Оправа для бриллианта, или Пять дней в Париже. Книга вторая

ГЛАВА2

«МИСТЕРИЯ В СИНЕМ»

Дождь, уже превратившийся в ливень, стучал по крыше автомобиля и по капоту, стекал по стеклам, заволакивая окружающий мир почти что глухой пеленой, сквозь которую лишь смутно угадывались тени ближайших деревьев.

…У Ани пересохло во рту, в горле словно застрял комок. Она почувствовала укол в сердце: значит, она похожа. Просто похожа на ту, которую… Закончить эту мысль было выше ее сил.

Достаточно того, что всему теперь конец, и чудеса закончились. Да и не в ее честь, выходит, они творились! Сердце ныло: значит, все-таки, это любовь? Или нет? Хотя, теперь уж все равно: недоразумение разъяснилось, все улеглось по полочкам.

…Недоразумение?! Может ли такое быть? Наверное, может… В глазах засвербило: слезы обиды наполнили их. Нет, не только обиды – еще сожаления. И чего-то еще… Да, оставалось еще что-то – что-то важное. Что-то с чем-то не складывалось. … И почему-то хотелось, страшно хотелось, чтобы все это как раз и оказалось недоразумением, которое вот-вот разъяснится. Может быть, это не то, что она думает? …Но что тогда? Честно говоря, в это не верилось. Но дверь еще не закрыта – Аня буквально видела это – словно ее что-то держало, не давая захлопнуться. Что-то… или кто-то? Серж?

Он смотрел на нее. Аня готова была в этом поклясться – именно на нее! И в глазах его была нежность. И что-то еще… Пожалуй, тревога. Но почему?..

– Анечка, – произнес он тихо, но внятно – легкая хрипота еще слышалась в его голосе, – Анечка.

Он сглотнул.

– Вы должны знать: да, я ясно понял теперь, почему я обратил на вас внимание тогда, в Лувре: что именно «зацепило» мое внимание. И я чувствую удовлетворение оттого что теперь наконец знаю, в чем дело и не должен более ломать голову: что же меня все время подспудно беспокоит, что все время тревожит? Теперь я спокоен – только и всего.

Серж на минуту отвернулся и провел рукой по волосам. Ясно видно было, что он на самом деле совсем не спокоен, наоборот – он волнуется и переживает. Аня смотрела на него и молча ждала продолжения.

– Но ваше сходство, – наконец-то, вновь заговорил он, – было лишь отправным пунктом, поверьте. Меня все эти дни привлекало общение именно с вами, Аня. Я вас узнал за это время, и – будьте уверены – именно в вас я нашел то важное, ценное, более того – жизненно необходимое для меня, что и вызвало у меня особую теплоту к вам.

Глаза Сержа были наполнены светом, они лучились.

– И знайте также: то, что я вспомнил – это давняя история. Очень давняя. И это – проблема вины, трагической ошибки. И непоправимости.

Серж замолчал. Во взгляде его была мука.

– Это – груз, который я вынужден нести. И, право же…

Серж осекся.

– Не ревнуйте к ней, – договорил он с усилием.

Сердце Ани вновь защемило – на этот раз от сострадания. Серж явно мучился – разговор этот давался ему нелегко. …Проблема вины… Давняя история… Дверь открывалась – все шире и шире. – Если он питал что-то к этой женщине, то это было давно… А сейчас он испытал шок и не смог сдержаться. – Аня уже придумывала тешащие ее душу объяснения. – но ведь, и в самом деле, Серж объяснился. Ведь объяснился же?! – Аня терзалась вопросами.

– Что с ней случилось? – наконец спросила она – пожалуй, суше, чем ей хотелось бы.

– Она умерла. Погибла.

Серж произнес эти слова глухим, мертвым голосом. Аня почувствовала, что не стоит его расспрашивать о том, как это произошло.

– Кто она была? – спросила она только.

– Одна женщина… В Бамберге.

Бамберг? Это слово как будто оглушило ее. Она почувствовала сильнейшее волнение: сердце ее выстукивало частую дробь. Дыхание перехватило. Бамберг… Но ведь именно в Бамберге жили ее предки, именно оттуда они были родом. И именно там, если верить семейному преданию, была сожжена как ведьма ее пра-пра-много раз- прабабушка.

