Полная версия
Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом
Рене Груссе
Империя Леванта. Древняя земля тлеющего конфликта между Востоком и Западом
Rene Grousset
L’empire du Levant. Histoire de la question d’Orient
© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2022
© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2022
* * *Предисловие
История восточного вопроса начинается не в XVII в., как часто полагают. Чтобы понять суть проблемы, следует рассмотреть ее развитие от эпохи Древней Греции до событий современности.
В этом духе я и старался проследить изменение границ – духовных и политических – между Европой и Азией.
Европу я определяю как совокупность стран – наследниц древнегреческой культуры. Впервые европейский дух осознал себя в Греции в V в. до н. э. Он возник в противостоянии азиатам в дни Марафонского и Саламинского сражений, которые, освятив свободу Эллады, обеспечили на восемь веков независимость греческого, то есть европейского, духа. С тех пор понятие Европы непрерывно расширялось и развивалось, притом что изначальное его значение менялось не слишком радикально. Римская империя стала включением латинского элемента, а через него всего западного мира в греческую цивилизацию. Средневековое христианство было приобщением к той же культуре германского и славянского миров. Более близкие времена, наконец, представляют собой возвращение сформировавшейся таким образом цивилизации к ее духовным истокам, возрождение греческого научного духа в современной науке.
Определенная таким образом граница Европы с Азией сильно перемещалась на протяжении веков. Для афинянина V в. до н. э. она проходила между Милетом и Сардами, а обосновавшиеся на ионическом побережье греческие колонии были словно десантом эллинской цивилизации, высаженным для штурма азиатского континента. При Александре Македонском границы Европы, включившей в себя всю Переднюю Азию, внезапно оказались отодвинуты за Самарканд и Лахор, к порогу Центральной Азии и Индии. В эпоху греческих царей Бактрии, около 150 г. до н. э., долина Кабула, где скоро сложится невероятно плодовитая эллинистическая школа скульптуры, находится в Европе, точно так же, как в Европе находятся Антиохия и Александрия.
Эта экспансия не могла продолжаться на всех направлениях. За сто лет до Рождества Христова восточная граница Европы отступила от Инда к Евфрату. При последних Селевкидах, всю эпоху существования Римской империи и в первые века нашей эры, с 129 г. до н. э. по 649 г., Евфрат оставался разделительной линией между греко-латинской цивилизацией и восточным миром. По крайней мере, Ближний Восток к западу от Евфрата – Малая Азия, Сирия, Египет – все это время продолжал оставаться регионом непрерывной греческой традиции.
Но это политическое завоевание, эта духовная гегемония эллинизма в ближайших районах Азии имели неожиданные последствия – эллинистический мир проникся восточным духом. Начиная со II в. н. э. восточные религии, как семитические, так иранские и египетские, устремились на завоевание римского мира. В IV в. последние цезари копировали даже сам внешний облик восточных монархий. Византийская империя с многих точек зрения будет иранизацией, а с религиозной точки зрения семитизацией Римской империи и греческого духа. Поспешим добавить, что эти азиатские влияния Европа широко ассимилирует. Христианство утвердится в качестве наследника греко-римской культуры. Святая София, а затем наши соборы станут продолжением Парфенона; химеры Реймса возродят традицию Фидия. После большого духовного кризиса IV в. Европа продолжит существование.
Однако к моральному проникновению Азии в Европу, проникновению, определяющему основной характер Византийской империи, в середине VII в. добавится великий мятеж Азии, который называется ислам. Первая волна мусульманского завоевания накрывает Сирию и Египет. Область распространения эллинизма съеживается до Малой Азии. Александрия, с 332 г. до н. э. наследовавшая Афинам в качестве столицы эллинистической мысли, в 643 г. н. э. перестала составлять часть Европы. Европейские границы резко отхлынули от дельты Нила и Евфрата к Тавру.
На протяжении более двух веков (VII–IX) византийцы вели напряженную борьбу за то, чтобы уберечь от арабских вторжений хотя бы Анатолийское плато. Борьба эта малоизвестна, но тем не менее представляет первостепенный интерес для будущего нашей цивилизации. Что стало бы с Европой, если бы византийская дамба была прорвана, если бы мусульмане захватили Константинополь не в 1453 г., когда Запад достиг зрелости, а в 673 или 717 г.? Не был бы возможен никакой Ренессанс, поскольку европейская река оказалась бы отрезанной от греческого истока.
