Солнце, которое светит ночью

Что такое знание? Здесь мы говорим про знание о природе души. Оно решает все. Вы можете брать за основу любую конфессию и от нее строить свое мировоззрение. Когда у вас будет твёрдое понимание того, что и как происходит в этом мире, все трудности, выпадающие на вашу долю, вы будете преодолевать успешно.

Чем больше говорил лектор, тем больше вопросов появлялось в уме Страхова. Когда он понял, чтобы не успевает все запоминать, то достал книжку и карандаш и стал быстро делать пометки, чтобы после семинара улучить момент и поговорить с лектором наедине. Хотя в зале присутствовало полсотни хорошо знающих лектора человек, он был уверен, что ему, тому, кто впервые видит и слышит его, удастся задать свои вопросы лично.

За окном стемнело, семинар закончился, и все, поблагодарив лектора, стали расходиться, сам же лектор в компании организаторов скрылся за кулисами. Страхов не сдвинулся с места, он спокойно сидел в центре зала, на своем кресле, когда на сцену вышел лектор, чтобы забрать забытую зеленую бутылку.

– Я думал, что все уже разошлись, – улыбаясь, сказал он, глядя на сидевшего в зале Страхова.

– Я жду вас, – торжественно объявил Женя, радуясь успешно осуществленному плану.

– Звучит так, как будто вы из полиции, – рассмеялся лектор и, спустившись со сцены, степенно пошел навстречу Страхову.

– Я адвокат. Это, наверное, проф деформация, – объяснил Женя, поднимаясь с места.

– Итак, что вы хотели узнать? – вежливо спросил лектор, сложив руки на животе и устремив взгляд на Страхова.

– Я здесь, на самом деле, по делу, – неожиданно для самого себя соврал Страхов, внезапно почувствовав необходимость в каком-то весомом рациональном прикрытии, – мой клиент кришнаит, мне нужно лучше понять образ его мыслей.

– Чем я могу вам помочь?

Не встретив сопротивления или негодования в поведении лектора, Страхов успокоился и начал задавать интересующие его вопросы.

– Вы рассказывали, что дхарма может меняться в зависимости от той социальной роли, которую играет человек в разных обстоятельствах. Скажите, что надлежит делать человеку, если его долг как мужа и друга противоречат друг другу?

– Отказаться от результатов своих действий, – быстро и легко нашел ответ лектор, словно его спрашивают об этом каждый день, – Стремление к результатам рождают ожидания. Ожидания рождают иллюзию. Иллюзия рождает недовольство реальностью. Неумение жить в реальности может разрушить личность как таковую. Когда мы не стараемся получить что-то от кого-то для себя, а просто с любовью и ответственностью выполняем свой долг, тогда обстоятельства начинают складываться нам во благо. Кто не привязан к результатам своих действий, кто не радуется, когда побеждает, и не огорчается, когда проигрывает, тот считается мудрым.

– Я совсем не понимаю, как это связано? Почему человеку нельзя рассчитывать на плоды своих трудов?

– Представьте, – начал он, – ученик идет сдавать экзамен, но он хочет получить высокую оценку, а не выполнить свой долг. Что из этого получится? Учитель почувствует неуважение и будет суров. И также учитель. Если он идет вести уроки, но только хочет, чтобы ученики вели себя и учились определённым образом, а исполнение долга его беспокоит мало. Ученики никогда не смогут уважать такого учителя. В каждой сфере жизни человека стремление к результату, минуя исполнение долга, губит человека. Всякая корысть губит человека. Если вы чего-то ждёте от человека, ситуации или места, вы дождетесь, но это вряд ли вам понравится.

– Ваши речи витиеваты, – задумчиво протянул Страхов и продолжил, желая получить четкий ответ, – Как это отвечает на мой вопрос?

– Из-за привязанности к результату человек не может выбрать путь действий. Правда в том, что он не хочет выполнить долг мужа и друга, он хочет быть хорошим, честным в глазах жены и товарища. Если он откажется от этой привязанности, то ему станет понятно, что нужно делать. Возможно, он даже увидит, что в той ситуации, в которой он оказался, нет никакого противоречия.

Страхов достойно выдержал удар по его самолюбию. Он сцепил зубы и согласно кивнул головой.

– И как действовать?