Хотя – ну и что? – Аня попробовала рассуждать логически – Моя пра- жила где-то в начале 17 века. Это же ужас как давно! А эта «давняя история» Сержа произошла… ну, скажем, лет 20 назад. – Аня задумалась: для нее 20 лет было очень большим сроком. А для Сержа? – ну хорошо, пусть тридцать лет назад. – Кстати, сколько, все-таки, ему лет? Судя по всему, пожалуй, где-то в районе пятидесяти. – Тут Аня почему-то вздрогнула, но тотчас же попыталась отбросить непроизвольно возникшую тревогу. – В любом случае, это все смешно, – с нажимом сказала себе она, – Какая тут может быть связь? Ну, Бамберг, ну и что? Конечно, любопытное совпадение, но и только.

Но ей отчего-то совсем не было смешно. Наоборот – она была обеспокоена и взволнована. – Как же, все-таки, звали нашу «семейную ведьму»? – билось у нее в мозгу. Аня вспомнила: бабушка говорила ей, что имя было не немецкое, а, кажется, латинское, с каким-то смыслом… Но это – уже все. И что это ей давало? Почему, в самом деле, ее так занимает этот вопрос? Что вообще с ней происходит?

Она взглянула на Сержа. Он, в свою очередь, смотрел на нее: пристально, изучающе. И вместе с тем сочувственно-заинтересованно. … И читал мысли? Но ведь он обещал… Аня смутилась. – А может, он сейчас ничего и не читает, а просто всматривается в ее глаза – как обычный человек – пытаясь понять, что она чувствует?

Она бросила на себя взгляд в зеркальце: на нее глянуло бледное растрепанное существо с растерянным взглядом. – Боже мой! Я выгляжу, как привидение! – подумала она. – Теперь понятно почему Серж так на меня смотрит. Надо привести себя в порядок!

И в этот момент он улыбнулся – тепло, обворожительно. С потрясающим шармом. Аня почувствовала, как губы ее растягиваются в ответную улыбку. Она вновь подпала под его непередаваемое обаяние. И когда он положил свою покрытую черными волосками руку на ее ладонь, она не отвела ее и не отстранилась. Она почувствовала поначалу просто приятное, мягкое тепло и чувство комфорта, а затем на нее снизошел покой. Тревога отпустила ее – почти. Только на самом донышке скреблось, словно мышка, легкое беспокойство.

– Вы в порядке, Аня? – спросил он.

– Да, Серж. Все нормально.

– Боюсь, что не совсем, – заметил он, снимая свою руку с Аниной ладони. – Похоже, что вас чем-то зацепило слово «Бамберг», или я не прав?

В голосе его была напряженность.

– Впрочем, – быстро добавил он, – я не настаиваю на ответе.

– Мне нечего скрывать. Вы правы: это слово меня действительно «зацепило». Дело в том, что мои предки родом оттуда.

Серж пристально смотрел на Аню, весь внимание.

– Из Бамберга? – уточнил он.

– Ну да. Я знаю – это во Франконии, – затараторила Аня, словно ее прорвало. – Его еще называли Северным Римом. И еще там в Соборе – знаменитая статуя – Бамбергский Всадник.

– Я вижу, вы отлично «подкованы», – отозвался Серж, слегка обалдевший от этого потока слов. – Такое впечатление, что вы готовились к экзамену – вы словно отвечаете урок. Это похвально, но как-то немного неожиданно.

– Я читала об этом, – смутилась Аня, – мне было интересно.

– Да, это заметно, – улыбнулся Серж.

Несмотря на улыбку, он выглядел серьезно. Серьезно и сосредоточенно.

– Но вы там не были? – спросил он.

– Нет пока, – ответила она с сожалением. И добавила с тоном убежденности: – Но обязательно побываю!

– Да-да, несомненно.

Серж рассеянно улыбнулся, погруженный в какие-то свои мысли. Ливень за окнами пока что и не думал прекращаться, но Серж не смотрел в окна, словно отключившись от внешнего мира.

– А что вы вообще знаете о судьбе вашего рода? – поинтересовался он.

Аня была польщена этим интересом Сержа и почувствовала себя, наконец, в своей тарелке. Мельком взглянув в зеркальце на щитке, она не без удивления отметила, что бледность и растерянное выражение лица канули в небытие. Напротив – щеки порозовели, глаза блестели, и только волосы были еще слегка всклокочены. Аня быстро поправила их.

– Знаю, – начала она, – что потом они некоторое время жили в Регенсбурге.

