Стихотворения

ПРИЕЗЖАЯ СЕМЬЯ ФОТОГРАФИРУЕТСЯ У ПАМЯТНИКА ПУШКИНУ

На фоне Пушкина снимается семейство.Фотограф щелкает, и птичка вылетает.Фотограф щелкает,но вот что интересно:на фоне Пушкина!И птичка вылетает.Все счеты кончены, и кончены все споры.Тверская улица течет,куда не знает.Какие женшины на нас кидают взорыи улыбаются…И птичка вылетает.На фоне Пушкина снимается семейство.Как обаятельны(для тех, кто понимает)все наши глупости и мелкие злодействана фоне Пушкина!И птичка вылетает.Мы будем счастливы(благодаренье снимку!).Пусть жизнь короткая проносится и тает.На веки вечные мы все теперь в обнимкуна фоне Пушкина!И птичка вылетает.

1970

* * *

Зачем торопится в Сибирь поэт Горбовский?Чтоб делать тамс души своей наброски.Под ребрами, в таинственной глуши,отчаиваясь и надеяясь сладко,как разноцветные карандаши,она истаивает без остатка.Покуда мир совсем не перешит,ее бродячий скарб увязан снова.Все плачет в ней,ликует, верещит,безумствуети просит слова.Что она, боже, делает с собой!То красным коршуном она забьется,то нежностью зальется голубой,то черною слезою вдруг прольется…Пока асфальт холодный топчем мы,все то же повторяя, как по нотам,он дожидается конца зимыи улетает со своим блокнотомтуда, где дни, как вольные стрелки,чем безвозвратней —тем сильнее…Там лучше ловятсясловав силки,а сердцу там вольнее и больнее…Дуй, паровоз, в трубу, свисти в свисток,пугай прохожих старомодным ликом.Спеши, лошадка,торопись, ездок…Эй, женщины, не поминайте лихом!

1970

СЧИТАЛОЧКА ДЛЯ БЕЛЛЫ

Я сидел в апрельском сквере.Предо мной был божий храм.Но не думал я о вере,я глядел на разных дам.И одна, едва пахнулос несомненностью весной,вдруг на веточку вспорхнулаи уселась предо мной.В модном платьице коротком,в старомодном пальтеце,и ладонь – под подбородком,и загадка на лице.В той поре, пока безвестной,обозначенной едва:то ли поздняя невеста,то ли юная вдова.Век мой короток – не жалко,он длинней и ни к чему…Но она петербуржанкаи бессмертна посему.Шли столетья по России,бил надежды барабан.Не мечи людей косили —слава, злато и обман.Что ни век – все те же нравы,ухищренья и дела…А Она вдали от славына Васильевском жила.Знала счет шипам и розами безгрешной не слыла.Всяким там метаморфозамне подвержена была…Но когда над Летним садомвозносилася луна,Михаилу с Александром,верно, грезилась она.И в дороге, и в опале,и крылаты, и без крыл,знать, о Ней лишь помышлялиАлександр и Михаил.И загадочным и милымлик Ее сиял живойАлександру с Михаиломперед пулей роковой.Эй вы, дней былых поэты,старики и женихи,признавайтесь, кем согретываши перья и стихи?Как на лавочках сиделось,чтобы душу усладить,как на барышень гляделось,не стесняйтесь говорить.Как туда вам все летелосьво всю мочь и во всю прыть…Как оттуда не хотелосьв департамент уходить!

1972

БАТАЛЬНОЕ ПОЛОТНО

Сумерки. Природа. Флейты голос нервный.Позднее катанье.На передней лошади едет императорв голубом кафтане.Серая кобыла с карими глазами,с челкой вороною.Красная попона. Крылья за спиною,как перед войною.Вслед за императором едут генералы,генералы свиты,славою увиты, шрамами покрыты,только не убиты.Следом – дуэлянты, флигель-адъютанты.Блещут эполеты.Все они красавцы, все они таланты,все они поэты.Все слабее звуки прежних клавесинов,голоса былые.Только цокот мерный, флейты голос нервный,да надежды злые.Все слабее запах очага и дома,молока и хлеба.Где-то под ногами и над головами —лишь земля и небо.

