bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 8

Последние пару дней я провела в спальне, не в силах перестать думать о поцелуе и размышляя обо всем, что узнала.

Брат Доминика.

Я поцеловала его.

Но это был не просто поцелуй.

Этим поступком я предала память о них, и с этим достаточно тяжело смириться, а голова по-прежнему раскалывается от вопросов. Да и чувство вины тяготит меня, грузом притягивая за прикованную ко мне цепь.

Кто заявил на меня права: Шон или Доминик? Оба? Возненавидят ли они меня, если узнают, что я чуть не переспала с ублюдком, который разлучил нас?

Имеет ли это значение? Прошло несколько месяцев, а они не дали мне ничего, кроме безделушки. Я месяцами брела в темноте, где не за что было зацепиться, и они собирались меня удержать кулоном?

Этого мало. Очень мало. Мое презрение к их отсутствию вынудило открыто бросить вызов. И, возможно, поэтому я разделила с ним тот поцелуй.

Я почувствовала, как нить начала распутываться, как только ублюдок начал терзать мой рот. Я до сих пор чувствую его губы, чувствую, как впивается в спину скелет лесного покрова. Безжалостный поцелуй за считаные секунды превратил меня из воина в безропотную овечку. И это заставило усомниться в себе.

За последние несколько дней я провела инвентаризацию, собрала все известные детали, составила новые теории. Но как бы я ни пыталась собрать их по кусочкам – собрать по кусочкам себя, – я лишь продлеваю свое заключение.

Мне нужно отпустить ситуацию. Я обязана отпустить ситуацию. Теперь причин сделать это множество.

Потому что мучительным был не только поцелуй Тобиаса, но и тот факт, что я должна ждать и требовать большего. А люди в моей жизни мешают поверить, что я этого достойна.

Когда отца известили о моем отсутствии на заводе, пришлось ответить на его дотошное письмо и сообщить, что заболела. Его такой ответ удовлетворил, и он потерял ко мне интерес. Роман больше не поддерживает наши фальшивые взаимоотношения. Нет смысла. Скоро он все равно от меня откупится.

Мама звонит все реже и реже. Не знаю почему – может, снова ушла в себя, но не могу же я помогать ей, если она этого не хочет. Как только она разбогатеет, возможно, попробует получить необходимую помощь специалистов. Но это не отменяет того, что в двадцать лет я чувствую себя сиротой.

Я разрешаю себе немного ненавидеть за это обоих родителей.

День за днем мои отношения с ними постепенно сводятся на нет.

Кроме Кристи, ни одной живой душе нет до меня дела настолько, чтобы быть рядом. Чтобы сделать меня приоритетом.

Может быть, исключением служит тот, кто прислал этот кулон. Но даже у него не хватило смелости заявить на меня права, поддержать свое заявление, свое решение. Сражаться за меня. Не так, как ему следовало бы.

И не так, как я бы того хотела.

Моя самооценка пострадала в том числе и по моей вине.

Я не могу избавиться от ощущения, что случившееся с Тобиасом не просто борьба с мужчиной, который спит и видит, как уничтожить меня, а более пристальное знакомство со своим отражением.

Я хотела его, брата Доминика.

Хотела его.

Так сильно, что питаю отвращение к тем частям тела, которых он коснулся.

В душе я безжалостно тру кожу мочалкой, пытаясь избавиться от всех следов, радуясь жжению и одновременно с этим раздражая следы от укусов на шее и груди. Он порвал кожу вокруг соска, и в поцелуе я ощутила медный привкус вкупе с предательством.

Больной ублюдок.

Но если он больной ублюдок, кем являюсь я? Что говорит обо мне факт, что я не могу перестать представлять, что бы случилось, если бы я уступила ему? Дело не только в том, как он меня целовал. Между нами всякий раз, как он оказывается рядом, пробегает разряд, и это неопровержимый факт. Я запомнила свою первую реакцию на него, когда мы только встретились, – сочетание тревоги и шока. Сейчас все несколько изменилось. Сегодня утром, когда я проснулась, мое белье было мокрым из-за сна, где главную роль играл человек, которого я презираю, правда, это не помешало мне с легкостью довести себя до незабываемого оргазма.

Выйдя из душа, я не стираю с зеркала конденсат. Мне не хочется видеть свое отражение. Оставляя капли на мраморном полу, я ищу полотенце, которое точно оставляла на тумбе, и осторожно иду в свою комнату, чтобы достать другое из бельевого шкафа. Открыв дверь, я кричу от неожиданности, увидев умопомрачительного и опасного Тобиаса в новом идеально скроенном костюме. Мое пропавшее полотенце свисает с его пальцев, а сам он окидывает меня жадным взглядом.