– Нужно чувствовать, что от тебя хочет Бог в этот момент. Связь с ним поможет принимать решения и делать сложный выбор. Но эту связь и этот путь каждый должен пройти сам. Его нельзя списать, подсмотреть или скопировать. Этот путь у каждого свой, и человек сам должен его пройти.

– А что делать, если человек не верит в Бога? Нужно его заставить?

– Не может быть идея выше человека. Может быть, не пришло его время, не та жизнь. Чтобы найти Кайлаш, нужно преодолеть препятствия, которые проверяют, достойны ли мы.

– А если человек хотел бы поверить, но не может без доказательств?

– Сотни лет людям было очевидно, что солнце движется вокруг Земли. Очевидное не всегда равно истине.

– Вам наскучили мои вопросы, – заметил Страхов.

– Эти вопросы и делают жизнь значимой. Они дают нам пространство расти, иначе мы были бы подобно гусенице, для которой нет в этом мире никакой загадки.

– У меня осталось два вопроса, – сказал Страхов.

– Вы можете их задать, – согласно кивнул головой лектор.

– Почему Бог допускает несправедливость?

Лектор, прищурившись, еще раз внимательно оглядел Страхова, как будто пытался понять, какими словами донести свою мысль так, чтобы стоящий перед ним человек их понял. Наконец, после долгой паузы он начал говорить размеренным голосом:

– Есть такое понятие, как судьба. Судьба – это последствия действий всех людей на планете за всё время существования человечества, включая предыдущие жизни. То есть судьба – это карма. И у каждого она своя. В нашей жизни происходят только те события которые мы или допустили, или заслужили.

– И что делать, если у человека тяжелая судьба? Страдать? – с трепетом спросил Страхов и замер.

– Служить Богу.

Страхов опустился в кресло и положил голову на руку, закрыв ладонью половину лица. Лектор присел напротив него, закинув ногу на ногу и сложив руки на животе. Оба думали о том, что только что произошло и сто означали все прозвучавшие слова.

– Ваша работа намного эффективней моей, – с болью в сердце произнес Страхов.

– Почему же ты так решил? – удивился лектор.

– Я борюсь с преступниками, а вы – с типом мышления, – ответил Страхов, затем поднялся и, пожав руку лектору, попрощался с ним.

Страхова чрезвычайно воодушевило учение индуистов, всё с этими знаниями стало так ясно, очевидно и даже Гегель теперь, казалось, писал о том же. И после долгих раздумий, он убедил себя, что принимает Бога, соглашается с ним, и, довольный существованием высшего разума, сел в самолет, направляющийся в Москву.

Глава 12. Два брата

Самолет приземлился в 4 утра, и к восьми Страхов уже был на пороге своего дома. Он хотел поскорее переодеться и поехать в центр, чтобы завершить все дела, которые пришлось отложить ради поездки в Краснодар. День обещал быть ужасным.

– Ты серьезно занялся этим вопросом, – едва очнувшись ото сна, шепотом произнесла Наташа, когда выслушала рассказ Страхова о поездке, и добавила осторожно, – Мы никогда не говорили о вере.

– Я сам не ожидал от себя такого, – пожал плечами Страхов, пытаясь найти свежий костюм в гардеробе.

Наташа встала с постели, подошла к Страхову и вынула из шкафа выглаженную рубашку и брюки. Затем, заглянув в лицо жениху, тихо спросила:

– Почему ты это делаешь?

Страхов, отложив новые вещи, взял Наташины нежные руки в свои и, опустив голову, прижался лбом к ее лбу.

– Я пока не могу тебе сказать, – вполголоса проговорил он, – Все слишком бессвязно в голове. Когда в библиотеку привозят новые книги, старые книги снимают с полок с полок и оставляют на полу, а потом заново выстраивают порядок. Сейчас все, что я знал, лежит на полу, я пытаюсь выстроить что-то новое.

По плечами и рукам Наташи пробежали мурашки, она поцеловала Страхова в губы и, отпустив руки, вернулась в постель.

– Что говорит твой психотерапевт? – спросила она, устраиваясь под одеялом.

Страхов отвернулся и промолчал.

– Ты не говоришь с ним о Боге, – догадалась Наташа.

Женя отрицательно покачал головой.

– Мне кажется, это связано с твоим отцом, – предположила она.

– Почему ты так решила? – вытянувшись, как струна, резко спросил Страхов.

– Бог – наш первый отец, – говорила Наташа, сидя на постели и глядя в окно, – Очень трудно ему доверять, если были проблемные отношения с биологическим отцом.