Кроме того, среди земель, затопленных арабской волной, сохранился христианский островок – Армения. Волны неоднократно накрывали его, но всякий раз он появлялся из-под воды снова, а при династии Багратидов сумел восстановить независимость (885–1045). Христианская земля, окруженная неверными, европейская колония, кусочек Европы, заброшенный в центр Азии, она упорно выживала, и в том ее огромная заслуга.
Сама Византия, на какое-то время ушедшая в глухую оборону, в X в. пережила блестящее возрождение военной мощи и перешла на всех фронтах в контрнаступление, в котором Никифор Фока, Иоанн Цимисхий и Василий II отвоевали Северную Сирию, включая великий город Антиохию, Эдесскую Месопотамию и Армению.
И все же эта «романская» реконкиста была более блистательной, нежели прочной. В середине XI в. обрушилось новое мусульманское нашествие, еще более грозное, чем первое, – нашествие турок-сельджуков. Арабы деэллинизировали и ресемитизировали лишь Сирию, Месопотамию и Египет. Турки же деэллинизировали и туранизировали большую часть Малой Азии. Менее чем за двадцать лет, с 1054 по 1081 г., Анатолийский полуостров стал новым Туркестаном, границы Европы отступили от Армении к Босфору, турки дошли до Никеи. События 1453 г. могли произойти уже в 1081 г.
Вмешательство Запада изменило ход истории. Чтобы сменить на посту пошатнувшуюся Византию, чтобы отбросить Азию от европейских передовых линий, Запад пришел в движение и организовал крестовые походы.
С XII по XV в. западные народы, в первую очередь французы и итальянцы, колонизировали Левант, то есть (в хронологическом порядке) Сирию-Палестину, Кипр, приморскую часть Балканского полуострова, особенно континентальную и островную Грецию, даже Крым. Их влияние ощущалось также в армянском царстве Киликия, считавшем за честь подражать нашим феодальным институтам.
Это была первая колониальная экспансия Запада. Вначале ее причиной, потом, по крайней мере внешним предлогом, был религиозный порыв, а более прочными мотивами – жажда территориальных захватов у французских баронов и коммерческий интерес у итальянских морских республик. Она опиралась на мощные духовные рычаги, на побуждающие к действию идеи: освобождение Гроба Господня, покорение христиан-«схизматиков» власти римского папы. Материальные причины были не менее сильными: потребность обновленной молодой Европы в расширении, поскольку переполняемое энергией рыцарство мечтало о приключениях, но таких, что приносят выгоду; экономический и морской империализм республик, также переполняемых жаждой действия, способных, даже в еще большей степени, чем бароны, составлять долгосрочные масштабные планы.
При такой изначальной поддержке предприятие оказалось успешным. На французском языке говорили в Сен-Жан-д’Акре, в Никосии, в Афинах. На итальянском разговаривали от Крита до Крыма. Экономические связи, на первый взгляд нерасторжимые, связывали порты Леванта с Пизой, Генуей, Марселем и Барселоной. Культурная общность сделала похожими наши французские соборы и соборы Тортосы, Фамагусты или Родоса. У современника Филиппа Августа или Людовика Святого не возникало бы никаких сомнений в том, что это духовное влияние окончательно. Никаких сомнений в непоколебимости этих экономических связей не зародилось бы у современника Марко Поло или Пеголотти.
Однако от этой экспансии ничего не осталось. Ислам или эллинизм все поглотили, накрыли, и остатки франкского владычества превратились лишь в археологические артефакты[1]. Никогда более ни одна колонизация не будет уничтожена столь полно. А ведь она являлась лучшим результатом европейских сил на протяжении более чем трех веков.
Что же произошло? Как Европа была в первый раз отброшена от южных морей?
