Стихотворения

ПАРИЖСКАЯ ФАНТАЗИЯ

Т. К.

У парижского спаниеля лик французскогокороля,не погибшего на эшафоте, а достигшего славыи лени:набекрень паричок рыжеватый, милосердие вкаждом движенье,а в глазах, голубых и счастливых, отражаютсяжизнь и земля.На бульваре Распай, как обычно, господинДоменик у руля.И в его ресторанчике тесном заправляютполдневные тени,петербургскою ветхой салфеткой прикрываяот пятен колени,розу красную в лацкан вонзая, скатерть белуюс хрустом стеля.Как стараются неутомимо бог, Природа, Судьба,Провиденье,короли, спаниели и розы, и питейные всезаведенья,этот полдень с отливом зеленым между намипо горстке деля…Сколько прелести в этом законе!Но и грусти порой…Voila!Если есть еще позднее слово, пусть замолвятего обо мне.Я прошу не о вечном блаженстве —о минуте возвышенной пробы,где возможны, конечно, утраты и отчаянье даже,но чтобы —милосердие в каждом движенье и красавицав каждом окне!

1982

АРБАТСКИЕ НАПЕВЫ

1Все кончается неумолимо.Миг последний печален и прост.Как я буду без вас в этом мире,протяженном на тысячи верст,где все те же дома и деревья,и метро, и в асфальте трава,но иные какие-то лица,и до вас достучишься едва?В час, когда распускаются розы,так остры обонянье и взгляд,и забытые мной силуэтыв земляничных дворах шелестят,и уже по-иному крылатовсе, что было когда-то грешно,и спасаться от вечной разлукиунизительно мне и смешно.Я унижен тобою, разлука,и в изменника сан возведен,и уже укоризны поспелии слетаются с разных сторон,что лиловым пером заграничным,к меловым прикасаясь листам,я тоскую, и плачу, и грежупо святым по арбатским местам.Да, лиловым пером из Риекипо бумаге веду меловой,лиловеет души отраженье —этот оттиск ее беловой,эти самые нежность и робость,эти самые горечь и свет,из которых мы вышли, возникли.Сочинились…И выхода нет.

1982

2

Ч. Амирэджиби

Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.В Безбожном переулке хиреет мой талант.Вокруг чужие лица, безвестные места.Хоть сауна напротив, да фауна не та.Я выселен с Арбата и прошлого лишен,и лик мой чужеземцам не страшен, а смешон.Я выдворен, затерян среди чужих судеб,и горек мне мой сладкий, мой эмигрантский хлеб.Без паспорта и визы, лишь с розою в рукеслоняюсь вдоль незримой границы на замкеи в те, когда-то мною обжитые краявсе всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я.Там те же тротуары, деревья и дворы,но речи несердечны и холодны пиры.Там так же полыхают густые краски зим,но ходят оккупанты в мой зоомагазин.Хозяйская походка, надменные уста…Ах, флора там все та же, да фауна не та…Я эмигрант с Арбата. Живу, свой крест неся…Заледенела роза и облетела вся.

1982

* * *

Всему времечко свое: лить дождю,Земле вращаться,знать, где первое прозренье,где последняя черта…Началася вдруг война – не успели попрощаться,адресами обменяться не успели ни черта.Где встречались мы потом?Где нам выпала прописка?Где сходились наши души, воротясь с передовой?На поверхности ль земли?Под пятой ли обелиска?В гастрономе ли арбатском?В черной туче ль грозовой?Всяк неправедный урок впрок затвержен изаучен,ибо праведных уроков не бывает. Прах и тлен.Руку на сердце кладя, разве был я невезучим?А вот надо ж, сердце стынет в ожиданьеперемен.Гордых гимнов, видит бог, я не пел окопной каше.От разлук не зарекаюсь и фортуну не кляну…Но на мягкое плечо, на вечернее, на ваше,если вы не возражаете, я голову склоню.

