Руины прошлого

К этому моменту кофе уже был готов. Наполнив свою любимую чашку горячим напитком, она взялась за детальное изучение медкарт.

«… безработный, социальное обеспечение, доставлен в клинику случайными лицами, при себе личных вещей не имеет». Также в документе были записи о причине поступления, о текущем состоянии, о отсутствии близких родственников, причем у всех троих пациентов, чьи карты она перебирала последовательно; писалось о температуре тела, весе поступившего и прочая информация, составленная медсестрой на первых десяти страницах каждой из карт.

Юля продолжала переворачивать страницы и сравнивать их с записями в других медкартах, пытаясь отыскать что-то выбивающееся из общей картины, но пока все было однотипно.

Где-то рядом приглушенно зазвонил телефон. Она нашла его под маленькой подушкой на диване около смятых штанов, в которых была вчера. Обычно она не замечала за собой такой небрежности – все вещи, что снимала с себя, аккуратно развешивала по местам в шкафу, или хотя бы складывала, чтобы не было беспорядка. Но как это происходило вчера она тоже не помнила.

На экране телефона высветилась фотография Тани.

– Да, привет, – ответила она.

– Привет! Эмм… – в трубке послышалось, как та замялась. – Ты как?

– С утра было не очень, сейчас лучше. Спасибо. А ты?

– У меня-то что… я в библиотеке, а здесь, как все, как и всегда – суматоха. Ты приедешь сегодня? – в голосе подруги ощущалась взволнованность.

– Не знаю, ты же понимаешь… – теперь замялась Юля. – Ты же справишься, если что, без меня, верно?

– Да, конечно, – немедля ответила Таня. А после недолгой паузы добавила: – Ты обещала мне все рассказать. Я волнуюсь, правда. После того, что ты сказала вчера, мне только интереснее стало. В общем…

– Расскажу, обязательно. Вот разберусь со всем, заберу отца и тогда расскажу. И, знаешь…

– Ю-юль, – протянула Таня. – Пообещай мне, что больше не выкинешь такого номера, как вчера, с проникновением, ладно?

– Я не…

Вдруг она оборвала предложение на полуслове.

– Извини, мне пора. Потом поговорим, хорошо? – Не дожидаясь ответа, она положила трубку.

Сначала в одной медкарте, а следом и во второй, в третьей она увидела одну очень заинтересовавшую ее деталь: всех этих пациентов, чьи дела она просматривала, спустя какое-то время переводили на третий этаж лечебницы, как пациентов, лечение которых более не имеет никакого смысла. После этого перевода в карточках больше не производилось никаких отметок о их дальнейшей судьбе.

Взяв с собой одну из карт, она побежала в комнату и открыла крышку ноутбука.

– Информация о переводе психически больного, энтер, – проговаривая вслух, она вписывала слова в поисковую строку браузера.

– Передача лиц, страдающими… это не то, дальше… Инструкция об организации взаимодействия… черт! Видимо, запрос неверный. Так, а что если…

После нескольких попыток перефразировать свой вопрос, она наткнулась на сайт, информация которого посвящалась примерам правильного заполнения амбулаторных карт, в частности инструкции по последовательному заполнению и ведению карты поступившего на лечение больного. Пролистав почти в самый низ статьи, где нумерованным списком обозначались конкретные предписания, она добралась к моменту о выписках и переводах пациентов.

– Если бы я еще что-то понимала во всем этом, – пробубнела себе под нос Юля.

«В выписку вносятся все данные патологии, обнаруженные при исследовании соматического статуса и нервной системы».

– Так, это есть. Что еще? – Прикусив большой палец левой руки, правой она вращала колесико мышки, пытаясь найти нужную ей информацию.

«Если больные на протяжении года поступают повторно и в их физическом и неврологическом состоянии существенных изменений не обнаружено, в этих случаях в выписке так и следует написать, сославшись на данные, изложенные в предшествующем выписном эпикризе».

– Точно! – выкрикнула она в монитор и начала быстро перелистывать страницы медкарты некоего Нестерова Владимира Федоровича. – Где-то я видела запись о выписке и скором возвращении пациента обратно с признаками…

Среди записей она нашла информацию о том, что этот человек был выписан в августе семнадцатого, и вновь принят на стационарное лечение с симптомами прогрессирующей рекуррентной депрессии. Больной жаловался на ухудшение состояния, проявлявшееся в снижении настроения, плохом сне и усиливающейся тревоге. Стали появляться мысли о суициде.