1973

СТАРИННАЯ СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

Отшумели песни нашего полка,отзвенели звонкие копыта.Пулями пробито днище котелка,маркитантка юная убита.Нас осталось мало: мы да наша боль.Нас немного, и врагов немного.Живы мы покуда, фронтовая голь,а погибнем – райская дорога.Руки на затворе, голова в тоске,а душа уже взлетела вроде.Для чего мы пишем кровью на песке?Наши письма не нужны природе.Спите себе, братцы, – все придет опять:новые родятся командиры,новые солдаты будут получатьвечные казенные квартиры.Спите себе, братцы, – все начнется вновь,все должно в природе повториться:и слова, и пули, и любовь, и кровь…времени не будет помириться.

1973

ЖИЗНЬ ОХОТНИКА

К. Ваншенкину

1Первый день,первый день!Все прекрасно, все здорово,хоть уж на всем второгоднялежит косая тень.2День второй – день чудес,день охоты, день объятий,никаких еще проклятийни из усти ни с небес.Все пока как будто впрок,все еще полно значенья,голосок ожесточеньялегкомыслен, как щенок.3Третий день – день удач.За удачею —удача.Удивляйся и чудачь,поживи еще,чудача.Нет пока лихих годинвыражений осторожных…Бог бедына тонких ножкахв стороне бредет один.И счастливой на векаобещает быть охота,и вторая капля пота,как амброзия,сладка.4День четвертый.Рукаоперлась на подлокотник…Что-то грустен стал охотник,нерешителен слегка.Вездесущая молва,о возможномвсе страннее,капли пота солонееи умеренней слова.Счастлив будь, Сурок в норе!Будь спокойна, Птица в небе!Он —в раздумьях о добре,в размышлениях о хлебе.Из ствола не бьет дымок,стрелы колют на лучину.Все,что было лишь намек,превращается в причину.5Пятый день.Холодназа окном стоит погода.Нет охоты —есть работа.Пота нет —лишь соль одна.Отрешенных глаз свинец,губ сухих молчанье злое…Не похоже,чтоб скупец,скапливающий былое.Не похоже,чтоб глупец,на грядущее плюющий,пьянствующий иль непьющий,верующийили лжец.Может, жизнь кроя своюна отдельные полоски,убедился,что в авоськебольше смысла,чем в раю?…Или он вдруг осознал,что, спеша и спотыкаясь,радуясь и горько каясь,ничего не обогнал?Что он там?Чему не радсам себе холоп и барин?Был, как бес, высокопарен,стал задумчив, как Сократ.6День шестой,день шестой…Все теперь уже понятно:путь т у д а такой простой —это больно и приятно.Все сбывается точь-в-точь,как напутствие в дорогу.Тайна улетает прочь…Слава богу,слава богу.Доберемся как-нибудь(что нам – знойно или вьюжно?),и увязывать не нужночемоданы в дальний путь.Можно просто налегке,не трясясь перед ошибкой,с дерзновенною улыбкой,словно с тросточкой в руке.Остается для невеждожиданье дней,в которыхотсыревший вспыхнет порохдушили раздастся шорохвновь проснувшихся надежд.Что ты там ни славословь,как ты там ни сквернословь,не кроится впрок одежда…Жизнь длиннее, чем надежда,но короче, чем любовь.7День седьмой.Выходной.Дверь открыта выходная.Дверь открыта в проходной…До свиданья,проходная!