– Регенсбурге? Вот как… А «некоторое время» – это сколько?

– До отъезда в Россию.

– То есть?

– До шестидесятых годов 18 века.

– Понятно. А как они оказались в России?

– По приглашению Русского правительства.

– То есть, Екатерины Второй?

– Ну да, в общем… А разве вы не знаете?

– Я мало что знаю об этом. Но, может быть, Аня, вы мне расскажете?

Она зарделась, польщенная. Надо же, Серж будет слушать ее!

– С удовольствием, – ответила она, исполненная энтузиазма.

Серж молчал, весь обратившись в слух. Безотчетно, он напомнил Ане компьютер, готовый к загрузке информации.

– Дело в том, – начала она, – что Екатерина Вторая издала особый манифест, точнее, даже два манифеста – в 1762 и в 1763 году, в которых речь шла об иностранцах – в первую очередь, имелись в виду немцы, ведь Екатерина и сама была немкой. Так вот: в этих манифестах обговаривались права иностранцев на поселение в России и все, что с этим связано.

– А именно?

– Ну, например, если у кого-то не было денег, русские дипломаты оплачивали дорожные расходы и тому подобное.

– Вот даже как.

– Да, представьте себе. Потом, переселенцы освобождались от налогов на довольно большой срок.

– Лет на десять?

– Больше. Я знаю, что те, которые направлялись на «земли, свободные для поселения», освобождались от налогов на тридцать лет.

– Однако же…

– Да, именно так. Еще они могли получить ссуду на десять лет на строительство домов и все такое.

– Под сколько процентов?

– Беспроцентную.

– Недурно… – Серж хмыкнул.

– Потом, они получали разные льготы – например, свободу вероисповедания.

– Они, надо полагать, были по большей части, лютеранами?

– Они принадлежали, в основном, к евангелически-лютеранской и римско-католической церкви.

– Ну, это-то понятно. А ваши предки, должно быть, были католиками?

– Мои предки – да.

– А вы сами? – Серж смотрел на нее с интересом. И еще что-то странное было в его глазах, что-то такое, чего Аня не сумела понять.

– Мы православные, – ответила она.

– Ну да, ну да. Я как-то сказал вам: «у вас, православных» – и вы меня не поправили.

– Да. Но мы вообще-то не особо религиозные.

– Вы – то есть ваша семья?

– Ну да.

– Понятно, – Серж решительно «свернул» эту тему. – А какие еще были льготы?

– Например, полное самоуправление колоний. Местные чиновники не могли вмешиваться во внутренние дела колонистов.

– Но, полагаю, дело все же не было пущено совсем уж на самотек?

– Конечно, нет. В Петербурге была организована специальная канцелярия по делам иностранцев – к сожалению, я не помню точно, как она называлась – во главе с Григорием Орловым.

– «Гришенькой» – отозвался Серж, – вот даже как.

– Да, – Аня смутилась, – фаворитом. И я знаю, что это он подарил Екатерине II знаменитый алмаз, который носит его имя.

Серж усмехнулся.

– Ну да, якобы тем самым он надеялся вернуть себе расположение «матушки». Но это – не более чем легенда, придуманная самой Екатериной.

– Придуманная? – удивилась Аня, – Для чего?

– Для того, чтобы не болтали, что она тратит непомерные суммы из казны на свои прихоти.

– Из казны?

– Именно. Екатерина сама сделала себе этот подарок, взяв деньги из казны. А Гришенька лишь выполнял ее поручение. Да и то сказать: вернуть расположение Екатерины он уже не мог – на это не было уже никакой надежды. Но поручение он выполнил должным образом и привез алмаз из Амстердама в Петербург.

Серж вздохнул.

– «Орлов» – да, действительно, потрясающий камень. Я лично полагаю, что он – самый замечательный и самый ценный алмаз на свете.

В глазах Сержа появилось мечтательное выражение. Аня заинтересовалась.

– Почему вы так считаете? – спросила она.

– Вы его видели? – спросил Серж вместо ответа.

– Нет. То есть, только на фотографиях.

– Да-да, – кивнул он, – помню: вы так и не добрались до Москвы. Жаль. Но хотя бы самое общее представление вы имеете.

Алмаз «Орлов» в навершии Российского скипетра. Алмазный Фонд России.

Он сделал короткую паузу, и Аня подумала, как умело он эти паузы расставляет.