1982

НАДПИСЬ НА КАМНЕ

Посвящается учащимся 33-й московской школы, придумавшим слово «арбатство»

Пускай моя любовь как мир стара, —лишь ей одной служил и доверялсяя – дворянин с арбатского двора,своим двором введенный во дворянство.За праведность и преданность дворупожалован я кровью голубою.Когда его не станет – я умру,пока он есть – я властен над судьбою.Молва за гробом чище серебраи вслед звучит музыкою прекрасной…Но не спеши, фортуна, будь добра,не выпускай моей руки несчастной.Не плачь, Мария, радуйся, живи,по-прежнему встречай гостей у входа…Арбатство, растворенное в крови,неистребимо, как сама природа.Когда кирка, бульдозер и топорсподобятся к Арбату подобратьсяи правнуки забудут слово «двор» —согрей нас всех и собери, арбатство.

1982

МУЗЫКАНТ

И. Шварцу

Музыкант играл на скрипке – я в глаза емуглядел.Я не то чтоб любопытствовал – я по небу летел.Я не то чтобы от скуки – я надеялся понять,как способны эти руки эти звуки извлекатьиз какой-то деревяшки, из каких-то бледныхжил,из какой-то там фантазии, которой он служил?Да еще ведь надо пальцы знать,к чему прижать когда,чтоб во тьме не затерялась гордых звуковчереда.Да еще ведь надо в душу к нам проникнутьи поджечь…А чего с ней церемониться? Чего ее беречь?Счастлив дом,где голос скрипки наставляет нас на путьи вселяет в нас надежды…Остальное как-нибудь.Счастлив инструмент, прижатый к угловатомуплечу,по чьему благословению я по небу лечу.Счастлив он, чей путь недолог,пальцы злы, смычок остер,музыкант, соорудивший из души моей костер.А душа, уж это точно, ежели обожжена,справедливей, милосерднее и праведней она.

1983

ПРИЛОЖЕНИЕ

Ю. Киму

Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик,едва твой гимн пространство огласит?Прислушаться – он от скорби излечит,а вслушаться – из мертвых воскресит…Какой струны касаешься прекрасной,что тотчас за тобой вступает хор,таинственный, возвышенный и страстныйтвоих зеленых братьев и сестер?Какое чудо обещает скорослететь на нашу землю с высоты,что так легко в сопровожденьи хоратак звонко исповедуешься ты?Ты тоже из когорты стихотворной,из нашего бессмертного полка.Кричи и плачь, авось твой труд упорныйпотомки не оценят свысока.Поэту настоящему спасибо,руке его, безумию егои голосу, когда взлетев до хрипа,он неба достигает своего.

(пластинка, 1986)

* * *

Как наш двор ни обижали,он в классической поре.С ним теперь уже не справиться,хоть он и безоружен.А там Володя во дворе,а его струны в серебре,а его пальцы золотые,голос его нужен.Как с гитарой ни боролись —распалялся струнный звон,как вино стихов ни портили —все крепче становилось.А кто сначала вышел вон,а кто потом украл вагон —все теперь перемешалось,все объединилось.Может, кто и нынче сновахрипоте его не рад.Может, кто намереваетсяподлить в стихи елея.А ведь и песни не горят,они в воздухе парят.Чем им делают больнее,тем они сильнее.Что ж печалиться напрасно:нынче слезы лей – не лей,но запомним хорошенечкои повод и причину.Ведь мы воспели королейот Таганки до Филей.Пусть они теперь поэтувоздают по чину.

(пластинка, 1986)

ПРИМЕТА

Если ворон в вышине,дело, стало быть, к войне.Если дать ему кружить,если дать ему кружить,значит, всем на фронт иттить.Чтобы не было войны,надо ворона убить.Чтобы ворона убить,чтобы ворона убить,надо ружья зарядить.Ах, как станем заряжать,всем захочется стрелять.А уж как стрельба пойдет,а уж как стрельба пойдет —пуля дырочку найдет.Ей не жалко никого,ей попасть бы хоть в кого:хоть в чужого, хоть в свово,лишь бы всех до одного.Во и боле ничего!Во и боле ничего,во и боле никого,во и боле никого,кроме ворона того —стрельнуть некому в него.

