Укрощенный дьявол

– Ой! – вскрикнул мальчик.

– Не вертись, – ласково сказал Джайлз. – Просто позволь мне протереть рану, хорошо? Обещаю не делать больно.

Айан морщился, но сидел тихо и терпел. Обри была поражена как желанием ребенка быть послушным, так и нежными прикосновениями Джайлза.

– Ну вот, – сказал граф, покончив с делом, – тревожиться не о чем. Думаю, если твоя мама позволит, ты можешь спокойно вернуться к поиску сокровищ. – Он посмотрел на Обри, и она в ответ кивнула.

– Но я проголодался, – нерешительно сказал Айан.

– Это всегда признак хорошего здоровья, – засмеялась Обри и подвинула корзину на середину одеяла.

– Я должен оставить вас, мне пора идти, – заторопился Джайлз с изменившимся выражением лица.

– Вам стоит остаться, миссис Дженкс испекла пирожок и со свининой, – сообщил Айан.

– У нас много всего с собой, – успокоила Обри Джайлза, дотронувшись до его руки.

– Я надеялся услышать это, – признался Джайлз с озорным блеском в глазах. – Я не завтракал на природе с... в общем, целую вечность.

Обри аккуратно выложила из корзины еду, чувствуя, как солнце начало пригревать ей спину.

– Разве обед на свежем воздухе – такая редкость во время светских сезонов в Лондоне, милорд? – пошутила она, подавая Джайлзу треугольный кусок чеддера. – Я думала, наше расписание заполнено такими развлечениями.

– Это совсем не то, что здесь. – Он отломил уголок от сыра и, отдав его Айану, смотрел, как мальчик жует.

Подняв голову, Обри встретилась с ним взглядом и, увидев волнение в его глазах, внезапно ощутила прилив знакомых захватывающих дух ощущений: как будто она только что верхом перепрыгнула через барьер высотой в четыре фута или что она свободно пустилась в плавание в неизведанную страну.

И в этот момент Обри осознала, что хотела бы сделать этот прыжок, хотя он и рискованный. Она хотела рискнуть, потому что устала держаться вдали от Джайлза, избегать его и отворачиваться при каждой встрече. Ей нужна была его помощь – ей нужен был он. И неожиданно ей показалось, что самым разумным на свете решением будет решительно отдать свою судьбу и свое будущее в руки графа Уолрейфена.

А как же Айан? Пойдет ли это ему на пользу? Джайлз заботливо относился к мальчику, это проявлялось во всем, что он делал. Сейчас он снова обернулся к Айану, и Обри со своего конца одеяла увидела, как он, улыбнувшись мальчику, разломил пополам, пирог и положил один кусок вниз. Когда ребенок принялся за свою порцию, лицо Джайлза потеплело, и ямочка на левой щеке стала чуть глубже.

Обри чувствовала, что устала, устала бороться и бороться в одиночку, ей не хватало того, кто помог бы принять решение о судьбе Айана. За три года он превратился из несмышленого малыша в смелого маленького мальчика, а Обри, несмотря на ее зрелость и решительность, была не совсем готова к этому, она не была готова к материнству и к жизни в бегах, когда и спишь-то вполглаза. И ей удалось уберечь Айана от когтей его дяди, и она обеспечила ему счастливую спокойную жизнь.

Так что плохого в том, что она и для себя хотела спокойной жизни? Что плохого в том, что она хотела любить Джайлза и быть любимой им, быть его женой и иметь от него детей? О, то, что он предлагал ей, было ужасно соблазнительно! Он предлагал ей себя и тем самым давал возможность осуществить ее мечту – найти любимого мужа, собственный дом и настоящую семью для Айана.

Но если она расскажет Джайлзу о выдвинутых против нее обвинениях и о том, в чем ее обвиняли в прошлом, что он подумает? Этого нельзя узнать заранее, не так ли? Ей придется пойти на риск, довериться ему и молиться, чтобы ее прошлое не погубило его, – и она решилась бы на этот рискованный шаг.

