Детектив весеннего настроения

Тамила Гудкова, мулатка, красавица и вообще деловая женщина, иногда вдруг вызывала в нем те же самые чувства – как будто бабушка читает, а он мирно посапывает рядом, и так будет всегда, – и от этого становилось немного страшно.

– Тебе с хлебом?..

– Что?

Она закатила глаза:

– Яичницу! С хлебом?

– Ну, давай с хлебом!

Она поставила перед ним тарелку, проворно налила кофе, достала из холодильника молоко – он следил за ней глазами, – закурила и уселась напротив.

– Ешь, остынет.

– Почему ты не спрашиваешь у меня про Питер?

– Как же я могу спросить у тебя про Питер, если ты сначала хочешь стукнуть меня шваброй, а потом занимаешься со мной любовью на кухонном столе?..

Константинов поморщился. Он был ханжой и не любил, когда она вслух говорила про… ну, про всякие такие штучки вроде кухонного стола!

– Ну, спроси уж, что ли!

– И… что там было? В Питере?

Она смотрела в окно, курила, и было совершенно ясно – волнуется. Все очарование сегодняшнего утра, с торжественным солнечным светом, неожиданным страхом, а потом неистовой любовью, вдруг испарилось, как будто улетучилось в форточку.

– Там пристрелили депутата Садовникова, с которым встречалась Любанова.

Тамила посмотрела на него. Он ел яичницу, энергично работал челюстями.

– Ну… а к нам это какое отношение имеет?

– А что? Не имеет?

– Саша, не заводись.

– Я не завожусь. Но я работаю на Любанову черт знает сколько лет, и у нее проблемы. У нее проблемы в Лондоне, проблемы в Москве, а теперь еще и в Питере.

Она помолчала.

– Скажи мне, ты… встречался с ним?

Константинов кивнул, не отрываясь от яичницы.

– Все… в порядке?

Он опять кивнул.

– Саша! Ну, расскажи мне!..

Ему не хотелось рассказывать, и он знал, что все равно расскажет. «Мулатка, просто прохожая» не только имела над ним необыкновенную власть, непостижимым образом она еще стала частью его жизни, и он иногда не понимал, где кончается ее жизнь и начинается его собственная!..

– Ты заплатил деньги?

Молчание, вздохи и ритмичное чавканье.

– Саша!

– М-м?

Она вскочила, прошлась по кухне, и следом за ней по кухне прошелся запах ее духов, такой знакомый и такой тревожный.

– Ты… что-нибудь узнал?

– Узнал.

Она кинулась к нему, присела и вцепилась длиннющими когтями в его джинсовое бедро.

– Что ты узнал? Ну хватит уже, ну сколько ты будешь надо мной издеваться?!

Константинов доел яичницу, одним глотком допил кофе, поднялся и отошел к плите так, что она осталась сидеть на корточках подле его стула.

– Я никому ничего не платил, – сказал Константинов, старательно следя за тем, чтобы это прозвучало как можно более решительно. – Прости.

Тамила Гудкова ахнула и, кажется, хотела закрыть лицо руками, но не стала, сдержалась в последний момент. Шоколадные глаза заволокло слезами, и нежное горло сильно задвигалось. Она была очень гордой и не желала плакать.

Константинов не мог этого видеть.

Он бросил кофейник, присел рядом с ней и обнял.

Десять минут назад, когда он обнимал ее, она была живая, теплая, вся состоящая из любви к нему и радости жизни. Сейчас она казалась сделанной из папье-маше, сухой и ненастоящей.

– Послушай, – заговорил Константинов. – Это было ясно с самого начала. Никто ничего мне бы не рассказал. У меня забрали бы деньги, и этим все кончилось бы, понимаешь? Я не хотел тебя расстраивать, но это так и есть!

– Расстраивать? – переспросила Тамила и сбоку посмотрела на него. Он вдруг не узнал ее, так сильно она изменилась. – Ты не хотел меня… расстраивать?!

– Нам предложили информацию, – сказал Константинов, – и объявили, что она продается. Если хотим, мы можем ее купить.

– Не нам, а мне, – сказала она с усилием, – именно мне!.. А ты… ты все испортил!

– Я ничего не портил! Я совершенно уверен, что человек, который ее нам предложил, просто откуда-то узнал, что… что ты… что у тебя…

Она вдруг поднялась так резко, что Константинов, не успевший убрать руку, сильно стукнулся локтем о столешницу.

