Жёлтый император

Наконец они подошли к окованным железом створкам ворот. Вот она – решающая минута. Старик сильно постучал. Стук замер, и наступила тишина. Подождав немного, он постучал ещё раз. По-прежнему единственным ответом была тишина. Селение казалось таким же угрюмым и безмолвным, как окружающие утёсы. Молодые люди переглянулись. С каждым мгновением становилось всё темней.

– Дай-ка я, – предложил Матвей, поднимая с земли большой камень.

Старик вздрогнул от громового стука и, взглянув на юношу, пригрозил ему кулаком. Выдумка оказалась удачной. Прямо перед ними приоткрылось решётчатое окошко. Старик что-то пробубнил невнятно. Невидимый привратник не ответил, а с той стороны взвизгнули задвижки, загремел железный засов, и ворота широко распахнулись. Выставив вперёд фонарь, освещая незнакомцев, подозрительно уставился длинноволосый бородатый дед. Арба въехала в ворота, а он снова принялся возиться с задвижками и засовами.

– Вот мы и дома, – испуганно прошептала Рита.

Матвей промолчал. У него было предчувствие, самое трудное ещё впереди. Он не раз попадал в неприятности, но ничего подобного и предположить не мог, и как из этого выбираться не представлял. За свою короткую, но разнообразную жизнь ему приходилось встречать и хороших и плохих людей. Он мог быстро заводить знакомства и так же быстро мог расставаться, но что делать в ситуации, в которую он попал, да ещё и вовлёк девушку.

Во внутренней территории селения старик спешился, и его сутулая спина шла впереди мула. Казалось, этот человек в отдельности и все его сожители, не думали ни о трудах во имя общества, ни о мирских радостях. Это были люди, так долго жившие затворниками в глухом краю, что их души и разум заплесневели, словно хлеб, забытый в кладовой. Он долго вёл молодых людей через настоящий лабиринт тёмных каменных домов с плоскими крышами, пока, наконец, они не оказались на небольшой площади, представляющей собой каменный мешок, от которого в разные стороны отходили несколько точно таких же каменных проходов. В один из них и направился старик.

– Знаешь, – сказала Маргарита, – мы никогда не выберемся отсюда.

– Выберемся, – почему-то голос Матвея повеселел. – И в худших переделках приходилось бывать.

– В каких это ещё переделках? – напряглась девушка, но Матвей не ответил, внимательно изучая округу.

Окон в домах не было, их заменяли щели под крышами. По-видимому, они так же служили и бойницами. Старик остановился у одного из таких домов и открыл небольшие ворота. Двор оказался настолько тесным – едва хватало места, чтобы протиснуться арбе между стенами. Мул пересёк двор, послушно вошёл в стойло и замер, словно и не сходил с места. Старик отстегнул наручники и повёл пленников в дом. Их разместили в комнатушке со спёртым воздухом, запахом гнилой соломы и мышей.

– Да, это не гостиница и даже не наши спальни, – пробормотал Матвей, с грустью вспомнив интерната.

– Какая мерзкая дыра! Но сейчас я всё бы отдала за тазик тёплой воды!

Когда глаза привыкли к слабому свету, наши путешественники обнаружили две тумбочки с кроватями. Матвей рухнул на одну из них. Девушка села и начала развязывать шнурки на промокших ботинках, но они не хотели легко поддаваться. Спустя какое-то время к ним вошла женщина, неся в одной руке блюдо с едой и ломтями хлеба, а в другой – чайник с водой.

Маргарита посмотрела на хлеб, понюхала еду и весело заявила:

– Вода, во всяком случае, свежая. Будем рады и этому.

– Где нам можно умыться? – поинтересовался Матвей у женщины.

Но та только нахмурилась и, прикрывая нижнюю часть лица платком, замахала рукой.

– Как называется ваше селение? – не унимался Матвей, перегородив женщине выход. – Скажите, пожалуйста, как называется ваше селение?

– Если умыться, то иди за мной, – сказали за его спиной.