Не обращая внимания на возникшее под его пристальным взглядом возбуждение, я указываю на дверь.

– Пошел вон.

Он продолжает оглядывать меня: от мокрых волос, прилипших к шее, до груди. В его глазах появляется недозволенное одобрение, после чего он опускает глаза на тонкую дорожку волос между ногами.

Я поворачиваюсь спиной, лишая себя права смотреть на него, резко открываю шкаф и вытаскиваю трусики и длинную футболку.

– Тебе нужно уйти, или…

– Или что? – Чувствую его спиной. Его теплое дыхание опаляет кожу между лопатками, и соски тотчас напрягаются.

– Что случилось? – спрашиваю я, вытаскивая из ящика лифчик. – Я ни слова не сказала. Ничего не сделала.

Он медленно поворачивает меня к себе, заворачивает мое мокрое тело в полотенце и завязывает его. Несколько напряженных секунд мы смотрим друг на друга не отрывая взгляда, прежде чем он отходит.

– Надо поговорить. Одевайся, встретимся внизу.

* * *

Надев сарафан, я наклоняю голову, услышав с первого этажа отчетливое бренчание посуды. Сбитая с толку, быстро сбегаю по лестнице, прохожу через столовую и вижу, как Тобиас на кухне Романа… что-то нарезает.

– Что ты делаешь? – требовательно спрашиваю я, замерев в проеме.

– Готовлю, – не отвлекаясь, кратко отвечает он.

– Ты осознаешь, что находишься на кухне Романа Хорнера?

Тобиас… ухмыляется, и я присматриваюсь к нему. Он без пиджака, в рубашке с закатанными рукавами, обнажившими его мускулистые предплечья с венами. От его вида мне становится жарко.

– Тебя веселит мысль, что ты стоишь на кухне врага и готовишь для его дочери?

– Знаешь, это доставляет мне удовольствие.

Он закидывает в рот оливку из открытого контейнера на кухонной стойке, как вдруг хлопает задняя дверь. Я резко подскакиваю и смотрю на Тобиаса, который ведет себя совершенно непринужденно, через секунду в дверях появляется Тайлер.

– Все чисто.

Тобиас удовлетворенно кивает. Когда Тайлер замечает меня, стоящую на другом конце кухонного островка, его взгляд смягчается. Я не могу побороть пощипывание в глазах, увидев ямочку на его щеке. Тайлер направляется ко мне.

– С нашей последней встречи ты стала еще красивее.

Чувствую любопытный взгляд Тобиаса, наблюдающего за нами.

Чем ближе подходит Тайлер, тем больше я замечаю в нем перемен. Его волосы все так же подстрижены по-военному коротко, но сейчас, с загорелой под солнцем кожей, он больше похож на островитянина. В его карих глазах блеск, который отсутствовал, когда я видела его последний раз у Дельфины. Он выглядит здоровым и счастливым. Я воздерживаюсь от того, чтобы обнять его и задать кучу вопросов, на которые отчаянно хочу получить ответы. Меня до такой степени угнетает присутствие в помещении одного ублюдка, что я чувствую себя посторонней.

Если честно, так и есть – я посторонний человек.

Мне кажется странным их нахождение в одной комнате, и это только подтверждает, что я заявилась в разгар того, что началось много лет назад. Они не просто хорошо знакомы – они считают себя братьями. Неважно, насколько близкие у меня были отношения с Тайлером. Его преданность принадлежит не мне, а Тобиасу, испепеляющему нас глазами.

Тайлер останавливается в полуметре от меня, вся его поза выражает сомнение.

– Я соскучился, красотка.

Скрестив на груди руки, я перевожу на него взгляд.

– О, неужели ты вспомнил о моем существовании?

Он вздыхает.

– Я знаю, что ты сердишься…

– Сержусь? – фыркаю я. – Это мягко сказано.

– Си…

Я качаю головой, не желая слушать его дурацкие оправдания.

– Не утруждайся. Что ты тут делаешь?

Он морщится.

– Дела.

Я бросаю взгляд на Тобиаса, который беспардонно отвечает мне тем же самым. Секунды тянутся, но он не собирается давать мне объяснения. Тайлер понимает, какая царит в комнате атмосфера, и, указав большим пальцем себе за плечо, откашливается.

