Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом

Во всем этом римляне показали себя сознательными наследниками македонян. Как и македоняне, они стали в Азии солдатами эллинизма. Они латинизировали только свои западные и варварские провинции. Повсюду, где они находились, они относились к нему с уважением, как одной из двух официальных форм своего владычества. К востоку от Ионических островов и Сирта Римская империя всегда была империей греческой. И здесь уместно вспомнить, что для той же Анатолии, например, эллинистический период продолжался от Александра до Митридата, а римский – от Помпея до Палеологов. Заметно, что эллинизм обязан «римскому миру» лучшим из своих завоеваний. После отказа от Ирана, который невозможно было удержать, Александр завоевал Грецию при цезарях. Рим на Востоке был делом рук не римлян, а македонян. Наследники Помпея на Востоке могли вплоть до Константина XI называть себя римскими императорами. Но после Юстиниана настал день (а он мог бы настать уже после Диоклетиана), когда история назвала их подлинным их титулом: василевс, греческий император. Действительно, в восточный вопрос римляне привнесли бесценную силу, которую тщетно пытались получить Александр и Селевкиды: политическое единство. Действительно, Византийская империя, противостоя мятежной Азии, представляла программу Александра, македонский панэллинизм, реализованный греками, но благодаря Риму.

В Сирии, которую Помпей низвел до ранга римской провинции, его заботы о реставрации эллинизма были особенно наглядны. Реакция арамейского элемента обуздана, арабское проникновение остановлено. Греческий элемент повсюду взят под защиту и ободрен. Шейхи кочевников, притеснявшие сирийские города, были схвачены или вынуждены вернуться в пустыню. Антиохия и Селевкия Пиерийская пережили своего рода ренессанс. Их муниципальные вольности были восстановлены, воспоминания о македонском периоде окружены почетом. На левом берегу Иордана Помпей даже основал новую Селевкию[54]. Это название показательно: первый римский император в Сирии, со многих точек зрения, был лишь последним из Селевкидов. Набатейский эмир Харитат (Арета) III, которому римские армии угрожали даже в его владениях в Аравии Петрейской, признал себя клиентом и в этом качестве сохранил Дамаск. Что же касается еврейского царства, Помпей, после взятия штурмом Иерусалима, воздержался от его прямой аннексии. Неудачная попытка Антиоха Эпифана доказывала, что следует щадить религиозные чувства монотеистов. Однако Рим, наследник политики Селевкидов, не мог терпеть националистическую теократию Маккавеев. Римляне нашли решение. Они отдали корону Иудеи идумейской династии, Иродам. Достаточно натурализованные, чтобы быть терпимыми своими подданными, Ироды оставались в достаточной степени чужими для иудаизма, чтобы проводить в Палестине выгодную римлянам политику.

После превращения Сирии в римскую провинцию Помпей избегал вступать в борьбу с Парфянской империей. Границей между двумя державами стал Евфрат. Но не прошло и десяти лет, как эта граница была нарушена. Начались жестокие парфянские войны. Под различными названиями они будут продолжаться шесть веков.

Рим и парфяне

В то время, когда Помпей аннексировал Сирию, парфяне, под властью династии Аршакидов, владели тремя четвертями Ирана. Саки и тохары, чье вторжение потрясло Восточный Иран, обосновались в провинциях современного Афганистана: Бактрии, Дрангиане (Систане) и Арахозии, откуда их экспансия повернула на Индию[55]. Парфяне, помимо собственно Парфии, остались владыками Гиркании, Мидии, Персиды (Фарса), Сузианы и Вавилонии. Это было ядро древней Персидской империи Ахеменидов. Поэтому Аршакид Митридат I (ок. 170–138 до н. э.), после завоевания этих провинций, принял титул великого царя, который впоследствии носили все его преемники. Тем самым он ясно требовал себе наследство Дариев и Ксерксов через голову Селевкидов[56].