Женщина, нырнув под руку незнакомца, тут же выскочила вон. В проёме стоял моложавый мужчина и пристально смотрел на молодых людей.

– Идём, – с вызовом сказал Матвей, сделав шаг навстречу.

Во дворе уже не было арбы и горел свет, куда ярче, чем в комнате, отведённой для них. При ярком освещении Матвей разглядел провожатого. В полумраке привидевшийся мужчиной, оказался молодой человек. Добавляла ему возраст небольшая, окладистая борода. Он был одного роста с Матвеем, но тощий и с крупной головой. Пройдя через двор, они вошли во вторую половину дома. По небольшому коридорчику в два шага, они оказались в комнате снова с тусклым освещением, в которой уже стоял приготовленный таз с парящей водой.

– Вот, – указал на таз парень и, что-то оставив у стены, вышел, заперев дверь на засов.

– Эй! Не надо меня запирать! – заорал Матвей, но ему не ответили.

Быстро скинув вещи, он помылся и даже обнаружил шампунь – это его особо обрадовало. Чистые волосы и вымытое тело, сняли напряжение после стольких дней волнения. Одевшись, Матвей сильно ударил ногой по двери. Но дверь так плотно сидела, что создавалось впечатление – стук был слышен только в его комнате. Он ещё несколько раз ударил по двери кулаками и прислушался. В нервном возбуждении он начал ходить по комнате пока не ткнулся ногой во что-то на полу. Под стенкой лежал его рюкзак с вещами. Только теперь Матвей понял какой подвох устроили ему хозяева: всё было точь-в-точь как в той комнате где осталась Маргарита. Такая же кровать и точно такая же еда. Он с силой стал колотить в дверь и кричать:

– Откройте дверь! Откройте дверь!

Крепко сжимая кулаки, Матвей метался по комнате сам не свой. Он снова и снова подбегал к двери и колотил, что было мочи, но никто ему не отвечал. Ничего не оставалось делать, как подчиниться обстоятельствам. Матвей решил для себя твёрдо – надо отдохнуть и набраться сил для завтрашнего дня. Он окинул жалкий ужин, посмотрел на кровать с разбитым матрацем, который должен был бы служить ему постелью, и нервно рассмеялся.

Глава девятая

Мучительная ночь

Немного успокоившись, Матвей осмотрел комнату, в которую его заманили. Она оказалась не слишком привлекательной. Повсюду слоем лежала пыль, углы затянуты паутиной. Небольшие оконца под самым потолком пропускали мало света. Унылая обстановка. Не раздеваясь, молодой человек прилёг на кровать. Настроение было отвратительное. Давно он не испытывал чувства беспомощности. Что-то знакомое было лет десять назад. В интернат приехали отец и мать. Они решили проведать его, но почему-то ночью. Матвей на всю жизнь запомнил их приезд и последовавшие после него события.

Его разбудила ночная нянечка тётя Дуся. К воспитателям, учителям и даже другим няням обращались по имени отчеству, а к ней – тётя Дуся. Весила тётя Дуся за сто пятьдесят кило, ходила медленно и обязательно строго отчитывала интернатовца, если по его вине, ей приходилось вставать и куда-то идти.

Матвей смутно разобрал о чём она говорила. Накинул рубашку, влез в брюки и вышел во двор. Там его ждали мать с отцом. Матвей не помнил отца, тот с ними не жил, но он сразу догадался – это он, и потому чувствовал себя как не в своей тарелке.

Сентябрьская удушливая ночь раскинулась, глубоким звёздным небом над полями и садами Кубани. В совхозе «Сад-гигант» с августа кипела уборочная страда. Продлится она до поздней осени. На сбор яблок привлекали и воспитанников школы-интерната. Больше тысячи интернатовцев на двух десятках автобусов каждый день, после уроков, выезжали в сады собирать урожай.

Матвей, скрестив руки, сидел на лавочке и сильно болтал ногой.

