Стихотворения

Булат Окуджава

Стихотворения

Посвящаю эту книгу моей маме

НОВОЕ УТРО

Не клонись-ка ты, головушка,от невзгод и от обид,мама, белая голубушка,утро новое горит.Все оно смывает начисто,все разглаживает вновь…Отступает одиночество,возвращается любовь.И сладки, как в полдень пасеки,как из детства голоса,твои руки, твои песенки,твои вечные глаза.

1957

* * *

Пароход попрощается басом,и пойдет волной его качать…В жизни я наошибался.Не пора ли кончать?Вот я снова собираю пожиткии… опять совершаю ошибки.А кто-то кричит мне с порога:– Это ж не дорога, а морока!…А мне спешить далеко-далеко:жизнь не дается на два срока.

1957

ПОЛНОЧНЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС

Когда мне невмочь пересилить беду,когда подступает отчаянье,я в синий троллейбус сажусь на ходу,в последний,в случайный.Полночный троллейбус, по улице мчи,верши по бульварам круженье,чтоб всех подобрать, потерпевших в ночикрушенье,крушенье.Полночный троллейбус, мне дверь отвори!Я знаю, как в зябкую полночьтвои пассажиры – матросы твои —приходятна помощь.Я с ними не раз уходил от беды,я к ним прикасался плечами…Как много, представьте себе, добротыв молчанье,в молчанье.Полночный троллейбус плывет по Москве,Москва, как река, затухает,и боль, что скворчонком стучала в виске,стихает,стихает.

1957

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НА ПЕРЕДОВОЙ

Волнения не выдавая,оглядываюсь, не расспрашивая.Так вот она – передовая!В ней ничего нет страшного.Трава не выжжена, лесок не хмур,и до порыобъявляется перекур.Звенят комары.Звенят, звенятвозле меня.Летят, летят —крови моей хотят.Отбиваюсь в изнеможениии вдруг попадаю в сон:дым сражения, окружение,гибнет, гибнет мой батальон.А пули звенятвозле меня.Летят, летят —крови моей хотят.Кричу, обессилев,через хрипоту:«Пропадаю!»И к ногам осины,весь в поту,припадаю.Жить хочется!Жить хочется!Когда же это кончится?…Мне немного лет…гибнуть толку нет…я ночных дозоров не выстоял…я еще ни разу не выстрелил…И в сопревшую листву зарываюсьи просыпаюсь…Я, к стволу осины прислонившись, сижу,я в глаза товарищам гляжу-гляжу:а что, если кто-нибудь в том сне побывал?А что, если видели, как я воевал?

1957

АНГЕЛЫ

Выходят танки из леска,устало роют снег,а неотступная тоскабредет за нами вслед.Победа нас не обошла,да крепко обожгла.Мы на поминках водку пьем,да ни один не пьян.Мы пьем напропалуюодну, за ней вторую,пятую, десятую,горькую, десантную.Она течет, и хоть бы черт,ну хоть бы что – ни капельки…Какой учет, когда течет?А на закуску – яблоки.На рынке не развешенныедрожащею рукой,подаренные женщиной,заплаканной такой.О ком ты тихо плакала?Все, знать, не обо мне,пока я топал ангеломв защитной простыне.Ждала, быть может, слова,а я стоял едва,и я не знал ни слова,я все забыл слова.Слова, слова… О чем они?И не припомнишь всех.И яблочко моченоеупало прямо в снег.На белом снегулежит оно.Я к вам забегудавным-давно,как еще до войны,как в той тишине,когда так нужнывы не были мне…

1957

СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЙ МАРШ

Е. Евтушенко

Надежда, я вернусь тогда,когда трубач отбой сыграет,когда трубу к губам приблизити острый локоть отведет.Надежда, я останусь цел:не для меня земля сырая,а для меня – твои тревогии добрый мир твоих забот.Но если целый век пройдети ты надеяться устанешь,надежда, если надо мноюсмерть распахнет свои крыла,ты прикажи, пускай тогдатрубач израненный привстанет,чтобы последняя гранатаменя прикончить не смогла.Но если вдруг когда-нибудьмне уберечься не удастся,какое новое сраженьени покачнуло б шар земной,я все равно паду на той,на той далекой, на гражданской,и комиссары в пыльных шлемахсклонятся молча надо мной.