(пластинка, 1986)

* * *

Антон Палыч Чехов однажды заметил,что умный любит учиться, а дурак – учить.Скольких дураков в своей жизни я встретил —мне давно пора уже орден получить.Дураки обожают собираться в стаю.Впереди их главный во всей красе.В детстве я верил, что однажды встану,а дураков нету – улетели все.Ах, детские сны мои – какая ошибка,в каких облаках я по глупости витал.У природы на устах коварная улыбка…Видимо, чего-то я не рассчитал.А умный в одиночестве гуляет кругами,он ценит одиночество превыше всего.И его так просто взять голыми руками,скоро их повыловят всех до одного.Когда ж их всех повыловят – наступит эпоха,которую не выдумать и не описать…С умным – хлопотно, с дураком – плохо.Нужно что-то среднее. Да где ж его взять?Дураком быть выгодно, да очень не хочется,умным – очень хочется, да кончится битьем…У природы на устах коварные пророчества.Но, может быть, когда-нибудь к среднему придем.

(пластинка, 1986)

* * *

Песенка короткая, как жизнь сама,где-то в дороге услышанная,у нее пронзительные слова,а мелодия почти что возвышенная.Она возникает с рассветом вдруг,медлить и врать не обученная.Она как надежда из первых рук,в дар от природы полученная.От двери к дверям, из окна в окновслед за тобой она тянется.Все пройдет, чему суждено,только она останется.Песенка короткая, как жизнь сама,где-то в дороге услышанная,у нее пронзительные слова,а мелодия почти что возвышенная.

(пластинка, 1986)

* * *

Солнышко сияет, музыка играет.Отчего ж так сердце замирает?…Там за поворотом, недурен собою,полк гусар стоит перед толпою.Барышни краснеют, танцы предвкушают,кто кому достанется, решают.Но полковник главный на гнедой кобылеговорит: «Да что ж вы все забыли:танцы были в среду, нынче воскресенье,с четверга – война. И нет спасенья.А на поле брани смерть гуляет всюду.Может, не вернемся – врать не буду».Барышни не верят, в кулачки смеются,невдомек, что вправду расстаются:«Вы, мол, повоюйте, если вам охота,да не опоздайте из похода».Солнышко сияет, музыка играет.Отчего ж так сердце замирает?…

(пластинка, 1986)

* * *

В день рождения подарокприподнес я сам себе.Сын потом возьмет – озвучити сыграет на трубе.Сочинилось как-то так, само собою,что-то среднее меж песней и судьбою.Я сижу перед камином,нарисованным в углу.Старый пудель растянулсяпод ногами на полу.Пусть труба, сынок, мелодию сыграет.Что из сердца вышло – быстро не сгорает.Мы плывем ночной Москвоюмежду небом и землей.Кто-то балуется рядомчерным пеплом и золой.Лишь бы только в суете не заигрался.Или зря нам этот век, сынок, достался?Что ж, играй, мой сын кудрявый,ту мелодию в ночи.Пусть ее подхватят следоми другие трубачи.Нам не стоит этой темени бояться,но счастливыми не будем притворяться.

(пластинка, 1986)

ПЕСЕНКА О МОЛОДОМ ГУСАРЕ

Грозной битвы пылают пожары,и пора уж коней под седло…Изготовились к схватке гусары —их счастливое время пришло.Впереди командир,на нем новый мундир,а за ним эскадронпосле зимних квартир.А молодой гусар,в Наталию влюбленный,он все стоит пред нейколенопреклоненный.Все погибли в бою. Флаг приспущен.И земные дела не для них.И летят они в райские кущина конях на крылатых своих:впереди командир,на нем рваный мундир,следом юный гусарпокидает сей мир.Но чудится ему,что он опять влюбленный,опять стоит пред нейколенопреклоненный.Вот иные столетья настали,и несчетно воды утекло.И давно уже нет той Натальи,и в музее пылится седло.Позабыт командир —дам уездных кумир.Жаждет новых потехпросвещенный наш мир.А юный тот гусар,в Наталию влюбленный,опять стоит пред нейколенопреклоненный.