– Ну, что ты так ногой мотыляешь? – сокрушалась мать. – Мы в гости к тебе приехали. Вот папа заехал в кои веки. Конфеты привёз, а ты сидишь и мотыляешь ногой, слова не скажешь.

Подчиняясь просьбам матери Матвей переставал мотылять ногой, и тогда к нему подступал сон: он начинал потирать себя по плечам и громко зевать.

– Ну, что ты всё зеваешь? – снова обижалась мать. – Скажи хоть слово. Как у тебя дела в школе?

– Нормально, – сквозь зевоту протянул Матвей. – Я спать хочу.

– Спасть он хочет! – разозлилась мать. – Я к нему через весь город еду, а он спать хочет!

– Лен, и правда, – заступился за сына отец, – за полночь на дворе. Ему давно спать пора. Пойдём и мы.

– Куда пойдём? – вспылила мать. – Пусть посидит с нами хоть чуть-чуть. Я сына целый месяц не видела.

– Ма, пойду я, – Матвей на покачивающихся ногах встал, и снова зевота прервала его речь.

– Иди с глаз моих долой, – в истерике выкрикнула мать и разрыдалась.

– Чего ты, ма? Целый день уроки, – мямлил в оправдание Матвей, но не спешил уходить. – Мы в совхозе работаем. Потом самоподготовка. Устаём очень. Выспаться надо. Завтра опять на уборку.

– Лена, успокойся, – обнимая за плечи, попытался успокоить бывшую супругу отец. – Парню и правда, надо отдыхать.

– А я, значит, целый день работала, потом приехала через весь город к нему, неблагодарному, двужильная, да? – кричала мать и, обливаясь слезами, сникла на спинку лавочки.

Повсеместно стрекотали цикады. На остановке хлопнули двери последнего автобуса, отправляющегося в город. В свете луны, озираясь по сторонам, прошёл мимо интернатовский пёс по кличке «Собака».

– Собака тоже не спит, – хотел пошутить отец, но не вышло.

Пёс, услышав свою кличку, повёл головой и медленно направился к ним.

– Зачем ты его позвал? – полусонным голосом сказал Матвей и прикрикнул на пса. – Пошёл отсюда!

– Я не звал его, – оправдался отец, наблюдая, как животное послушно развернулось и поплелось прочь.

– Собака – это его так зовут, – пояснил сын, а пёс, услышав свою кличку, снова развернулся и стал приближаться. – Пошёл, говорю!

– Странно, – задумчиво произнёс отец, пока пёс замер на полушаге, не понимая – так ему подходить или убираться? – Но и логично – собака, оно и есть собака, – и с этими словами мужчины, пёс снова стал подходить к лавочке, но его уже никто не выпроводил. Отец и сын равнодушно смотрели на собаку.

– Ой! Что это холодное!? – испуганно вскрикнула мать.

– Лена! Тише, – призвал отец. – Это собака.

– Какая ещё собака?!

– Обычная собака, – заплетающимся языком произнёс Матвей.

– Вы оба издеваетесь надо мной? – вспылила мать, схватила сумочку и быстрыми шагами стала удаляться.

– Ладно, сын, – сказал на прощание отец. – Бывай. – И пошёл догонять бывшую супругу.

Матвей ещё немного посидел и отправился в спальню.

Эти воспоминания навеяли новый приступ тоски и, тяжело вздохнув, Матвей перевернулся на бок. Он и правда, тогда хотел спать.

«Что можно было от меня требовать? – и сейчас, много лет спустя, объяснял своё желание выспаться, молодой человек. – За что она меня так?»

После визита родителей прошёл месяц. Матвей уже и забыл об этом. Как-то утром в спальню к мальчишкам вбежал Парамон и громко объявил.

– Всем встать и слушать меня! После зарядки умываться, одеваться и на линейку.

Ребята недовольно загалдели. Линейка перед завтраком – это плохой знак. Верный признак – кто-то останется без еды, а то и весь класс.