1973

ПОСЛЕВОЕННОЕ ТАНГО

Вяч. Кондратьеву

Восславив тяготы любви и свои слабости,слетались девочки в тот двор,как пчелы в августе;и совершалось наших душ тогда мужаниепод их загадочное жаркое жужжание.Судьба ко мне была щедра:надежд подбрасывала,да жизнь по-своему текла – меня не спрашивала.Я пил из чашки голубой – старался дочиста…Случайно чашку обронил —вдруг август кончился.Двор закачался, загудел,как хор под выстрелами,и капельмейстер удалой кричал нам что-то…Любовь иль злоба наш удел?Падем ли, выстоим ли?Мужайтесь, девочки мои! Прощай, пехота!Примяли наши сапоги траву газонную,все завертелось по трубепо гарнизонной.Благословили времена шинель казенную,не вышла вечною любовь – а лишь сезонной.Мне снятся ваши имена – не помню облика:в какие ситчики вам грезилось облечься?Я слышу ваши голоса – не слышу отклика,но друг от друга нам уже нельзя отречься.Я загадал лишь на войну – да не исполнилось.Жизнь загадала навсегда —сошлось с ответом…Поплачьте, девочки мои,о том, что вспомнилось,не уходите со двора:нет счастья в этом!

1973

ВЕСНА

Небо синее, как на картинке.Утро майское. Солнце. Покой.Улыбается жук на тростинке,словно он именинник какой.Все устали от долгой метели,раздражительны все потому…Что бы там о зиме вы ни пели,но длиннее она ни к чему.Снег такой, что не сыщешь друг друга:ночь бездонная, словно тюрьма;все живое засыпала вьюга,а зачем – позабыла сама.Всяк, заблудший во льдах ее синих,поневоле и слеп и безуст…Нет, увольте от сложностей зимних,от капризов ее и безумств.Слава богу, что кущи и рощинаполняются звоном опять.Пусть весна легковесней и проще,да ведь надо же чем-то дышать!Наслаждается маем природа,зверь в лесах и звезда в небесах;а из самого сердца народавырывается долгое «ах!».

1974

ЧАЕПИТИЕ НА АРБАТЕ

Пейте чай, мой друг старинный,забывая бег минут.Желтой свечкой стеариннойя украшу ваш уют.Не грустите о поленьях,о камине и огне…Плед шотландский на коленях,занавеска – на окне.Самовар, как бас из хора,напевает в вашу честь.Даже чашка из фарфорау меня, представьте, есть.В жизни выбора не много:кому – день, а кому – ночь.Две дороги от порога:одна – в дом, другая – прочь.Нынче мы – в дому прогретом,а не в поле фронтовом,не в шинелях,и об этомлучше как-нибудь потом.Мы не будем наши раныпересчитывать опять.Просто будем, как ни странно,улыбаться и молчать.Я для вас, мой друг, смешаюв самый редкостный букетпять различных видов чаяпо рецептам прежних лет.Кипятком крутым, бурлящимэту смесь залью для вас,чтоб былое с настоящимне сливалось хоть сейчас.Настояться дам немножко,осторожно процежуи серебряную ложкурядом с чашкой положу.Это тоже вдохновенье…Но, склонившись над столом,на какое-то мгновеньевсе же вспомним о былом:над безумною рекоюпулеметный ливень сек,и холодною щекоюсмерть касалась наших щек.В битве выбор прост до боли:или пан, или пропал…А потом, живые, в полемы устроили привал.Нет, не то чтоб пировали,а, очухавшись слегка,просто душу согреваликипятком из котелка.Разве есть напиток краше?Благодарствуй, котелок!Но встревал в блаженство нашечей-то горький монолог:«Как бы ни были вы святы,как ни праведно житье,вы с ума сошли, солдаты:это – дрянь, а не питье!Вас забывчивость погубит,равнодушье вас убьет:тот, кто крепкий чай разлюбит,сам предаст и не поймет…»Вы представьте, друг любезный,как казались нам смешныпарадоксы те из бездныфронтового сатаны.В самом деле, что – крученыйчайный лист – трава и сорпред планетой, обреченнойна страданье и разор?Что – напиток именитый?…Но, средь крови и разлук,целый мир полузабытыйперед нами ожил вдруг.Был он теплый и прекрасный…Как обида нас ни жгла,та сентенция напрасной,очевидно, не была.Я клянусь вам, друг мой давний,не случайны с древних летэти чашки, эти ставни,полумрак и старый плед,и счастливый час покоя,и заварки колдовство,и завидное такоемирной ночи торжество;разговор, текущий скупо,и как будто даже скука,но… не скука —естество.