Вернулся больной по своей воле, появившись на пороге лечебницы в полусонном бреду. Он заявлял, что ему необходимо вернуться туда, ведь иначе он просто сойдет с ума. Говорил, что больше не может этого выносить.

Подобную информацию Юля нашла и во второй медкарте, только в этом случае больного привез его друг, сообщивший, что тот постепенно лишается рассудка. Пресекать его сумасшедшие попытки бегством вернуться в лечебницу он больше не мог, потому самостоятельно доставил и передал товарища в руки врачей. В третьей карте ничего такого она не нашла.

Почти в самом конце статьи были следующие строки: «В выписке из истории болезни должны обязательно проставляться номера отделений, из которого и в которое переводится больной. Документ о переводе, как и историю болезни, кроме лечащего врача подписывает заведующий отделением. Последний проставляет на истории болезни и выписке соответствующий шифр (по международной классификации болезней последнего пересмотра), и не позже третьего дня передает их в медицинскую канцелярию».

– Шарашкина контора! – выпалила Юля. – Вы явно что-то мутите. Столько формальностей упущено. Не может быть, чтобы вы не знали о них, а значит, все сделано нарочно!

Ее головная боль возвращалась с такой же быстротой и силой, с которой росло желание во всем этом разобраться, выяснив, что все-таки творится в этой вирнаковской психиатрической клинике.

– … переведен на третий этаж, – шепотом проговорила она, проведя пальцем по расплывшемуся тексту, написанному от руки. – Да все окна этого этажа досками заколочены, кого вы могли туда перевести? Что за ерунда?!

Юля отключила ноутбук, резко поднялась со стула и вышла из комнаты, захватив с собой чашку недопитого кофе. Подойдя к журнальному столику в гостиной, она взяла еще две таблетки обезболивающего, забросила в рот и запила остатками горького напитка.

– Да что со мной творится?! – завопила Она, отбрасывая назад постоянно норовившие упасть на лицо волосы, и направилась в ванную комнату.

Поставив руки на раковину, она долго смотрела на свое отражение в зеркале, пытаясь понять, что же не так. То, что она увидела, ей не понравилось. Казалось, будто бы лицо осунулось, губы начинали трескаться, а глаза, некогда отливавшие ярко-голубым цветом, теперь выглядели какими-то замутненными. Руки неестественно дрожали. «Со мной явно что-то происходит. Может это от кофе? – задавала она вопросы самой себе. – Или все это лишь игра моего воображения?»

Она повернула вентиль крана и ополоснула лицо прохладной водой.

– Пора, – сказала отражению в зеркале и, выйдя в гостиную, оделась, впервые за несколько лет сняла с крючка ключи от машины и покинула квартиру.

Глава 11. Эмоции

Припарковав машину прямо напротив центральных ворот, Юля без какой-либо опаски, будучи поглощенной идеей забрать отца домой, зашла на территорию лечебницы. Увидев, что ее никто не встречает, она решила, что никто не заметил ее появления, потому она уже знакомым ей путем направилась к тропинке, ведущей к заднему двору. Туда, где она в прошлый раз наблюдала странную картину через окно.

Внутри здания на этот раз не происходило ничего необычного: уборщик мыл полы, то и дело двигая по полу швабру то взад, то вперед, а двое санитаров сидели за небольшим столиком поодаль от всех пациентов, бесцельно снующих по комнате, в которой только вчера все они вели себя словно сумасшедшие. Абсолютно все.

Ничего необычного, кроме ее отца, что невидящими глазами смотрел куда-то сквозь стену, в направлении которой была повернута его коляска. Он просто сидел и смотрел куда-то в пустоту, не выказывая на лице ни единой эмоции. «Он совсем отчаялся, или…» – думала Юля, не осмеливаясь и мысленно допустить его реального состояния. Это пугало ее. Было страшно даже представить, что ее дорогой отец, пусть они и не общались какое-то время, мог стать одним из этих безмозглых созданий, которые не отличают мир сказочных фей от комнаты с мягкими стенами в заведении психиатрической лечебницы.