Что бы ни подумал Джайлз о ней и о ее безрассудном поведении в Шотландии, Обри начинала верить, что он так или иначе обеспечит безопасность Айану. Конечно же, Фергюс не рискнет причинить вред Айану, если Джайлз будет присматривать за мальчиком хотя бы и издали; теперь, когда в ее мыслях царило спокойствие, а сердце было свободно от страха, Обри была в этом уверена. Лорд Уолрейфен обладал большой и далеко простирающейся властью, в его распоряжении было все министерство внутренних дел, так что Айан был бы в безопасности.

Джайлз снова повернулся к ней и улыбнулся. Его взгляд был полон глубокого чувства, в нем было счастье и удивление, удовлетворение и изрядная доля вожделения тоже. Свежий ветер, прилетевший с залива, растрепал темные волосы Джайлза, и его глаза заблестели. Да, он был хорошим человеком, исключительно честным человеком, так, быть может, пришло время и Обри стать тоже до конца честной?

В эту ночь Обри пришла в постель Джайлза с новым для нее чувством. Ей казалось, что она нуждается в нем еще больше, чем когда-либо прежде, – и физически, и духовно. Однако она чувствовала себя немного неуверенно, почти как в ту первую ночь, когда она пришла к нему почти против собственной воли и к тому же в чрезвычайном смущении.

Нельзя было сказать, что теперь она поступала вопреки своему желанию, но, тем не менее, Обри почему-то не покидало чувство неуверенности: она гадала, будет ли их чувство таким же сильным, когда Джайлз снова обнимет ее и между ними не останется никаких барьеров? Будет ли она еще чувствовать себя в безопасности, бросив все, за что боролась, на произвол судьбы? Или уверенность, которую она почувствовала в этот день, просто химера, ложное чувство взаимопонимания, вызванное вниманием графа к Айану?

Но теперь Обри казалась невозможной жизнь без Джайлза. В те долгие ночи, которые Обри и Джайлз провели вместе, они сначала, не торопясь, страстно любили друг друга, а потом в ранние утренние часы долго шепотом разговаривали. Обри так не хватало общения, что теперь возможность говорить с другом казалась ей незаслуженной роскошью.

Она, не постучав, открыла дверь в комнату Джайлза, и в первый момент он не услышал, что она вошла. Он стоял у камина в черном шелковом халате, опираясь одной рукой о каминную полку, и смотрел на языки пламени, а его волосы, отросшие за недели пребывания в Кардоу, свешивались до самых глаз. Суровый и в то же время беззащитный, он был поразительно красив. Обри осторожно кашлянула, и выражение его лица мгновенно смягчилось.

– Обри, – он подошел и заключил ее в объятия, – Обри, любимая.

О, так просто было броситься к нему в объятия, и еще проще было улечься в его постель; отрицать свое желание для Обри было все равно что пытаться остановить восход солнца. Торопливыми неловкими движениями они раздевали друг друга, одежды одна за другой соскальзывали на пол, – и вскоре он и она опустились на прохладные простыни. В эту ночь Джайлза переполняло желание, Обри почувствовала это, как только он дотронулся до нее; в нем бурлило безумство, как будто он считал оставшиеся им дни. Они не разговаривали, потому что за последние несколько недель их любовь постепенно перестала нуждаться в словах, вышла за пределы обычного общения и превратилась во что-то более глубокое.

Джайлз ласкал ее губами и руками, поглаживая и погружаясь в нее, но делая все это неторопливо, а Обри предоставила своим рукам бесцеремонно блуждать по его телу, худощавому и упругому, состоявшему из одних мускулов. Погладив Джайлза одной рукой по боку, Обри спустилась ниже. Джайлз застонал, когда она взяла в руку его копье, а Обри, не выпуская его, наслаждалась ощущением тепла и шелковистости и вспоминала, как приятно было соединяться с ним в горячечном безумстве. И потом они еще долго с упоением ласкали друг друга.

