Я здесь живу

Мама сказала:

– Здравствуйте, Анна Ивановна!

И тогда бабушка заулыбалась, зашевелила все свои морщины.

– Я, – говорит, – жду, жду! И пироги уже испекла, и комнату вам приготовила…

Тут Костя говорит:

– Какую комнату? Я хочу на сеновал!

Анна Ивановна удивилась:

– Зачем на сеновал? Дом большой, места всем хватит.

Но Костя, видать, с самого начала решил определиться: на сеновал, и точка!

– Когда ещё, – спрашивает, – придётся ночевать на сеновале?

Во дворе у Анны Ивановны собака оказалась. Здоровенная, чёрная. И она зарычала-зарокотала, когда мы вошли в калитку. Мы трое – скорей назад, на улицу. И Костя, отступая, пробормотал – как будто в укор себе и нам:

– А она привязанная…

Маленькая Анна Ивановна подошла к собаке и что-то сказала ей. Мы не слыхали что. Потом она попросила подойти всех нас по очереди. Сначала маму, потом Костю и меня. Собака всех нас по очереди обнюхала. Мне было страшно, когда она трогала меня своей огромной мордой, будто раздумывая: укусить, не укусить?

– Свои, Пальма, свои, – повторяла Анна Ивановна.

И мне говорила:

– Ну, не молчи. Скажи ей: «Пальма». Пусть она твой голос услышит. А то как же вы познакомитесь?

– Пальма, – сказала я.

Голос у меня дрожал. Надо же, думаю, а я хотела, чтоб мне щенка купили! Это чтобы он вырос вот в такое чудище?

Я облегчённо вздохнула, когда Пальма закончила меня обнюхивать – и руки, и лицо, и шорты. Теперь наконец можно было отойти.

А Костя снова подошёл к Пальме. И она снова принялась нюхать его.

А он её тоже нюхал и чуть ли не облизывал и всё повторял:

– Дай лапу! Пальма, дай лапу!

Хозяйка повела нас с мамой в дом. Костя крикнул вдогонку:

– Анна Ивановна, а Пальма умеет давать лапу?

– Да не умеет, видно, – отозвалась с крыльца хозяйка. – Кто же её учил когда – лапу подавать?

Мы с мамой уже вымыли руки и доставали из сумки гостинцы. Анна Ивановна накрывала на стол и всё суетилась, всё говорила, как вовремя мы приехали. Как раз она скотину закрыла.

– Скотина-то, – говорит, – рано ложится, с солнышком. А мы с вами можем посидеть попировать. Брата зови за стол…

Я только встала позвать, и тут раздался Костин крик:

– Умеет! Анна Ивановна, ваша Пальма умеет давать лапу!

9. Всё не так

И тут же он в сени вваливается. Счастливый, что Пальма наконец-то ему лапу подала.

Сразу стал рассказывать, до чего же она смышлёная собака.

И до чего большая!

Как будто мы сами не видели!

– С такой, – говорит, – никакие враги не страшны.

Заигрался в своих тазоголовых, вот ему враги и мерещатся.

И тут же, от дверей, он спрашивает:

– Анна Ивановна, а где здесь у вас живёт Макар?

Анна Ивановна удивилась:

– А зачем тебе Макара?

Костя растерялся – как зачем? А наша хозяйка уточняет:

– Это который же Макар тебе нужен?

А Костя не знает, какая у Макара фамилия.

Хозяйка раздумывает:

– Это у Петровых Макар, что ли?

– Петровы, – говорит, – на том конце живут, у оврага. И Макар у них есть.

Костя – сразу выяснять:

– Что, у оврага? Это всё прямо, прямо, как мы шли, только ещё дальше по дороге?

Он прямо сейчас бежать к Макару готов. Точно и не устал вовсе.