1975

Я ПИШУ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

В склянке темного стеклаиз-под импортного пивароза красная цвелагордо и неторопливо.Исторический романсочинял я понемногу,пробиваясь как в туманот пролога к эпилогу.Были дали голубы,было вымысла в избытке,и из собственной судьбыя выдергивал по нитке.В путь героев снаряжал,наводил о прошлом справкии поручиком в отставкесам себя воображал.Вымысел – не есть обман.Замысел – еще не точка.Дайте дописать романдо последнего листочка.И пока еще живароза красная в бутылке,дайте выкрикнуть слова,что давно лежат в копилке:каждый пишет, как он слышит.Каждый слышит, как он дышит.Как он дышит, так и пишет,не стараясь угодить…Так природа захотела.Почему?Не наше дело.Для чего?Не нам судить.

1975

ПЕСЕНКА КАВАЛЕРГАРДА

Кавалергарды, век не долог,и потому так сладок он.Поет труба, откинут полог,и где-то слышен сабель звон.Еще рокочет голос струнный,но командир уже в седле…Не обещайте деве юнойлюбови вечной на земле!Течет шампанское рекою,и взгляд туманится слегка,и все как будто под рукою,и все как будто на века.Но как ни сладок мир подлунный —лежит тревога на челе…Не обещайте деве юнойлюбови вечной на земле!Напрасно мирные забавыпродлить пытаетесь, смеясь.Не раздобыть надежной славы,покуда кровь не пролилась…Крест деревянный иль чугунныйназначен нам в грядущей мгле…Не обещайте деве юнойлюбови вечной на земле!

1975

* * *

Ю. Трифонову

Давайте восклицать, друг другом восхищаться.Высокопарных слов не стоит опасаться.Давайте говорить друг другу комплименты —ведь это все любви счастливые моменты.Давайте горевать и плакать откровенното вместе, то поврозь, а то попеременно.Не нужно придавать значения злословью —поскольку грусть всегда соседствует с любовью.Давайте понимать друг друга с полуслова,чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова.Давайте жить, во всем друг другу потакая, —тем более что жизнь короткая такая.

1975

БОЖЕСТВЕННАЯ СУББОТА

или стихи о том, как нам с ЗиновиемГердтом в одну из суббот не былокуда торопитьсяБожественной субботыхлебнули мы глоток.От празднеств и работызакрылись на замок.Ни суетная дама,ни улиц мельтешнянас не коснутся, Зяма,до середины дня.Как сладко мы курили!Как будто в первый разна этом свете жили,и он сиял для нас.Еще придут заботы,но главное в другом:божественной субботынам терпкий вкус знаком!Уже готовит старостьсвой непременный суд.А много ль нам досталосьза жизнь таких минут?На пышном карнавалеторжественных невзгодмы что-то не встречалибожественных суббот.Ликуй, мой друг сердечный,сдаваться не спеши,пока течет он грешный,неспешный пир души.Дыши, мой друг, свободой…Кто знает, сколько разеще такой субботойнаш век одарит нас.

1975

* * *

Ю. Левитанскому

Заезжий музыкант целуется с трубою,пассажи по утрам, так просто, ни о чем…Он любит не тебя. Опомнись. Бог с тобою.Прижмись ко мне плечом,прижмись ко мне плечом.Живет он третий день в гостинице районной,где койка у окна – всего лишь по рублю,и на своей трубе, как чайник, раскаленнойвздыхает тяжело…А я тебя люблю.Ты слушаешь его задумчиво и кротко,как пенье соловья, как дождь и как прибой.Его большой трубы простуженная глоткаотчаянно хрипит. (Труба, трубы, трубой…)Трубач играет туш, трубач потеет в гамме,трубач хрипит свое и кашляет, хрипя…Но как портрет судьбы – он весь в оконной раме,да любит не тебя…А я люблю тебя.Дождусь я лучших дней и новый плащ надену,чтоб пред тобой проплыть, как поздний лист,дрожа…Не много ль я хочу, всему давая цену?Не сладко ль я живу, тобой лишь дорожа?Тебя не соблазнить ни платьями, ни снедью:заезжий музыкант играет на трубе!Что мир весь рядом с ней, с ее горячей медью?…Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе…