У центрального входа в школьный корпус собралась вся школа. Ждали директора, Валентину Васильевну Денисенко. Неожиданно во двор въехала серая «Волга», и оттуда вышла директор. Она коротко переговорила с кем-то сидящим внутри и «Волга», развернувшись, укатила.

– Ух, ты! – воскликнул кто-то из толпы и тут же заработал звонкую затрещину.

Строй замер. Директор не спешила подходить. Улыбающейся физиономией она издали осматривала всех. К ней подскочил Парамон и они стали что-то обсуждать. Директор протянула ему газету. Парамон только взглянул на то, во что тыкала пальцем-колбаской Валентина Васильевна, и, ехидно заулыбавшись, стал осматривать строй, выискивая жертву. По тому, как скакали его глаза по строю, интернатовцы переглядывались, стараясь угадать, на кого падёт выбор. Наконец директор и Парамон подошли к линейке. Школа стояла затаив дыхание – все ждали, что же будет, что же произошло?

Матвей слабо помнил, о чём говорила директор. Кажется, читала как всегда мораль о том, какими они должны быть и что некоторых из них ждёт тюрьма, а то и всех. Она всю свою лекцию потряхивала газетой. Когда, по её мнению, накал был достигнут, Валентина Васильевна вдруг выкрикнула:

– Шпагин здесь?

Подготовленная к расправе толпа тут же вытолкала взашей Матвея из строя. Обескураженный происходящим, а главное тем, что он стал виновником всего происходящего, Матвей, на дрожащих ногах вышел на середину.

– Вот! – вскричала директор. – Посмотрите на этого него-одя-я-я! – она протянула слово негодяй в своей излюбленной манере, саму себя накручивая.

Директор подкрепляла пафос действа тем, что с каждым словом опускала газету ему на голову.

– На, читай, подонок! – как гром среди ясного неба прокаркал её перекошенный рот.

Матвей взял газету, но от слёз, застлавших глаза не видел не то что букв, но и самой газеты.

– Читай, скотина! – рявкнул на самое ухо Парамон и больно ткнул жертву под ребро кулаком с выставленным большим пальцем.

Матвей аж присел, едва сдержавшись, чтобы не взвыть от боли, а слёзы крупными брызгами слетели на газету.

– Дай сюда! – выхватив из Матвеевых рук газету, продолжал рычать Парамон, с каждым словом закипающий от злорадства. – Соплями своими измочил всё. Прочту я, чтобы все знали, какой ты у нас герой, – ликующим взглядом обведя строй, объявил он. – Это «Пионерская правда»! – и он потряс газетой над головой: – Она выходит тиражом, почти двенадцать миллионов. Во всех концах нашей большой страны сегодня прочтут дети о подонке, который живёт среди нас. И этот подонок стоит перед вами. Имя его – Матвей Шпагин. Полюбуйтесь – пока я буду читать!

– Иван Яковлевич, читай уже, – осадила пыл подчинённого директор.

– Читаю.

Тогда Матвей даже не слышал, о чём читал Парамон. Он едва стоял на ногах от одолевающего его страха и ужаса, он ненавидел всех и больше всего боялся того, что его ожидало после линейки. Когда Парамон закончил, по рядам прошёл гул недоумения – никто не понял, что же натворил их собрат.

– Это письмо написала родная тётка этого него-одя-я-я, – директор начала растолковывать интернатовцам смысл статьи. – И отправила в газету. Она родная сестра его матери и возмущена поведением этого неблагодарного. Даже не знаю какое слово подобрать, чтобы назвать это чудо в перьях. Отойди от меня подальше, – директор брезгливо ткнула Матвея пальцами в лоб и продолжила. – Мать приехала через весь город, чтобы проведать этого негодяя, а он вместо благодарности к самому святому для каждого нормального человека – матери, не захотел с ней общаться…

Матвей тяжело выдохнул и перевернулся на другой бок. Он снова испытал тот страх. Тогда ему казалось, небо опустилось на землю и всё утонуло во мраке. Он представил, как двенадцать миллионов школьников и их родителей прочтут о нём статью и будут его осуждать, делать выводы, предрекать ему судьбу падшего человека или ещё хуже, как их директор – пророчить тюрьму.