Юстин настаивает на скифской природе парфян. Скифы и саки (первое название применяется к кочевникам Южной России, второе, иранское или санскритское, – к кочевникам того же происхождения из русского Туркестана или Кашгарии) сами, как мы видели, были иранцами, но иранцами, оставшимися варварами в северных степях. То есть различия между скифами и оседлыми иранцами были не этническими или языковыми, а в чистом виде культурными. Юстин описывает парфян как конных лучников, проводящих жизнь на своем коне, а на войне осыпающих противника стрелами «в притворном бегстве» – налицо все известные приметы скифских племен. Тот же Юстин пишет, что они не погребают своих умерших, тогда как Ахемениды хоронили своих. По мнению Андреаса и Кристенсена[57], именно в царствование Митридата I, около 147 г. до н. э., была осуществлена компиляция «Вендидада», религиозного закона зороастризма, включающего правила о чистом и нечистом, грехах и покаяниях.

Как и все монархи их времени, Аршакиды следовали моде на «эллинизацию». Если Митридат I чеканил на монетах ахеменидский титул великого царя, то делал это греческими буквами: базилеос мегалоу. Все легенды на парфянских монетах выполнены греческими буквами. И Митридат I, и многие его преемники упоминаются в них с определением «филэллин». Кроме того, на манер Селевкидов и Лагидов, Митридат II наделяет себя эпитетами Эпифан, Эвергет, Дикайос[58]. Но этот лак эллинизма был очень поверхностным. Общеупотребительным языком, за исключением греческих колоний, таких как Селевкия-на-Тигре, оставались иранский – пехлеви, то есть именно «парфянский» диалект, в Иране и арамейский в Месопотамии, все государственные акты писались арамейским письмом, как при Ахеменидах. В остальном продолжающийся упадок эллинизма в Парфянской империи иллюстрируется деградацией греческих букв на монетах Аршакидов от Митридата I (ок. 170–138 до н. э.) до Артабана (227–228 н. э.). Наконец, парфяне установили в Иране преимущественно феодальный режим, характеризующийся верховенством нескольких знатных фамилий, таких как Сурены, Карены и Гевы, и крепостным правом для сельского населения. В подобном обществе греческие колонии, такие как Селевкия-на-Тигре, должны были чувствовать себя потерянными. Селевкия, как уверяет Тацит, сохранила «дух своего основателя», то есть сознание своего эллинизма. «В ней избирают триста богатых или известных своей мудростью граждан, которые образуют сенат; есть гражданская власть и у простого народа. И когда между ними устанавливается согласие, они ни во что не ставят парфян»[59]. Значит, греческая колония сохраняла в феодальной империи Аршакидов свою муниципальную автономию, но дальше мы увидим, что как в политическом, так и в культурном плане она поглядывала в сторону греко-римского мира. Со своей стороны разве римляне, отныне ставшие защитниками эллинизма на Ближнем Востоке, не должны были вернуть ему потерянные им области? Поэтому, начиная со времен Цезаря, движение к Карру и Селевкии стало одной из основных целей римской политики.

Несмотря на последовательность этой политики и доблесть легионов, ни одна из попыток Рима разгромить Парфянскую империю, чтобы присоединить хотя бы Вавилонию, не увенчалась успехом.

Шах римлянам. Красс и Антоний

Первая попытка имела место в царствование Аршакида Орода I (57 – ок. 38 до н. э.). Римский триумвир Красс, в то время когда Цезарь завоевывал Галлию, захотел возобновить в Иране поход Александра. Вместо того чтобы сделать своей операционной базой Армянский массив, как ему предлагал царь Армении Артавазд III, Красс послушался коварных советов правителя Эдессы Абгара II[60], двинулся через пустынное плато Джезире, где был окружен и разгромлен парфянами возле Каррэ или Карра (Харран) (28 мая 53 г. до н. э.) и, наконец, убит (1 июня). 20 тысяч римлян и их союзников были убиты, 10 тысяч взяты в плен. Ород переселил пленных в район Мерва.

Эта катастрофа имела серьезнейшие последствия. «Парфяне, соединясь с арабами, вознамерились не больше и не меньше как изгнать Рим из Сирии. Поскольку греки, жившие за Евфратом, ждали римлян как освободителей, евреи и другие западные семиты точно так же ждали Аршакидов». Враги Рима, азиаты, на какой-то момент растерявшиеся из-за падения Митридата Евпатора и Тиграна, обрели нового вождя. Когда автор «Апокалипсиса», этот вдохновенный семит, черпавший свой гений в ненависти к эллинизму, пророчествовал смерть римскому Зверю, ждал спасения от парфянских всадников.

