает вместе со мной, у нас с ним много общего, он такой внимательный. Он предлагает мне уйти от мужа и выйти за него замуж.

Наташа, ошарашенная словами сестры, невнятно пролепетала:

– Я не знаю, дорогая. Толстой бы сказал, что нельзя. Чехов бы сказал, что можно.

Вера, ничуть не изменившаяся в лице после откровения Яны, пожала плечами и сказала:

– Жизнь сложная штука, в книгу её не уместишь. Нужно очень хорошо чувствовать, что хочешь сам и чего хочет от тебя жизнь.

– Видишь, – встрепенувшись, сказала Яна, – я хочу уйти, но должна остаться, – с горечью в голосе произнесла она, выделяя слово «должна», – Почему я не могу быть счастливой из-за устаревших моральных устоев?

– Если ты задаешь себе эти вопросы, значит, эти устои не такие уж и устаревшие, – заметила Наташа, пытаясь понять собственное отношение к поступку сестры.

Вера согласно кивнула головой и продолжила:

– Среди трех слов «хочу», «могу» и «должна», все хороши, но только если наша мотивация истинная, сбалансированная. Тогда «хочу» не закрывает пеленой наши глаза, наполняя их животной страстью к материальным наслаждениям; «должна» не взваливает ношу ненужной ответственности и ожидания благодарности в ответ; а «могу» не прорастает короной гордыни на нашей голове.

Яна замотала головой и огорченно проговорила:

– Моё хочу и должна не совпадают. Я даже не понимаю, почему я сомневаюсь. У нас нет детей, меня ничего не держит.

Наташа сочувственно посмотрела на мятущуюся сестру, не находя подходящих слов для поддержки.

– Уходить от мужа или не уходить – решать тебе самой, – ясно сказала Вера,

– Но если остаёшься, важно понимать, почему ты это делаешь. Не будешь ли ты зла на весь мир? Зачем эта жертва? Не захочется ли тебе мстить собственным детям и нелюбимому мужу? А если уходишь, то не будет ли с ним то же, что и с этим? Ты можешь гарантировать, что не поймёшь со временем, что это не такая любовь, какая была? Не слишком ли много ожиданий ты возлагаешь на эти отношения? Несёшь ли ты ответственность за свою жизнь и счастье или хочешь, чтобы Антон сделал тебя счастливой?

– Я счастлива с ним, а без него – нет, – твердо заявила Яна, надув пухлые губы.

– Вот и проблема, – разведя руками, спокойно произнесла Вера, – Ты живешь в иллюзии. А когда человек живет в иллюзиях, а не в реальности, каждое материальное событие мира приносит ему бесконечную боль. Когда человек знает, кто он, не врет себе, знает свои истинные цели, то есть он во всем опирается на себя, такое состояние способно принести счастье. А ты сейчас убегаешь от ответственности за себя же саму.

Смелость и простота, с которой Вера говорила то, что никогда не сказала бы Наташа, щадя чувства своей сестры, раздражала ее, но она не могла отвести от нее взгляд. Вся натура Веры обладала природным магнетизмом, от которого нельзя было спрятаться, закрыться или убежать.

– Хочешь сказать, что я не знаю своего истинного желания? – оскорбленно спросила Яна.

– А ты его знаешь? – подняв черную бровь вверх, поинтересовалась Вера.

– Я хочу быть с Антоном, – в сердцах бросила Яна, и на ее высоком лбу выступила испарина.

– Уверенна? – также спокойно и настойчиво проговорила Вера.

Яна впала в ступор и замолчала.

– Кажется, что ты хочешь быть счастливой, – пояснила Вера, повернувшись лицом к подруге, – Только есть проблемы. Для тебя счастье – это бесконечное получение удовольствия от жизни. Если понимать счастье только так, то ты никогда не будешь счастливой. В жизни всегда будут болезни, ссоры, смерти, другие обстоятельства, которые нужно будет преодолевать.

Наташа вздрогнула от этих слов, по ее рукам побежали мурашки, и она машинально стала гладить свой живот.

– А как я себя должна чувствовать счастливой? – с укором спросила Яна у Веры, выставив плечи вперед и спрятав голову.

– Должна? – изумленно переспросила Вера и рассмеялась, – Так это не работает. Каждый сам ищет ответ на этот вопрос. Я могу тебе только сказать, как я себе на него отвечаю.

– Давай, – охотно согласилась Яна, и плечи ее опустились.

– Опираясь на себя, не впадая в иллюзии, не становясь жертвой, тираном или спасателем, исполняя свои обязанности ответственно и с любовью, можно почувствовать себя счастливым.

– Наташа, что ты думаешь? – в отчаянии спросила Яна, повернувшись к сестре.

Наташе хотелось кричать о том, что сестра совершает огромную ошибку, что она Каренина до мозга костей и, вероятность, закончить так, как Каренина велика. Однако излишняя эмоциональность могла напугать Яну, и Наташа выверяла каждое слово, сказанное в адрес сестры.

– Твоя чистота не даст тебе простить себя за предательство. Каким бы мужем он ни был, свою роль благочестивой жены ты не выполнила, с последствиями этого придется столкнуться. Ты готова к этому?

– Я не знаю, – стыдливо опустив глаза, прошептала Яна.

– Верни хотя бы честность в ваши отношения, – сказала Наташа, погладив сестру по руке, – Может, тебе и не придется выбирать между ним и Антоном.

– Спасибо, что ты всё еще веришь в мою чистоту, – после минуты молчания ласково произнесла Яна и с благодарностью посмотрела на сестру.

Беседа между тремя женщинами продолжалась еще около двух часов. Наташа была очарована Верой, она не смогла преодолеть ее природного магнетизма, и спустя несколько сильных фраз из уст новой знакомой, заставили Смыслову иначе взглянуть на Веру. Теперь Наташе уже не казался тяжелым взгляд ее темных глаз, а речи не казались проповедью. Ей хотелось дольше слушать ее мягкий альтовый голос, но солнце скоро село, и пришло время расставаться. Прощаясь, Наташа не удержалась и задала Вере личный вопрос:

– Почему ты оставила искусствоведение и ушла в бухгалтерию? У тебя ведь явный талант оратора.

Вера снова пожала плечами и ответила:

– Я поняла, что моё мнение, даже экспертное, мало кому интересно. А если так, то лучше я буду заниматься цифрами.