– Он узнал, что ты готова заплатить любые деньги за эти сведения. Но я тебе голову даю на отсечение, что никаких сведений у него нет и не было!

– Откуда ты знаешь?! – Она все-таки заплакала, даже гордость ее не спасла, но плакала всего одну секунду. Слезы пролились, сверкнули, и она быстро вытерла лицо первым, что подвернулось ей под руку. – Я тебя просила, я тебе… доверилась, а ты!..

– Тамила, – жестко сказал Константинов. – В то самое время, когда я шатался по Питеру, там застрелили лидера «России Правой», который на будущих выборах должен был сотрудничать с нашей газетой. Любанова еще до отъезда на переговоры заподозрила неладное, потому что Сосницкий вел себя как-то странно…

– Что мне за дело до Сосницкого и какого-то там лидера? – спросила она с презрением. – Я просила тебя помочь, а ты…

– А я не верю в такие совпадения! – Константинов долил в кружку остывшего кофе, насыпал сахару и помешал. – Все дело в том, что кому-то было нужно, чтобы я оказался в Питере в это время!

– Ты-ы?! Ты-то тут при чем?!

– При том, что неизвестно, кто застрелил Садовникова! – крикнул Константинов. – И этот человек, с которым я встречался, он очень странный, знаешь!.. Когда я ему сказал, что не будет никаких денег, если я сразу ничего не узнаю, он просто ответил: «Ну и пожалуйста!» – повернулся и ушел! Ну ты же взрослая девочка, ты же понимаешь, что так дела не делаются! Если он на самом деле собирался продать мне информацию и получить за нее деньги, значит, он должен был проявить хотя бы какой-то интерес! А он не проявил никакого!

– Да зачем ему проявлять, если это важно мне?! Мне, а не ему?!

– Ему важно было зачем-то выманить в Питер меня, – сказал Константинов. Эта мысль, не дававшая ему покоя со вчерашнего дня, сейчас высказанная, показалась совершенно логичной. – У него нет никаких сведений о…

Тамила собрала волосы в длинный блестящий хвост и зачем-то тут же распустила его.

– Но этого не может быть, – сказала она с отчаянием. – Как же ты не понимаешь, Саша! Если бы этот твой «кто-то» хотел выманить тебя, он бы тебе и назначал встречу! А он прислал письмо мне, а не тебе! Я попросила тебя помочь, и вот что из этого вышло! Господи, лучше бы не просила!..

Константинов думал и об этом. Ночь в поезде была длинной и не слишком веселой. И спать он совсем не мог.

– А если ему было все равно, кого выманивать?

– Как?!

– Ну вот так. Кого-нибудь. Тебя или меня, какая разница! Или Левушку Торца! Я тебе еще раз повторяю – заварилась какая-то каша, и заварилась она вокруг Любановой и нашей газеты. У Любановой была встреча с Садовниковым, который наш давний клиент. Садовникова убивают. В это время в Петербурге тайно и без какой-либо объяснимой причины нахожусь я. Или ты. На кого первым делом падает подозрение?

– В чем?!

– В убийстве, – холодно сказал Константинов. – Произошло убийство лидера правых, а в это время сотрудники редакции болтаются неподалеку от места преступления. Причем главный редактор понятия не имеет о том, что они там болтаются, и уверена, что они в Москве.

– Кто они?! – тоже закричала Тамила Гудкова. – Я ничего не понимаю, Саша! Кто – они?!

– Да вот именно, что неважно кто. Ты, я или Левушка Торц! Я просто пытаюсь втолковать тебе, что нас подставили, потому что наверняка окажется, что меня кто-нибудь в Питере видел, или сфотографировал, или на камеру снял, и следствие моментально станет располагать таким удобным подозреваемым!

Тамила снова собрала в хвост свои мулатские волосы.

– Саша, этого не может быть. Какой-то человек захотел продать мне информацию и назначил за нее цену. Еще он назначил место, где именно он ее продаст, – в Санкт-Петербурге. То, что в это же самое время там кого-то убили, просто совпадение, Саша! Мало ли кого и когда… убивают в больших городах, да еще на почве политики!

Константинов подошел и обнял ее, и она оказалась уже немножко больше похожей на живую, чем на сделанную из папье-маше.

– Не может это быть совпадением. Тот человек, с которым я встречался, был совершенно не похож на продавца информации, понимаешь? Он чуть ли не в носу ковырял, когда я ему сказал, что никаких денег платить не стану! А пришел-то он якобы как раз для того, чтобы взять с меня денег, да побольше! Он просто встал и ушел.