(пластинка, 1986)

* * *

Все глуше музыка души,все звонче музыка атаки.Но ты об этом не спеши,не обмануться бы во мраке:что звонче музыка атаки,что глуше музыка души.Чем громче музыка атаки,тем слаще мед огней домашних.И это было только такв моих скитаниях вчерашних:тем слаще мед огней домашних,чем громче музыка атак.Из глубины ушедших летеще вернее, чем когда-то:чем громче музыка побед,тем горше каждая утрата.Еще вернее, чем когда-то,из глубины ушедших лет.И это все у нас в крови,хоть этому не обучались:чем чище музыка любви,тем громче музыка печали.Чем громче музыка печали,тем выше музыка любви.

(пластинка, 1986)

* * *

Официант Антон Андриановичненавидит всякую снедь.Официант Антон Андриановичненавидит посуды звон.Все равно ему – оловянная,серебряная, золотая…И несдержанность постояльцевоборачивается злом —И тускнеет шевелюра его завитая.Шеф-повар Антон Митрофановичненавидит всякую снедь:ему бы селедки да хлеба кусочек.А супруга пророчит мужу голодную смертьи готовит ему повкуснее – а он не хочет.Она идет к нему с блюдами, как на свидание,но пончики портятся, прокисает рагуи лежат нетронутыми караси в сметане,как французские гренадеры в подмосковном снегу.Полковник Антон Севастьяновичненавидит шаг строевой:человеку нужна раскованная походка.Но он марширует, пока над его головойклубится такая рискованная погодка.Я, нижеподписавшийся, ненавижу слова,слова, которым не боязно в речах поизноситься,слова, от которых кружится говорящего голова,слова, которые любят со звоном произноситься.Они себя кулачками ударяют в свинцовую грудь,выкрикиваются, выпеваются трубно…Слова, которым так хочется меня обмануть,хотя меня давно обмануть уже трудно.

(концерт, 1985)

* * *

После дождичка небеса просторны,голубей вода, зеленее медь.В городском саду флейты да валторны.Капельмейстеру хочется взлететь.Ах, как помнятся прежние оркестры,не военные, а из мирных лет.Расплескалася в улочках окрестныхта мелодия – а поющих нет.С нами женщины – все они красивы —и черемуха – вся она в цвету.Может, жребий нам выпадет счастливый:снова встретимся в городском саду.Но из прошлого, из былой печали,как ни сетую, как там ни молю,проливается черными ручьямиэта музыка прямо в кровь мою.

(концерт, 1985)

* * *

Из жизни прекрасной, но странной,и короткой, как росчерк пера,над дымящейся свежею ранойпризадуматься, право, пора…Призадуматься и присмотреться,поразмыслить, покуда живой,что там кроется в сумерках сердца,в самой черной его кладовой.Пусть твердят, что дела твои плохи,но пора научиться, пора,не вымаливать жалкие крохимилосердия, правды, добра.И пред ликом суровой эпохи,что по-своему тоже права,не выжуливать жалкие крохи,а творить, засучив рукава.

(концерт, 1985)

* * *

Что-то дождичек удач падает нечасто,впрочем, жизнью и такой стоит дорожить.Скоро все мои друзья выбьются в начальство,и, наверно, мне тогда станет легче жить.Робость давнюю свою я тогда осилю.Как пойдут мои дела, можно не гадать.Зайду к Юре в кабинет, загляну к Фазилю,и на сердце у меня будет благодать.Зайду к Белле в кабинет, скажу:«Здравствуй, Белла!»Скажу: «Дело у меня. Помоги решить».Она скажет: «Ерунда. Разве это дело?»И, конечно, сразу мне станет легче жить.Часто снятся по ночам кабинеты эти,не сегодняшние – нет, завтрашние – да.Самовары на столе, дама на портрете…Вообщем, стыдно по пути не зайти туда.Города моей страны все в леса одеты.Звук пилы и топора трудно заглушить.Может, это для друзей строят кабинеты.Вот построят, и тогда станет легче жить.

(концерт, 1985)