– Там, там они все живут, – кивает хозяйка. – Дом большой, на дорогу в четыре окна глядит. Но это что, сзади-то хозяин сделал пристрой…

Нам про пристрой неинтересно, а хозяйке – только бы дорассказать, что начала:

– Семья-то какая у них, считай четыре колена живут…

И пальцы загибает:

– Баб Галя – раз. Дальше Максим с Валюшей. А дальше уже Юрка с Галкой, молодые… Это уже три? – спрашивает она вдруг у меня.

В растерянности я киваю.

– А четвёртое колено – это Макар. Макарчик. Он весной родился!

Тут мы уже не понимаем: как? Что ли, этой весной?

– Мне мальчик нужен, – говорит Костя. – Примерно такой, как я…

Мама объясняет:

– Они по интернету познакомились.

Хозяйка плечами пожимает.

– Мальчиков-то у нас больше Макаров нет. Вот Шурик Малинин такой, как ты, да ещё Серёжка Ужов, Лёня Светиков…

Мама тогда говорит:

– Ну, может, постарше немного. Серьёзный такой мальчик, умненький…

А Костя уточняет:

– В деревне правда все знают друг друга?

– Правда, – отвечает Анна Ивановна. – С чего бы нам друг друга не знать? Да только нет у нас ни одного Макара, чтобы как ты или чуть-чуть постарше. Есть дед Макар, Малинин, от нас через улицу живёт…

Мы тут головами помотали – ясно, это не тот Макар.

А наша хозяйка завздыхала:

– Макарами сейчас мальчиков не больно-то называют. У Петровых первенец родился – вот его назвали Макаром, да. Сперва хотели Робертом или Модестом. По-иностранному. Так Наталья Светикова ходила к ним, просила, чтоб Макаром.

И давай нам объяснять:

– Наталья-то – Валюшкина сестра. Юрке, значит, тёткой она приходится. А сыну Юркиному – двоюродной бабкой, что ли…

Нам было скучно слушать, кем приходятся друг другу все эти люди. Но Анна Ивановна как будто не догадывалась, что это скучно, – продолжала:

– Наталья им говорит: не так важно, кем я по родству буду, а по сердцу второй мамкой стану, если назовёте, буду считать за сына. Так ведь и то не сразу согласились – Макаром не модно, говорят. Да уж Наталья умолила их, сначала старших, а те уж Юрку с Галкой: мол, что за имена – Роберт или тот Модест…

И правда, странно, думаю. Был бы мальчишка – Петров Модест…

А Косте это всё равно. Он снова съёжился весь. Так бывает, когда мама его ругает. Но мама не собирается его ругать. Она тоже огорчилась за него. Он же своему товарищу на слово поверил, что тот – Макар из Липовки…

И чего ради мы в эту Липовку приехали? Устроились бы в Собакине, если уж маме так хотелось вывести нас на природу.

Маме теперь на работу и с работы ходить в один конец шесть километров.

После ужина хозяйка затопила баню.

Баней оказался маленький домик на краю двора. В домике было тесно, жарко. Пахло распаренными листьями. Анна Ивановна нам сказала вдогонку:

– Венички в кадке найдёте, похлещетесь веничками.

Но нам было не до веничков. Пар стоял тучами, и было трудно дышать. В этом пару я своих рук не видела, и шампунь сразу куда-то провалился. Костя, невидимый мне, ныл, что он уже взрослый и не будет при нас с мамой раздеваться. Мамин голос уговаривал его:

– Как же ты один? Здесь нет душа. И ванны…

Мыться надо было в тазах. Смешиваешь воду – кипяток из большого бака и холодную из ведра, пригоршнями берёшь, брызгаешь на тело, а после намыливаешься вся, по мокрому. А потом снова пригоршнями берёшь воду в тазу, мыло смывать… А если у тебя вода кончилась, то снова кипяток разбавляешь холодной. А мыло пока глаза ест…

После бани на сеновал пошли.

Сеновал был в сарае – вроде как вторым этажом. На первом этаже хозяйка наша поставила какое-то ведро и сказала:

– Вот, если кому надо будет, сходите на ведро. Чтобы недалеко ходить.

