Леди и авантюрист

Де Роуэн встал как вкопанный.

– Я ее не знаю, – резко, почти грубо ответил он. – Я удручен случившимся, только и всего.

Сесилия некоторое время в молчаливой задумчивости изучала его лицо, потом заметила:

– Она, вообще-то говоря, весьма привлекательная женщина, ты не находишь? Представляю, какой шум поднимется на рынке невест. По-моему, Она будет самой прелестной женщиной в этом светском сезоне. Разве только кому-нибудь по душе более жеманные особы. Знатная провинциалка и лишь недавно перебралась в город.

– Значит, она приехала к светскому сезону? – Де Роуэн с изумлением услышал собственный голос, который отчего-то начал интересоваться тем, о чем он вообще спрашивать не собирался. – Она не замужем?

Сесилия лукаво улыбнулась:

– Вдова племянника леди Кертон. Одиночество ее явно не угнетает, но особым богатством похвалиться не может. Вот ее старший брат – он граф – богат безумно. Женат на француженке, она его бывшая гувернантка. У них трое детей. Отец леди Кэтрин слыл жутким распутником, и, может быть, ты вспомнишь ее младшего брата, который ...

– Сесилия, что ты предлагаешь? – перебил ее де Роуэн.

– Ах да! – встрепенулась Сесилия. – Я предлагаю проявить мои сыскные способности! И я призываю тебя, Макс, сделать то же самое. В четверг, вечером. И не забывай, дорогой, ты не сможешь заставить великосветских господ рассказать тебе хоть что-нибудь. Ты должен вытащить из них то, что нам нужно, и очень по-умному!

ГЛАВА 5

Вечера вам следует проводить на балах, в театре и в компании самых наилучших людей.

Лорд Честерфилд. Этикет истинного дворянина

Синьора Кастелли обитала в грандиозном кирпичном особняке, который располагался в районе, считавшемся самым изысканным для лондонского Ист-Энда. Несмотря на близость трущоб и верфей, место являло собой оазис достатка. Торговцы, магнаты и даже адвокаты-барристеры, чьи дела частенько приводили их в Сити и прилегающие деловые районы, откровенно гордились возможностью называть этот анклав родным домом. Особняк синьоры вздымался ввысь на целых шесть этажей, отбрасывая на улицу такую широкую и внушительную тень, с которой все близлежащие дома не могли соревноваться. Из этого несообразных размеров особняка синьора с истинно тосканским темпераментом правила своей империей стальной рукой.

Хотя жизнь в Лондоне София Кастелли начала, ступив на пристань отчаявшейся беженкой, едва владевшей несколькими фразами по-английски, с корабля она сошла не с пустыми руками. Она привезла с собой громадный дорожный сундук, битком набитый гроссбухами своего покойного мужа, и тридцатилетнюю практику тонкого и практичного ведения торговых дел. Поначалу она устроила свой небольшой торговый дом по ввозу товаров в тесном и грязном подвале на одной из окраин Лондона, но оставалась она в жалком жилище недолго. Вскоре стали поговаривать, что старуха разбирается в винах получше самого Диониса, а человеческую натуру знает лучше, чем сам Господь Бог. Ее уважали, если не сказать больше, деловые партнеры. Славилacь она еще и тем, что не терпела ничьих возражений, за исключением собственного внука, который умудрялся оставаться для нее одновременно паршивой овцой семьи и предметом peдкостного обожания.

В четверг после полудня де Роуэн прибыл в дом своей бабушки как раз к ленчу, который только начали подавать ливрейные лакеи. Люцифер так стремительно вылетел со второго этажа на лестничную площадку и примчался в столовую, как будто не виделся с хозяином, по меньшей мере, месяц. Де Роуэн рассмеялся, присел на корточки и ласково взъерошил собаке шерсть.

– Давай устраивайся рядом, старина, – улыбнулся он и с удовольствием почесал Люциферу за ушами. – Посмотрим-посмотрим, на какие вкусненькие кусочки ты у нас падок.

Пес, как будто поняв каждое сказанное ему слово, громко и радостно прогавкал в ответ и протиснулся под стол. Мария тотчас же распорядилась поставить еще один столовый прибор и показала де Роуэну на свободный стул.

– Садись, Максимилиан, садись! – сказала она, наливая ему тарелку супа. – Посмотри, твой любимый риболита! – И добавила по-итальянски: – Приятного аппетита!

Однако его бабушка проявила меньшую живость чувств.