– Во-первых, «Орлов» большой, – вновь заговорил Серж, – по-настоящему большой: примерно 190 карат. Во-вторых, при всем при том чистой воды. Но главное, он сохранил свою первоначальную индийскую огранку, которая придает ему, помимо прочего, еще и историко-культурную ценность. Не говоря уже о том, что огранка эта является весьма щадящей для веса камня. Это особенно замечательно на фоне сравнения с несчастным «Кох-и-Нуром».

– А разве он не «Кох-и-Ноор»?

– Говорят и так, но «Кох-и-Нур» точней. По-персидски это, кстати, значит «Гора света».

– А почему «несчастным»?

– Потому что ему не повезло – он попал в руки не очень мудрых людей, которые поступили с ним, мягко говоря, опрометчиво.

– Но я читала, что он принадлежит к королевским драгоценностям.

– Да, он относится к драгоценностям Британской короны. И эти не очень мудрые люди – королева Виктория и ее муж принц Альберт.

– Что же они сделали?

– Они, простите за выражение, алмаз просто угробили, – ответил Серж с досадой. – Такой камень!

Серж махнул рукой куда-то в сторону ветрового стекла, по которому по-прежнему потоками стекала дождевая вода. Ане, впрочем, показалось, что дождь немного ослабел. Да, явно ослабел.

– На тот момент, когда он попал им в руки, – продолжал Серж, – камень еще имел, как и «Орлов», свою изначальную, индийскую огранку и весил 191 карат. А эти августейшие олухи распорядились переогранить его в плоский бриллиант. Примитивный плоский бриллиант. Абсолютно тривиальный камень! В итоге: он так и не дотянул до оптимальных пропорций бриллианта, лишь слегка улучшилась его игра. Но, конечно, не настолько, чтобы компенсировать утраченную историческую ценность, канувшую в Лету вместе с исконной индийской огранкой. А о потере веса при переогранке страшно даже говорить: со 191 до 109 карат!

– Кошмар! – Аня была шокирована. – Практически половина веса!

– Да, именно. Даже британский автор – небезызвестный Герберт Смит – при всей своей лояльности – вынужден был заметить, что «мудрость этого поступка вызывает сомнения». Впрочем…

Серж усмехнулся.

– Что? – Аню снедало любопытство.

– Да то, что и «Орлов» – хотя тогда он, разумеется, назывался иначе, – весил первоначально целых 300 карат, а после того, как его огранили в Индии, вес составил всего лишь 190 карат. Треть общего веса камня – это тоже немало, и Шах-Джехан был страшно недоволен этим. Он не только ничего не заплатил гранильщику, но и приказал конфисковать его имущество. Кстати, а если бы с его алмазом сотворили то, что сотворили с «Кох-и-Нуром», то гранильщикам сняли бы головы – в самом буквальном смысле, и в этом не приходится сомневаться.

Серж замолчал, задумчиво глядя перед собой.

– Да, Шах-Джехан, – медленно произнес он, – право, было бы лучше, если бы он сам попробовал огранить его…

– Его – это «Орлов»?

– Да. Но тогда, повторяю, он носил другое имя.

– Какое?

– В Европе его, вслед за Жаном-Батистом Тавернье, называли «Великим Моголом».

– Алмаз принадлежал Шах-Джехану?

– Да, Аня, принадлежал, – как и многие другие знаменитые индийские камни.

– О его истории тоже рассказывают байки? – с лукавой улыбкой спросила Аня.

– Конечно, рассказывают, – иронично прищурившись, ответил Серж. – Иначе и быть не может.

– Например?

– Да всякую ерунду, ничего такого – из ряда вон. Вполне банальные вещи. Якобы он играл роль глаза у статуи Брахмы, которая, в свою очередь, стояла в храме на острове.

– А где этот остров?

– Якобы на реке Кавери, на юге Индии.

– Напоминает «Замок на острове», правда?

– Да, пожалуй.

– Мне кажется, это придает истории шарм и романтичность.

– С точки зрения европейца – да. Из чего сразу видно, что именно европейцы и придумали эту байку.

На лице Сержа играла усмешка.

– Ну, и дальше, – продолжил он, – в том же духе: будто бы некий французский солдат, втершийся в доверие к служителям храма, украл алмаз – разумеется, ночью – как же иначе? И так далее. В общем, вполне тривиальные выдумки.