Даже сейчас, по прошествии стольких недель Джайлз казался Обри новым и прекрасным, и ей хотелось исследовать его, познакомиться с ним на опыте.

Неожиданно Джайлз перевернулся на спину, взял Обри за талию и приподнял над собой.

– Иди ко мне, Обри, впусти меня внутрь, – попросил он. – Давай займемся любовью.

Джайлз был хорошим учителем, он научил Обри желать и без колебаний искать удовлетворения, которое только он мог ей дать. Она с жадностью взяла в руки его шелковистую плоть, запрокинула голову и со вздохом опустилась на него. Джайлз тихо застонал и, не выпуская Обри, опустил руки с длинными смуглыми пальцами ей на белые бедра. Обри снова приподнялась, а он крепче сжал ее бедра и откинул голову на подушку так, что у него напряглись мышцы шеи.

Поднимаясь и опускаясь, Обри наблюдала, как страсть и желание играли на красивом лице Джайлза, и удивлялась собственной власти и способности вызвать у него восторг, удивлялась глубине своей любви к нему. На протяжении, возможно, нескольких минут или, быть может, нескольких часов тихие звуки наполняли темноту, пока вздохи Обри не стали более частыми и неистовыми. Она закрыла глаза, наклонилась и положила руки на грудь Джайлза, чтобы чувствовать его силу, когда он поднимался ей навстречу, и ее волосы, уже распущенные, рассыпавшись по плечам, смешались с волосами Джайлза. Ощущения увлекли ее в темное, бурлящее облако желания. Запахи мужчины, пота и любви окружали их тяжелым чувственным туманом. Тяжело дыша, Обри наклонилась вперед и поцеловала Джайлза в шею. Ощутив соль на губах, она слизнула ее и, выпрямившись, увидела, что Джайлз смотрит на нее. Притянув к себе ее голову, он поцеловал ее, ритмично двигая языком и одновременно приподнимая ее над собой. Жар его рук обжег Обри кожу, когда они скользнули ей на ягодицы, чтобы полностью раскрыть ее для мощных толчков Джайлза.

Обри думала только о его теле внутри себя, чувствовала только энергию, с которой он двигался внутри ее, подводя ее к великолепной сверкающей пропасти. Теперь дыхание с хрипом вырывалось из груди Джайлза, и Обри ощущала, как в нем все нарастает и нарастает напряжение. Наконец Джайлз торжествующе вскрикнул, и они вместе окунулись и потоки света, жара и блаженства.

Опустошенная, без сил, Обри упала на его горячее тело, и Джайлз обхватил ее руками, соединяя их сердца.

– Обри, я люблю тебя, – едва дыша, прошептал он. – Я люблю тебя, и ничего не могу с этим поделать.

Успокоенная его словами и защищенная его объятиями, Обри погрузилась в сон.

Глава 17,

в которой де Венденхайм возвращается с победой

Ужасный скрежет грубого, ржавого металла о металл, скрип ржавого ключа в старом замке. Она колотит по рукам, которые ее удерживают. Бесполезно. Абсолютно бесполезно, невидимые ворота одни за другими захлопываются за ней, лишая ее всякой надежды. Еще одни ворота. Еще один замок. Еще один пролет лестницы. Все ниже и ниже в разверзшуюся черную пустоту.

Ее рука заломлена назад к самым лопаткам, и кровь к ней больше не приливает. Ее толкают в темноту. Ей холодно. Очень холодно. Ее обволакивает сырость, пронизанная запахом гнили и отчаяния. Она спотыкается и старается удержаться на ногах.