Страхов вопросительно посмотрел на невесту. Наташа смутилась и, пожав плечами, добавила:

– Так говорят.

Ей на секунду стало совестно за свои безрассудные неразумные слова, и она кинула осторожный взгляд на Женю, проверяя его реакцию. Он, тихий и задумчивый, стоял, сморщив лоб и насупив брови, бессмысленно перелистывая белые страницы нового постановления. Его взгляд выражал тот особый вид мучений, который преследует ищущего человека, который чувствует, что ответ прямо перед ним, но не может его найти.

Убедившись в том, что опрометчивые слова его не взволновали, она погрузилась в размышления. «От чего мне стало так тревожно?» – спрашивала она себя. Но ответ не приходил, только волнительное и странное чувство рождалось в груди от разговоров о Боге. Когда Женя ушел в душ, она вышла из спальни и подошла к полке с книгами. Пробежав тонкими изящными пальчиками по корешкам книг, она вынула «Воскресение», вернулась в кровать, открыла роман на случайной странице и стала читать.

– Мы и правда никогда об этом не говорили, – сказал Страхов, высушивая мокрые волосы полотенцем.

Наташа испуганно вздрогнула от внезапного возвращения Жени в комнату.

– Ты читаешь «Воскресение»? – удивленно спросил, заметив книгу в руках Наташи.

– Руки сами взяли, – не отрываясь от чтения, пояснила она.

Страхов сел на кровать рядом с невестой и с замиранием сердца чуть слышно спросил:

– Ты думаешь, он есть?

Наташа встрепенулась, отложила книгу в сторону и стала отвечать дрожащим голосом:

– Я не знаю. У меня никогда не было необходимости серьезно об этом думать. Вся моя жизнь такая понятная, в ней не было место для этих размышлений. Логика, этика и литература – это все, на что я опиралась. Но я точно знаю, что не только от нас одних зависят результаты наших действий и наше будущее. На земле так много людей, и каждый миг то, что они делают, влияет на нас…

– Аннушка уже разлила масло.

– Да, именно. И мы не можем знать, кто, как и когда повлияет на нашу жизнь, но это произойдет.

Они просидели в тишине несколько мгновений, прежде чем услышали шорох за стенкой и почувствовали аромат ванильно-цветочных духов. Страхов глубоко вздохнул и, встав с постели, продолжил собираться. Наташа поднялась с кровати и, уложив в сумку тетради, пошла на кухню, чтобы приготовить завтрак. Она накрыла на стол и заставила Лену и Женю за него сесть, хотя оба пытались отнекиваться.

Когда завтрак был съеден, Наташа осталась наводить порядок на кухне, а Страхов ушел в зал, чтобы позвонить главному врачу и предупредить о своем скором приезде. Лена, уже стоявшая в дверях и собиравшаяся уходить, решила задержаться, когда увидела брошюру со вчерашней лекции Страхова. Она сняла туфли и непринужденно, делая вид, что забыла что-то нужное на стеллаже в зале, подошла к Страхову.

– О, а я знаю этого лектора, – воскликнула она и пренебрежительно добавила, – Он слишком категоричный. Я не люблю категоричных людей.

Страхов вспыхнул.

– А что для тебя категоричность?

– То же, что и для всех, – отмахнулась Лена, моментально пожалев о том, что вступила в диалог.

– А именно? – настаивал Страхов.

Лена нахмурилась, подбирая слова, отвернулась и, желая придать свои действиям непринужденности, стала разглядывать стеллаж. На несколько секунд лицо ее погрустнело, и кончик носа машинально задергался от испуга. Она прошлась по залу и вдруг просияла:

– Радикальное принятие одной точки зрения и отвержение другой.

Страхов рассмеялся и насмешливым тоном спросил?

– Пытаешься мыслить вне Аристотелевой логики?

– Не понимаю, о чем ты, – оскорбленно заявила Лена.

Страхова раззадорила неумелая попытка провести спор, и он, ощущая скорую победу и не скрывал ликования, продолжил:

– Аристотель вывел три закона логики. И первый из них – закон исключенного третьего, то есть суждение либо верное, либо нет, третьего не дано.

– В общем, да, – не думая, сказала Лена и быстрым шагом вернулась в коридор.

Страхов усмехнулся и покачал головой.

– Что с тобой? – напряженно спросила она, выглядывая из-за дверок шкафа, в котором хранились верхние вещи, головные уборы и женские сумочки.