«Сегодняшний я, Матвей, это тот самый одиннадцатилетний мальчишка? – Матвей резко поднялся и с силой растёр лицо. – Я стал лучше или нет? – пульсировал вопрос за вопросом у него в висках. – Тогда я всё выдержал. Никто из интернатовцев не понял в чём его вина, но был повод, а главное поддержка директора, гнобить нерадивого. Полгода издевались надо мной старшеклассники, подзуживаемые Парамоном. Где они все? Я вот он – не пью, не курю, мастер спорта, поступил в медицинский институт и, наверно, стану неплохим хирургом, а они все где? Директора уволили и выгнали из партии за присвоение денег, выделяемых для интернатовцев: вместе с завхозом покупали себе ковры, золотые украшения, цветные телевизоры, а нас кормили кашей с червями. Ещё Парамон приговаривал: «Неблагодарные, вам и в кашу мясо кладут, вот как живёте роскошно». Ничего, – Матвей вскочил с кровати и нервно зашагал по комнате. – Переживём и это. Подумаешь, плен». Сильный приступ голода остановил молодого человека, и он накинулся на остывшую еду. «Чтобы бежать, нужны силы, – нашёл оправдание Матвей, и вмиг опустошил тарелки».

И всё же стоило Матвею поесть и лечь, как он мгновенно уснул. Уснул таким крепким сном, что когда рано утром за ним пришёл вчерашний парень, то тот не смог его сразу разбудить.

– Вставай! – тормоша юношу, звал парень. – Собирайся. Работать пора.

– Я никуда не пойду, пока не отведёшь меня к Маргарите, – упрямо пробубнил Матвей.

– Не обижайся, – примирительно заговорил вчерашний провожатый. – У нас женщины не живут с мужчинами. Она на женской половине, а ты на мужской.

– Нельзя было объяснить по-человечески?

– Дедушка Эргаш не любит много разговаривать, – заулыбался парень. – Да он и русский плохо знает.

– Я хочу её видеть, – упрямо протянул Матвей.

– Умывайся, и иди во двор, – сказал тот и вышел.

Во дворе Матвей встретил Маргариту. Он не сразу её узнал. На девушке было длинное платье, поверх безрукавка из овечьей шкуры мехом внутрь, голова наглухо покрыта платком.

– Рита! Как ты? – кинулся к девушке Матвей. – Что за платье на тебе? – он схватил её за руки и пристально стал вглядываться в лицо.

– Ты чего? – удивилась она. – У меня всё в порядке. Когда ты ушёл, пришла женщина и сказала, что ты будешь жить на мужской половине, а я остаюсь здесь – на женской.

– Это что за платье? – Матвей продолжал с недоверием смотреть на девушку, но лицо её было спокойным.

– Мне дали платье. У них женщины в таком ходят, – спокойно объяснила она. – А ещё мне сказали, это особенная безрукавка, она с маньчжурским вырезом, как у их предков.

– И что же в ней такого необычного? – с иронией в голосе поинтересовался Матвей. Его раздражала беспечность Риты.

– С таким вырезом дают безрукавки только гостям, – сообщила она.

– За одну ночь ты превратилась из пленной в гостью, – Матвей зло смотрел, и Маргарита увидела в его глазах воспалившееся недоверие к ней.

– Эй! – позвали из дома в этот момент, но Матвей схватил девушку за руки.

– Мне надо идти, – засуетилась Рита. – Я буду учить их детей, – быстро сообщила она. Хотела ещё что-то сказать, но выскочившая женщина развернула её за плечи спиной к Матвею и увела на женскую половину.