Мы поднялись наверх по приставной лестнице. Она качалась подо мной, и я боялась забираться. Анна Ивановна уговаривала меня:

– Не бойся, не упадёт. Я её держу.

Я сомневалась:

– Она сломается…

Анна Ивановна отвечала:

– Я поднимаюсь по ней, меня выдерживает.

Хотя, я думаю, наша хозяйка была не намного тяжелее меня. Должно быть, она весила, как девочка лет тринадцати.

Наверху тоже всё было хлипко, шатко. Я пожалела, что мы решили спать на сеновале. И Анна Ивановна уже сколько раз предложила пойти в дом. Но Костя стоял на своём:

– Хотя бы на сеновале посплю… – говорит. – Хоть такой плюс от этой Липовки…

Сено было колючее, несмотря на то, что наша хозяйка дала нам и одеяла, и какой-то коврик. Но твёрдые стебли царапались и через коврик. Мама и Костя оба ворочались, устраиваясь поудобнее. Сено шуршало. Я только подумала, что не смогу уснуть, – а дальше уже ничего не помню. Сильно устали мы в этот день – сон и сморил меня.

Просыпаюсь от какого-то резкого звука. Вроде как будильник. Кругом абсолютная темнота.

– Костя, выключи, – говорю.

Костя что-то мычит в ответ.

Потом слышу мамин голос:

– Это не будильник, это петух кричит.

Вот так, что ли, петухи кричат? За первым петухом второй, третий голос подал. И чего они разорались, ночь ведь ещё?

Но им, оказывается, и по ночам не спится.

Не поняла я, сколько их прокричало. Но когда каждый подал свой голос, наступила наконец тишина. Я только сказала себе: «Можно спа-а-ать…», как вдруг слышу, Костя говорит:

– Мама, мне нужно…

А мама ему отвечает:

– Анна Ивановна ведро поставила. Сейчас я с тобой спущусь…

Костя говорит:

– Да что я, маленький? Ты мне только телефоном посвети.

Мама взяла телефон как фонарик, светит на лестницу.

– Осторожнее, – просит. – Сначала нащупай ногой ступеньку, потом…

Костя перебивает, сердится:

– Я что, не знаю, как надо спускаться?

И вдруг как заорёт, и назад, наверх по лестнице! Она под ним так и запрыгала, затряслась.

Костя только что внизу был, а уже здесь. Дышит тяжко.

– Там, – говорит, – внизу кто-то есть.

Мама отвечает:

– Не может быть.

И зевает.

– Мне, – говорит, – через три часа вставать. Так что ты, Костя, давай сходи, куда собирался, и спать будем.

Костя говорит:

– Да я, кажется, передумал. Вовсе никуда я не хочу…

Только я уснула на нашем коврике – опять просыпаюсь. Костя не спит, ёрзает.

Мама говорит:

– Давай-ка спустись вниз, я тебе мобильником посвечу.

Костя в ответ:

– Да ну, не надо. Утро скоро.

Мама его толкает:

– Вставай, вместе спустимся. Давай-давай…

Слышу сквозь сон – Костя говорит внизу:

– Во-во, правда, дышит…

А мама ему:

– Так это скотина!

Костя не понимает:

– Какая скотина?

Мама говорит:

– Ты же в деревню попал. Хозяйка скотину держит.

А Костя снова переспрашивает:

– Кого она держит?

Мама говорит:

– Корову. Или свинью. Не для нас же с тобой сарай строился, чтобы мы спали на сеновале? Хозяйка говорила – скотина у неё…

Я тоже тогда к ним спустилась, а после мы снова на нашем коврике улеглись. Когда все устроились наконец, как кому удобно, и сено перестало шуршать, я услышала, что под нами как будто вздыхает кто-то. Грустно, сонно…

И вдруг опять петухи кричать начали!

Я говорю:

– Вот ненормальные! Им же на рассвете кричать положено!