1957

КОРОЛЬ

Во дворе, где каждый вечер все играла радиола,где пары танцевали, пыля,ребята уважали очень Леньку Королеваи присвоили ему званье короля.Был король, как король, всемогущ. И если другустанет худо и вообще не повезет,он протянет ему свою царственную руку,свою верную руку – и спасет.Но однажды, когда «мессершмитты», как вороны,разорвали на рассвете тишину,наш Король, как король, он кепчонку, как корону —набекрень, и пошел на войну.Вновь играет радиола, снова солнце в зените,да некому оплакать его жизнь,потому что тот король был один (уж извините),королевой не успел обзавестись.Но куда бы я ни шел, пусть какая ни забота,(по делам или так, погулять),все мне чудится что вот за ближайшим поворотомКороля повстречаю опять.Потому что на войне, хоть и правда, стреляют,не для Леньки сырая земля.Потому что (виноват), но я Москвы не представляюбез такого, как он, короля.

1957

ПЕСЕНКА О СОЛДАТСКИХ САПОГАХ

Вы слышите, грохочут сапоги,и птицы ошалелые летят,и женщины глядят из-под руки?Вы поняли, куда они глядят?Вы слышите: грохочет барабан?Солдат, прощайся с ней, прощайся с ней…Уходит взвод в туман-туман-туман…А прошлое ясней-ясней-ясней.А где же наше мужество, солдат,когда мы возвращаемся назад?Его, наверно, женщины крадути, как птенца, за пазуху кладут.А где же наши женщины, дружок,когда вступаем мы на свой порог?Они встречают нас и вводят в дом,но в нашем доме пахнет воровством.А мы рукой на прошлое: вранье!А мы с надеждой в будущее: свет!А по полям жиреет воронье,а по пятам война грохочет вслед.И снова переулком – сапоги,и птицы ошалелые летят,и женщины глядят из-под руки…В затылки наши круглые глядят.

1957

* * *

Глаза – неведомые островалугов зеленых,тобою населенных.Там не в чести словаи часовые стерегут кордоны.Там, прямо в утроокуная головы,воркуют голубизадумчиво и мудро.Там окна плещутна рассвете ставнями…А я прикинусь странником,мешок – за плечи.Мне нужно в ту страну!И, поздно или рано,я зоркую охрануобману.

1957

ПОДМОСКОВЬЕ

1Март намечается.Слезою со щекивдруг скатывается издалека…И вербины цветы, как серые щенки,ерошат шерсть и просят молока.И тополи попеременнобосые ноги ставят в снег,скользя,шагают, как великие князья, —как будто безнадежно, но надменно.2Кричат за лесом электрички,от лампы – тени на стене,и бабочки, как еретичкигорят на медленном огне.Сойди к реке по тропке топкой,и понесет сквозь тишинузари вечерней голос тонкий,ее последнюю струну.Там отпечатаны коленейостроконечные следы,как будто молятся олени,чтоб не остаться без воды…По берегам, луной залитым,они стоят: глаза – к реке,твердя вечерние молитвына тарабарском языке.Там птицы каркают и стонут.Синеют к ночи камыши,и ветры с грустною истомойвсе дуют в дудочку души…3На белый бал берез не соберу.Холодный хор хвои хранит молчанье.Кукушки крик, как камешек отчаянья,все катится и катится в бору.И все-таки я жду из тишины(как тот актер, который знает ценучужим словам, что он несет на сцену)каких-то слов, которым нет цены.Ведь у надежд всегда счастливый цвет,надежный и таинственный немного,особенно, когда глядишь с порога,особенно, когда надежды нет.4А знаешь ты,что времени у нас в обрези кошельки легки без серебра,учитель мой, взъерошенный как бес,живущий в ожидании добра?Когда-нибудьокончится осенний рейс,и выяснится, наконец, кто прав,и скинет с плеч своих наш поздний лестабличку медную:«За нарушенье – штраф!»Когда-нибудьвнезапно стихнет карусельосенних рощ и неумытых луж,и только изумленное:«Ужельвозможно это?!» —вырвется из душ.И в небесавзовьется белый дым змеей,и, словно по законам волшебства,мы пролетим над теплою землейв обнимку,как кленовая листва…5Где-то там, где первый лег ручей,где пробился корм, парной и смачный,начинаются бунты грачейи жуков торжественные свадьбы.И меж ними, словно меж людьми,разворачиваются,как горы,долгие мистерии любвии решительные разговоры.И к коричневым глазам коров,и к безумным бусинкам кошачьимподступают из глубин дворови согласие и неудачи…И тогда доносится с небес,словно мартовская канонада:– Вы хотите друг без друга,без маеты?…– Не надо! Нет, не надо!