– Мне надо идти.

Тобиас кивает.

– Свяжусь с тобой позже.

– Договорились, друг. – Тайлер смотрит на меня, не желая уходить. – Рад был повидаться, Си.

Я не удостаиваю его ответом. В груди болит, когда он на мгновение задерживается, прежде чем уйти. Он уже на выходе из кухни, когда меня вдруг озаряет.

– Это был ты? – Я смотрю на Тобиаса, который крепко сжимает челюсти, а потом перевожу взгляд на Тайлера. – Ты обещал быть рядом, прикрывать меня. Я считала тебя другом.

– И я прикрою тебя. Всегда. – Тайлер подходит ко мне и берет за руку. – Я твой друг, – заверяет он, бросает взгляд на Тобиаса и обратно на меня. – Нет, Си, я не оставлял кулон. И поверь мне, я за это расплачиваюсь.

И я ему верю. Он был рядом с самого начала. Мысль, что он сдал меня, Шона и Доминика, нелепа и была бы оскорбительной, не отвернись он от меня.

– Я знаю, – не без сожаления признаюсь и глотаю подступивший к горлу ком. Я поднимаю глаза и сержусь на дрожь в своем голосе. – Я так на тебя зла.

– Знаю. И он тоже. – Тайлер кивает на Тобиаса. Наклоняется и целует меня в щеку. – Извини. Просто хотел сказать тебе спасибо.

Не дав времени спросить, за что он меня благодарит, Тайлер отворачивается и размашистым шагом выходит через черный ход. Спустя секунду дверь с тихим щелчком закрывается.

Повисает долгое напряженное молчание, Тобиас возвращается к готовке.

Провожу пальцами по влажным волосам и с помощью резинки завязываю их в небрежный пучок.

– Что у него за дела?

Тобиас смотрит на след от укуса и отвечает:

– Он осмотрел дом и установил систему безопасности.

– Доминик настроил ее несколько месяцев назад.

Тобиас замирает с ножом в руке.

– Ну, значит, мы установили ее заново. – Резкость его тона походит на лезвие ножа, который он применяет против… несчастных помидоров.

Я сажусь на табурет за кухонным островком и не могу удержаться от вопросов.

– Почему ты здесь… занимаешься этим? – Я указываю на то, как он умело нарезает огурец.

Тобиас замирает с ножом, бросает на меня взгляд и снова продолжает орудовать ножом.

– Мы поужинаем и поговорим.

– Зачем?

– Затем, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не стать монстром, которым ты меня делаешь. Это бизнес.

– Что конкретно ты надеешься от меня получить? Дружбу? – Я недоверчиво фыркаю. – Не можешь смириться с фактом, что я презираю…

Тобиас поднимает на меня горящие глаза.

– Нет, не дружбу. И мне насрать на то, что ты меня ненавидишь.

– А что тогда?

– О Господи! – Он резко бросает нож. – Я приготовлю ужин. Ты его съешь. Мы поговорим, и я уйду.

– Ладно!

– Ладно! Bordel de merde![3]

Я встаю, резко открываю холодильник, вытаскиваю две бутылки с водой и с грохотом ставлю перед ним.

– Держи!

– Спасибо, мать твою, – огрызается Тобиас и откупоривает бутылку.

На долю секунды наши взгляды встречаются, и мы заливаемся смехом. Меня ослепляет вид его смеющегося лица. Это неправильно, очень неправильно. Я не могу – и не стану – любоваться весельем в его глазах, ослепительно белой улыбкой или контрастом накрахмаленной белой рубашки на его темной коже. Я не могу восхищаться его скулами, или шириной плеч, или видом ремня на узкой талии. Я мысленно возвращаюсь на поляну, где стою перед ним на коленях, и представляю, как накидываюсь на него.

Я понимаю, что он перестал смеяться и видит, как поднимается и опускается моя грудь, замечает выражение моего лица. Он встает по другую сторону, и его взгляд темнеет.

Положив нож, он проводит рукой по волосам и обхватывает себя за шею, когда заговаривает низким голосом:

– Случившееся той ночью… – он бросает на меня взгляд, – спишем на любопытство.

– Хочешь сказать, что это был не ты, но выглядел как ты?

– Ты ни черта обо мне не знаешь.

– А я и не хочу.

Он проводит ребром ладони по столу, собирая нарезанные овощи в миску. Снова повисает напряженная тишина, но я не отдаю должное за намек на чувство вины, которое он показывает. Даже если бы он произнес самые искренние извинения, меня бы они все равно не удовлетворили.