– И ты его отпустил?!

Константинов кивнул, чувствуя, что краснеет.

– Он просто встал и ушел, а ты его отпустил?! И даже не попытался выяснить, что… что за сведения он предлагал?!

Константинов совсем уж покраснел и сказал:

– Я попросил его сказать, что за информацией он располагает, а деньги он получит потом, а он хмыкнул и ушел.

– Ты знал, как это для меня важно, и все-таки ничего… не… сделал?!

– А что я мог сделать? Бежать за ним, поймать и пытать?!

Тамила смотрела на него так, как будто он только что признался в том, что продал фашистам партизанский отряд, скрывавшийся в брянских лесах. С брезгливостью и недоумением смотрела она.

Отправляясь в Питер, он клялся ей, что сможет защитить ее от чего угодно, а теперь признается в том, что не только не защитил, но даже и попытки такой не сделал, хотя она доверила ему… тайну.

А это дорогого стоит.

– Прости, – сказал Константинов, ненавидя себя. – Прости меня, если я что-то сделал не так. Я должен поехать на работу.

Она кивнула, как на совещании.

– Тамил, – Константинов обошел ее так, чтобы заглянуть в лицо, и присел, и заглянул, но она отвернулась. – Не делай скоропалительных выводов! Я ни о чем тебя не прошу, ты просто подумай. Подумай, и все. Не было никакой информации, и никто не собирался ее продавать. Нас просто подставили. Вполне возможно, что Любанова уже знает, что я был в Питере, и мне придется как-то с ней объясняться.

– Несчастный.

– Да дело не в том, что я несчастный! Просто это совсем другая история.

Тамила Гудкова ушла в коридор и оттуда сказала как-то так, что Константинов всерьез перепугался:

– Мне наплевать на все истории, Саша. Просто я думала, что ты мне поможешь, а тебе на меня плевать. Всем на меня плевать. Тебе есть дело только до твоей Любановой и до того, что именно она о тебе подумает!

– Тамила!

Она помолчала.

– Давай собираться. Мне тоже нужно на работу, не тебе одному.

– Тамила!

Она появилась на пороге кухни.

– Я не хочу с тобой разговаривать, – сказала печально. – Мне противно.

– Очень противно, – подтвердил Баширов в трубку, – но все равно придется, ты же понимаешь!

Он немного послушал то, что говорил ему низкий, с оттяжкой в хрип, воландовский голос в телефоне, и ответил:

– Да нет, Тимофей Ильич. Тут дело такое, что и тебе, и мне придется. Да и не только нам, грешным. Небось премьер тоже подтянется. Ну и все, кто помельче, тоже.

Ахмет Баширов и Тимофей Кольцов обсуждали по телефону будущее публичное действо – похороны лидера «России Правой» Германа Садовникова, застреленного в Петербурге «на глазах у общественности и сотрудников органов правопорядка», как это формулировалось в новостях.

Как правило, Тимофей Ильич и Ахмет Салманович разговаривали от силы два раза в год – на экономическом форуме в Давосе и еще на совещании президента с элитой российского бизнеса. Сегодняшний телефонный разговор был, прямо скажем, явлением беспрецедентным.

И Тимофей Ильич, и Ахмет Салманович, собственно, и составляли большую часть этой самой «элиты». Был еще третий, со сложнопроизносимой фамилией Белоключевский, но… понесло его играть в политику, на выборы его потянуло, «прозрачности бизнеса» ему захотелось, зато делиться не хотелось вовсе, а пришедшие к власти недокормленные и лихие люди непременно хотели, чтоб поделился, да и выхода у них никакого не было!..

Ахмет Баширов по этому поводу все время вспоминал одну восточную мудрость, которая как нельзя лучше подходила к ситуации, – кто пошел в лес за малиной и опоздал, у того есть только один выход: кого встретишь с полным лукошком, у того и отсыпь.

Посему третий представитель «элиты российского бизнеса» отсидел свое, «положенное по закону», вышел, сжалились над ним те самые лихие оборванцы, что сожрали его нефтяной бизнес, и больше ни в какие игры не играл. Жил тихо, скромно, пересчитывал припрятанные от экспроприации миллиончики, растил детей и о себе никому не напоминал.

Да, и четвертый был, а как же!..