1956-1957

ВОБЛА

Холод войны немилосерд и точен.Ей равнодушия не занимать.…Пятеро голодных сыновей и дочеки одна отчаянная мать.И каждый из нас глядел в оба,как по синей клеенке столаслучайная одинокая воблак земле обетованной плыла,как мама руками теплымиза голову воблу брала,к телу гордому ее прикасалась,раздевала ее догола…Ах, какой красавицей вобла казалась!Ах, какой крошечной вобла была!Она клала на плаху буйную голову,и летели из-под рукинавстречу нашему голодучешуи пахучие медяки.А когда-то кружек звон, как звоннаковален,как колоколов перелив…Знатоки ее по пивным смаковали,королевою снеди пивной нарекли.…Пятеро голодных сыновей и дочек.Удар ножа горяч как огонь.Вобла ложилась кусочек в кусочек —по сухому кусочку в сухую ладонь.Нас покачивало военным ветром,и, наверное, потомуплыла по клеенке счастливая жертванавстречу спасению моему.

1957

* * *

А.Ш.

Нева Петровна, возле вас – все львы.Они вас охраняют молчаливо.Я с женщинами не бывал счастливым,вы – первая. Я чувствую, что – вы.Послушайте, не ускоряйте бег,банальным славословьем вас не трону:ведь я не экскурсант, Нева Петровна,я просто одинокий человек.Мы снова рядом. Как я к вам привык!Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.Я знаю: вас великие любили,да вы не выбирали, кто велик.Бывало, вы идете на проспект,не вслушиваясь в титулы и званья,а мраморные львы – рысцой за вамии ваших глаз запоминают свет.И я, бывало, к тем глазам нагнусьи отражусь в их океане синемтаким счастливым, молодым и сильным…Так отчего, скажите, ваша грусть?Пусть говорят, что прошлое не в счет.Но волны набегают, берег точат,и ваше платье цвета белой ночимне третий век забыться не дает.

1957

* * *

Не бродяги, не пропойцы,за столом семи морейвы пропойте, вы пропойтеславу женщине моей!Вы в глаза ее взгляните,как в спасение свое,вы сравните, вы сравнитес близким берегом ее.Мы земных земней.И вовсек черту сказки о богах!Просто мы на крыльях носимто, что носят на руках.Просто нужно очень веритьэтим синим маякам,и тогда нежданный берегиз тумана выйдет к вам.

1957

ВАНЬКА МОРОЗОВ

А. Межирову

За что ж вы Ваньку-то Морозова?Ведь он ни в чем не виноват.Она сама его морочила,а он ни в чем не виноват.Он в старый цирк ходил на площадии там циркачку полюбил.Ему чего-нибудь попроще бы,а он циркачку полюбил.Она по проволоке ходила,махала белою рукой,и страсть Морозова схватиласвоей мозолистой рукой.А он швырял большие сотни:ему-то было все равно.А по нему Маруся сохла,и было ей не все равно.Он на извозчиках катался,циркачке чтобы угодить,и соблазнить ее пытался,чтоб ей, конечно, угодить.Не думал, что она обманет:ведь от любви беды не ждешь…Ах Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня?Ведь сам по проволке идешь!

1957

ГОЛУБОЙ ШАРИК

Девочка плачет: шарик улетел.Ее утешают, а шарик летит.Девушка плачет: жениха все нет.Ее утешают, а шарик летит.Женщина плачет: муж ушел к другой.Ее утешают, а шарик летит.Плачет старушка: мало пожила…А шарик вернулся, а он голубой.