В 36 г. до н. э. триумвир Антоний решил повторить попытку Красса. По предложению царя Армении Артавазда III, по-прежнему союзника римлян, он сделал отправной точкой своего похода эту страну и вторгся в Парфянскую державу через Атропатену, современный Иранский Азербайджан, где осадил город Прааспу (Марагу). Но аршакидский царь Фраад или Фраат IV (37–2 до н. э.) вынудил римлян снять осаду. Отступление римской армии было тяжелым, и разгрома удалось избежать лишь с большим трудом.

Неудача Антония, последовавшая за разгромом Красса, окончательно укрепила положение династии Аршакидов. С этого момента римская общественность приняла раздел цивилизованного мира между двумя державами. Установился modus vivendi[61]. Парфянский царь Фраат V (ум. 2 до н. э.) закончил свои дни в доброй дружбе с императором Августом, который ловко пытался внедрить римское влияние в его государство. Август и его преемники действительно приобщили к латинской цивилизации многих воспитанных в их окружении юных Аршакидов, которых они затем пытались посадить на трон в Ктесифоне, но всякий раз, когда расчеты их, казалось, вот-вот оправдаются, у парфян происходила резкая, полукочевая реакция, изгонявшая римских ставленников и призывавшая на трон других претендентов-Аршакидов, остававшихся верными обычаям своего народа.

А этот период главной ставкой являлось парфяно-римское соперничество за протекторат над царством Армения, армянская корона поочередно доставалась клиентам то Парфянской империи, то Рима. Соперничество усилилось после пресечения армянской династии Арташесидов около 10 г. н. э. В конце концов Рим и Парфия пришли к компромиссу, отдав армянский трон младшему отпрыску династии Аршакидов, который признал римский протекторат. Так Тердат или Тиридат I, брат парфянского царя Валгаша, или Вологаса I, приехал в Рим получить корону Армении из рук Нерона (66 н. э.).

Траян идет по следам Александра

Именно вопрос Армении спровоцировал при императоре Траяне возобновление парфянских войн. Хосрой, или Ороз, изгнал из Армении римского клиента, которого заменил на принца по своему выбору. Траян, решившись покончить с парфянами, начал с захвата Армении, которую превратил в римскую провинцию (114). Эта аннексия опиралась на союз с кавказскими народами, в первую очередь с албанами Ширвана, получившими нового царя из рук Траяна. Из покоренной Армении Траян отправился на зимние квартиры в Эдессу, где местный царь, Абгар VII, примкнул к римлянам.

Весной 115 г. Траян отобрал у парфян Северную Месопотамию (Нисибин). В 116 г. он завоевал Ассирию и Вавилонию и вступил победителем в города-близнецы Ктесифон и Селевкию, из которых первый играл роль парфянской столицы. Оба этих региона, в свою очередь, были объявлены римскими провинциями, а Траян дошел до Харакса Спасину неподалеку от Персидского залива. Увидев корабль, отплывавший в Индию, римский завоеватель выразил сожаление от того, что возраст не позволяет ему отправиться туда на поиски следов Александра. По крайней мере, после взятия Ктесифона он приказал выбить медаль с красноречивой надписью: Parthia capta[62].

Наступление римлян на Иран внезапно оказалось остановлено страшным бунтом – бунтом семитского мира. Движение начали еврейские колонии Киренаики, Египта и Кипра, затем оно охватило еврейское население Осроены, района Нисибина, Ассирию и Вавилон и, наконец, распространилось на арамейские элементы этих областей, а также на соседние арабские племена (117). Римлянам пришлось заново завоевывать восставшие Эдессу, Нисибин и Селевкию, топить мятеж в крови[63]. Разумеется, парфяне воспользовались затруднениями римлян, чтобы перейти в контрнаступление. Им сыграло на руку то, что принцы дома Аршакидов оказались, как всегда, разобщенными. Траян, отказавшись от завоевания Ирана, поддержал одного из этих претендентов, который взамен признал себя его клиентом. Границей между двумя державами стал Тигр. Траян умер на обратном пути в Селине, в Киликии (в начале августа 117 г.); если он не сумел разрушить Парфянскую империю, то мог, по крайней мере, гордиться тем, что дал Римской империи границу по Загросу.