– Какого черта, папа? – говорила она, глядя на него через стекло. – Что они с тобой сделали? Ты был таким живым, общительным. Я за всю свою жизнь не видела ни разу, чтобы ты без какого-либо дела мог высидеть даже несколько минут, а теперь… теперь ты сидишь вот так, смотришь стеклянными глазами в никуда. Что произошло?

На ее глазах появились слезы.

Задумавшись, она совсем забыла о том, что ее никто не должен был заметить, но уже было поздно. Один из санитаров, сидевший с журналом в руке, увидел ее. Он встал и направился к ней, к окну. Юля отпрянула, но, понимая, что ее замысел раскрыт, решила сменить план. Она сама направилась к ним. Решила войти через парадный вход и настоять, чтобы ее отца немедленно выписали, в каком бы состоянии он сейчас не находился, потому как не могла доверить его жизнь тем людям, что сами если еще не сумасшедшие, но очень близки к этому, судя по увиденному ею накануне.

– Я хочу видеть доктора Высокова, – строго проговорила она встретившему ее на пороге человеку в белом халате. – Немедленно.

Увидев, как он нахмурил брови, она добавила:

– Я дочка вашего пациента, и я хочу сейчас же его забрать.

Санитар не стал ничего отвечать, лишь едва заметно кивнул головой и пошел в направлении кабинета исполняющего обязанности главного врача.

Юля, ожидая доктора, осматривалась по сторонам: одна из медсестер протирала искусственные листья того большого дерева около диванчика, на котором сидел еще один крупный мужчина в белом халате. По правую руку от нее стояло еще двое человек, о чем-то беседующих. Выглядело все так, будто бы дело обстоит не в реальной жизни, а в фильме про спецагентов под прикрытием, готовящихся в любую минуту наброситься на цель, чье появление было заранее спланированно.

– Доктор Высоков, – обратилась она к врачу, что вслед за санитаром вышел из своего кабинета. Нам нужно поговорить.

Он пригласил ее войти, указав рукой на открытую дверь.

– Я не думаю, что это обязательно, – заявила девушка. – Я могу вам сказать все прямо здесь и сейчас. Я забираю отца из вашей лечебницы. Немедленно. И хочу, чтобы его сейчас же привезли сюда.

– Юлия, – начал он, – послушайте, пожалуйста. Мы с вами договаривались, что будем вести себя здраво и что решения наши будут отталкиваться от результатов проведенных тестов над состоянием вашего отца.

– И что же показали ваши тесты? – строго спросила Юля.

Доктор не заставлял себя ждать, отвечая на все ее вопросы:

– Есть все шансы, что он поправится. Нам еще нужно…

– Нет, достаточно, – строгим голосом прервала его девушка. – Мы договаривались, что вы проведете тесты, после которых я смогу его забрать. Вот, я хочу забрать отца, а результаты вы можете передать мне сейчас, или отправить по почте позже. Все, что касаемо оплаты за вашу работу, я оплачу. Я хочу видеть отца.

– Я не могу этого сделать. Увы, но это невозможно.

– Что значит «невозможно»? – вскипая от злости прорычала Юля. – Я только что его видела в окно. Что вы себе позволяете? Это незаконно!

Вновь осмотревшись по сторонам, она заметила, что весь присутствующий в помещении персонал внимательно наблюдает за происходящим, и, испугавшись, снизила тон.

– Вы не имеете права удерживать его здесь насильно.

– Юлия, поймите, он нуждается в помощи, а я ответственен за всех пациентов, находящихся под крышей этой лечебницы. Я не могу позволить, чтобы любой псих имел возможность просто так покинуть эти стены, лишь решив, что ему пора идти.

– Псих? Что вы сказали? Да как вы смеете! Кем вы себя возомнили вообще? Мой отец… – она осеклась. – Я… я вернусь с полицией, и заберу его, а вас… вас лицензии лишат, тьху! – Она сделала жест рукой и сымитировала плевок, выказывая свое неуважение поведению доктора Высокова, после чего развернулась и покинула здание лечебницы.

Никто не стал ее останавливать.

Глава 12. Мышеловка

– Добрый день! Эта девушка заявляет… – начал полицейский, обращаясь к Высокову, но запнулся.