1957

ВЕСЕЛЫЙ БАРАБАНЩИК

Встань пораньше, встань пораньше,встань пораньше,Когда дворники маячат у ворот.Ты увидишь, ты увидишькак веселый барабанщикв руки палочки кленовые берет.Будет полдень, суматохою пропахший,звон трамваев и людской водоворот,но прислушайся – услышишь,как веселый барабанщикс барабаном вдоль по улице идет.Будет вечер – заговорщик и обманщик,темнота на мостовые упадет,но вглядись – и ты увидишь,как веселый барабанщикс барабаном вдоль по улице идет.Грохот палочек… то ближе он, то дальше.Сквозь сумятицу, и полночь, и туман…Неужели ты не слышишь,как веселый барабанщиквдоль по улице проносит барабан?!

1957

ТАМАНЬ

Год сорок первый. Зябкий туман.Уходят последние солдаты в Тамань.А ему подписан пулей приговор.Он лежит у кромки береговой,он лежит на самой передовой:ногами – в песок,к волне – головой.Грязная волна наползает едва —приподнимается слегка голова;вспять волну прилив отнесет —ткнется устало голова в песок.Эй, волна!Перестань, не шамань:не заманишь парня в Тамань…Отучило время меня дома сидеть.Научило время меня в прорезь глядеть.Скоро ли – не скоро, на том ли берегуя впервые выстрелил на бегу.Отучило время от доброты:атака, атака, охрипшие рты…Вот и я гостинцы раздаю-раздаю…Попомнитетрудную щедрость мою.

1958

* * *

Не вели, старшина, чтоб была тишина.Старшине не все подчиняется.Эту грустную песнюпридумала война…Через час штыковой начинается.Земля моя, жизнь моя,свет мой в окне…На горе врагу улыбнусь я в огне.Я буду улыбаться, черт меня возьми,в самом пекле рукопашной возни.Пусть хоть жизнь свою укорачивая,я пойду напрямикв пулеметное поколачиванье,в предсмертный крик.А если, на шаг всего опередив,достанет меня пуля какая-нибудь,сложите мои кулаки на грудии улыбку мою положите на грудь.Чтоб видели враги моии знали бы впредь,как счастлив я за землю мою умереть!…А пока в атаку не сигналила медь,не мешай, старшина, эту песню допеть.Пусть хоть что судьбой напророчится:хоть славная смерть,хоть геройская смерть —умирать все равно, брат, не хочется.

1958

* * *

Я ухожу от пули,делаю отчаянный рывок.Я снова живойна выжженном теле Крыма.И вырастаютвместо крыльев тревогза моей человечьей спинойнадежды крылья.Васильками над брустверомуцелевшими от огня,склонившимисянад выжившим отделением,жизнь моя довоеннаяразглядывает меняс удивленьем.До первой пули я хвастал:чего не могу посметь?До первой пуливрал я напропалую.Но свистнула первая пуля,кого-то накрыла смерть,а я приготовилсяпулю встретить вторую.Ребята, когда нас выплеснетиз окопа четкий приказ,не растопчитеэтих цветов в наступленье:пусть синими их глазамиглядит и глядит на насидущее за нами поколенье.

1958

ДО СВИДАНИЯ, МАЛЬЧИКИ

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:стали тихими наши дворы,наши мальчики головы подняли —повзрослели они до поры,на пороге едва помаячилии ушли, за солдатом – солдат…До свидания, мальчики!Мальчики,постарайтесь вернуться назад.Вы не прячьтесь, вы будьте высокими,не жалейте ни пуль, ни гранат.И себя не щадите вы!И все-такипостарайтесь вернуться назад.Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:вместо свадеб – разлуки и дым,наши девочки платьица белыераздарили сестренкам своим.Сапоги – ну куда от них денешься?Да зеленые крылья погон…Вы наплюйте на сплетников, девочки.Мы сведем с ними счеты потом.Пусть болтают, что верить вам не во что,что идете войной наугад…До свидания, девочки!Девочки,постарайтесь вернуться назад.