– Если это был не Тайлер, значит, кто-то другой с собрания рассказал тебе о моем присутствии. Ведь так ты обо мне узнал?

Он на миг замирает, словно обдумывая ответ, а затем кивает.

– Команда из Майами. С некоторыми из них у нас сложности в плане лояльности.

– Из-за водителя, который чуть не убил Шона? Того, которого проучил Доминик?

Тобиас кивает.

– Одна из причин.

– Так я и думала.

– Сейчас у нас с братом разногласия из-за его чрезмерной агрессии. Но не могу сказать, что виню его за это.

Тобиас поворачивается к плите и помешивает пасту, а мне странно видеть его в домашней обстановке. Он скорее похож на успешного предпринимателя. На принципиального карьериста. На того, кто управляет компаниями и трахает свою секретаршу. Ее юбка задрана до бедер, а он входит в нее, затягиваясь дорогой сигарой.

Тобиас точно не из тех, кто выполняет черную работу вроде походов в продуктовый магазин. Вот только все не то, чем кажется, когда дело касается этих окрыленных ублюдков.

– Я чувствую, что ты на меня смотришь, – говорит он, стоя ко мне спиной.

– Спишем на любопытство, – возвращаю сказанные им слова. – Ты ездил в магазин?

– В место, где ты обычно покупаешь еду, а потом ее готовишь.

– Умная задница.

– Чувствую, что на нее ты тоже смотришь.

Чувствуя себя виноватой, я отвожу взгляд.

– Ты очень непринужденно ведешь себя на этой кухне. А если сейчас сюда войдет мой отец?

Тобиас оглядывается через плечо, смотря на меня, и я понимаю, что сказала лишнее.

– Проехали, ты наверняка знаешь его график утренних походов в туалет.

На этот раз Тобиас поворачивается ко мне и обхватывает стойку руками.

– Твой отец сейчас в самолете. И единственное, что он обо мне знает, как я получил выплаты от него, когда он сделал меня одиннадцатилетним сиротой. Уверен, ему стало плевать, что с нами, в ту же минуту, как он от нас откупился.

Тобиасу было одиннадцать – значит, сейчас ему примерно тридцать один.

– Ты уверен, что он виновен?

– Я уверен, что он скрыл случившееся. Уверен, что он чертовски продажный в деловых отношениях, а этого уже достаточно. Но дело не только во мне. Мои мотивы не настолько эгоистичны.

– Я этого и не говорила.

– Это бизнес.

– Бизнес. Выходит, тот поцелуй тоже был ради бизнеса?

– Я доказывал правоту, и единственная причина нашего разговора в том, что ты ставишь это под сомнение.

– Если это предложение, то я в нем не заинтересована. Занимайся своими делами в другом месте. Разговор бесполезен, как и твое присутствие в этом доме. Я уже говорила, что не мне расплачиваться за его ошибки, а ты не имеешь права голоса в моей жизни. Я тебе ничего не должна. И на этом наши дороги расходятся, так что ты знаешь, где выход.

Тобиас молнией подлетает ко мне и больно сжимает рукой мой подбородок.

– Мое любопытство вызвано тем, что два человека, которым я доверял больше всего в этом сраном мире, солгали мне и все испортили. Думаю, ты знаешь, насколько это мерзкое чувство. Уверен, недавно ты и сама его испытала.

Проходит несколько долгих секунд, после чего Тобиас продолжает:

– Я потратил большую половину жизни, строя планы и приводя их в действие, пока не появилась ты… – Он сжимает пальцы сильнее, и мне приходится сжать губы. – Я очень пытаюсь вести с тобой беседу как со взрослым человеком. Я был зол и до сих пор злюсь, и гнев утихнет нескоро. Но я сделаю все, что в моих силах, попытаюсь обсудить с тобой происходящее, потому что так поступают взрослые люди. А теперь я тебя отпущу, и ты будешь сотрудничать со мной, потому что, нравится тебе или нет, нам нужно прийти к деловому соглашению. Сейчас у нас обоих на руках козыри. И, возможно, если ты будешь вести себя хорошо, я отвечу на пару твоих вопросов. Разговор – это все, о чем я прошу. Если бы меня интересовал интим с тобой, – он замолкает и опускает глаза на мою вздымающуюся грудь, – я бы уже тебя взял. Мое терпение на исходе, поэтому я объявляю временное перемирие, чтобы мы могли уладить все до того, как не стало хуже. Моргни один раз, если согласна. Дважды, если не согласна.