Он осмотрелся по сторонам. Юля также окинула взглядом комнату, и увидела, что те мужчины в белых халатах по-прежнему на своих местах, только теперь они даже не подают вида, будто бы чем-то увлечены, а открыто наблюдают за вошедшими в холл людьми: двумя полицейскими в униформе, и взволнованной и негодующей девушкой, готовой, по всей видимости, наброситься на главврача с криками «верните папу». Последнее читалось в их глазах, а сама Юля понимала, что это чистая правда – она на грани того, чтобы сорваться, а потому изо всех сил старалась сдерживать свои эмоции.

Доктор, казалось, и не сходил с этого места за время ее отсутствия, потому как встретил он их точно на том же месте. Только по левую и правую руки от него теперь стояли двое санитаров – мужчина и женщина. А прошло не менее часа!

– Заявляет, что вы насильно удерживаете ее отца в этом учреждении. Это так? – Он с серьезным видом всматривался в лицо доктору, как любят делать все служители закона, задавая свои вопросы.

– Здравствуйте, уважаемый, – хладнокровно ответил Высоков. – Это частное лечебное учреждение. Здесь нет никого, кто бы находился здесь не по своей воле. Понимаете ли, многие из наших постояльцев даже не осознают, где находятся, в связи с состоянием здоровья, но в этом нет ничего удивительного. – Он вынул из нагрудного кармана очки, надел их и, искривив губы в легкой улыбке, перевел взгляд на Юлю. – Но, если бы я знал его имя, мы бы могли понять, о ком идет речь.

– Вы прекрасно знаете! – не разжимая зубов прошипела она в ответ.

– Прошу вас, успокойтесь, – вмешался полицейский, положив руку ей на плечо. – Сейчас мы все выясним. Как зовут вашего отца?

– Не нужно меня успокаивать! Игорь Николаевич Сервицкий его зовут.

Девушка по правую руку от доктора принялась листать страницы журнала, что все это время держала на сгибе локтя. Высоков также наклонился над журналом, пробегаясь глазами по строкам в нем.

– Простите, доктор, такого имени в списках нет.

– Ну вот, – повторяя слова ассистентки, Высоков обратился к офицеру. – Такого имени в наших списках нет, а это означает, что пациент с этим именем не проходит лечение в клинике, иначе запись однозначно была бы. Быть может, вы что-то напутали? – Он пригладил седоватую бороду и смерил Юлю взглядом.

– Что? Я напутала?! Что вы несете? Я видела его в окно час назад! Я… я… вы сказали мне, что не можете его выписать, когда я пыталась настоять на этом, а теперь вы мне говорите, что такого нет?

– Девушка, я вас настоятельно прошу, успокойтесь, – уже более строгим тоном говорил полицейский, пытаясь сдерживать произвольные взмахи руками девушки.

Она уже очень отдаленно понимала, что здесь происходит, и от ярости, затуманившей рассудок, почти не слышала саму себя. Она пыталась высвободиться от ограничивающих ее действия рук стража порядка.

– Она говорит правду? – спросил тот доктора.

– О, что вы, нет. Я впервые вижу эту девушку. Для меня самого все это как снег на голову. Даже не знаю…

– Впервые?! Ах ты… – она махнула ногой, но не дотянулась. – Козел! Верни моего отца! Я тебя засужу, урод несчастный! Что вы с ним сделали?

Юля неистово кричала, пыталась высвободить хоть одну руку, чтобы ударить лгуна, но у нее ничего не выходило.

– Простите нас, – начал офицер, переводя сбитое дыхание. – Я не проверил ее информацию перед выездом сюда. Возможно, что… что у нее бред.

– Не переживайте, это как раз по нашей части.

На губах доктора вновь появилась едва заметная улыбка, но полицейским она замечена не была. Доктор сделал жест кистью руки, подзывая санитаров, ожидавших команду «фас!» по углам холла. Те в тот же миг подбежали и схватили девушку под мышки. Помощница, державшая журнал, достала из кармана шприц и вонзила иглу с успокоительным препаратом Юле в плечо.

Еще мгновение и она обмякла.

– Спасибо вам за содействие.

– Что вы, что вы. Это мы еще должны извиниться за доставленные неудобства.