1958

* * *

Сто раз закат краснел, рассвет синел,сто раз я клял тебя, песок моздокский,пока ты жег насквозь мою шинельи блиндажа жевал сухие доски.А я жевал такие сухари!Они хрустели на зубах, хрустели…А мы шинели рваные расстелим —и ну жевать.Такие сухари!Их десять лет сушили, не соврать,да ты еще их выбелил, песочек…А мы, бывало, их в воде размочим —и ну жевать, и крошек не собрать.Сыпь пощедрей, товарищ старшина!Пируем – и солдаты и начальство…А пули?Пули были. Били часто.Да что о них рассказывать, —война.

1958

САПОЖНИК

Кузьма Иванович – сапожник ласковый.Он сапоги фасонные тачает.А черный молоток его, как ласточка,хвостом своим раздвоенным качает.Он занят целый день поклонами,тот молоток. Он по подметкам метит.А к вечеру – все гвоздики поклеваны,все сапоги починены на свете.Я слышу рассуждения домашние,когда над головою свет потухнет:кто носит сапоги – пускай донашивает…А сам Кузьма Иваныч носит туфли.Постукивает под крыльцом, позевываети постепенно понимает вроде,что ну их к черту, сапоги кирзовые…А сапоги фасонные не в моде.Кузьма Иванович, ступай на пенсию:есть фабрики – военных обошьют.Но пусть война останется за песнею.А ласточке твоей пора на юг.Она хвостом своим качнет раздвоенным,из рук твоих натруженных рванетсяи полетит над грозами, над войнами…А ты сиди и жди. Она вернется.

1958

ИСКАЛА ПРАЧКА КЛАД

На дне глубокого корытатак много лет подрядне погребенный, не зарытыйискала прачка клад.Корыто от прикосновеньязвенело под струну,и плыли пальцы, розовея,и шарили по дну.Корыта стенки как откосы,омытые волной.Ей снился сын беловолосыйнад этой глубиной.И что-то очень золотое,как в осень листопад…И билась пена о ладони —искала прачка клад.

1958

ПЕСЕНКА О КОМСОМОЛЬСКОЙ БОГИНЕ

Я смотрю на фотокарточку:две косички, строгий взгляд,и мальчишеская курточка,и друзья кругом стоят.За окном все дождик тенькает:там ненастье во дворе.Но привычно пальцы тонкиеприкоснулись к кобуре.Вот скоро дом она покинет,вот скоро вспыхнет гром кругом,но комсомольская богиня…Ах, это, братцы, о другом!На углу у старой булочной,там, где лето пыль метет,в синей маечке-футболочкекомсомолочка идет.А ее коса острижена,в парикмахерской лежит.Лишь одно колечко рыжеена виске ее дрожит.И никаких богов в помине,лишь только дела гром кругом,но комсомольская богиня…Ах, это, братцы, о другом!

1958

* * *

Е. Рейну

Из окон корочкой несет поджаристой.За занавесками – мельканье рук.Здесь остановки нет, а мне – пожалуйста:шофер в автобусе – мой лучший друг.А кони в сумерках колышут гривами.Автобус новенький, спеши, спеши!Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенныйв любую сторону твоей души.Я знаю, вечером ты в платье шелковомпойдешь по улице гулять с другим…Ах Надя, брось коней кнутом нащелкивать,попридержи-ка их, поговорим!Она в спецовочке, в такой промасленной,берет немыслимый такой на ней…Ах Надя, Наденька, мы были б счастливы…Куда же гонишь ты своих коней!Но кони в сумерках колышут гривами.Автобус новенький спешит-спешит.Ах Надя, Наденька, мне б за двугривенныйв любую сторону твоей души!

1958

* * *

Часовые любви на Смоленской стоят.Часовые любви у Никитских не спят.Часовые любвипо Петровке идут неизменно…Часовым полагается смена.О великая вечная армия,где не властны слова и рубли,где все – рядовые: ведь маршалов нет у любви!Пусть поход никогда ваш не кончится.О, когда б только эти войска!…Сквозь зимы и вьюги к Москве подступаетвесна.Часовые любви на Волхонке стоят.Часовые любви на Неглинной не спят.Часовые любвипо Арбату идут неизменно…Часовым полагается смена.