Перед ней оказывается сырой каменный подвал с широко распахнутой толстой дверью. И почему-то она понимает, что это конец, что это последняя дверь, последний замок, и если они закроются, она никогда отсюда не выйдет. Ее рука больше не болит. Обри ничего не чувствует – ничего, кроме поднимающегося изнутри ужаса. Она ощущает во рту вкус страха, едкого, как рвота. Позади нее кто-то горячо дышит ей в ухо.

– Упрямая сука! Фергюс. Боже, это Фергюс.

– На этот раз ты не убежишь. На этот раз...

Он нашел ее, нашел, но она не пойдет просто так.

– Нет! – кричит она, набрасываясь на него. – Нет, я не пойду! Я не виновна! Не виновна! Вы не можете заставить... вы не можете заставить меня... – Слова застревают у нее в горле. Обри пытается бежать, пытается сопротивляться, но она не может дышать, не может пошевелиться. Фергюс хватает ее и толкает, толкает, пока черная пустота тюремного подвала не открывается перед ней зияющей пропастью, и Обри кричит, кричит снова и снова.

– Обри! – издали доносится до нее голос, но громкий, а не тихий.

– Обри, ради Бога, проснись!

Обри старается вырваться, старается освободиться, но сильные руки прижимают ее к постели.

– Прекрати, Обри! – приказывает он. – Не сопротивляйся мне. Ты со мной. Тебе ничего не угрожает.

Сильные руки отпускают ее, она, просыпаясь, смутно осознает, что кто-то поднимает ее и прижимает к широкой теплой груди, и горячие слезы текут у нее по щекам – она плачет.

– Слава Богу, – услышала она шепот Джайлза. – Ах, Обри.

Джайлз, это Джайлз, и никого другого здесь нет. И тогда она начинает по-настоящему плакать, всхлипывая, как маленький ребенок, и утыкается лицом Джайлзу в шею.

– О, Джайлз... – Обри глубоко прерывисто вздохнула. – Мне показалось... Я думала... О, Джайлз...

– Успокойся, любимая. – Джайлз поцеловал ее в висок. – Теперь я с тобой. Ты со мной, и с тобой ничего не случится. Никогда.

Обри старалась остановить слезы, но из-за охватившего ее облегчения ей это почему-то плохо удавалось. Теперь кровь снова циркулировала в ее руке, но рука отказывалась ей служить, и Обри наяву ощущала, как ей в руку словно вонзаются булавки и иголки.

– О, моя рука, – прошептала она, попытавшись сесть.

– Должно быть, ты подложила ее под себя и спала на ней. – Джайлз бережно усадил Обри у спинки кровати и подложил подушку ей под спину. – Ну вот, дай мне руку.

– Мне приснился плохой сон, – пробормотала Обри и, откинув с лица прядь волос рукой, стала наблюдать, как его длинные изящные пальцы массируют ей вторую руку, возвращая чувствительность.

– Думаю, это мягко сказано, – заметил он, взглянув на Обри серыми блестящими глазами. – Страшный кошмар, так сказал бы я. Обри, ты сопротивлялась мне, как дьяволица.

Она шмыгнула носом, но ничего не ответила, продолжая наблюдать за его движениями.

– Что тебе приснилось, Обри? – спросил он, не глядя на свои руки. – Ты кричала во сне и повторяла, что не пойдешь. Куда ты боялась идти?

– Я... я не знаю, – покачала она головой.

В его взгляде была нежность, но и недоверие и обида, Обри это видела.

– Тебе и раньше это снилось, – спокойно сказал Джайлз. – Я слышал, как ты говорила во сне, тебе казалось, что тебя бьют.

– Да, – с трудом сглотнув, кивнула Обри. Выпустив ее руку, Джайлз обнял Обри за плечи. От него так приятно пахло, он был таким ласковым и надежным, что постепенно в объятиях Джайлза она почувствовала, что могла бы преодолеть любые препятствия. Энергия, которая исходила от него, была почти осязаема.