Разъяренная, я пытаюсь вырваться, и его глаза предупредительно вспыхивают.

Моргаю один раз.

Тобиас отпускает меня, и я разминаю челюсть, чтобы унять боль.

– Господи, ну ты и мудак. – Он отводит взгляд и возвращается к плите. – Так вот как ты поступаешь с женщинами? Вламываешься в их дома, оскорбляешь, а затем насильно кормишь?

Он достает из шкафа дуршлаг и сушит лапшу.

– Ума не приложу, как долго женщины терпят такое отношение. Да и какую жизнь можно построить с человеком, если основывать ее на лжи?

– На доверии, – поправляет Тобиас. – Она основана на доверии, а не на лжи. И сейчас оно на исходе.

– Ты говоришь о доверии. Я говорю про умолчание и недосказанность. Во всяком случае, это то, что я извлекла из случившегося.

– Зависит от человека, с которым ты встречаешься.

– Хорошо, что я ни с кем не встречаюсь.

Тобиас и взглядом меня не удостаивает, когда ставит пасту под холодную воду.

– Твои чувства делают тебя безрассудной, Сесилия, а это чертовски вредит бизнесу. Когда мы познакомились, я говорил тебе: ты хранила им верность по глупым причинам.

– Ты имеешь в виду любовь. Но этой причины больше не существует. Я продолжаю жить. Снова хожу на свидания. Ты сам это знаешь.

Он смотрит на меня, недоверчиво приподняв брови.

Я копирую его позу и поднимаю голову.

– Погоди… так вот в чем проблема? Потому что я хожу на свидания, пытаясь жить дальше, а ты думаешь, что я разболтаю твои тайны следующему же парню, что ляжет в мою постель?

Его молчание бесит.

– Знаешь, до сих пор я пребывала в гораздо худшем состоянии. Злилась, сильно обижалась, но все же не проронила ни словечка. Даже самым близким людям. Твои умозаключения возмутительны.

Он и глазом не моргает.

– Ты ждала. И, следовательно, хранила верность. Хоть на секунду подумай об этом беспристрастно. На моем месте ты бы доверила судьбу всей своей чертовой операции эмоциональной мал… – Тобиас закатывает глаза, увидев выражение моего лица, – двадцатилетней женщине.

– Может, стоило подумать об этом до того, как ты…

Он с иронией качает головой.

– До того, как отправил твоих парней восвояси? Ты продолжаешь доказывать мою правоту. И если мы будем следовать хронологии событий…

– Не смей заканчивать это предложение! Ты нанес мне столько оскорблений, что на всю жизнь хватит. Ты сексистская свинья!

– Думай что хочешь, но я дважды видел, как ты позволяешь эмоциям брать верх над здравомыслием, и не желаю рисковать.

Меня осеняет.

– Мы не разговариваем. Мы ведем переговоры.

Тобиас явился, чтобы заключить сделку.

Я ни разу за время проживания здесь не воспользовалась своим положением. Но прекрасно запомнила, что за все приходится платить. И, кажется, была единственной, кто расплачивался за все. До текущего момента.

– Ты и правда не веришь, что любовь и верность связаны?

– Два разных мира с двумя четкими определениями. Но если поищешь синонимы любви, – говорит он, внимательно смотря мне в глаза, – уверяю, среди них ты найдешь слабость.

– И что конкретно ты предлагаешь? Ты забрал единственное…

Он поднимает брови.

Мое наследство.

– Моя мать.

– Если я перееду сейчас, то потеряю все. Все. Но я пока не могу воспользоваться этой возможностью?

Он пожимает плечами.

– Итак, чего стоят еще несколько месяцев.

Вот его козырь. Он будет ждать, не пойдет в наступление на моего отца, пока я не получу наследство. Шон сказал, что попытается его удержать, а я всего несколько ночей назад призналась Тобиасу, с какой целью сюда приехала. Неважно, откуда у него информация, – это в любом случае рычаг давления.

Вот черт.

Время явить свой козырь, но мы и так его знаем – мое молчание. Если я заговорю, то смогу помешать ему забрать мое наследство и совершить месть. Он замечает это в ту же минуту, как я принимаю решение.

Тобиас поднимает подбородок.

– Назови цену.

– Ты действительно не веришь, что я смогу держать язык за зубами без шантажа?