А Костя в ответ, сердито:

– У тебя не спросились, когда им кричать!

Хотя я-то при чём? Сам напросился спать на сеновале!

Когда петухи в третий раз раскричались, мы поняли, что так спать невозможно. Тем более маме пора было вставать на работу.

На улице стало уже светло, хотя солнца ещё не было видно. Как в пасмурный день.

Наша хозяйка была уже на ногах.

В глубине сарая, под сеновалом, оказалась дверца. Анна Ивановна открыла её – оттуда стала выходить корова. Она выходила долго. Тело у неё оказалось длинное. Ноги переступают, идут вперёд, а бок всё тянется и тянется из сарая.

Вот наконец вся вышла, вместе с хвостом.

Мы посторонились, пропуская её. Мама на всякий случай обняла нас с Костей, и мы отодвинулись к самой стене. Хозяйка сказала:

– Ну-ну… Краля мирная…

Так вот кто ночью громко дышал, думаю.

После завтрака мама пошла в Собакино.

Хозяйка ей сказала:

– Всё прямо, прямо по дороге. Все так ходят…

А нас с Костей хозяйка повела на пруд.

– Покажу вам, – говорит, – что хорошего есть в нашей Липовке.

Пруд мы вчера толком не разглядели – очень устали, пока до него добрались от шоссе. Он оказался большим и лежал точно в чашке среди зелёных холмов. На верхушках холмов всюду были то домики, то лес. А внизу блестела на солнце широко разлитая вода.

Было очень красиво – если только смотреть, но не подходить близко. Потому что на спуске, ближе к воде, зелень под ногами закончилась – и началась глубокая, липкая грязь.

Местные дети скользили по этой грязи на задах и плюхались в воду, как с горки в аквапарке. От купания они становились совсем чумазыми, но им было всё равно. Они хохотали, кидаясь друг в друга пригоршнями грязи, и наша хозяйка улыбалась, глядя на них.

– Купайтесь! – предложила она нам. – Вот как ребятишки.

И тут мы увидели: на другой стороне берег – загляденье! Чистенький, покрытый жёлтым песком. Там и скамеечки, и лесенки какие-то установлены, и грибки от солнца.

– Анна Ивановна, – говорю, – пойдёмте скорее туда! Вот там мы будем купаться!

А хозяйка в ответ:

– Там – нельзя. Мы туда не пойдём.

– Почему? – спрашиваем.

– Там, – говорит Анна Ивановна, – наши, липовские, не купаются. Это собакинский берег. Там собакинские купаются.

Удивились мы.

– И что такого, – спрашивает Костя, – если собакинские купаются?

Тут Анна Ивановна рассердилась.

– Вы в Липовку, – говорит, – приехали! Что же вы пойдёте на собакинский берег? Да и побьют вас ещё собакинские.

Мы – чуть ли не оба в один голос:

– Почему – побьют?

А она, в раздумье:

– Со мной-то, может, не побьют… Да только не заведено у нас такого, чтоб туда ходить…

Мы так и не поняли, в чём дело. А она спрашивает:

– Ну что, будете купаться? А то я мамке обещала, что пригляжу, когда в воду полезете.

У нас не было никакой охоты лезть в грязную воду. Так что пошли мы, не искупавшись, домой. Было жарко. С меня ручьями тёк пот. Анна Ивановна говорила, что мы капризные. Что сельские ребятишки в этом пруду купаются – и ничего, здоровенькими растут.

Костя по пути какую-то железку поднял. Спросил у Анны Ивановны, зачем это нужно, а та и не знает.

– Видно, от механизма… – говорит.

А от какого механизма?

Костя вертел железку так и эдак, хотел сам разобраться.

Ему хотя бы та железка была интересна. А мне вообще ничего интересно не было.

10. Скукотища

После обеда Анна Ивановна говорит:

– У меня малина в саду осыпается. Идите нарвите себе на варенье.