– Обри, думаю, пришло время рассказать мне, что здесь происходит, – твердо сказал граф. – Неужели ты не понимаешь, на что обрекаешь нас? Мне невыносимо видеть тебя такой – затравленной, измученной. Я хочу помочь тебе и хочу, чтобы ты мне доверяла. Я хочу знать, чем вызваны посещающие тебя ночные кошмары.

О, эти ночные кошмары не просто посещали ее, она с ними жила. Только в Кардоу ужас стал отступать, только здесь она и Айан начали вести почти нормальную жизнь. И она собирается все бросить?

О Боже, так ли это? Такова судьба: нужно пойти на риск, чтобы получить надежду на будущее с Джайлзом. И вдруг Обри захотелось, чтобы все было уже позади.

– Знаешь, Джайлз, – наконец тихо сказала Обри, – я не хочу сейчас говорить о сне. Я хочу рассказать о себе и об Айане, о нашей жизни до того, как мы приехали в Кардоу.

– Я слушаю. – Он коснулся губами ее виска.

– Но, Джайлз, то, что я расскажу, может изменить твои чувства ко мне. – Обри бросила на него быстрый взгляд.

– Это не любовь, если ее могут изменить какие-то неожиданные обстоятельства, – спокойно сказал он, погладив Обри по щеке тыльной стороной теплой ладони.

– Тебе известно, что Айан не мой ребенок, – глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, начала Обри.

– Не твой, а твоей сестры.

– Мюриел была болезненная, но красивая, – продолжила Обри. – Она обладала той хрупкостью, которая привлекает мужчин, так как сильнее подчеркивает красоту, если ты понимаешь, о чем я говорю.

– По моему личному мнению, – граф сделал неопределенный жест плечом, – только сила подчеркивает красоту женщины, а не хрупкость. Но многие мужчины со мной не согласятся.

– Конечно, Мюриел многого хотела, – Обри продолжала, опустив взгляд, – и в конечном счете удачно вышла замуж – во всяком случае, так считалось – за молодого человека из хорошей семьи в Эдинбурге.

– В Шотландии? – удивленно пробормотал он. – Продолжай, пожалуйста.

– Дуглас оказался плохим мужем, – помолчав, продолжила Обри, зажав в кулаке край простыни. – Он любил общество и... и легкомысленную жизнь: наряды, игры, других женщин.

Джайлз сочувственно хмыкнул.

– Он был таким, каким был, – спокойно сказала она, бесстрастно пожав плечами. – Беспечный молодой человек и... и к тому же богатый.

– Насколько богатый? – не сразу спросил Джайлз. – Полагаю, богатый даже по английским меркам, – со вздохом ответила Обри. – И, разумеется, он хотел иметь сына, но Мюриел было тяжело вынашивать ребенка. Ко времени родов она была очень больна и разочарована в своем замужестве. Она начала угасать, терять силы и грустить. В последние годы ее жизни я жила с ней, ухаживала за Айаном и вела ее домашнее хозяйство. – Она почувствовала, что Джайлз кивнул.

– Я помню, ты говорила об этом.

– Но мы с Дугласом не ладили, – призналась Обри. – Он пренебрегал Мюриел и не уделял внимания Айану. Думаю, я винила его в смерти Мюриел, но больше всего я не могла ему простить, что он не интересовался своим сыном. Я тешилась мыслью, что могу уехать, но вряд ли я смогла бы оставить Айана, и на самом деле мне некуда было идти. Кроме того, Дуглас нуждался во мне, но я нужна была ему тихая и покорная, я должна была полностью подчиниться его воле. К сожалению, я оказалась совсем не такой.

– Можно представить его удивление, – пробормотал Джайлз.