– А откуда в Индии взялся французский солдат? Она же принадлежала англичанам.

– У Франции тоже были в Индии свои колонии, кстати, как и у Португалии. Но львиная доля, конечно, досталась англичанам. Правда, поначалу Индией еще управляла не Корона, а британская Ост-Индская Компания. Именно она, кстати, и поднесла королеве Виктории «Кох-и-Нур», после чего камень и запороли.

Серж вздохнул, а затем вновь махнул рукой, словно отгоняя воспоминания. Дождь за окнами явно кончался – это было несомненно.

– Но ведь Виктория жила в 19 веке, – заметила Аня. – А Шах-Джехан жил когда?

– В 17 веке.

– Где же камень был все это время?

– До 1739 года он оставался в Индии.

– Такая точность? А что случилось в 1739?

– В 1739 владыка Персии Надир Шах Афшар захватил Дели, куда к тому времени Великие Моголы перенесли свою столицу из Агры. Он разграбил город и устроил резню.

– Господи, зачем?

– Затем что жители города подняли против него восстание, и это его взбесило. Ну, и понятно, что все драгоценности Моголов, в том числе Павлиний трон со всеми его алмазами, рубинами, сапфирами, и прочие камни – совершенно потрясающая коллекция, которую собрал, в основном, Шах Джехан, – все это он вывез к себе в Персию.

– То есть, Иран?

– Ну да.

Серж сглотнул, словно у него внезапно пересохло во рту. В тоне его прозвучало такое сожаление, что можно было подумать, будто это была его собственная коллекция.

– Кстати, – уже совершенно обычным тоном сказал он, – с Надир Шахом, а точнее, с его приходом к власти связана одна прелюбопытная история, которую я хотел бы вам поведать. Но сейчас на это нет времени – мы и так слишком ушли в сторону, так что вернемся к ней позже, идет?

– Идет, – согласилась Аня. – А что случилось с «Орловым»?

– Он попал в Европу, менял хозяев – в общем, ничего драматического. Но главное, он обрел спокойный и достойный себя приют в навершии Российского императорского скипетра – как раз под венчающим скипетр черным орлом.

– «Орлов» под орлом, – заметила Аня. – Интересно, правда?

– Да, любопытно. Но что действительно важно, так это то, что у русских, – в отличие от британской августейшей любящей парочки – хватило ума не переогранять «Орлов», благодаря чему он – в противоположность «Кох-и-Нуру» – сохранил, помимо все-таки значительной массы, и всю свою историческую ценность.

– «Любящей парочки»? Вы про Викторию и Альберта?

– Ну да – петух и курочка, ни дать, ни взять.

Аня рассмеялась и подумала, что нелюбовь Сержа к Англии вновь отчетливо проявилась в этом «наезде».

– Но мы с вами сильно отвлеклись от нашей темы, – заметил он, – а, между тем, меня интересуют еще некоторые вопросы.

– Я буду рада, если смогу на них ответить.

– Полагаю, сможете. Я вижу: вы об этом неплохо осведомлены.

Эта сдержанная похвала вызвала, однако же, у Ани чувство гордости.

– Надеюсь, – в том же духе сдержанности ответила она.

– Откуда, позвольте поинтересоваться, будущие колонисты узнали о том, что их приглашают? Из газет?

– Да, Серж. В немецких газетах печатались объявления об этом. И для этой же цели в Ульме и во Франкфурте-на-Майне находились специальные комиссары Русского правительства.

– И они занимались агитацией за переезд?

– Ну да.

– Хорошо. Эмигранты прибыли в Россию. Что дальше?

Вопросы были цепкие, сухо-деловые. За ними смутно, «пунктиром» угадывался другой Серж – президент транснационального холдинга.

– Сначала их размещали в Петербурге. Позднее их стали временно расселять в Ораниенбауме.

Аня вопросительно взглянула на Сержа.

– Знаю, – он кивнул головой – теперь это город Ломоносов Ленинградской области. Странно, кстати.

– Что странно?

– Об этом потом, – нетерпеливо бросил он, и затем, уже мягче, добавил: – если позволите.

– Хорошо.

– Итак, они в Петербурге или Ораниенбауме. Чем они занимались там?

– Они знакомились с российскими законами, а потом присягали на верность Российской Короне. А затем переезжали на место поселения. Кстати, это был самый трудный этап, трудный чисто физически – не все даже доезжали до места.