– Чем мы обязаны столь неожиданно оказанной нам чести, дражайший внук? – пробурчала она, едва де Роуэн успел взять в руку ложку. – Неужели ты, наконец, притомился от своих ленчей в мерзких пивных?

– Моим пропитанием обычно занимаются мерзкие уличные торговцы, – ухмыльнувшись, поправил он хозяйку дома, – так что я за добрую еду всегда безмерно благодарен. Сегодня же я зашел, чтобы забрать кое-что из одежды.

Бабушка всегда обижалась на любое напоминание о том, что ее внук живет где-то в другом месте.

– Одежда ему нужна! – проворчала она, изящно отпивая вино из бокала. – Ты разве на днях не забрал целых три преотличных костюма? Милый мой, ты что, собрался изъять отсюда все свои пожитки?

– Бабушка, мне просто нужен вечерний костюм.

Морщинистое бабушкино лицо осветилось улыбкой.

– Бениссимо! – воскликнула она и, держа бокал с вином в руке, откинулась на высокую спинку своего кресла. – Значит, ты собираешься выйти в свет? Наконец-то! Давно пора, внук, давно пора.

Де Роуэн покачал головой.

– Мне по службе нужно посетить прием у лорда Уолрейвена, – объяснил он, пока лакеи начали выставлять на стол тарелки с салатом. – Работы на час, не больше. И именно работы, бабушка, могу тебя в том уверить.

Старуха резко выпрямилась и сердито отодвинула от себя тарелку с салатом, как если бы вдруг потеряла аппетит.

– Слышать больше не могу! – громко воскликнула она, пренебрежительно махнув рукой. – Работа! Работа! Всегда одна работа!

– Можешь мне верить или не верить, как тебе заблагорассудится, бабушка, – огрызнулся де Роуэн. – Но вспомни, если захочешь, конечно, что у меня на самом деле есть работа, причем такая, которая мне самым невероятным образом доставляет удовольствие.

На синьору подобные доводы не действовали.

– Баста! – выкрикнула она и яростно замахала руками. – Дело безнадежное! Слышать про работу больше не желаю! Между прочим, Максимилиан, здесь у нас тоже есть чем заняться. Или ты до сих пор не заметил?

Де Роуэн бросил на бабушку предостерегающий взгляд. Он знал, чем все может 'закончиться.

– Бабушка София, пожалуйста, не наскакивай на меня.

Но, как всегда, униматься она и не собиралась.

– Ну уж нет, Максимилиан, хотя бы один раз за все время ты должен меня выслушать! Завтра я буду договариваться с партнерами из «Бери Бразерс». Дорогой мой, предоставляется блестящая возможность! Они как раз подыскивают импортера итальянских марочных вин с·исключительными правами!

Де Роуэн постарался держать себя в руках. Он обожал свою бабушку и знал, что она всей душой хотела сделать для него то, что считала самым лучшим.

– Примите мои поздравления, мэм, – предельно учтиво проговорил он. – «Бери Бразерс» всегда являли собой бастион достатка и замечательных возможностей.

Глаза бабушки уже горели неукротимым пылом.

– Макс, ты только подумай! – Широким, все обнимающим жестом она раскинула руки в стороны. – Кьянти из Тосканы. Соаве из Венеты. Бароло из северных провинций. Мы уже держим мертвой хваткой виноградники в долине Луары и большую часть немецких виноградников. Если мы будем прозорливы и осторожны, то очень скоро в наших руках окажется половина марочных вин высшего сорта, которые импортируются в эту страну.

– В самом деле? А я-то полагал, что все уже давным-давно сделано, – суховато ответил де Роуэн. – Несомненно, только то, что я помочь в ваших делах ничем не могу.

София наклонилась вперед и умоляюще развела руки.

– Максимилиан, мне же нужен мужчина, – ласково проговорила она. – Ты знаешь, все английские торгаши смотрят на меня и видят изможденную старушенцию, которая давно стоит одной ногой в могиле. Первое, что им приходит в голову, – как следует меня обобрать. Уломать их мне совершенно невозможно, и в результате наши цены летят вниз.

Де Роуэн не смог сдержать короткого смешка.

– В таком случае желаю им всяческой удачи в их устремлениях. Бог его знает, сколько им понадобится удачи, если они хотят выйти после переговоров с тобой обутыми и одетыми.

– Дерзкий мальчишка! – прошипела София. – Я хочу, чтобы ты мне помог! Ты мне нужен!