– Он все меньше и меньше внимания уделял Айану, – с трудом улыбнувшись, продолжала Обри, – и мы все чаще из-за этого спорили. Потом неожиданно сводный брат Дугласа вернулся из Лондона в Эдинбург. Меня это удивило, потому что они не поддерживали близких отношений. Тем не менее, однажды вечером они вдвоем отправились выпить и вернулись домой, пошатываясь, держась друг за друга и распевая какие-то дурацкие матросские песенки. Услышав, что они вернулись, Айан радостно побежал к ним вниз по лестнице, но Дуглас назвал его занудой и оттолкнул от себя. Айан упал у опоры перил и рассек себе губу.

– За такое следует пороть кнутом, – угрюмо вставил Джайлз.

– Бедный Айан, он всегда тосковал по отцовскому вниманию. – У Обри на глаза навернулись горячие слезы. – А когда он упал, мое терпение просто лопнуло! Время от времени у нас с Дугласом возникали страшные ссоры, и эта, конечно, была не первой. Его брат просто стоял в стороне и смеялся. Все слуги слышали, и это было... отвратительно, ужасно отвратительно. Мой язык, очевидно, всю жизнь подводит меня.

– Но это очаровательный язычок. – Утешая, Джайлз поцеловал Обри в макушку, и она то ли усмехнулась, то ли всхлипнула.

– До поздней ночи они оба оставались в гостиной и пили. Я уложила Айана и тоже пошла спать, а на следующее утро Дугласа нашли мертвым на полу гостиной. Ему кочергой проломили голову у основания черепа. Кочергой, которую взяли у камина.

– О Боже правый! – Джайлз явно такого не ожидал.

– Джайлз, – прошептала Обри, чувствуя, как у нее в груди нарастает паника, – там была кровь... и волосы, на ней были его волосы. Он был мертв и холоден. Уже ничего нельзя было сделать. Вызвали констебля, потом судью, а потом Фергюса.

– Фергюса? – переспросил Джайлз, и Обри почувствовала в его голосе настороженность.

– Фергюс Маклорен, сводный брат Дугласа, – пояснила она.

– Это имя мне знакомо.

– Что ж, вполне вероятно, – снова усмехнулась Обри, на этот раз отрывисто и горько. – Во всяком случае, Фергюс сказал судье, что у нас с Дугласом была ссора – и не одна, а две. Он заявил, что оставил нас ссорящимися в гостиной и поехал домой. Он сказал, что я угрожала Дугласу и обвиняла его в том, что он прежде времени свел в могилу мою сестру. Но Фергюс все же признался, что был весьма пьян, а поэтому посчитал все происходящее великолепной шуткой. У него, как он сказал, даже в мыслях не было, что Дугласу грозит какая-то опасность со стороны женщины, поэтому он оставил брата и уехал домой.

– Но они, разумеется, не поверили этому Маклорену. – Джайлз крепче обнял Обри, и ей стало легче. – Он сказал совсем не то, что ты.

– Он... он нашел свидетеля, – едва слышно прошептала Обри. – Лакея, не так давно нанятого на работу. Быть может, Фергюс специально подослал его, честно говоря, я не знаю. Я о многом долго не догадывалась. Ты понимаешь? Я была ужасно наивна. Поначалу мне все казалось страшным сном, ошибкой, которую вскоре исправят. Но затем я поняла, что мне не на кого надеяться. Айан помочь не мог, а моих родителей и старшей сестры не было в живых. Мне стало страшно одиноко, и я задумалась, как долго Фергюс вынашивал свой план.

– Боже правый, какая пугающая мысль, – пробормотал Джайлз. – Но зачем? Почему он это задумал? Из ненависти? Из мести?

– Из-за власти. – Повернувшись в его объятиях, Обри заглянула Джайлзу в глаза. – Дуглас Маклорен был не просто богатый человек и не просто старший брат Фергюса. Дуглас был шестым графом Мандерсом.

Увидев, что Джайлз побелел как мел, Обри решила, что он вышвырнет ее из своей постели и из своего дома. Но вместо этого он крепко обнял ее одной рукой за плечи – так крепко, что ей показалось, что ее кости не выдержат, но это была приятная боль.