Четвертого звали Вадим Сосницкий, он который год отсиживался в Лондоне и время от времени оттуда поражал всех какими-нибудь экстравагантными выходками.

То вдруг профинансирует выборы в каком-нибудь совсем уж невозможном месте, а потом фотографируется для прессы со свежеизбранным президентом, и подпись под фотографией гласит: «Русский с туркменом братья навек!»

То нагрянет – инкогнито, с подложным паспортом, – в тихую странишку посреди Европы и там тоже фотографируется и дает интервью. Титры под интервью соответствующие: «И. Сусанин, бизнесмен».

Почему «И. Сусанин», когда все от самого древнего старика до самого розового младенца знают, что это «В. Сосницкий»?.. Ах да!.. Потому что инкогнито и по подложному паспорту, конечно, конечно!..

Баширов, завидев «И. Сусанина» в телевизоре, всегда прибавлял звук – что-то он удумал на сей раз? Фальшивую чалму, накладную бороду – и в арабские поселения?! Или атомный ледоход, пару подводных лодок – и выборы в Антарктиде?!

Шутом гороховым лондонского сидельца Баширов не почитал, но понимал, что тому невыносимо скучно, так скучно, как будто вся вселенская скука разлеглась на пятистах акрах его лондонского поместья.

Мне скучно, бес! Что делать, Фауст?..

Пятьсот акров английской лужайки, конечно, лучше Матросской Тишины, куда с размаху угодил заигравшийся в политику Белоключевский, но выключенность из жизни, невозможность управлять, принимать решения, идти ва-банк, выигрывать и проигрывать так, чтобы от всего этого кипела кровь и звенело в ушах, что в узилище, что на Британских островах была совершенно одинаковой.

Разгадать, во что играет «И. Сусанин» – В. Сосницкий, Баширов иногда не мог, но точно знал – тот играет всегда. Иногда даже не на интерес, а просто чтобы развлечь себя посреди вселенской скуки. Поэтому Ахмет был совершенно уверен, что смерть Садовникова – дело рук лондонского шутника и имеет прямое отношение к грядущим выборам.

Полдня соответствующие службы Кольцова и Баширова организовывали их телефонные переговоры, и это оказалось делом очень трудным, почти невозможным! Кто должен первым звонить? Кто должен первым взять трубку? Кто должен взять на себя инициативу в разговоре?

Ахмет Салманович, будучи человеком восточным, а потому терпеливым и наблюдательным, ждал довольно долго, а потом принял решение. Конечно, у него был мобильный номер Кольцова, самый-самый личный, самый секретный, самый защищенный от «прослушки», и вообще невесть какой.

Поэтому он взял и позвонил. Просто так.

И Кольцов ему ответил.

Они поговорили недолго – о почившем лидере думской фракции, о Сосницком – и как раз дошли до похорон, решив, что на похоронах они должны быть оба.

Когда и эта тема была исчерпана, Баширов задал главный вопрос, из-за которого затевались все китайские церемонии со звонком:

– Меня Садовников, покойный, с толку совсем сбил. Ты не слышал, Тимофей Ильич, может, поссорились они? Сосницкий и Садовников?

– Ахмет Салманович, я с правыми… не очень, – сказал Кольцов. – Что там у них делается, какая у них оппозиция, этого я ничего не знаю и знать не хочу. Насколько я понимаю, ты с ними тоже не… дружишь. Или… задружился?

Баширов помедлил.

– Нет, Тимофей Ильич. Садовников попросил у меня поддержки на выборах, и я ее пообещал. Боголюбов подключился и подписал с ними контракт на предвыборную поддержку. Он же баллотироваться хотел, недоумок малолетний! – Последнюю фразу он выговорил с сильным акцентом, как будто не по-русски, что всегда свидетельствовало о том, что Баширов откровенен до предела. Как правило, говорил он грамотно, без малейшего акцента, «по-университетски», как это называли журналисты.

– Ты пообещал ему поддержку? – осведомился Кольцов безмятежно. То, о чем говорил Баширов, было строго секретно, и Тимофей Ильич моментально это понял.

Он понял и не подал виду, и прикурил сигарету, так, чтобы собеседник не услышал. Он волновался и не хотел, чтобы Баширов об этом знал. Его предчувствие охотника, которое никогда его не подводило, говорило о том, что сейчас будет сказано нечто очень важное. И то, что только еще будет сказано, стоит его волнения и его сигареты, как Париж стоит мессы!..