Дала нам пластиковое ведро, одно на двоих.

– Что нарвёте, – сказала, – всё ваше будет. Да смотрите, в середину не лезьте. И колко, и ветки поломаете. С края-то вам хватит ведро наполнить.

Привела нас к малиннику, учит:

– Вот такой, зелёной, не рвите. Только самую спелую, мягкую…

Малины, в самом деле, было видимо-невидимо. Одни ягоды уже переспели, попадали на землю, другие тоже готовы были упасть – вот их-то рвать и полагалось. Да осторожней с ними надо было… Иной раз только за ветку возьмёшься, а они уже сыплются вниз. А те, что неспелые, плотно держались – не стряхнёшь. Некоторые были такие мелкие, что их и не видно. Значит, цветок только что отцвёл, ягода завязалась…

Мы стали спелые обрывать. Костя сорвал одну – и сразу в рот её. Я тоже сорвала – и в рот. За другой тянусь. Малина – такая странная ягода, сколько ни ешь её, всё не наешься. Костя приспособился ртом обирать её с куста, как зверушка какая-то.

Я тоже хотела попробовать без рук. И вдруг Костя как выплюнет ягоду и ещё как начнёт плеваться…

– Фу! – кричит. – Гадость!

И ничего больше, только:

– Фу, не могу!

И снова отплёвывается.

– Что-то твёрдое, – говорит, – попалось, и до чего вонючее!

А это он жука чуть не съел.

Я после увидела таких жуков. Зелёные, плоские, на маленький листочек похожи. А запах-то от них! Ягоду в рот не возьмёшь, если такой поползал.

Костя говорит:

– Я этой малины больше не хочу.

У меня тоже пропала охота есть её.

– Давай, – говорю, – что ли, в ведро собирать, а то хозяйка рассердится.

Стали мы кидать малину в ведро. Дно быстро закрылось, а после нам скучно стало. Всё время одно и то же: потянулся, сорвал ягодку, кинул. Потянулся ещё, сорвал, кинул. Это кому угодно надоест.

Гляжу – на одной ветке сразу целое семейство поспело. Все крупные, яркие. Только уж больно высоко, над всей гущей малинника, выросли – выше всех.

Полезла я к ним, потянулась вперёд – и не устояла на ногах. Как стояла, так и упала животом на малинник. Колючки и сквозь платье меня достали, а локти, коленки, щёки ведь и вовсе голые были. Слёзы у меня из глаз брызнули, руками лазаю по колючкам, ищу, на что опереться. А колючки дальше в руки впиваются. И там ещё крапива среди малины! Это же надо – одна колет, другая жалит…

Костя меня за плечи схватил, вытянул из куста.

– Не реви, – говорит, – хозяйка услышит. Она сказала – с края рвать, а ты полезла…

Вытер он мне слёзы каким-то листиком. А ещё листиков нарвал, чтобы их к царапинам прикладывать. Подорожника. Одна царапина у меня шла по руке от пальцев чуть ли не до подмышки. Другие хотя и короче были, но из них тоже кровь сочилась. Я стала прилеплять на все ранки подорожник, Костя помогал. Встала я, как ёлка, руки раскинула и стою, чтоб подорожник не осыпался.

Костя говорит:

– Долго так стоять будешь?

Я и не знала, долго, не долго. Я ведь раненая… А он приказывает:

– Давай дальше ведро наполнять. Велели же нам…

Схватилась я за одну ветку, а она сломана. Здоровая такая, пышная ветка. А ягоды на ней сколько – и поспевшей, и только завязавшейся!

– Костя, – говорю, – это же я сломала! Что делать?

Костя тогда воткнул ветку в гущу малинника.

– Может, – говорит, – никто и не догадается…

Покидали мы ещё ягоды в наше ведро. Костя туда заглянул и ахнул:

– Ой, в ней жуки ползают!

– Вонючки? – спрашиваю.