1958

ПЕСЕНКА ОБ АРБАТЕ

Ты течешь, как река. Странное название!И прозрачен асфальт, как в реке вода.Ах, Арбат, мой Арбат,ты – мое призвание.Ты – и радость моя, и моя беда.Пешеходы твои – люди невеликие,каблуками стучат – по делам спешат.Ах, Арбат, мой Арбат,ты – моя религия,мостовые твои подо мной лежат.От любови твоей вовсе не излечишься,сорок тысяч других мостовых любя.Ах, Арбат, мой Арбат,ты – мое отечество,никогда до конца не пройти тебя.

1959

ЖИВОПИСЦЫ

Живописцы, окуните ваши кистив суету дворов арбатских и в зарю,чтобы были ваши кисти словно листья.Словно листья,словно листья к ноябрю.Окуните ваши кисти в голубое,по традиции забытой городской,нарисуйте и прилежно и с любовью,как с любовью мы проходим по Тверской.Мостовая пусть качнется, как очнется!Пусть начнется, что еще не началось!Вы рисуйте, вы рисуйте,вам зачтется…Что гадать нам:удалось – не удалось?Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,наше лето, нашу зиму и весну…Ничего, что мы – чужие.Вы рисуйте!Я потом, что непонятно, объясню.

1959

* * *

Когда затихают оркестры Землии все музыканты ложатся в постели,по Сивцеву Вражку проходит шарманка —смешной, отставной, одноногий солдат.Представьте себе:от ворот до ворот,в ночи наши жесткие души тревожа,по Сивцеву Вражку проходит шарманка,когда затихают оркестры Земли.

1959

АРБАТСКИЙ ДВОРИК

…А годы проходят, как песни.Иначе на мир я гляжу.Во дворике этом мне тесно,и я из него ухожу.Ни почестей и ни богатствадля дальних дорог не прошу,но маленький дворик арбатскийс собой уношу, уношу.В мешке вещевом и заплечномлежит в уголкенебольшой,не слывший, как я, безупречнымтот двор с человечьей душой.Сильнее я с ним и добрее.Что нужно еще?Ничего.Я руки озябшие греюо теплые камни его.

1959

ДЖАЗИСТЫ

С. Рассадину

Джазисты уходили в ополченье,цивильного не скинув облаченья.Тромбонов и чечеток королив солдаты необученные шли.Кларнетов принцы, словно принцы крови,магистры саксофонов шли,и, кроме,шли барабанных палок колдуныскрипучими подмостками войны.На смену всем оставленным заботамединственная зрела впереди,и скрипачи ложились к пулеметам,и пулеметы бились на груди.Но что поделать, что поделать, еслиатаки были в моде, а не песни?Кто мог тогда их мужество учесть,когда им гибнуть выпадала честь?Едва затихли первые сраженья,они рядком лежали. Без движенья.В костюмах предвоенного шитья,как будто притворяясь и шутя.Редели их ряды и убывали.Их убивали, их позабывали.И все-таки под музыку Землиих в поминанье светлое внесли,когда на пятачке земного шарапод майский марш, торжественный такой,отбила каблуки, танцуя, параза упокой их душ.За упокой.

1959

РОДИНА

Говоришь ты мне слово покоя.Говоришь ты мне слово любви.Говоришь ты мне слово такое,восхищенное слово «Живи!».Я тобою в мучениях нажит,в долгих странствиях каждого дня.Значит, нужен тебе я и важен,если ты позвала вдруг меня.Говоришь ты мне долгие сроки.Говоришь ты мне слово «Твори!».Мои руки – они твои слуги,не мои они слуги – твои.И твое меня греет дыханье.Значит, с празднествами и бедой,с мелочами моими, с грехамия единственный, праведный, твой.Значит, люб я тебе хоть немного,если, горечь разлуки клубя,говоришь ты мне слово «Тревога!»,отрываешь меня от себя.И наутро встаю я и сноваотправляюсь в решительный бой…Остается последнее слово.Оставляю его за собой.