Эта средневековая Европа, такая однородная в своем римском католичестве, так, на первый взгляд, крепко стоящая на двойной основе папства и Священной империи, была сама раздробленность. Когда она, в порыве крестовых походов и благодаря господству на море, завоевала Палестину и приморскую Сирию, она ввела там в качестве политического и общественного строя феодальную систему в ее самом строгом виде, систему, правила которой, если исполнять их буквально, обрекали государство на паралич. А ведь речь шла о военной колонии, основанной на вражеской территории! Потом, в час, когда эта колония в Святой земле более всего нуждалась в подкреплениях, изменение маршрута Четвертого крестового похода направило франкскую экспансию в ином направлении, разбросало от Яффы и Антиохии до Константинополя и Элиды поступающие с Запада силы, интересы, переселенцев. В конце концов, колонистов не хватило нигде. Второй латинский император, Анри де Эно, констатировал это для Романии, так же как Гийом Тирский[2] для Святой земли.
Запад не только распылил свои усилия, но и разделился против себя самого. Третий крестовый поход удался лишь наполовину из-за соперничества между Филиппом Августом и Ричардом Львиное Сердце. Возвращение Иерусалима Фридрихом II оказалось напрасным из-за антагонизма между гвельфами и гибеллинами. Потом, в XIV в., Франция, полностью занятая Столетней войной, прекратила свои усилия на этом направлении. Латинский Восток, который в XII–XIII вв. был французским Востоком, стал Востоком итальянским и отчасти арагонским или каталонским. Но и здесь мы видим непрекращающиеся раздоры и взаимную ненависть. Эти итальянские республики, в особенности Венеция, с их долгосрочной торговой политикой, дисциплинированные самой pratica della mercatura[3], были более последовательны в достижении своих целей, чем бароны, которым они наследовали. Они едва не дошли до взаимного истребления. Венецианская империя в Эгейском море и генуэзская империя в Черном не имели более заклятого врага, чем, соответственно, генуэзцы и венецианцы.
Результатом стало обрушение, кусок за куском, латинского Востока, а также и Востока византийского. В начале XII в. Европа с ее графством Эдесским в Сирии достигла и даже перешла Евфрат. В начале XV в. она с ее генуэзскими факториями дошла до устья Дона, возле нынешнего Ростова. А в 1453 г. граница Европы отодвинется уже к Дунаю. Около 1530 г. она пройдет между Венецией и Будапештом. Далеко в прошлое уйдут времена, когда «наши» удерживали порты Сирии или Греции, уже берберские пираты из Алжира станут совершать набеги вплоть до Неаполя и Прованса. Турки, те самые турки, которых во времена крестовых походов наши рыцари отбросили до Евфрата, осадят Вену и Мальту.
Следует сказать, что крестовые походы нельзя рассматривать ни как чисто идеологические предприятия, ни как войны ради добычи. Они представляют собой оборонительный рефлекс Европы на азиатскую угрозу. Как и поход Александра Македонского или войны Траяна против парфян и Ираклия против Сасанидов, они вписываются в оборону Запада.
История отношений Востока и Запада заключается в чередовании больших приливных и отливных волн: нашествие Азии и его остановка в Греко-персидских войнах; македонское и римское контрнаступление; нашествие ислама в VII в., потом византийское наступление в X в.; нашествие турок-сельджуков в XI в., затем контратака крестоносцев в XII в.; новое наступление турок-османов от Бруссы до Вены с XIV по XVII в., потом их окончательный отход до Адрианополя в 1912 г.
Отметим, что название «крестовые походы» охватывает и те военные кампании, которые никоим образом не относились к защите Европы. Такие, например, как различные походы латинян на византийские земли. Походы, признаем, заслуживающие сожаления, поскольку они в конечном итоге привели к тому, что сломили силу Византии (еще вполне реальную в XIII в.), ничем ее не заменив, и тем самым сделали Балканы добычей османских завоевателей.
Правда, Четвертый крестовый поход и последовавший за ним раздел греческих земель стали лишь проявлениями потребности Запада в колониальной экспансии. Доказательство тому: едва эта первая европейская колониальная система была разрушена, едва Османская империя завладела всеми бывшими византийскими территориями, как морская экспансия Европы возобновилась, но уже в другом направлении. Берега Сирии и Крита были потеряны для эскадр, выходящих из портов Генуи или Венеции. Эскадры из Лиссабона направились в Индийский океан. Побежденная, подвергшаяся вторжению Азии в свой дом Европа, оставшаяся повелительницей морей, обогнула Азию и атаковала ее с тыла. Оккупация португальцами Гоа, Цейлона и Малакки компенсировала падение Константинополя. Этот обходной маневр привел к забавной ситуации: в начале XX в. Азия еще начиналась к югу от Дуная, в то время как Европа уже контролировала весь Индийский океан.