Костя говорит:

– Нет, гляди: маленькие, чёрные. С оранжевым пятнышком… Давай-ка, – предлагает, – ты будешь дальше малину рвать, а я из неё жуков стану вылавливать!

Я согласилась. Жуков ловить – тоже работа. Я бы ни одного не смогла в руки взять. А Костя их запросто поперёк спинок берёт, из ведра вынимает. Они лапками двигают, будто бегут в воздухе.

Назад в малинник Костя не кидает их. Зачем – чтоб они снова в ведро попали? Костя для них лагерь устроил. Принёс какой-то мусор, щепки – обозначил границы на тропинке.

Да только жуки не понимают, что за территорию выходить нельзя. Он их сперва всех на середину сталкивал, потом решил вырыть ямку – вроде как нулевой этаж.

Дорожка в саду земляная – ровная, гладкая. Костя из кармана свою железку достал и в два счёта вырыл жукам убежище.

– На ночь, – говорит, – сделаю им крышу из веток. Пусть здесь живут и нам спасибо говорят. А пока устроим для них стадион.

Этой железякой он проложил на дне ямы дорожки. Да только жуки не понимают, что надо стремиться к финишу, ползут в разные стороны, карабкаются наверх. Костя поймал двух и говорит:

– Вот этот, побольше, мой будет, а этот твой.

Я тоже перестала малину рвать, села на корточки. Костя предлагает:

– Бегать не хотят – давай проводить жучиные бои?

Взяла я своего в ладонь, думаю: как же такого драться заставишь? Мелкие, безобидные они. И что я раньше жуков боялась?

– Давай, – говорю Косте, – лучше жучиный бал? Ты можешь для них замок построить?

Костя уточняет:

– Как в какой игре?

И называет две, на выбор. Там в них обеих какие-то замки были.

А я и не знаю те игры. Он меня разве пускал играть?

Я только плечами пожала. Костя говорит:

– Ладно, попробуем… Сначала фундамент…

И копнул поглубже своей железкой. Всего только разок. Вдруг Анна Ивановна рядом спрашивает:

– А кто это мне дорожку испортил?

Мы и не видели, как она появилась. Не было её, и вдруг уже здесь.

Вытягивает она из куста мою сломанную ветку с зелёными ягодами. Как только заметила её? А следом ещё сломанные ветки вытаскивает и ещё. Я и не думала, что их так много.

– Что, – спрашивает, – неинтересно работать?

Мы оба растерялись от её вопроса. У Кости тут же и вылетело:

– Неинтересно…

В самом деле, как это может быть интересно?

Она говорит:

– Ну, тогда идите, отдыхайте.

И тут на меня снова глянула – и запричитала:

– Я же сказала – с краю, с краю собирать! Ой, городские…

Царапины мои только сейчас увидела.

Сразу повела меня в дом.

– Вот мы их сейчас, – говорит, – перекисью водорода. Не пищи.

Хотя я и не пищала. Да мне и не больно было. Она прикладывала мокрую ватку туда и сюда, мазала мне руки и ноги. И ворчала:

– Сразу бы сказали, мол, не хотим малину собирать. Не надо, мол, нам её. Что лезть-то в середину было?

Наконец отпустила она меня. Вышли мы с Костей за ворота, сидим на лавочке.

У меня живот чешется. Наверно, там тоже царапины, под платьем.

Костя говорит:

– Как я ненавижу эту Липовку. И Макара ненавижу.

Ещё бы, думаю. Он же оказался ненастоящий.

Тут мне пришло в голову: а может, и остальные Костины друзья ненастоящие? И Хью, и Ли Джин, и Миша, и Ретт?

Спросила его об этом. Он говорит:

– Ретт точно настоящий. Жалко, что в Австралии и пожилой.

– А почему, – спрашиваю, – он настоящий?

Костя отвечает:

– Ну… Подробностей много, которые мы про него знаем.

Тут я плечами пожала:

– А что, сочинить ничего нельзя?