– Это не шантаж. И то, что тебя на самом деле волнует, доверяю ли я тебе? Ни черта. Не принимай близко к сердцу.

Я открываю рот, чтобы достойно ответить, но Тобиас поднимает руку.

– Прибереги оскорбления на десерт. Тебе нужно подумать, чего ты на самом деле хочешь.

Хочу, чтобы он заплатил. Вот чего я хочу. Хочу лишить его уверенности, унизить так, как он унизил меня. Хочу задеть его гордость и чувства, если он на них способен. Мне в голову приходит мысль.

Его глаза вспыхивают, когда он читает в выражении моего лица цену.

– Сесилия…

– Обещай безопасность моего отца.

– Ты шутишь. – Он чертыхается и, недоверчиво качает головой.

– Это единственное, чего я хочу. Может, он и заслуживает того, что ты сделаешь с ним в финансовом плане, но ты сам сказал, что никогда не навредишь ему физически. Так что плохого, если ты в этом поклянешься?

– Как я уже сказал, у него есть и другие враги.

– Ты их знаешь?

Кивок.

– Еще лучше. Ты за ним присмотришь.

– Сесилия, ты слишком много ставишь на кон. Он все равно пойдет ко дну. Когда это произойдет, зависит от тебя.

Я кладу ладонь на стол и наклоняюсь.

– Хочешь купить мою верность? Тогда дождись, когда деньги окажутся на моем банковском счету, и поручись за безопасность моего отца.

– Ты просишь слишком многого.

– Тобиас, он – мой отец. Уверяю тебя, он за все заплатит. Этот человек уже банкрот по жизни. Компания – смысл его существования. Ты заберешь ее, и гарантирую, что заберешь у него все. Просто дай ему шанс сделать что-то другое с его жизнью после того, как покончишь с ним. – Я обхожу стойку и смотрю на него. Тобиас возвышается надо мной, его тело дрожит от гнева, а на лице застыло мрачное выражение. – Ты лишишь его богатства и статуса, и у него ничего не останется. Трупу мстить нельзя. Считай это защитой своих интересов.

– Я уже говорил тебе, что дело не только во мне.

– Но победа намного слаще, если ты получишь контроль, а ему придется за этим наблюдать.

Приблизительно минуту мы играем в гляделки, прежде чем он наконец кивает.

– Словами, Тобиас.

– С этой минуты и до тех пор, пока мы с ним не покончим, он под нашей защитой.

– Поклянись.

Его глаза вспыхивают.

– Я не стану повторять.

– Хорошо. И что теперь?

Тобиас кивает в сторону разделочной доски.

– Ужин.

Глава 6

Тобиас сидит на полу напротив меня в брюках и накрахмаленной рубашке, с взъерошенными волосами. Он изучает фигуры на доске, а потом забирает одну из моих пешек.

Ужин, который скорее был битвой двух характеров, в основном прошел молча, пока Тобиас наблюдал за тем, как я ем. Я не удостоила похвалой его готовку и не поблагодарила, но и не упрямилась, съев цыпленка и греческий салат до последней крошки, едва сдерживая стон удовлетворения. Я предполагала, что Тобиас уйдет, как только добьется своего. Однако вместо этого он велел мне идти в гостиную, объявив, что мы сыграем в шахматы.

Во время первой игры он сделал меня подчистую, что неудивительно. Если бы не его общество, я бы померла со скуки. Я выбрасываю из головы эту мысль, пытаясь не обращать внимания на то, как он воздействует на меня с расстояния одного метра. Сидеть напротив него было нелегко. Меня утомляло бороться с электрическими разрядами, возникающими в его присутствии.

Ненависть к нему, как и влечение, продолжают расти. В присутствии Тобиаса я всегда зла и возбуждена. Когда я ловлю на себе его горящий взгляд, то замечаю, как он наблюдает за мной.

Дело не в его тактике запугивания или власти, которой он обладает. Дело в интимности, которую я ощутила в том поцелуе, и факте, что его слова и действия во всех смыслах ему противоречат.

Дважды я замечала, как он смотрит на меня с любопытством, и дважды он удерживал меня в заложниках своим янтарным взглядом. Но никто из нас не сказал ни слова по этому поводу.

Да и что тут скажешь?

Ни один из нас не хочет желать другого. Никто из нас не хочет чувствовать что-то кроме ненависти и презрения, но это влечение настолько сильное, очевидное и неприкрытое, что обескураживает.

На страницу:
4 из 8