– Нахожу забавным то, что ты категорично не принимаешь категоричность, – громко и медленно проговорил Женя, чтобы Лена с первого раза его услышала.

– Нет, – моментально возразила она, – это не так. Просто я не могу слушать людей, которые считают, что жить надо только так, как они говорят.

– Это и есть категоричность. Ты пытаешься выйти из логики Аристотеля, но другой логикой ты не владеешь.

Лена резким движением подскочила к Страхову и остановилась прямо перед креслом, на котором он сидел. Лицо у нее было буро-красным, глаза наполнились слезами злобной обиды, а нижняя губа поминутно прижималась к верхней.

– Я могу быть не согласна с твоим образом мыслей, – гордо заявила она, – но я тебе не буду говорить, что ты живешь не так, как надо.

– И вот ты живешь в рамках Аристотелевской логики, – спокойно пояснил Страхов, уже потерявший интерес к разговору и мало заботящийся о том, как его слова влияют на девушку.

Лена вопросительно развела руками, требуя объяснений.

– Ты ведь не стала бы жить так, как я, – сказал Женя и, получив подтверждение, лениво продолжил, – значит, ты не принимаешь мой взгляд на мир, ты говоришь ему «нет». Ты путаешь категоричность с осуждением.

– Это не так, – пылко бросила Лена и надулась.

– Да что ты? – передразнил ее Страхов, – Ты так нервничаешь, когда у кого-то четкая система ценностей и суждений, которые не совпадают с твоими, потому что тебе кажется, что они запрещают лично тебе что-то, ограничивают твою свободу. Они всего лишь говорят, что если совершать такие действия, то будут вот такие последствия. Может, тебе нравятся эти последствия.

– С чего они решили, что у меня будут такие же последствия? – размахивая руками и шурша блузкой, прокричала Лена.

– Статистика, – сухо и утомленно ответил Страхов.

– Это еще ничего не доказывает! – почти в ярости прокричала она.

– Вот видишь, ты злишься. Если они правы, то ты никогда не станешь счастливой, действуя так, как ты сейчас действуешь. Если бы они с такой же твердостью защищали ту точку зрения, которую разделяешь ты, тебя бы не тревожили их слова.

Страхов встал с кресла, только уважение к Наташе не позволяло ему на полуслове прервать спор, потому что это высказало бы больше презрения к Лене, чем продолжение трудного и бессмысленного диалога. Он надеялся, что так Лена поймет его намерение прекратить разговор, но она не унималась.

– Никто не может сказать, как мне быть счастливой, даже статистика и какие-то странные данные, собранные неизвестно кем.

– Если так, то почему ты из-за этого переживаешь?

– Ты меня не понимаешь, – разочарованно прошептала Лена и снова собралась уходить.

– Конечно, как скажешь, – облегченно вздохнул Страхов.

– Как ты можешь быть адвокатом, когда ты отвергаешь плюрализм? – возмущенно прокричала Лена, стоя в дверях.

– Во-первых, это вещи не связанные. Во-вторых, я поддерживаю диалектику Гегеля. А плюрализм легко может превратиться в кашу и вседозволенность, отсутствие любого системного представления о жизни. И вот подобных людей, нестабильных, зависимых от направления мысли в обществе, больше среди моих клиентов, чем тех, кто просто категоричен.

Страхов отвечал так холодно и спокойно, что сам был удивлен собственной реакцией ни чуть не меньше, чем Лена, прежде такие слова непременно разозлили бы его, а сейчас ему был безразличен ход беседы. Лена же ничего не поняла из сказанных им общих фраз и решила, что он снова прикрывается дежурными терминами, чтобы поскорее уйти от проблемы. Она забрала свою сумки из шкафа, застегнула туфли на высокой платформе и пошла вниз, вновь ощущая себя непонятой и ненужной, представляя, как сейчас она будет рассказывать Олегу всё то, что сейчас произошло, и как они вместе посмеются над странным поведением Жени и, конечно, она уже видела перед собой этот ласковый жалеющий взгляд мужчины, который ее понимает.

Страхов же, закрыв за Леной дверь на ключ, зашел в комнату, где Наташа, разложив перед собой старые тетради с записями, выбирала подходящий материал к занятиям.

– Ты знаешь, в чем заключается диалектика Гегеля? – спросил ее Женя.