– Ты хочешь, понятно, – спокойно ответил ей внук. – Но при всем моем к тебе уважении, бабушка, из того, что я могу дать, тебе не нужно ровным счетом ничего. Твоя репутация всегда шла, идет и будет идти впереди тебя. А у меня другие обязанности. Отчего бы тебе не потолковать с Трамблом? Он замечательный управляющий, намного лучше во всем разбирается, чем я.

София Кастелли на протяжении всего разговора судорожно сжимала в кулаке салфетку. Теперь она отбросила ее в сторону и раздраженно стукнула кулаком по столу, да с такой силой, что фарфоровые чашки жалобно зазвенели.

– Матерь Божья, Максимилиан! Тебе давно пора взять штурвал в свои руки! Хватит, идеалистов в нашей семье было предостаточно! Не пора ли положить конец бессмысленным жертвам во имя равенства и свободы?

У де Роуэна возникло такое чувство, будто сердце у него в груди вдруг взяло да и остановилось. На этот раз она зашла слишком далеко.

– О чем ты говоришь?

София больше не могла сдерживаться.

– Я говорю о том, что ты такой же упертый, как и твой отец! И конец у тебя будет точно такой же!

– То есть как у моего отца, так? – прошипел де Роуэн, вдруг обретая ледяное спокойствие. – Ты имеешь в виду именно его кончину? Если так, то поостерегись.

Старуха едва заметно подалась назад.

– Я сказала именно то, что сказала, дорогой внучек, – прошелестела она угрюмым шепотом. – Торговые дела и политика придуманы для вероломных компаньонов; твой отец узнал о них слишком поздно, да упокоит Господь его душу.

Она машинально осенила себя крестным знамением.

Странно, но ее жест ничего, кроме раздражения, у де Роуэна не вызвал.

– Простите, мэм, но мой отец занимался виноторговлей, а не купеческими делами.

Донна София с такой силой стиснула губы, что они аж побелели.

– Когда он лег с моей дочерью на брачное ложе, то стал купцом. Таким был наш уговор. Моя безрассудная Жозефина надумала в него влюбиться, и мы заключили сделку: его многочисленные виноградники в Европе и мой миланский торговый дом по экспорту. Могучий союз, что и говорить! И все делалось ради тебя, ради твоего будущего!

– Тогда кому-то не удалось объяснить все это бонапартистам, не так ли? – ответил де Роуэн, озлобленно тыкая вилкой в стоявшую перед ним миску с салатом. – В противном случае, я просто уверен, им и в голову бы не пришло спалить ко всем чертям наше поместье и виноградники.

Старушечий кулак еще раз опустился на стол, но уже потише.

– Виноградная лоза вырастет снова, – грустно проговорила София. – Я вот только боюсь, как бы твое сердце уже не умерло. Тебе почти тридцать семь лет, и я тебя спрашиваю: где же твоя страсть? Где жажда жизни? Конечно, ты не преминешь сказать – в работе на благо человечества, вот где! Тогда ты просто глупец. Ты знаешь, что случилось с твоим отцом! Они слопали его и не подавились – и довели мою дочь до того, что она·проплакала все глаза и·раньше срока сошла в могилу. Тебе не кажется, что англичане когда-нибудь точно так же слопают и тебя? для них ты чужак, внук, и где ты появился на свет, не имеет значения.

С утомленным видом синьора Кастелли поднялась из кресла.

– Мария, проводи меня наверх. Что-то мне расхотелось есть. Уж лучше закрыться в спальне и голодать до смерти, чем мучиться от горечи в груди.

Задавив на корню все свои рвущиеся наружу душевные волнения, де Роуэн быстро поднялся из-за стола, небрежно бросив салфетку на скатерть.

– Бабушка, простите меня за то, что так часто доставляю вам огорчения. – В порыве чувства он взял ее руку и поднес к губам. – Сердце мое не лежит к коммерции, но будем надеяться, что оно еще не умерло.

Однако синьора Кастелли только что потерпела очередную неудачу и, как всегда в таких случаях, просто сделала вид, что никакого жаркого препирательства не было.

– Я притомилась, внук, – повторила она еще раз. – Пойду поднимусь к себе.