1959

* * *

Опустите, пожалуйста, синие шторы.Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.Вот стоят у постели моей кредиторымолчаливые: Вера, Надежда, Любовь.Раскошелиться б сыну недолгого века,да пусты кошельки упадают с руки…Не грусти, не печалуйся, о моя Вера, —остаются еще у тебя должники!И еще я скажу и бессильно и нежно,две руки виновато губами ловя:– Не грусти, не печалуйся, матерь Надежда, —есть еще на земле у тебя сыновья!Протяну я Любови ладони пустые,покаянный услышу я голос ее:– Не грусти, не печалуйся, память не стынет,я себя раздарила во имя твое.Но какие бы руки тебя ни ласкали,как бы пламень тебя ни сжигал неземной,в троекратном размере болтливость людскаяза тебя расплатилась… Ты чист предо мной!Чистый-чистый лежу я в наплывах рассветных,перед самым рождением нового дня…Три сестры, три жены, три судьи милосердныхоткрывают последний кредит для меня.

1959

* * *

О.Б.

Мы стоим – крестами руки —безутешны и горды,на окраине разлуки,у околицы беды,где, размеренный и липкий,неподкупен ход часов,и улыбки, как калитки,запираем на засов.Наступает час расплаты,подступает к горлу срок…Ненадежно мы распятына крестах своих дорог.

1959

ТЕЛЕГРАФ МОЕЙ ДУШИ

С. Ломинадзе

Стихло в улицах вранье.Замерло движенье.Улетело вороньена полях сраженья.Лишь ползут из тишины,сердце разрывая,как извозчики войны,красные трамваи.Надеваю шинель —главную одежду,понимаю сильнейвсякую надежду.Замирает в тиши,чуткий, голосистый,телеграф моей души:нет телеграфиста.Он несет свой синий кантпо сраженьям грозным.Он уже прописан там.Там с пропиской просто.Южный фронт. Бельэтаж.У конца дороги.От угла – второй блиндаж…Вытирайте ноги!

1959

* * *

О.Б.

…И когда под вечер над тобоюжуравли охрипшие летят,ситцевые женщины толпоюсходятся – затмить тебя хотят.Молчаливы. Ко всему готовы.Окружают, красотой соря…Ситцевые, ситцевые, что вы!Вы с ума сошли: она ж – своя!Там, за поворотом Малой Бронной,где окно распахнуто на юг,за ее испуганные бровидесять пар непуганных дают.Тех, которые ее любили,навсегда связала с ней судьба.И за голубями голубымибольше не уходят ястреба.Вот и мне не вырваться из плена.Так кружиться мне, и так мне жить…Я – алхимик.Ты – моя проблемавечная…тебя не разрешить.

1959

* * *

О.Б.

Мне нужно на кого-нибудь молиться.Подумайте, простому муравьювдруг захотелось в ноженьки валиться,поверить в очарованность свою!И муравья тогда покой покинул,все показалось будничным ему,и муравей создал себе богинюпо образу и духу своему.И в день седьмой, в какое-то мгновенье,она возникла из ночных огнейбез всякого небесного знаменья…Пальтишко было легкое на ней.Все позабыв – и радости и муки,он двери распахнул в свое жильеи целовал обветренные рукии старенькие туфельки ее.И тени их качались на пороге.Безмолвный разговор они вели,красивые и мудрые, как боги,и грустные, как жители земли.

1959

* * *

О.Б.

Звезды сыплются в густую траву…Я в деревне Лазаревке живу,где налево от ворот любыхкилометры лесов голубых,где направо от любых воротволчьих вотчин невпроворот.Я в деревне Лазаревке живу,вдоль по Лазаревке странствую…Ты пошли мне, Лазаревка, жену,как ты, Лазаревка, ласковую,как ты, Лазаревка, крутую в мороз,как ты, Лазаревка, жаркую;чтоб звалась она Марфою,чтобы ей без меня не жилось,чтобы отражались в тихой заводиармии Марфиных соловьев,чтобы таял от тихой завистисиний снег под пимами ее.А когда трактора приползают с марша,тарахтя на все голоса,чтоб маячила у околицы Марфа,тоненькая, как лоза.

1959