– Доктор, нам нужно…

– Да, конечно. Отведите ее в палату номер…

Еще какое-то время Юля слышала отдаленные голоса, но лишь малую долю слов могла разобрать. Ею овладело ощущение, будто бы ее выселили из собственного тела: она не могла пошевелить даже пальцем, своего же дыхания она не ощущала, а мысли… мысли в ее голове казались совсем чужими, как если бы она находилась вне своей физической оболочки. На смену злости пришло страшное ощущение невесомости, в котором она чувствовала свободу, но в то же время была заперта внутри чего-то, а некий обезумевший диктор наговаривает их ей в ухо ужасные, до жути пугающие ее вещи. Она могла лишь смиренно слушать и быть наготове, чтобы начать говорить, когда ей это позволят. Только этот момент все никак не наступал.

– Кто ты? Что тебе от меня нужно? – она пыталась говорить с кем-то столь явным, но не осязаемым… человеком? Только своего голоса она не слышала, хотя ей казалось, что ее шепот переходит в отчаянный крик.

– Кто ты? – пыталась повторить она, но в действительности ей удалось лишь едва пошевелить губами, не издав ни единого звука.

Оставив свои попытки, она уснула, хоть это вовсе и не было ее решением. Это было лишь действие препарата…

Глава 13. Узница

Абсолютная тьма. Ничего кроме бесконечной пустоты. Но, как любой свет имеет конец, так и тьма не может длиться вечно. Сначала она зажглась маленькой искоркой, тонким лучиком света где-то в конце очень длинного, казалось, нескончаемого коридора. Юля всеми силами пыталась разглядеть эту точку в обволакивающем ее черном полотне. Было в ней что-то такое притягательное, как в самой яркой звезде посреди ночного неба. Она смотрела на нее и думала, что вот-вот увидит нечто большее, увидит суть, постигнет что-то такое…

Но она ошиблась.

Внезапно точка стала расширяться, все стремительнее и стремительнее она росла, безжалостно вытесняя тьму нестерпимо ослепительным белым светом, принося с собой боль и страх. Яркий свет наполнил все вокруг. Понимая, что больше не способна сопротивляться, она сделала последнее усилие над собой и ее глаза открылись.

Действие транквилизатора уже почти закончилось и, хотя голова еще была словно в тумане, она уже очнулась от странного сна.

Обведя помещение взглядом, ее глаза сделались круглыми и наполненными первобытного ужаса. Все, что она смогла рассмотреть вокруг, было выполнено из белых, похожих на подушки неровностей, если не считать жесткой койки, от которой сквозь тонкую ткань простыни ощущался зловещий металлический холод. Ее руки и ноги были крепко привязаны к бортам койки широкими кожаными ремнями, да так, что пошевелиться не представлялось возможным. Юля, еще даже не взглянув в том направлении поняла – впереди не может быть ничего иного, как металлическая дверь с маленьким окошком, и это привело ее в еще больший ужас. Она осознала, что, будучи рабом своей глупости, отныне стала узником сумасшедшего доктора. И что никто теперь не в силах ей помочь.

Взорвавшись в истерических криках, она пыталась высвободиться, оборвать ремни. В этот момент с металлическим лязгом дверь в комнату отворилась. Сквозь залитые слезами глаза Юля увидела два размытых силуэта в белых халатах. Они направлялись к ней. Одного из них она узнала по голосу. Это был доктор Высоков.

– С добрым утром, милая!

– Пошел ты! – выругалась она все еще онемевшим языком, и попыталась плюнуть ему в лицо, только сухость во рту не позволила ей этого сделать.

– Но-но, – пригрозил он ей пальцем. – Ты же не хочешь еще сутки проваляться без создания, а, солнце? Если хочешь, то… – он обернулся к стоящей за его спиной медицинской сестре.

Юля попыталась успокоиться. Перспектива вновь оказаться отрезанной от реальности ее никак не прельщала, так как лишь в состоянии бодрствования она может знать и хоть как-то контролировать то, что они могли бы с ней сделать. Или ей так казалось. В любом случае, быть в сознании, думала она, гораздо важнее личной обиды и обломков оставшейся гордости.