Матвей шёл следом за парнем в недоумении. «Как я мог попасться? – упрекал в душе он себя. – Наверное, это Чукарин подсунул мне девку, и она заманила меня. Как я мог так опростоволоситься!» Он не мог по-другому объяснить поведения Маргариты и те перемены, которые с ней произошли за эту ночь. Всякие страшные предположения и догадки восставали в его воображении, но это спокойное выражение лица подруги, надетое на неё чужое платье, покрытая голова, ставили его в тупик и наталкивали на самые мрачные предположения – она заслана генералом кагэбэ.

– Обращайся ко мне Тахир, – неожиданно представился парень, когда они вышли на улицу и пошли по проходу, поднимаясь всё выше и выше. – Маргарита сказала тебя зовут Матвей.

– Это кличка? А имя как твоё? – пытался дерзить Матвей, ища повода для конфликта. Очень ему хотелось врезать этому малому.

– Зачем ты так? – Тахир излучал дружелюбие.

Матвей не спешил отвечать. Он злился на Риту, на себя и больше всего на свою беспомощность.

– Ладно, Тахир, так Тахир, – сдался он.

Снизу, из долины, селение казалось отрезанным от всего мира. Теперь, когда Матвей глядел вниз с его стены, ему почудилось: всё селение уплывает куда-то на облаке. Бездонные пропасти разверзались под самыми их ногами, и казалось, каменная стена, опоясывавшая селение и всю вершину, нужна для того, чтобы жители не падали из своих строений, а не для того, чтобы помешать врагам ворваться к ним. Кроме прохода, по которому они вчера вечером поднялись к воротам, с утёса был ещё только один спуск – к озеру, по которому, видимо, жители спускались и удили рыбу с больших камней. Матвей жадно на всё смотрел, чтобы с первого раза запомнить. Главный вывод, к которому пришёл он – предки его сопровожатого могли без труда защищать своё селение на утёсе от целой армии.

– Почему такая вода чёрная? – обратился Матвей к Тахиру.

– Это так кажется, – в голосе мужчины зазвучало удовлетворение, тем что юноша с ним заговорил. – Вода в нём очень чистая и прозрачная. Мы из него берём воду. А кажется чёрной, потому что озеро очень глубокое. Никто не мог до дна донырнуть.

– И ты? – коротко бросил Матвей.

– И я, и мой старший брат, и многие наши предки пытались донырнуть до дна. Никто не смог. Старики рассказывали, очень давно приезжали водолазы. Так вот и они не смогли достать до дна.

За разговором мужчины спустились к озеру. Матвей зачерпнул воды в ладонь и посмотрел.

– Не поверил? – заулыбался Тахир.

– Поверил, – огрызнулся Матвей, глядя на покрасневшую руку. – Вода холодная.

– Да, – согласился парень. – Вода очень холодная. Она такая весь год. Зимой не замерзает, а летом не нагревается.

– Купаетесь? – осторожно поинтересовался Матвей.

– Купаемся, но там, в низине есть протока, – Тахир махнул рукой в сторону восходящего солнца. – Ты оттуда пришёл. Переходили её.

К озеру спустились два старика. Они поздоровались со спутником Матвея, а на него посмотрели оценивающе и, покачав головами, направились вдоль берега.

– А эти куда пошли? – поинтересовался юноша.

– По делам, – неопределённо ответил Тахир. – Идём покажу, что тебе делать.

– Вы узбеки или киргизы?

– Нет. Мы таранчи, – спокойно ответил Тахир.

– Это что за народ? – спокойным голосом поинтересовался Матвей, но сердце у него забилось со всей силы.

– Может слышал – уйгуры?

– Не-еа, не слышал.

– Чаще нас называют уйгурами, но мой род принадлежит к таранчам.

– Какая разница?

– Никакой, – ирония в голосе юноши обидела Тахира. – А ты кто по национальности?

– Русский.

– Это так же как русские. Все русские, но есть цыгане – русские, и есть ты – русский.

– А-а, понял. Уйгуры – это цыгане?