Костя рукой машет нетерпеливо:

– Да нет, тут не такие подробности, которые сочиняешь. Тут те, которые не специально рассказываешь, а так, между делом. Проговариваешься.

Да, думаю, так получается… Много чего мы знаем про Ретта. И Грандсон есть у него, и бараны, сразу три тысячи. А что мы про Макара знаем? Что ему всё интересно – в разных местах Земли и в космосе тоже. Что он мальчишка – голос не взрослый. И что дома его зовут «Ммммммм!». А потом ещё «Миу-миу-миу!!!».

Но это всё он Косте специально говорил. А не проговаривался.

И ещё он про Липовку говорил, что здесь рядом есть посёлок Кувакино и его школа там. И лагерь. Он знает эти места, наверняка. В Липовке школы и точно нет. Маленькая такая, совсем маленькая деревня…

11. Катенька

На улице не было ни души. Пыль смирно лежала на дороге. Но вот я увидела, что за деревней, там, где дорога идёт в овраг, появилось облачко. Оно поднималось к нам из оврага, становилось больше. И вот уже в нём я смогла различить нечёткие, мутные фигуры со скобочками на головах – то ли рожки, то ли короны.

– Коровы к нам идут, – первым понял Костя.

Вскоре стадо было уже в деревне и двигалось мимо нас. С одного края коров подгонял старик, с другого – девочка в коротких чёрных шортах и белой маечке.

Видно было, что девочке нравится гнать коров. Она весело гикала. Коровы шли охотно, быстро, и выходило, что каждая из них знает, где живёт. Каждая подходила к своим воротам и испускала низкий, басовый звук, лишь отдалённо похожий на «му» из книжек.

Хозяйки выбегали встречать коров.

А если хозяйки медлили, девочка начинала звонко кричать перед воротами:

– Тёть Наташа!

– Тёть Лёля, пришли!

Только некоторые коровы мешкали, пытались напоследок ухватить пыльной травы или тянулись объедать листья с деревьев. Но у девочки, казалось, глаза были со всех сторон, она тут же оказывалась рядом.

– Вперёд, Ракета!

– Идём, Ласточка, на отдых пора.

У наших ворот девочка остановилась и, не поглядев на нас с Костей, набрала воздуха и как закричит:

– Баб Аня, иди Кралю встречать!

У неё получилось «бабаня». А мы-то хозяйку зовём Анной Ивановной.

«Бабаня» выскочила и, тоже не глянув на нас, заговорила:

– Спасибо, Катенька, напасла ты Кралю, ай как напасла!

И к этой своей Крале:

– С молочком вернулась, с молочком!

Видно было, что Катенька нравится Анне Ивановне гораздо больше, чем мы с Костей. Да мне и самой она понравилась. Мне тоже захотелось вот такие чёрные шорты в облипку, и так же легко, хозяйкой, шагать по улице, и так же управляться с коровами, и звать их по именам: «Вперёд, Ракета!»

Я подумала, что сегодня же попрошу маму купить такие шорты. Может, они где-нибудь в деревне продаются.

Мама согласится. Она говорит: «Девочку должна интересовать одежда».

А после я подумала: ну, буду я в новых шортах. От этого всё равно не перестанешь бояться коров!

А если бы у меня и появилась откуда-нибудь Катина храбрость, то всё равно – кто мне позволит вот так же гонять стадо? И кто научит отличать Ракету от Крали и от Ласточки?

Между тем коров в деревне разобрали. Осталась одна рыжая в пятнышках. Она, видно, принадлежала девочке в чёрных шортах. Девочка гнала её снова к нам, уже с другого конца деревни. Поравнявшись с нами теперь, она остановилась перед нашей скамейкой. Постояла, стесняясь. И спрашивает:

– Ребята, а вы что, городские?

Так мы с Катей и познакомились.

Мы уже поняли, что она Катя, живёт в Липовке, пасёт коров.

А ей про нас всё надо было знать.

Откуда мы, сколько нам лет?