1975

* * *

О. Чухонцеву

Я вновь повстречался с Надеждой —приятная встреча.Она проживает все там же —то я был далече.Все то же на ней из поплинасчастливое платье,все так же горяч ее взор,устемленный в века…Ты наша сестра,мы твои непутевые братья,и трудно поверить,что жизнь коротка.А разве ты нам обещалачертоги златые?Мы сами себе их рисуем,пока молодые,мы сами себе сочиняеми песни и судьбы,и горе тому, кто одернетне вовремя нас…Ты наша сестра,мы твои торопливые судьи,нам выпало счастье,да скрылось из глаз.Когда бы любовь и надеждусвязать воедино,какая бы (трудно поверить)возникла картина!Какие бы нас миновалинапрасные муки,и только прекрасные мукиглядели б с чела…Ты наша сестра.Что ж так долго мы были в разлуке?Нас юность сводила,да старость свела.

1976

ДОМ НА МОЙКЕ

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,не просто тротуар исхоженный, а поле – вечнои огромно,вся жизнь, как праздник запоздалый,как музыкант в краю чужом,отрезок набережной давней, простертойза его окном.Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,все уместилось понемногу: его любовь,его корона,беспомощность – его кормилица, и перевозчикавесло…О чем, красотка современная, ты вдругвздохнула тяжело?Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона,как между Было и Не стало – нерукотворнаячерта.Ее мы топчем упоенно и преступаем окрыленно,и кружимся, и кувыркаемся, и не боимсяни черта.Как просто тросточкой помахивать,раскланиваясь и скользя!Но род людской в прогулке той не уберегсяот уронамеж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,барона.

1976

* * *

Летняя бабочка вдруг закружилась над лампойполночной:каждому хочется ввысь вознестись надфортуной непрочной.Летняя бабочка вдруг пожелала ожить вдекабре,не разглагольствуя, не помышляя о Злеи Добре.Может быть, это не бабочка вовсе, а ангелнебесныйкружит по комнате тесной с надеждой чудесной:разве случайно его пребывание в нашей глуши,если мне видятся в нем очертания вашей души?Этой порою в Салослове – стужа, и снег,и метели.Я к вам в письме пошутил, что, быть может,мы зря не взлетели:нам, одуревшим от всяких утрат и от всякихторжеств,самое время использовать опыт крылатыхсуществ.Нас, тонконогих, и нас, длинношеих, нелепых,очкастых,терпят еще и возносят еще при свиданьяхнечастых.Не потому ль, что нам удалось заработатьгорбомточные знания о расстоянье меж Злом иДобром?И оттого нам теперь ни к чему вычисления эти.Будем надеяться снова увидеться в будущемлете:будто лишь там наша жизнь так загадочноне убывает…Впрочем, вот ангел над лампой летает…Чего не бывает?

1980

ЕЩЕ ОДИН РОМАНС

В моей душе запечатлен портрет однойпрекрасной дамы.Ее глаза в иные дни обращены.Там хорошо, и лишних нет, и страх не властеннад годами,и все давно уже друг другом прощены.Еще покуда в честь нее высокий хор поетхвалебно,и музыканты все в парадных пиджаках.Но с каждой нотой, боже мой, иная музыкацелебна…И дирижер ломает палочку в руках.Не оскорблю своей судьбы слезой поспешнойи напрасной,но вот о чем я сокрушаюсь иногда:ведь что мы с вами, господа, в сравненье с дамойтой прекрасной,и наша жизнь, и наши дамы, господа?Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде,благосклонна,и к ней за это благосклонны небеса.Она, конечно, пишет мне, но… постарелипочтальоныи все давно переменились адреса.

1980

О ВОЛОДЕ ВЫСОЦКОМ

Марине Владимировне Поляковой

О Володе Высоцком я песню придумать решил:вот еще одному не вернуться домой из похода.Говорят, что грешил, что не к сроку свечузатушил…Как умел, так и жил, а безгрешных не знаетприрода.Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потомотправляться и нам по следам по его по горячим.Пусть кружит над Москвою охрипший егобаритон,ну а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем.О Володе Высоцком я песню придумать хотел,но дрожала рука и мотив со стихом не сходился…Белый аист московский на белое небо взлетел,черный аист московский на черную землюспустился.