– Я пообещал ему поддержку, – согласился Баширов, еще помолчал и вдруг спросил: – Ты там один, Тимофей Ильич?

– Зачем спрашиваешь, Ахмет Салманович, дорогой?!

– Я пообещал поддержку для того, чтобы контролировать его предвыборную кампанию. Чтобы он с разгону да от резвости великой лишнего не наговорил, понимаешь? Он ведь не так чтобы ума палата.

– Понимаю, – согласился Кольцов. – Он когда-то в вице-премьерах ходил, Садовников-то. Наговорить мог много.

– Вполне мог, Тимофей Ильич. Вот меня и попросили его… ну, придержать немного. А для того чтобы придерживать, нужно, чтобы он с моей руки ел.

– А он ел с руки Сосницкого, – договорил Кольцов.

– Ел, ел, Тимофей Ильич, еще как ел! И семью кормил со чадами и домочадцами!..

– Ну, это все нам известно.

– Да и нам известно! Только неизвестно, кто и зачем застрелил его средь бела дня, – акцент опять сильно прорезался в речи Баширова, и, не понижая голоса, ровно и монотонно, он выругался так, что Кольцов у своей трубки хмыкнул и уронил сигаретный пепел на любимый английский пиджак.

– За что ты его кроешь так, Ахмет Салманович?!

– За то, что идиот, – кратко сформулировал Баширов. – Политик, мать твою так и эдак! Лидер фракции, мать его эдак и так!..

Кольцов не выдержал и засмеялся тихонько.

– Ты дорасскажи мне, в чем дело, Ахмет! Может, я смогу быть тебе полезен.

– Так затем и звоню, Тимофей Ильич. Помоги, и я в долгу не останусь.

– Ты свои восточные штучки брось, – сказал Кольцов, становясь серьезным. – Мне они ни к чему не сдались! Я простой парень, токарем на заводе начинал!.. А нас с тобой в державе двое всего осталось. Белоключевский не в счет, а Сосницкий…

– Далеко, – подсказал Баширов.

– Вот именно.

– Мне нужно найти заказчика, – ровно и отчетливо, как только что матерился, сказал Баширов. – В самый короткий срок.

Тимофей Ильич не понял. То есть совершенно ничего не понял. И даже некоторым образом растерялся, если только танк может растеряться перед препятствием.

Танком был Тимофей Ильич, а препятствием то, что только что сказал Баширов.

– А… за каким хреном он тебе сдался, Ахмет?! Какая разница, кто его завалил?! Кто ты и кто он?! Ты царь, а он холуй мелкий!

– Я ведь ему поддержку пообещал не для того, чтобы в президенты его двигать, Тимофей!

– Да я понял! Чтобы его выдвижение контролировать!

– Меня попросили контролировать его выдвижение, – совсем тихо, почти по слогам проговорил Баширов, налегая на слово «попросили». – Я-то сам не рвался.

Тимофей Ильич Кольцов в своем кабинете в офисе холдинга «Судостроительная компания «Янтарь» сильно выпрямился в кресле, хотя всегда сидел развалясь, и даже из стороны в сторону крутиться перестал.

– Попросили, – повторил он.

– Вот именно.

– На Ильинке попросили, Ахмет Салманович? В администрации президента?

– В самый корень смотришь, Тимофей Ильич, – усмехнулся Баширов. – Да еще так… настойчиво попросили. У меня фамилия для русского слуха неподходящая, ты же знаешь. Противоречивая фамилия у меня! То ли дело у тебя – Кольцов!.. Почти что Иванов или Сидоров!

– При чем здесь твоя фамилия, Ахмет?

– А при том, что с такой фамилией заснешь дома, а проснешься в Матросской Тишине. За пособничество терроризму, например. С такой фамилией доказать, что не пособник, – трудно. Особенно мне, я же богатый человек! Мне и намекнули. Довольно прозрачно. Я беру Садовникова и все его проблемы на себя, и меня никто не трогает, и я никого не трогаю. А его, собаку, застрелили! Да еще у меня под носом!

Кольцов был ошарашен и очень старался не показать виду, что так ошарашен.

– Кому интересен Садовников? Зачем его тебе подсунули?!

– Да ты встал сегодня не с той ноги, что ли? – упрекнул Баширов. Он понимал смятение Тимофея Ильича, чувствовал за собой преимущество и резвился немного. – Садовников – оппозиция, понимаешь?