– Господь всемогущий, – после долгого молчания произнес Джайлз. – Убийство графа Мандерса!

– Ты помнишь о нем?

– Да... да, немного помню. Уголовные аспекты этого дела привлекли внимание Пиля. Тогда был... Боже, Обри, тогда был суд.

– Джайлз, я как-то сказала тебе, что был семейный скандал. – У Обри глаза были полны слез. – Скандал был из-за меня. Меня изолировали от Айана и обвинили в убийстве.

– О, дорогая. – Джайлз поцеловал ее в лоб. – О, моя бесценная любовь.

– Своей несдержанностью и острым языком я сыграла на руку Фергюсу в ту ночь. – Нежность Джайлза растравила ей рану, и Обри с трудом подавила рыдания. – После трех месяцев, проведенных в тюрьме, я предстала перед судом по обвинению в смерти лорда Мандерса.

– Но это чудовищно нелепо!

– О, доказательство было очень убедительным. Фергюса одолевало желание наказать виновного в смерти его дорогого брата. Его свидетель очень, очень старался. Думаю, только мое доброе имя и мой пол спасли меня от виселицы – это и еще мой священник, который имел смелость выступить в мою защиту.

– Но тебя признали невиновной, – резко сказал Джайлз. – Тебя... освободили. Разве не так?

– Они признали, что в моем деле недостаточно улик, – покачала головой Обри. – Джайлз, ты представляешь себе, что это такое? Это судебная лазейка, которой нет у англичан.

– Это означает, что ты свободна. – Нахмурившись, он смотрел в угасающий огонь.

– Нет, это означает, что тебе позволяют выйти из тюрьмы, – с горечью возразила она. – Но ты никогда не будешь свободен. Вердикт «за недостаточностью улик» просто оставляет висеть над тобой тень сомнений. Я лишилась доброго имени, лишилась Айана, лишилась дома. Фергюс отнял у меня все, что мне было дорого. Мне уже нечего было терять.

– Но почему, Обри? – Джайлз медленно покачал головой. – Как может кто-либо быть таким жестоким?

– Думаю, он сделал это ради денег, ради титула. Хотя, полагаю, существует небольшая вероятность, что это был несчастный случай – вышедшая из-под контроля пьяная ссора или случайное открытие, что они спят с одной и той же барменшей. Это возможно, возможно! Но я не знаю – и никогда не узнаю.

– Ради титула? – Джайлз, видимо, начинал все постигать. – Но существует Айан...

– Да, существует Айан, – эхом откликнулась Обри. – Сложная дилемма для Фергюса. Только этот ребенок стоял между Фергюсом и титулом графа. Дуглас был мертв, я выброшена на улицу, и Фергюс въехал в дом якобы для того, чтобы воспитывать наследника своего брата.

– Значит, наш Айан – граф Мандерс? – озадаченно произнес Джайлз. – Он обладает титулом, состоянием и недвижимостью – двумя, возможно, тремя имениями, – а живет здесь? В помещениях для слуг? Все эти годы?

– Но это нисколько не повредило ему, – убежденно сказала Обри. – Думаю, на самом деле это принесло ему много пользы.

– Обри, – Джайлз порывисто стиснул ей плечи, – мой дядя знал об этом?

– Я не знаю точно, что он знал, – призналась Обри, чувствуя, как у нее к глазам подступают слезы. – Майора Лоримера не слишком интересовал мир вне этих стен. Но я, разумеется, не лгала ему о том, кто я.

– Что ты имеешь в виду? – Джайлз подозрительно посмотрел на нее. – Ты сказала ему, что доводишься свояченицей Мандерсу, или нет?

– Я просто отдала себя на его милость и попросила дать мне это место, – покачав головой, ответила Обри и закусила губу. – Я увидела его объявление, и я знала его имя. Он когда-то был другом моего отца, понимаешь, и считал себя... в долгу перед моей семьей.