Он смотрел ей вслед, смотрел, как она перешагивает через порог столовой и оказывается в потоке солнечного света, щедро лившегося через широкое венецианское окно. Он вдруг обратил внимание на то, сколько седины появилось в когда-то иссиня-черных волосах его бабушки. Она уже не была хитрой и коварной; она действительно начала стареть. Боже мой, о чем он думает? Она старуха вот уже два десятка лет! И все время без устали бьется за то, чтобы все делалось правильно, по крайней мере, так, как она считала правильным.

Но ведь тем же самым занимается он сам сейчас.

Едва нежные мелодии скрипок наполнили воздух, хозяин дома, лорд Уолрейвен, пригласил Кэтрин на давно ею не исполняемые и уже смутно знакомые танцевальные па вальса. Кэтрин грациозно кружилась по до блеска натертому дубовому паркету в мягком сиянии множества горевших свечей, все время чувствуя теплую ладонь лорда Уолрейвена, уверенно лежащую у нее на талии. Смех, бессвязная болтовня, то и дело раздававшийся звон хрустальных бокалов эхом разносились под высокими сводчатыми потолками зала. Народу толпилось очень много. По всей видимости, бал, что давал его светлость, пользовался неизменным блистательным успехом.

Хотя лорд Уолрейвен сердечно поздоровался с ней, когда их представили друг другу в самом начале празднества, сейчас он казался странно отстраненным. Ведомый неким великосветским чутьем, он танцевал среди других вальсирующих пар с неподражаемым изяществом. Кэтрин вся ушла в то, чтобы не сбиться с шага, и на волнительные переживания у нее уже не оставалось ни нервов, ни сил.

– Леди Кэтрин, вы были так любезны, что предназначили ваш первый танец для меня, – проговорил его светлость наконец после слишком затянувшегося молчания. – Первый вальс я обычно танцую с Сесилией. Сегодня первый бал в этом доме, который она за многие годы пропускает.

Кэтрин постаралась отвести взгляд в сторону, но не смогла. Ее партнер оказался поразительно красивым мужчиной и к тому же одним из самых влиятельных членов палаты лордов. Она чувствовала себя провинциальным ничтожеством из Глостера.

– Я опечалилась, узнав о тяжелой утрате, постигшей вашу приемную мать, – вполне искренне сказала Кэтрин.

– Меня случившееся тоже повергло в печаль, – кивнул Уолрейвен. – Хотя полагаю, что приемная мать не совсем подходит к Сесилии. В конце концов, я старше ее, а она теперь состоит в повторном браке.

Кэтрин с некоторым удивлением посмотрела на него.

– Мне кажется, что семейные узы, ваша светлость, разорвать безвозвратно просто невозможно. Часто даже тогда, когда мы желаем от них освободиться.

К ее изумлению, лорд Уолрейвен от души рассмеялся и увлек ее в очередной водоворот вальса. – Я думаю, что вы, леди Кэтрин, должно быть, очень мудрая женщина.

Кэтрин опустила взгляд на его галстук, украшенный крупным, овальной формы, изумрудом.

– Вы, сэр, более чем любезны, – заметила она, чувствуя, как лицу ее становится жарко. – Я прекрасно знаю, что тетя Изабель просила вас станцевать первый вальс со мной. Понимаете, она исполнена горячим желанием, чтобы я покоряла сердца.

Кэтрин кожей чувствовала, пока они неторопливо плыли в танце, как из разных концов зала ее то и дело обжигают и колют оценивающие и завистливые взгляды.

– А вы сами, леди Кэтрин? – шепнул его светлость, искусно увлекая ее за разукрашенную фестонами колонну. – Вы желаете покорять сердца? Или вам хочется, чтобы вас оставили в покое?

Свою речь он произнес таким тоном, как если бы, будь у него выбор, он предпочел бы последнее. В то же время в его вопросах таилось что-то еще, какой-то неясный намек. К счастью, Кэтрин оказалась избавлена от необходимости отвечать. Стихли последние аккорды вальса, и лорд Уолрейвен с загадочной улыбкой сопроводил ее через весь зал к тому месту, где сидела Изабель.

Де Роуэн прибыл к лорду Уолрейвену на бал в наемном экипаже, облачившись в свой лучший вечерний фрак. По мерилам светского общества одежда его не особенно впечатляла, но и не выглядела немодной. По тем же высокомерным мерилам прибытие в наемном экипаже принималось неприязненно. Ему же казалось удобнее взять наемный экипаж, чтобы проехать несколько кварталов от особняка Уолрейвена на Хилл-стрит, чем везти карету из дома бабушки целых четыре мили. Что же до того рода деятельности, которой занимался де Роуэн, то она не предоставляла ему возможности на обладание роскошной одеждой или собственной каретой.