– Вот и замечательно. – Он снова так по-доброму улыбнулся, словно какой-нибудь старый приятель, внезапно встретившийся ей между рядов супермаркета. Это бесило ее еще больше, но ничего поделать она не могла. Нельзя давать волю эмоциям. – В общем, имей в виду, солнце, за любые доставленные мне неприятности ты будешь получать порцию успокоительного. Ты девочка не глупая, и должна понимать, что частое и длительное применение сильнодействующих средств очень пагубно влияет на мозг. Я ни на что не намекаю, просто хочу, чтобы ты позаботилась о себе. Кто, если не ты. – Высоков похлопал ее по ноге и направился к выходу.

– Что вам от меня нужно? – стараясь говорить спокойным тоном, спросила Юля.

– Нам? Нам-то от тебя совсем ничего не нужно…

Дверь в палату закрылась, оставив несчастную испуганную, лишенную свободы девушку поедать саму себя назойливыми страшными мыслями, которых в ее голове роилось огромное множество. Эти мысли сбивали одна другую, вгрызались в сознание, мешая рассуждать логично. А о какой логике вообще могла идти речь, если во всем, что происходило с ней за последние дни, не было ни капли логики. Ничего из увиденного или случившегося нельзя было объяснить здравым умом. Нельзя было ни понять, ни сделать вывод.

В состоянии крайней озлобленности на саму себя, свои необдуманные слова и поступки, так же, как и на результат всего этого – свое нынешнее положение, она дернула рукой и ощутила, что ремень подался.

Ремень левой руки был расстегнут. «Видимо, этот хрен решил отстегнуть меня, войдя сюда, – подумала она, – только побоялся сделать это открыто, ожидая, что я могу наброситься на него. Вот же урод долбаный. И правильно сделал, ведь я бы ему глазки-то мигом выцарапала одним ловким движением».

Ее сильной рукой была именно правая, потому, чтобы расстегнуть ремень одной лишь левой, ей пришлось немного повозиться. Вскоре она освободила обе руки и следом освободила от ремней и ноги. Ей стало немного легче хотя бы от того, что она больше не связана. Возможно, ее подогревала надежда, что в случае чего она сможет хоть как-то сопротивляться и, если повезет, нанести им какой-то вред. Но пока она лишь села на койку и думала, что же ей все-таки делать дальше.

В этой тишине прошло около двух часов. Может и больше, а может и меньше. Часов у нее, естественно, не было, а время в этой жутко-тихой камере, в которой она слышала даже стук собственного сердца, текло невероятно медленно. Ничего не оставалось, кроме как ждать. Ждать участи, которая ей уготована.

«Может меня просто отпустят, когда поймут, что я уже успокоилась? – думала она. – Это же как с вытрезвителем! А там, когда забирают буйного, даже вусмерть пьяного, его помещают в камеру, в которой он находится покуда не протрезвеет и не успокоится. Черт! Хоть бы, хоть бы».

Зародившаяся надежда позволяла ей выносить эту гнетущую тишину и одиночество, успокаивая саму себя мыслями о скором освобождении. Хотя, другая сторона ее сознания понимала, что верить в подобные сказки было бы крайней глупостью, потому как застряла она здесь очень основательно, и что вряд ли ей кто-либо поможет.

«Дура набитая! – обозвала она себя мысленно. – Сказала бы хоть кому-нибудь, что собираешься снова переться в эту гребаную психушку! Что за глупая башка».

Спустя какое-то время Юля ощутила, что изрядно проголодалась. Желудок урчал без умолку, словно какая-то адская машина, которая не отказалась бы от чего угодно, лишь бы унять этот ужасный голод. Она ведь больше двух дней ничего не ела, если не считать пива и крепкого кофе, пускай и спала большую часть всего этого времени.

Она начала стучать в двери, думая о том, что, если они вломятся сюда, чтобы снова накачать ее наркотиком за буйство, она просто попытается их убедить, что просто очень голодна, и если они ее накормят, то не будет шуметь. «Даже заключенных в тюрьмах кормят», – планировала она воспользоваться этим доводом, отбросив подальше все мысли о дальнейшем сопротивлении, пока не обнаружит слабые места, на которые можно надавить, чтобы сбежать.

Только для начала нужно как-то выбраться из этой комнаты.

Маленькое окошко в железной двери отворилось, и на въехавшей платформе под ним стояла эмалированная миска с какой-то похлебкой, рядом блестящая, цвета нержавеющей стали тарелка с комочком каши и кусочком сливочного масла. В железной кружке какая-то красноватая жидкость. Никаких столовых приборов не было.