– Имея два противоположных суждения, нужно выяснить не является ли что-то третье их общей истинной, – рефлекторно ответила Наташа, даже не повернув голову в сторону Страхова, – Всякое новое знание не исключает предыдущее, а включает его в себя в качестве частного случая.

Губы Страхова растянулись в улыбке удовольствия, он жадно оглядел невесту и спросил, протягивая ей телефон с обложкой сериала:

– Посмотрим вечером?

– Это? – нахмурив брови, переспросила она, – Нет.

– Все девочки его сейчас смотрят, – растерянно пробормотал Страхов, убирая телефон в карман.

Наташа повернулась к нему и нравоучительным тоном заявила:

– Все эти фильмы про мальчишей-плохишей, к которым приходит настоящая любовь в виде гордой, но терпеливой и искренней девочки и меняет их до неузнаваемости, созданы точно не для меня.

На губах Страхова заиграла хитрая улыбка, и он воскликнул, вступая в начатую Наташей игру:

– А! Для тебя те, где до всего этого мальчиш-плохиш должен убить топором старуху-процентщицу?

– Ах вот ты как?! – рассмеялась Наташа и просила в него подушкой, – Это грубое, преднамеренное перевирание классики!

– Или он на дуэли убьёт соперника, а потом загонит лошадь до смерти, чтобы догнать любимую? – не унимался Страхов.

– Да хватит уже! – смеясь, приказала Наташа.

– Или уедет за границу, чтобы потом припасть к её замужним ногам? – гоготал Страхов, – Выбери фильм, я могу так делать весь день, – хитро сверкнув глазами, сказал он.

– Ладно – ладно, – согласилась Наташа и прибавила деловитым тоном, – А говоришь, что ничего не читал.

– Не настолько ничего не читал, – притворно-оскорбленным голосом проговорил Страхов, – Или ты думала, что я прочёл Колобка, решил, что это вершина литературного творчества, и больше не брал в руки книги?

Наташа кокетливо улыбнулась, и ее глаза заблестели.

– Лена написала мне, что завтра уезжает, – сказала Наташа и пристально поглядела на Страхова, – Ты к этому имеешь какое-то отношение?

– Самое прямое, – торжествующе улыбнулся он.

– Ты невыносим, – воскликнула Наташа и, вспомнив его внезапный вопрос, догадалась, – Говорил с ней о Гегеле?

– Совсем нет, только один раз упомянул.

– Кстати, об Олеге, – изменившись в голосе, промолвила Наташа, – Мне показалось, или он пытается ухаживать и Леной, и за Машей одновременно?

– Не показалось, – виновато произнес Страхов.

– А ты не хочешь его остановить?

– Я уже несу ответственность за одного своего друга-раздоблая, второго не потяну, шея перегнется, – саркастично ответил Страхов и похлопал себя по плечам.

– Неожиданно, – изумившись, прошептала Наташа.

– У Маши хватит ума не приближаться к нему, – уверенно заявил Страхов, вспомнив об очарованном Денисе и его рассказе об их первом свидании.

– А у Лены – нет. – задумчиво протянула Наташа и добавила, немного помолчав, – откуда у тебя такие друзья, как Олег?

Страхов пожал плечами и сказал:

– Денис не такой.

Наташа кивнула и рассеянно проговорила, глядя в открытое окно:

– Ещё интереснее вопрос, откуда у меня такие друзья.

Страхов бережно обнял ее за плечи и, поцеловав ее мягкие волосы, отправился на работу.

Когда Страхов приехал в областную больницу, чтобы поговорить с врачом о состоянии пострадавших и узнать прогноз, то застал представителей органов опеки.

– Скажите, что здесь делают? – спросил Страхов, когда врач попрощался с полной дамой в серой обтягивающей живот юбке.

– Я пригласил их, потому что у Терентьевых нет никаких родственников, их дети могут остаться сиротами.

– Вы не говорили, что кто-то из пациентов находится под прямой угрозой смерти.

– Я думал, что слова «в тяжелом состоянии» говорят сами за себя.

– Совсем ничего нельзя сделать?

– Понимаете, этот пожар обострил все болезни пострадавших. Теперь лечение должно охватывать полноценный восстановительный курс, который мы не можем себе позволить. Мы делаем то, что можем оплатить из бюджетных средств.

– Я посмотрю, что можно сделать.

– Ну конечно, – без какой-либо маломальской веры ответил врач.