Так что де Роуэн, пару раз одернув строгого покроя фрак для выходов в театр, начал медленно подниматься по ступеням с видом человека, идущего на эшафот.

Она увидела его сразу, как только он шагнул в зал. Окружавшие Кэтрин пустопорожние светские разговоры утихли до невнятного бормотания, когда она, замерев, наблюдала, как де Роуэн обменялся с лордом Уолрейвеном крепким, совсем не официальным рукопожатием. Скорее так жмут друг другу руки люди, состоящие в приятельских отношениях. Господи, они что, друзья? Подобная мысль ей в голову не могла прийти. Точно так же ей не могло прийти в голову, что она встретит его именно здесь, как, впрочем, и не ожидала она его увидеть вчера в гостиной у Гарри.

Сегодня он был в черном фраке и черных же брюках, скроенных в самом строгом и официальном стиле. Полотняная рубашка радовала глаз безукоризненной·белизной, галстук заколот скромной жемчужиной. Его одежда замечательно сидела на нем и шла к его смуглой коже. Внушительный рост – выше шести футов – и бриджи на пару с чулками делали его весьма привлекательным. На себя он напустил чопорный и официальный вид, прямо военный какой-то. Или полицейский.

Впрочем, ни тем ни другим он не был. Он ей солгал. Изабель своей легкомысленной болтовней вполне ее в этом убедила. На самом деле он служил полицейским судьей Вестминстера и получил специальное назначение в министерство внутренних дел.

Правда, когда-то он работал инспектором в речной полиции, затем прослужил капитаном в печально известном отряде по борьбе с контрабандой с Боу-стрит.

Конечно, полицейские инспекторы и люди с Боу-стрит не вращались в благовоспитанном обществе. Но мистер Пиль и лорд Уолрейвен его очень ценили и были с ним в дружеских отношениях. Кэтрин просто потрясло, когда она узнала, что Изабель не только его прекрасно знает, но и чрезвычайно высокого мнения·о его способностях.

Кто-то осторожно тронул Кэтрин за локоть. Она обернулась и увидела, что рядом стоит Изабель.

– Кэтрин, дорогая, – слегка нервничая, обратилась она к ней. – Не будешь ли ты так любезна пройти со мной в гостиную? Лорд Бодли буквально умоляет представить его тебе. Хотя он мне совсем не по душе, отказать ему нет никакой возможности.

Лорд Уолрейвен уединился с де Роуэном в своем личном кабинете всего на четверть часа. Состоявшийся разговор вселил в де Роуэна новый оптимизм. Они с Сиском провели большую часть дня в беседах с родственниками леди Сэндс и их прислугой в эфемерной надежде, что кто-то что-нибудь слышал или заметил. Ничего. Скрупулезное отслеживание передвижений леди Сэндс в день ее убийства также мало что добавило. Поэтому на бал он отправился, оставив всяческие надежды сдвинуть расследование с мертвой точки.

Благовоспитанность требовала, чтобы он сразу выложил все карты на стол. Что он и сделал, показав Уолрейвену список друзей Сесилии. Его светлость говорил со всею любезностью и подтвердил, что четверо из списка присутствуют на балу. Более того, он даже предложил представить им де Роуэна. Он знал, что официальные представления требовались обязательно, чтобы великосветские господа снизошли до беседы с персоной, в чьем знатном происхождении и принадлежности к высшему свету они могли усомниться. Так что де Роуэн следующие полчаса провел рядом с Уолрейвеном, переходя от одних гостей к другим в череде представлений. Он старательно запоминал тех из них, с которыми желал встретиться еще раз. Если Уолрейвена и смущало то, что ему приходилось представлять бывшего полицейского своим гостям, на его изысканных и утонченных манерах это никак не сказалось.

Завершив обход гостей, де Роуэн покинул хозяина у дверей карточной гостиной и вернулся в зал для опроса своих новых знакомых. Первым, кого он заметил, оказался Руперт Вост, апатичный светловолосый Адонис с тяжелым взглядом. По словам Сесилии, один из постоянно прогоняемых и принимаемых обратно любовников леди Сэндс, который мало чего сумел достичь в жизни и имел весьма стесненные·средства. Он вечно считался чьим-то должником. У него никогда не водилось денег. Впрочем, подумал де Роуэн, ради такого красавца не только леди Сэндс могла бы на его печальные финансовые обстоятельства счастливо закрыть глаза.