1980

* * *

Глас трубы над городами,под который, так слабы,и бежали мы рядамии лежали как снопы.Сочетанье разных кнопок,клавиш, клапанов, красот;даже взрыв, как белый хлопок,безопасным предстает.Сочетанье ноты краткойс нотой долгою одной —вот и все, и с вечной сладкойжизнью кончено земной.Что же делать с той трубою,говорящей не за страхс нами, как с самой собою,в доверительных тонах?С позолоченной под колос,с подрумяненной под медь?…Той трубы счастливый голосвсех зовет на жизнь и смерть.И не первый, не последний,а спешу за ней, как в бой,я – пятидесятилетний,искушенный и слепой.Как с ней быть? Куда укрыться,чуя гибель впереди?…Отвернуться?Притвориться?Или вырвать из груди?…

1982

НАСТОЛЬНЫЕ ЛАМПЫ

Арсению Тарковскому

Обожаю настольные лампы,угловатые, прошлых времен.Как они свои круглые лапыумещают средь книг и тетрадей,под ажурною сенью знамен,возвышают не почестей ради,как гусары на райском парадеот рождения до похорон!Обожаю на них абажуры,кружевные, неярких тонов,нестареющие их фигурыи немного надменные позы.И путем, что, как видно, не нов,ухожу от сегодняшней прозы,и уже настоящие слезыпроливать по героям готов.Укрощает настольные лампылишь всесильного утра река.Исчезает, как лиры и латы,вдохновенье полночной отваги.Лишь вздымают крутые бокааккуратные груды бумаги,по которым знакомые знакиравнодушно выводит рука.Свет, растекшийся под абажуром,вновь рождает надежду и раж,как приветствие сумеркам хмурым,как подобье внезапной улыбки…Потому что чего не отдашьза полуночный замысел зыбкий,за отчаяние и ошибки,и победы – всего лишь мираж?

1982

ДОРОЖНАЯ ПЕСНЯ

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный,и хор в нашу честь не споет…А время торопит – возница беспечный, —и просятся кони в полет.Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга,не смолк бубенец под дугой…Две вечных подруги – любовь и разлука —не ходят одна без другой.Мы сами раскрыли ворота, мы самисчастливую тройку впрягли,и вот уже что-то сияет пред нами,но что-то погасло вдали.Святая наука – расслышать друг другасквозь ветер, на все времена…Две странницы вечных – любовь и разлука —поделятся с нами сполна.Чем дольше живем мы, тем годы короче,тем слаще друзей голоса.Ах, только б не смолк под дугой колокольчик,глаза бы глядели в глаза.То берег – то море, то солнце – то вьюга,то ангелы – то воронье…Две верных дороги – любовь и разлука —проходят сквозь сердце мое.

1982

АВТОПАРОДИЯ НА НЕСУЩЕСТВУЮЩИЕ СТИХИ

А. Иванову

Мы убили комара. Не в бою, не на охоте,а в домашней обстановке, в будний вечер.Видит бог,мы не крадучись его, а когда он был в полете…Мы его предупреждали – он советом пренебрег.Незадолго перед тем дождь пошел осенний,мелкий.За стеной сосед бранился. Почему-то свет мигал.Дребезжал трамвай.В шкафу глухо звякали тарелки.Диктор телевизионный катастрофами пугал.Расхотелось говорить. Что-то вспомнилосьдурное,так, какая-то нелепость, горечи давнишний след…В довершенье ко всему меж окошком и стеноювдруг возник как дуновенье комариный силуэт.Мы убили комара.Кто-то крикнул: «Нет покоя!Неужели эта мерзость залетела со двора!…Здесь село или Москва?…»И несметною толпоюнавалились, смяли…В общем, мы убили комара.Мы убили комара. Он погиб в неравной схватке —корень наших злоключений, наш нарушившийпокой…На ладони у меня он лежал, поджавши лапки,по одежде – деревенский, по повадкам —городской.Мы убили комара.За окошком колкий, мелкий,долгий дождичек осенний затянуться обещал.Дребезжал трамвай.В шкафу глухо звякали тарелки.Диктор телевизионный что-то мрачное вещал.