История отношений Восток – Запад, которую я попытался вкратце изложить в данном труде, включает четыре части. Сначала показано, каким было наследие Античности и что из результатов завоеваний Александра Македонского сохранилось после возникновения около 323 г. христианской империи. Затем история восточного вопроса рассматривается в трех различных аспектах: византийское (или арабо-византийское) решение в раннем Средневековье, франкское решение в XIII–XV вв. и турецкое решение, начиная с 1360 и особенно с 1453 г.
В заключение хочу подчеркнуть, что настоящий труд не несет по отношению к неевропейским культурам никакого негативного предрассудка. Мусульманские народы дали миру слишком высокоразвитые цивилизации, чтобы беспристрастный ум мог когда-либо иметь против них подобные тенденции.
Я выражаю глубочайшую признательность моему ученому собрату г-ну Жану Лоньону[4], который любезно предоставил в мое распоряжение свои частично еще неопубликованные работы и указал на различные дополнения и исправления, которые я внес в настоящее издание.
Часть первая. Наследие античности
Глава 1. Эллинизм и восточный вопрос
1. Греческое завоевание
Панэллинизм и персидский мирВосточный вопрос – проблема отношения Европы и Азии. Политическая проблема, периодически решавшаяся на полях сражений. Культурная проблема, которая то приводила к выработке некоего религиозного синкретизма, то взрывалась религиозными войнами. Как верно заметил Геродот, противостояние Европы и Азии впервые четко проявилось в Греко-персидских войнах (490–469 до н. э.). Вся Внутренняя Азия, от Босфора до Инда, объединилась в составе Персидской империи Ахеменидов. В свою очередь, эллинизм, прообраз и виртуальность всей европейской культуры, начал осознавать себя. В походе на Грецию Ксеркс тянул за собой все народы Древнего Востока: от египтян и лидийцев до индийцев и саков. И весь этот Восток греки наголову разгромили на историческом поле сражения при Платеях (479 до н. э.). Каллиев мир, который завершил Греко-персидские войны (449 до н. э.), освободил от персидского владычества греческие города на анатолийском побережье, от Босфора до Карии. Благодаря опыту, который дал грекам поход Десяти тысяч[5] (401–400 до н. э.), царь Спарты Агесилай даже предпринял попытку завоевания Западной Анатолии (396–394 до н. э.), но эта попытка, предвосхитившая поход Александра Македонского, завершилась неудачей из-за новых братоубийственных войн между эллинами. Следствием этих раздоров стало то, что вскоре эллинизм заметно отступил, поскольку по Антаклидову миру ему пришлось снова уступить Персии всю азиатскую Грецию (387–386 до н. э.).
Антаклидов мирный договор воспринимался эллинской цивилизацией как сильное унижение. Исократ[6], энергично осуждавший его, не переставал с тех пор искать вождя, способного объединить эллинов, во-первых, для того, чтобы смыть этот позор, во-вторых, повторить попытку Агесилая и завоевать западную часть Малой Азии до линии Киликия – Синоп. Такую программу он предложил царю Македонии Филиппу, в котором видел будущего главнокомандующего греческих сил, выступивших против персидского великого царя.
Программа его была не просто выполнена, но и многократно перевыполнена. Весной 337 г. до н. э. на Коринфском конгрессе Эллинский союз назначил Филиппа военным вождем похода на персов. Но вскоре Филипп был убит, и успешно осуществить это грандиозное предприятие суждено было его сыну Александру.