– Я могу видеть мальчиков?

– Пока органы опеки заполняют документы. Только быстро.

Он прошел с специально отведенную палату, в которой медсестры с разрешения главного врача поселили братьев. Он постучался, и ему открыл дверь маленький мальчик лет семи с пухлыми щечками и кудрявыми короткими темными волосами. Он испугался, увидев на пороге чужого человека, и хотел быстро закрыть дверь, но из палаты послышался грубый ломающийся голос:

– Миша, пусти. Это органы опеки.

Маленький мальчик, конечно, не понял, кто такие органы опеки, но приказа брата ослушаться не мог, он, раскрасневшись, впустил незнакомца, и тут же юркнул под одеяло.

За столом, перед стопкой учебников с раскрытой тетрадью, сидел старший сын Терентьевых, Дмитрий. Страхов помнил, что ему исполнялось 14 в следующем месяце (по какой-то причине именно его дата рождения запомнилась), но выглядел он намного взрослее. Мальчик дорешал задачу и поднял голову, чтобы внимательно осмотреть пришедшего.

– Дима, – пробасил мальчик и протянул руку.

В этот момент рукав его олимпийки, полностью закрывавшей его бледное жилистое тело от шеи до кончиков пальцев, задрался, и показалось запястье буро-синева цвета. Страхов заметил это и быстро пожал руку, отведя взгляд. Мальчик поспешно закрыл синяки и, насупившись, спросил:

– Вы из органов опеки?

– Нет, я адвокат вашего соседа, Антона.

Страхов услышал, как Миша завошкался под одеялом при упоминании Антона.

– Вы можете мне сказать, как относитесь к Антону?

Дима одарил адвоката серьезным осуждающим взглядом и сухо произнес:

– Он хороший парень. Не думаю, что он хотел баб … – замялся и поправился – Зинаиде Степановне сделать что-то плохое. Она в нем души не чает, и он ее очень любит.

Из-за двери послышался звонкий голос кого-то из медработников, позвавший мальчиков обедать.

– Ты иди, я тебя догоню, – приказал Дима брату.

Тот в ту же секунду выпрыгнул из кровати, сунул крохотные ножки в пушистые тапочки и, схватив тарелку, пошлепал к столовой.

– Как вам здесь живется? – спросил Страхов, когда Миша вышел из палаты.

– Все хорошо, – коротко ответил мальчик и наклонился, чтобы завязать шнурки на кроссовках.

– Скажи, пожалуйста, – начал Страхов, но остановился, увидев случайно оголившуюся вспухшую, фиолетовую спину.

Дима заметил пораженный взгляд адвоката и поспешил опустить задравшуюся одежду.

– Это между мной и Богом, – шепотом сказал мальчик.

– Если что-то случится, ты можешь звонить мне, – сказал Страхов, оставляя на столе свою визитку.

Дима не обратил на нее никакого внимания и стал собирать лежащие на тумбе учебники в портфель.

– Я пойду, – сказал Страхов и направился к двери.

– Я не могу давать волю своим чувствам, – не поворачиваясь к Страхову, проговорил Дима, – Сейчас у брата есть только я, если он увидит, что мне страшно, то он этого не вынесет. Я не могу сделать ему так больно.

Страхов кивнул головой, вышел из палаты, быстрым шагом дошел до столовой, подошел к Мише и опустился так, чтобы видеть его глаза.

– Если тебе страшно, ты можешь сказать мне об этом, я помогу.

Мальчик посмотрел на него круглыми добрыми глазами, обнял и сказал на ушко:

– Теперь вместо отца и матери у меня только старший брат, и если я буду плакать, он подумает, что я в нем сомневаюсь.

У Страхова закололо сердце, а в уме появилась подлая трусливая мысль о том, что Дима может быть рад такому положению дел, ведь теперь его никто не будет бить. «Может, он и молит Бога, чтобы он забрал родителей,» – подумал Страхов и решил пробраться к палате, где находились Вера и Андрей Терентьевы. Он накинул на себя белый халат, опустил голову и прошел по коридору незамеченным. Он зашел в палату, посмотрел на них и заметил, что в руки им вложены маленькие крестики. Страхову стало нечем дышать, он выбежал из палаты, промчался по коридору к выходу из отделения, быстрее лифта спустился по лестнице, снимая с шеи давящий галстук и расстегивая верхние пуговицы рубашки, и выскочил на улицу.