Тем не менее мятеж 117 г. стал очень серьезным симптомом. В тот час, когда величайший из римских императоров пытался реставрировать империю Александра, семитская душа выплеснула всю свою ненависть к Греции и Риму. Со времени взятия Иерусалима Титом (70) еврейские национализм и религиозный фанатизм дошли до исступления. Зелоты, отчаянные сектанты, отвергавшие любой компромисс с эллинизмом, тайно обрабатывали массы. Рим презирал их бессилие, но при всяком ослаблении римской силы они брались за оружие. Эти еврейские восстания, впрочем, интересны с той точки зрения, что позволяют предположить эволюцию восточной души под римским владычеством. Они продолжали традицию восстаний Маккавеев и предвещали приближение Изгнания. Это действительно была первая религиозная война в современном смысле слова между Европой и Азией, первый всплеск реакции Древнего Востока, который, несмотря на внешний филэллинизм, пытался сбросить внешнюю Грецию в море.

Преемник Траяна Адриан, самый греческий из всех императоров, убедил себя в невозможности когда-либо эллинизировать эту упрямую Азию. Усмирив евреев империи, он отказался от завоеваний своего предшественника. Он добровольно вывел войска из Вавилонии и Ассирии, даже из Западной Месопотамии вплоть до Евфрата, и восстановил в Армении систему протектората в пользу боковой ветви Аршакидов.

Однако у Траяна были последователи. Еще дважды, при Марке Аврелии и Септимии Севере, римские легионы совершали походы в Месопотамию. В 165 г. полководцы Марка Аврелия разгромили парфян при Дура-Эвропос на Евфрате, километрах в пятидесяти к юго-востоку от впадения в него Хабура, и окончательно отобрали у врага эту важную пограничную крепость, а также Эдессу[64]. В 166 г. римская армия дошла до двух парфянских столиц, Селевкии, которую предала огню, и Ктесифона, где царский дворец Аршакидов также был сожжен. Тем не менее Марк Аврелий, в отличие от Траяна, не стал аннексировать Вавилонию. Он ограничился присоединением к империи на северо-западе Месопотамии Осроены, или региона Эдессы, где княжество Абгаров вернулось в число римских клиентов[65]. В Армении римский протекторат был восстановлен и укреплен. Император Септимий Север пошел дальше. В 194–195 гг. он отнял у парфян и вновь аннексировал Северную Месопотамию вокруг Нисибина, из которой сделал колонию. Парфянский царь Вологез IV в 197 г. осадил Нисибин, тогда Септимий Север предпринял новый поход, в ходе которого овладел Ктесифоном. В третий раз парфянская столица была разграблена победоносными легионами, которые захватили в ней сто тысяч пленных (ноябрь 197 г.). Парфяне смогли заключить мир, лишь признав себя данниками Рима, а Септимий Север добавил к своим титулам еще один: Parthicus maximus[66].

Династия Аршакидов и сама Парфянская империя недолго просуществовали после этого разгрома. Реакция иранского национализма смела этих слабых правителей и заменила их династией Сасанидов.

2. Сасанидская реакция

Переворот Сасанидов. Его значение в восточном вопросе

В феодальной Парфянской империи Аршакидов Персида, или провинция Парс, современная Фарс, столицей которой был город Истахр, или, правильнее, Стахр, древний Персеполь, образовывала периферийное царство, возглавляемое рядом царей, от которых до нас дошли несколько монет. Чаще всего этих правителей звали Артахшатр или Дарияв, то есть Артаксеркс или Дарий, как Ахеменидов, Пероз, как позднее Сасанидов, и Манучихр[67], как в эпосе. Интересно отметить, что в легендах их монет, в отличие от парфянских, никогда не употребляется греческий язык; только персидский, смешанный с арамейским, текст написан буквами, произошедшими от арамейского письма в эпоху Ахеменидов. Огражденный горами Фарс, ставший некогда родиной Ахеменидов, являл собой заповедник персидских традиций, когда в 212 г. знатный перс из района современного Шираза, по имени Папак, сын Сасана, основал в этой стране новую местную династию – династию Сасанидов. Сына Папака, Ардашир, в большой битве при Хормиздагане победил и убил последнего парфянского царя Аршакида Ардавана, или Артабана V (28 апреля 224 г.), и торжественно вступил в парфянскую столицу Ктесифон. В последующие годы Ардашир заставил признать свою власть различные провинции Ирана: Мидию, Систан, Хорасан, Маргиану и Арию. Его сюзеренитет признали даже кушане, или индо-скифы, Афганистана и Пенджаба. Заменив своей властью власть прежних парфянских правителей, основатель династии Сасанидов вместо них провозгласил себя царем царей, по-персидски шахиншахом, в арамейском прочтении малкан малка. Скальные рельефы Накшэ-Раджаба и Накшэ-Рустама возле Персеполя показывают нам коронацию Ардашира верховным богом зороастризма Ахурамаздой, или Ормаздом. Впрочем, монеты царей Сасанидов именуют их «слугами Мазды». На оборотной стороне их мы видим пламенеющий жертвенник.