1982

ПОЛДЕНЬ В ДЕРЕВНЕ

(Поэма)

Вл. Соколову

1У дороги карета застыла.Изогнулся у дверцы лакей.За дорогой не то чтоб пустыня —но пейзаж без домов и людей.Знатный баловень сходит с подножки,просто так, подышать тишиной.Фрак малиновый, пряжки, застежкии платочек в руке кружевной.2У оврага кузнечик сгорает,рифмы шепчет, амброзию пьети худым локотком утираетвдохновенья серебряный пот.Перед ним – человечек во фракена природу глядит свысокаи журчанием влаги в оврагеснисходительно дышит пока.Ах, кузнечик, безумный и сирый,что ему твои рифмы и лиры,строк твоих и напевов тщета?Он иной, и иные кумирыперед ним отворяют врата.Он с природою слиться не хочет…Но, назойлив и неутомим,незнакомый ему молоточекмонотонно стрекочет пред ним.3Вдруг он вздрогнул. Надменные бровивознеслись неизвестно с чего,и гудение собственной кровидокатилось до слуха его.Показалось смешным все, что было,еле видимым сквозь дерева.Отголоски житейского пирав этот мир пробивались едва.Что-то к горлу его подступило:то ли слезы, а то ли слова…Скинул фрак. Закатал рукава…На платке оборвал кружева…То ли клятвы, а то ли признаньязазвучали в его голове…4И шагнул он, срывая дыханье,спотыкаясь о струны в траве,закружился, цветы приминая,пятерней шевелюру трепля,рифмы пробуя, лиру ломаяи за ближнего небо моля.Он не то чтобы к славе стремился —просто жил, искушая судьбу…И серебряный пот заструилсяпо его не великому лбу.Ручка белая к небу воздета.В карих глазках – ни зла, ни обид…5Заждалась у дороги карета,и лакей на припеке храпит.

1982

* * *

Ю. Давыдову

Нужны ли гусару сомненья,их горький и въедливый дым,когда он в доспехах с рожденьяи слава всегда перед ним?И в самом начале сраженья,и после, в пылу, и потом,нужны ли гусару сомненьяв содеянном, в этом и в том?Покуда он легок, как птица,пока он горяч и в седле,врагу от него не укрыться:нет места двоим на земле.И что ему в это мгновенье,когда позади – ничего,потомков хула иль прощенье?Они не застанут его.Он только пришел из похода,но долг призывает опять.И это, наверно, природа,которую нам не понять.…Ну, ладно. Враги перебиты,а сам он дожил до седин.И клетчатым пледом прикрытый,рассеянно смотрит в камин.Нужны ли гусару сомненьяхотя бы в последние дни,когда, огибая поленья,в трубе исчезают они?

1982

* * *

Оле

По прихоти судьбы – разносчицы даров —в прекрасный день мне откровенья были.Я написал роман «Прогулки фрайеров»,и фрайера меня благодарили.Они сидят в кружок, как пред огнем святым,забытое людьми и богом племя,каких-то горьких дум их овевает дым,и приговор нашептывает время.Они сидят в кружок под низким потолком.Освистаны их речи и манеры.Но вечные стихи затвержены тайком,и сундучок сколочен из фанеры.Наверно, есть резон в исписанных листах,в затверженных местах и в горстке пепла…О, как сидят они с улыбкой на устах,прислушиваясь к выкрикам из пекла!Пока не замело следы их на крыльцеи ложь не посмеялась над судьбою,я написал роман о них, но в их лицео нас: ведь все, мой друг, о нас с тобою.Когда в прекрасный день Разносчица дароввошла в мой тесный двор, бродя дворами,я мог бы написать, себя переборов,«Прогулки маляров», «Прогулки поваров»…Но по пути мне вышло с фрайерами.

1982