Вост продолжал стоять у стола и лениво наблюдал за игрой. Он заметил, как де Роуэн через всю комнату направляется к нему, и элегантным жестом приветственно поднял бокал шампанского, как бы салютуя его дерзкой отваге. Сам Вост и его превосходная одежда излучали густой запах сандалового одеколона и снисходительного внимания. Де Роуэн добрался до него как раз в тот момент, когда очередная партия в вист завершилась и четверо игроков, весело переговариваясь, шумно отодвинули стулья и поднялись из-за стола.

– Не играете, мистер Вост? – спросил де Роуэн, легким кивком указывая на освободившийся карточный стол.

С едва заметной усмешкой тот покачал головой.

– В карты – никогда, мистер ... э-э-э ... де Роуэн, кажется так? Т е игры, в которые я предпочитаю играть, здесь неуместны. А вы сами?

В свою очередь, де Роуэн тоже покачал головой.

– Я не отношу себя к любителям азартной игры.

– Что, вы, де Роуэн, каждый из нас так или иначе играет в свою азартную игру, – цинично улыбнулся Вост, лениво взбалтывая остатки шампанского в своем бокале. – Не заблуждайтесь. Насколько я понял, Уолрейвен вроде говорил, что вы связаны с министерством внутренних дел?

Де Роуэн кивнул. Вост продолжал:

– Ах да! До меня доходили неясные слухи о том, что у мистера Пиля голова раскалывается от взваленного на него новенького щепетильного дельца. Осмелюсь предположить, что вам хочется расспросить меня о жутком несчастье, произошедшем с Джулией. Только вот вы до сих пор не придумали, как начать.

Де Роуэн не сумел удержаться от мрачной усмешки.

– Похоже, при таком разговоре соблюсти приличия действительно никак не удастся, – вздохнул он. – Но я и мысли не допускаю, что вы можете желать, чтобы ее убийца избежал справедливого возмездия.

Вост в легком удивлении поднял брови.

– Нет, это мне совсем не по душе. В то же время многие задаются вопросом, а не старина ли Гарри натворил такое. – Вост допил остатки шампанского. – Будь я в его шкуре, мне было бы трудно устоять перед дьявольским соблазном.

Легкомыслие Воста в отношении супружеской неверности возмутило де Роуэна.

– Так вы и не в его шкуре, – возразил он. – Я бы сказал, совсем наоборот ...

– Я облегчу вам вашу участь, де Роуэн, – мягко перебил его Вост. – Я был ее любовником. Не скажу, что очень часто, но был. И что из того?

– Когда вы с ней виделись последний раз? Я имею в виду – до ее смерти?

– Виделся с ней? Или спал с ней? – поинтересовался Вост. – Я видел ее в тот самый вечер, в театре. Издалека. Однако осмелюсь заметить, что последний раз ложился с ней в постель больше полугода назад. Честное слово, точнее вспомнить не могу.

– Вы не можете вспомнить?

Вост неопределенно пожал плечами.

– Понимаете, Джулия была весьма доступной. Но она не представляла собой – вопреки ее собственному мнению – ничего особенного.

– Похоже, вы говорите с каким-то удовольствием, – заметил де Роуэн.

– Мистер де Роуэн, уверяю вас, Я не испытываю никакого удовольствия, говоря о своих отношениях с Джулией, – тяжело вздохнув, ответил Вост и поставил пустой бокал на поднос проходившего мимо слуги. – Только вот сейчас я не могу позволить себе ни малейшей неаккуратности.·Понимаете, я только что помолвлен. С прелестной вдовой из высокородной семьи, которая не потерпит ни малейшего намека на скандал. Уж лучше я расскажу вам то, что вас интересует. Осмелюсь спросить, я понятно изъясняюсь?

– Более чем понятно, – холодно ответил де Роуэн.

Вост в очередной раз улыбнулся.

– Так вот: Я находил Джулию забавной. Она считала меня очаровательным. Время от времени мы виделись. Убивать ее мне не представлялось никакой особой нужды, точно так же как и она не совершала ничего такого, что могло бы подвигнуть меня на убийство.

– Ваши слова облегчают мне душу.

– Что же касается самой ночи, – сухо продолжал Вост, – то я в то время находился в театре вместе со своей невестой, а после спектакля благополучно проводил ее до дома.

– Вы там остались?