Следовательно, с приходом к власти династии Сасанидов маздеизм или, точнее, зороастризм стал государственной религией. Этот строго конфессиональный характер новой империи составляет одну из ее отличительных черт в сравнении с парфянской эпохой, другой особенностью политического устройства державы Сасанидов является централизация, невиданная при Аршакидах.

Зороастрийская церковь состояла из низшего духовенства – магов или моганов, и верхнего духовенства – мобедов, начальников духовных округов; те и другие подчинялись великому понтифику, мобедан-мобеду, который был вторым человеком в государстве, стоял в иерархии сразу за царем, духовным наставником которого являлся. В конечном счете, признание царя зависело от мобеданмобеда, обладавшего привилегией короновать его. Это духовенство опиралось на «Библию зороастризма» Авесту, редакция которой, согласно персидской традиции, была произведена по приказу парфянского царя Вологаса I (51–77), но первый царь из династии Сасанидов Ардашир I будто бы повелел сделать более полную редакцию. Второй Сасанид, царь Шапур I (241–272), якобы созвал собор для окончательного установления авестийского канона. Так называемое письмо Тансара царю Табаристана, которое, если и не восходит к эпохе Ардашира I, датируется по крайней мере 560 г., временем царствования Хосрова I, прекрасно показывает роль, которую играло в государстве духовенство; роль эту можно сравнить с той, что католическая церковь играла при Филиппе II, прибавив сюда еще бескомпромиссный национализм. «Религия и Государство, – как высказывается в приписываемом ему тексте Ардашир, – это две сестры, которые не могут жить одна без другой. Государство есть поддержка Религии, а Религия укрепляет Государство».

Сила зороастрийской церкви даже перед лицом царской власти основывалась на строгой иерархии, подчинявшей местных магов мобедам, возглавлявшим духовенство каждой провинции, а тех – мобедан-мобеду, этому «папе маздеизма». Существование столь мощной церковной организации придало империи Сасанидов, существовавшей в античном мире, некоторые черты наших средневековых обществ. Мощный инструмент войны и политики на службе династии, продукт очень закрытого, очень высокоморального, очень утонченного в своих догмах, но требовательного в своем культе духовенства, эта государственная религия быстро стала репрессивной. Все неверующие, будь то христиане или, как маздакисты и манихеи, просто еретики, испытали на себе ее жестокость. В то самое время (III в.), когда Римская империя либерально открывала двери иранским верованиям, таким как культ Митры, Персидская империя закрывалась от верований – старых и новых – греко-римского мира. «Маздеистское духовенство, – отмечает Нёльдеке[68], – было столь же могущественным, как любое христианское духовенство, и не уступало ему в своем репрессивном пыле. Священники, соединившиеся с дворянством, устроили тяжелую жизнь не одному царю».

Что же касается царской власти Сасанидов, она была намного сильнее и гораздо лучше умела заставить себе повиноваться, чем царская власть в Парфянской державе. Парфянская империя была империей феодальной и почти превратилась в федерацию. Империя Сасанидов продолжала оставаться феодальной, но феодализм отныне подчинялся царской власти. Марзпаны, или сатрапы (губернаторы) провинций, находились под прямым постоянным наблюдением монарха. Автономный статус областей парфянских времен исчез. Семь знатнейших фамилий, восходящих по большей части к эпохе правления Аршакидов[69], действительно занимали важнейшие должности, порой передавая их по наследству, но речь шла больше о придворных должностях, чем о должностях наместников областей. После парфянского режима Персия Сасанидов вернулась к абсолютизму и централизации монархии Ахеменидов.