– Вот как. И какой же была смертность?

– 12 с половиной процентов.

– При переезде куда?

– На Нижнюю Волгу.

– Ваши предки, как я понимаю, поселились именно там.

Это прозвучало не как вопрос.

– Да, – тем не менее ответила она. И добавила: – Но в 1941 году их всех депортировали.

– Да, я знаю, – вздохнул Серж.

Он немного помолчал. Аня тем временем осмотрелась и увидела, что дождь, кажется, закончился. – Это хорошо, – подумала она, – можно будет, наконец-то, выйти из машины. – Ей хотелось на воздух.

– Ваших куда? – спросил Серж неожиданно, так что Аня поняла лишь через несколько мгновений.

– Наших – в Казахстан. Но мои потом все же вернулись в Поволжье.

– Это понятно: вы ведь родились в Саратове.

Серж ободряюще улыбнулся Ане.

– Спасибо за информацию, – сказал он. – Она была весьма интересна.

– Не за что, Серж.

– Ну, было бы не за что, я не стал бы благодарить, – заметил он с усмешкой.

– Но вам еще что-то показалось странным, – напомнила Аня. – Я так и не поняла что.

– А, это… Это не связано с вашим рассказом. Видите ли, мне показалось несколько экстравагантным, что город давно уже называется вновь Санкт-Петербургом, а область, центром которой он является, остается Ленинградской. Согласитесь, это парадоксально.

– Да, наверно. Но я над этим как-то не задумывалась.

– Вообще-то, – продолжал он, словно не слушая – в данном конкретном случае, насколько я понимаю, имел место различный подход городских и областных властей к этому вопросу.

– Городские – более прогрессивные, а областные держатся за старое, так?

– Ну, это как раз-таки городские держатся за старое – гораздо более старое: ведь Петербургом город назывался задолго до того, как стал Ленинградом…

– Но вы же меня поняли, правда?

– Я вас прекрасно понял. Но я бы не стал навешивать ярлыки – мой опыт научил меня воздерживаться от этого. Тем более, когда речь идет о стране, которую я знаю явно недостаточно. В России сейчас вообще сочетаются между собой атрибуты царской империи и Советского Союза: с одной стороны, красные звезды и советский гимн, а с другой – триколор и двуглавый орел.

– Да, действительно. Но я как-то не придавала этому значения…

– Вот, именно! И многие русские так же относятся к этому. Вот почему я, несмотря на то что это меня несколько удивляет, начинаю думать, что, возможно, это и правильно. Франции тоже пришлось через подобное пройти.

– Через примирение?

– Да, через примирение.

– И успешно?

– Более или менее. Но это было именно примирение, а не утверждение единомыслия. Я, например, как вы, несомненно, заметили, все равно не приемлю революцию, коммуну и вообще весь этот край политического спектра. Однако, я с этим мирюсь.

– Вы имеете в виду левых, правильно?

– Разумеется.

– То есть, вы уважаете их взгляды?

– Нет, Аня, не совсем так. Я не уважал их взгляды раньше и не уважаю их теперь – вы должны были это заметить. Но я уважаю ихправоэти взгляды иметь – и высказывать, хоть мне это и не нравится. При условии, если эти люди не нарушают законы.

– Но в России, возможно, происходит то же самое? Пусть не всегда взаимопонимание, но, во всяком случае, сосуществование. Точнее, путь к этому.

Серж задумчиво повернулся к окну и, видимо, тоже заметил, что дождь закончился.

– Да, возможно. Впрочем, – произнес он другим тоном, – это не мое дело. Я только хотел у вас еще спросить: а вы не знаете, почему ваши предки в Германии перебрались из Бамберга в Регенсбург? Может быть, в Бамберге что-то произошло?

У Ани почему-то екнуло сердце, и вся она сжалась, точно в ожидании удара. Рассказать? С одной стороны, она ведь обещала бабушке не рассказывать об этом никому постороннему. Но с другой… Серж задал прямой вопрос. Врать ему? Глупо и бессмысленно. Правда, он обещал, что не будет считывать ее мысли, но все равно – глупо. Зачем? И вообще, разве он – посторонний? Аня испытывала растерянность: в самом деле, кем был ей Серж? На этот вопрос не было определенного ответа – пока не было: о том, кто Серж в ее жизни, Аня еще подумает. Но, по крайней мере, для нее было совершенно ясно, что уж никак не посторонний.