– Стоп, – перебил Кольцов, потянулся и вытряхнул из пачки еще одну сигарету. – Прости, Ахмет Салманович, я спал мало, правда. Дальше не надо, все понятно.

– Ну так.

Кольцов быстро думал.

Садовников лидер оппозиции. Причем не настоящий, а якобы лидер якобы оппозиции. От него требуется только одно – пойти на выборы и проиграть. Он проиграет в любом случае, правых и демократов в России отродясь не жаловали. Садовников как реальный претендент на президентское кресло – фарс, комедия! Однако есть западные наблюдатели, западные инвестиции и главы «восьмерок» и всех прочих государств, от которых зависят кредиты, вложения в убыточные отрасли и вообще статус державы как «великой страны». Их всех необходимо убедить в том, что выборы «правильные», демократические!

Кандидатов много – вот они!.. Оппозиция есть – вот она!.. Предвыборная гонка существует – а вот вам и гонка!..

На любую роль нужен актер, исполнитель, и им стал Садовников. Вполне возможно, и даже скорее всего, он и не подозревал о том, что сильные, по-настоящему сильные мира сего выбрали его из множества других балаганных шутов именно для однократного исполнения роли. Вполне возможно, сам Садовников был уверен, что пришел его звездный час.

Впрочем, сейчас уже совершенно неважно, в чем он был уверен!

На Ильинке Баширова настойчиво «попросили» лидера правых поддержать. Устроить ему шумную предвыборную кампанию, которая была бы похожа на настоящую. Следовало не только устроить кампанию, но еще и ловко проиграть ее, если бы, паче чаяния, покойный стал бы набирать голоса. При этом необходимо было его контролировать, ибо сам себя он контролировал плоховато – все тянуло его разоблачать, греметь, и все не к месту.

После смерти Садовникова балаганчик развалился и шарманка сломалась.

У «сильных», у тех, кто на самом деле стоит у самого трона и от его подножия ястребиным взором озирает державу, чтобы – боже сохрани! – какая-нибудь опасность не замаячила на горизонте, не стало исполнителя на роль «оппозиционера». Спектакль под названием «демократические выборы», спектакль, на котором ожидался аншлаг, и все билеты были проданы заранее и роли распределены, оказался на грани срыва! Некому теперь изображать «кандидата номер два», а когда есть лишь «кандидат номер один», где же демократия, дамы и господа?

Нет никакой демократии, выходит дело! Ибо остальные кандидаты – учительница младших классов из Крыжополя, лидер движения «Кедры и ели России», а также отставной майор Прокопчук, основавший партию «Щит, меч, закон, правопорядок и я», – не в счет!

Все ясно, ясно как день!.. Баширова взяли в оборот, потому что он живет в стране и его легко контролировать, по крайней мере, от подножия трона. Сосницкого, томящегося в Лондоне, контролировать труднее, и его решили вывести из игры, хотя именно он традиционно поддерживал «правых» и предоставлял им платформу.

Все устроилось очень хорошо и удобно, а смерть Садовникова разрушила все планы не только Баширова, но тех самых «сильных мира сего», которым нужен был «оппозиционер»!

– А я, грешным делом, – признался Тимофей Ильич, – думал, что кто-то из твоих людей его завалил!

– Помилуй бог, – сказал Баширов. – Я такими делами вообще никогда не баловался.

– Ну, это мы замнем для ясности, Ахмет Салманович.

– Замнем. Но Садовникова я должен был беречь и на руках носить, понимаешь?! А его какая-то сука на тот свет отправила!

– Незадача.

– Вот именно. И мне теперь нужно ту суку найти, Тимофей Ильич. Чтобы было кого предъявить, если с меня спрашивать станут, не я ли, мол, его сам туда отправил!

– Нужно найти, – согласился Кольцов.

– Подключи свои каналы, – попросил Баширов, – мы ведь с тобой разными дорогами ходим! Может, ты скорее дойдешь.

– Добро, – согласился Кольцов. – Ну, про твою службу безопасности я не спрашиваю.

– И не надо спрашивать, – перебил его Баширов. – Они землю роют.

– Ты проверь, нет ли у тебя засланного казачка, – посоветовал Кольцов. – Мало ли кто мечтает тебя свалить!..

– Это все делается уже, Тимофей Ильич.

– И правильно ли я понял, что о твоих разговорах на Ильинке никто не знает, кроме тебя и того, с кем ты говорил?

– Ты знаешь, – усмехнулся Баширов. – А больше некому. Кому же?..