Было бы логично, если бы, оставаясь верной своему иранскому национализму, империя Сасанидов сохранила свою столицу в Фарсе, в Стахре-Персеполе например. Но политические соображения одержали верх. По примеру парфян великие цари Сасанидов сделали столицей Ктесифон, а основатель династии восстановил город-близнец Селевкию под названием Вех-Ардашир. Однако оба этих города располагались вне этнически иранской территории. Вавилония, Ассирия и другие части Месопотамии, подчиненные Сасанидам, продолжали говорить на семитском языке, арамейском, и Сасаниды даже мечтать не могли, чтобы навязать им пехлеви. Более того: как мы увидим дальше, вскоре арамейский элемент на правом берегу Евфрата усилился благодаря постоянному проникновению арабов, что усилило семитизм региона. Так что сасанидские цари начиная с Шапура I (241–272) обоснованно выбивали на монетах свой титул как Châchânchâh î Erân ou Anâгân, Царь Царей Ирана и Не-Ирана.

Еще более обосновывали этот титул их территориальные претензии на римский Восток.

По словам Геродиана[70], Ардашир претендовал на все римские провинции в Азии, некогда входившие в империю Ахеменидов, которую он намеревался восстановить в полном размере. И написанная на пехлеви в сасанидский период поэма «Карнамаг-и Ардашир»[71], и «Шахнамэ» Фирдоуси, появившаяся в мусульманскую эпоху, выводят родословную династии Сасанидов от «Дарая», то есть от Дария. Что же касается Александра Великого, хотя упомянутые эпопеи и пытаются спасти иранскую честь, превратив его в младшего отпрыска династии Ахеменидов, пришедшего вернуть себе наследство, зороастрийская традиция видела в нем лишь жестокого преследователя, поджигателя Персеполя и разрушителя первой Авесты. Поэтому Сасаниды, как мстители за Ахеменидов, обнажили меч против Рима, наследника Александра в Азии.

Император Валериан, пленник Шапура

В царствование самого Ардашира война против Рима не привела к решительной победе. Но его сын и преемник Шапур I (241–272) добился неожиданных успехов. В 253 г. он выгнал из Армении римского клиента царя Тиридата II и посадил на его место своего вассала. А в 260 г., возле Эдессы, он захватил в плен римского императора Валериана. Знаменитый рельеф в Наш-и-Рустам возле Персеполя изображает сидящего на коне Шапура, величественным жестом дарующего жизнь Валериану, преклонившему перед ним колено. Персы, которым больше не противостояла римская армия, захватили и разграбили Антиохию, Тарс и Кесарию Каппадокийскую, угнав к себе многие тысячи пленных. Эти римские пленники использовались на крупных строительных работах, в частности, по традиционно сложившемуся мнению, на строительстве мостов и дамб в Шуштере и Гундишапуре в Сузиане.

Плененный персами римский император, униженно стоящий на коленях перед Великим Царем, – это было повторение в еще худшем виде разгрома Красса. Тем не менее, как и после Каррской битвы, владыки Ирана не смогли отнять у Рима ни Сирии, ни Малой Азии. Сам Шапур, спасаясь от вновь прибывших римских контингентов, вынужден был поспешно уйти за Евфрат. Эдесса осталась римской.

Первая арабская империя: Пальмира

Между римлянами, парализованными своими гражданскими войнами, Сасанидами, чьи набеги на римские владения прекратились, на Востоке выросла новая сила: Пальмира.

Своим благополучием населенный арамеями Тадморский оазис, или Пальмира, в Сирийской пустыне был обязан своему расположению на перекрестке караванных путей. На западе он сообщался со Средиземным морем через Апамею, Антиохию и Селевкию Пиерию, через Эмес (Хомс) и Антарадус (Тартус) или через Дамаск, Баальбек и Берит (Бейрут) или Тир. На востоке он был связан с Месопотамией мостами через Евфрат в Суре (рядом с Калаат-Джабер) и Дура-Эвропос (Салихийе), откуда, спускаясь по Евфрату, путешественник попадал в Ктесифон-Селевкию, Вологасиас возле Древнего Вавилона и Харакс-Спасину у места впадения двух рек в Персидский залив. Мощные компании владельцев караванов превратили Пальмиру в один из богатейших городов Востока. «Начальники караванов» (сунодиархаи) из Пальмиры оставили нам многочисленные памятники с греческими и арамейскими надписями. Все это богатство действительно выражалось в искусстве через великолепные памятники и замечательные статуи-портреты.