– Русскими называются не только цыгане, – начинал нервничать Тахир. – Новгородцы – это тоже русские, но они всё-таки новгородские и так далее. Так и у нас – все уйгуры, но есть уйгуры – таранчи, уйгуры – долоны, уйгуры – кашгары.

– Что-то я слышал в детстве, – пустился на хитрость Матвей, заговорив как бы, между прочим. – Или читал в книге о каком-то Паджа-Хаджы.

Матвей почувствовал, как напрягся парень, а от его пристального, встревоженного взгляда начинала гореть щека. Внутренне, Матвей ликовал: получилось! Теперь ему хотелось прекратить разговор, чтобы окончательно отвести все подозрения или хотя бы увести его в другое русло.

– Да ладно тебе. Какая разница… – Матвей осёкся, едва не сказав «варвары вы, раз пленников берёте в двадцатом веке». Вместо этого он спросил: – Откуда такой умный?

– Почему – умный? – удивился собеседник. – Учился… как и все… как ты?

– Где ты учился?

– В Москве, в университете. Правда, только три курса.

– Воровать людей и пленить научили тебя в университете в Москве? – Всё-таки не выдержав, выпалил Матвей.

– Почему – пленить? Брат сказал вы брошенные. Так живите у нас.

– Разве мы добровольно к вам приехали?

– К нам никто не сможет добровольно приехать, – Тахир развёл руками. – Места глухие. Знать надо дорогу.

– Тогда отвезите нас в Алма-Ату, – в голосе юноши прозвучала надежда. – Милиционер сказал – вы отвезёте нас в Алма-Ату.

– Брат сказал…

– Этот мусор, твой брат? – вспылил Матвей.

– Почему оскорбляешь?

Молодые люди прошли по каменному настилу вдоль берега, заглянули в мрачного вида будку, так же выложенную из камня, стены которой изнутри были вымазаны глиной замешанной с крупным песком. Когда-то они были выкрашены, но краска давно потускнела и выцвела. На полу стояли несколько цинковых вёдер.

– Вот твои орудия труда, – указал на вёдра Тахир.

– И что надо делать?

– Набираешь в них воду и разносишь по улицам. У каких дверей выставлена пустая посуда, наливаешь в неё.

– А если никто не выставит посуду? – ещё не начав работу, Матвей уже тяготился ею.

– Такого не бывает, – уверенно сказал парень. – Идём покажу, где будешь обедать.

Поднявшись до первого переулка, они зашли в местную столовую, где как раз мыли столы. Из кухни потянуло едой, и ноздри юноше защекотал приятный запах. Им навстречу вышла женщина с большой кастрюлей. Она выставила её снаружи у двери и снова скрылась в кухне.

– Вот для тебя работа, – заулыбался Тахир.

– О себе они заботятся как будто получше, чем о своих гостях, – заметил Матвей, показав парню отдельный стол, накрытый скатертью, но тот не ответил. – И много у вас таких… – юноша осёкся.

– Ты имеешь в виду, работников?

– Пленных, – зло процедил Матвей.

– Работников достаточно, – Тахир не обратил внимания на эмоции юноши. – Во время обеда увидишь. Удачи. К озеру как спуститься уже знаешь, – и ушёл.

Матвей принялся за работу. Его расчётливый ум быстро смекнул – разнося воду по улицам, он быстро познакомится с коммуникациями и проходами селения, а значит, сможет спланировать побег. Только побег их вызволит из этого плена, он уже не сомневался. Чтобы наполнить кастрюлю у кухни, пришлось ходить дважды. В неё вместили четыре ведра. Проработав до обеда, он даже не смог обойти и одной улицы, так много было выставлено пустых вёдер, а в одном месте даже выволокли бочку. Он специально наполнил её под самый край, в душе злорадствуя – как будут обливаться хозяева, занося её в дом. С ним никто не заговаривал, хотя к полудню стали появляться старики и даже сновали дети в сандалиях на босу ногу. Все молчали, но взгляды, которые они бросали на нового работника, были полны настороженного любопытства. В большинстве жители этого селения отнюдь не были стариками.