Александр – уполномоченный Эллинского союзаДело Александра имело две стороны. Когда он, наследник планов своего отца и программы Исократа, выступил войной против Персидской империи, его поход имел тот же характер, что и предпринятый за шестьдесят лет до него Агесилаем. Как ранее Агесилай, он, лидер эллинизма, отправился в Азию, осуществляя возмездие за вторжение Дария и Ксеркса. Когда победа в битве при Гранике (июнь 334 г. до н. э.) отдала в его руки Малую Азию, он повел себя там в точности так же, как его предшественник Агесилай. Александр избавил от варварского ига греческие полисы побережья и возвратил свободу ионийцам, изгнав из этого региона мелких тиранов, поставленных персами. В этот момент он полностью был в роли защитника эллинизма. Смывал позор Антаклидова мира, дополнял победы при Марафоне и Саламине. Во время перехода через Малую Азию, от Сард до Гордиона и от Гордиона до Иссоса, его точка зрения нисколько не поменялась. Впрочем, центральная часть Анатолийского плато его, похоже, не слишком интересовала. Если по пути он овладел Фригией, то полностью пренебрег целыми провинциями: Пафлагонией, Каппадокией, Понтом, Арменией, которые хоть и входили в ахеменидскую державу, но попали под македонское владычество (да и то весьма эфемерное) лишь при его преемниках. Со своей стороны персы, после своего поражения при Гранике, постарались ограничить размеры катастрофы. Они в целом довольно легко уступили эллинизму полуостров Малая Азия, который представляет собой нечто вроде маленького континента, четко отделенного от Ирана и ориентированного на Эгеиду.
Напротив, победа, одержанная Александром при Иссосе, у киликийских границ (12 ноября 333 г. до н. э.), направила его на по-настоящему новый путь. С этого момента его поход стал чем-то большим, нежели просто общегреческая кампания-реванш. Перед ним возникли новые проблемы. Приходилось адаптироваться к местным политическим условиям.
Прежде чем начать массированную атаку великолепного и компактного иранского мира, он свернул в Сирию. Для реализации программы панэллинизма в первую очередь следовало дать Элладе все восточное побережье Средиземного моря, то есть европейский фасад Азии. Значит, Александр сразу понял важность Сирии, открытых ворот эллинизма внутрь азиатского континента. Однако он не достиг успеха на этом направлении и оставил это своим наследникам. Сначала Антигон, а затем Селевк, основав Антигонию-Антиохию, показали интерес внешней Греции к колонизации бассейна Оронта. Внимание Александра в Сирии было занято более срочной задачей: взятием Тира. И показательно, что лавина греческого возмездия на целый год приостановила свое движение через Азию ради единственной цели: захватить финикийский город.
В морском деле или в торговле финикийцы были вечными соперниками греков. С самого начала своей истории Греция всюду встречала их на своем пути: на Кипре, на Сицилии, на Саламине, на побережье Малой Азии. Ненависть к самому имени пунийцев и к их талассократии[7] восходит к первым векам греческого мореплавания. Так что разрушение Тира Александром (август 332 г. до н. э.) соответствовало традиционной программе и жизненным интересам эллинизма. Это разрушение было непременным условием экспансии внешней Греции и основания Александрии. После падения Тира Восточное Средиземноморье стало реально принадлежать грекам.
После захвата Тира Александр двинулся на Египет. Египет всегда был для персов владением скорее номинальным, нежели реальным. На протяжении шестидесяти лет, с 405 по 342 г. до н. э., он оставался независимым от великого царя и лишился своих последних фараонов всего за каких-то десять лет до прихода в Мемфис Александра. Тот сразу же понял, что Египет с его тысячелетними традициями и особым духом является совершенно отдельным миром, с которым нельзя обходиться так же, как с остальным Востоком. Выступив в борьбе с персидскими захватчиками и святотатцами продолжателем дела Псамметихов и Нектанебов[8] (его даже объявят сыном Нектанеба II), он выставил себя наследником фараонов и в оазисе Аммона был посвящен в тайные знания этого великого фиванского бога. Так Александр, царь Двух Египтов, возобновил историю фараонов, которую Артаксеркс III полагал законченной навсегда[9]. Но, собирая наследство Тутмосов и Рамзесов, он отнюдь не забывал о распространении в мире эллинизма, и основание в уникальном с точки зрения коммерческой выгоды месте Александрии, с самого возникновения своего призванной стать столицей внешней Греции, полностью отвечало этой глубокой мысли. Пока Александр, с одной стороны, утверждал историческую особенность долины Нила и египетской цивилизации, а с другой – стремился привить там эллинизм, за ним наблюдал один из его полководцев, самый мудрый и самый хладнокровный, Птолемей Лаг, которому суждено будет в свое время исполнить этот замысел. Александр стал на Ниле первым наследником фараонов и греческих василевсов, продолжателями его станут Лагиды[10]. Добавим, что обожествление македонского завоевателя будет иметь решающее влияние не только на титулатуру многих эллинистических царей и даже римских цезарей, но также на словарный состав и теологическую мысль александрийского синкретизма.
Александр – преемник АхеменидовПокорив, а точнее, освободив Египет и восстановив его к выгоде эллинизма, Александр занялся иранским вопросом. В македонском лагере многие военачальники, в числе прочих Парменион, придерживались мнения, что следует удовольствоваться средиземноморскими землями, завоеванными в течение трех лет. Умеренные, вместе с Парменионом, полагали, что подлинное владение эллинизма – это Малая Азия, Сирия и Египет. По их мнению, Внешняя Греция не должна была удаляться от родного моря, чтобы не подвергаться чудовищным опасностям, исходящим от варваров. И следует признать, что спустя два столетия события подтвердили правоту данной точки зрения. В конечном счете, эллинизм удержал из македонских завоеваний, а Римская империя сохраняла на протяжении семи веков, уберегая от всех азиатских нашествий, именно область между Евфратом и морем. Сами персы чувствовали, что пределы эллинского мира заканчиваются на Евфрате, потому что Дарий III предлагал Александру разделить Азию по этому рубежу.
Несомненно, что эллинизм, несмотря на свою поразительную способность к ассимиляции, сумел серьезно распространиться лишь по полуострову Малая Азия, долине Оронта и долине Нила[11]. Эллинизация в Анатолии началась со времен Мермнадов[12], а Египта – с колонистов Навкрата[13]. Но надо быть благодарными Александру за то, что он, вопреки всему, предпринял поход на Иранское нагорье и в Центральную Азию, ту самую Азию, в сравнении с огромными просторами которой Греция выглядела такой крошечной и хрупкой. Господство эллинизма на этих высокогорных плато продержалось каких-то два века. Но если бы завоеватель не двинулся на Иранское нагорье и далее на Хайберский перевал, не родилось бы гандхарское искусство, буддистская религия и греческая иконография никогда бы не встретились и не соединились неразрывно, буддистские миссионеры впоследствии не донесли бы через оазисы до китайских границ эллинистическую скульптуру и мы были бы лишены большого куска человеческой цивилизации.
Завоевание Александром Ирана стало более трудным предприятием. Победа при Арбеле[14] (1 октября 331 г. до н. э.) отдала в его руки Западную Персию, но ему потребовалось три года (330–327 до н. э.), чтобы покорить Восточный Иран (Бактрию, Согдиану). В этом регионе – оазисах современного русского Туркестана и афганских долинах – он основал, как очаги торговли и цивилизации, греческие общины, от Александрии Оритской (Герат) до Александрии Эсхаты (Ходжент в Фергане). В Афганистане он заложил даже Александрию «Кавказскую» (то есть Гиндукушскую), отождествленную Дж. Хакином с городом Парван (Джебель-Серадж) к северу от Кабула, и Александрию Арахосскую (Кандагар).
Примечательно, что в Индии македонское завоевание ограничилось бассейном Инда, Пенджабом и Синдом. Как напоминает господин Фуше[15], речь шла о провинциях, некогда входивших в персидскую державу Ахеменидов. Как известно, бунт войск остановил Александра на пороге гангского мира, но чутье не подвело македонских ветеранов: если Пенджаб географически и исторически привязан к иранскому миру, то бассейн Ганга, углубляться в который они отказались, представлял поистине новый свет: тропическая Индия, муссонная Азия – все это скорее относится к Дальнему Востоку. Остановив поход на Гифасисе (Биасе) в конце июля 325 г. до н. э., Александр зафиксировал крайний предел эллинизма. Европа, которая до него заканчивалась в Византии, отныне доходила до восточной части бассейна Инда.
