Любовь под наркозом

– Кирилл Александрович…

Закусываю губу, чтобы не всхлипнуть в голос. Живот еще сильнее болит при виде его. Я узнаю этого врача сразу по голосу и осанке. Сегодня я впервые могу отчетливо видеть его без всей этой хирургической экипировки и наркоза в моей голове.

Он и правда очень высокий. Широкий в плечах, подтянут, никакого намека на живот и близко нет.

Строгий синий медицинский костюм сидит на нем как влитой. V-образный вырез на рубашке немного открывает его грудь. Лицо очень симпатичное, такое… мужественное. Кожа смугловатая. На мощной шее перекинут стетоскоп.

Сколько ему лет? Просто интересно. Кирилл Александрович явно намного старше меня, но все же еще очень молод по сравнению с моим лечащим врачом. Ему лет тридцать, наверное. Может, тридцать с хвостиком…

Отворачиваюсь. Почему-то мне жутко стыдно, но боль никуда не уходит. Всхлипываю. Как же мне неловко и стыдно, а еще больно. Очень больно.

– Что за потоп?

Слышу, как Кирилл Александрович подходит ближе, а я лишь сильнее ноги смыкаю. Катетер, зараза. Чтоб он провалился пропадом!

Поворачиваю голову и вижу, что мужчина уже совсем рядом со мной. Он подошел прямо к моей кровати и сейчас сканирует меня строгим взглядом.

В нос ударяет его аромат. Приятный, мужской, сильный. Не знаю даже, что это такое. На сирень и мускус похоже. Мне нравится. Приятный запах, будоражащий.

Поднимаю глаза и смотрю на него. Да, мне стыдно, но, блин, надо что-то делать. Я не могу терпеть эту боль, а медсестры, похоже, ушли в разгул сегодня.

– Кирилл Александрович, мы можете… Врача моего позвать, Геннадия Петровича? Пожалуйста! – говорю уже из последних сил, роняя слёзы. Уж лучше пусть Климнюк мне поможет, чем этот мужчина-анестезиолог, который стоит сейчас совсем рядом, но я… стесняюсь его. Очень.

– Он уже домой ушел. Что такое? Болит что-то?

Закусываю губу.

Этот высокий врач смотрит на меня пристально, и я невольно глаза поднимаю, поглядывая на него. Красивый овал лица, прямой нос, ухоженная короткая щетина, брови с изломом, глаза зеленющие и губы – такие строгие, но мне прикоснуться пальцами хочется к ним почему-то.

– Нет. Нормально все. Спасибо.

Доктор коротко кивает, разворачивается и уходит, и в последний момент я не выдерживаю. Слезы уже градом просто катятся из глаз. Я ведь умру так до утра. Не выдержу просто такой боли.

– Подождите, Кирилл Александрович!

Мужчина останавливается и оборачивается, смотря прямо на меня.

– Если честно, у меня болит. Очень сильно жжет и болит там, внизу… Катетер, – буквально выдавливаю это из себя, заливаясь краской смущения.

Боже, до чего же стыдно.

Глава 7

Еще более неловко и стыдно мне в жизни не было, но сейчас боль реально такая, что уже вовсе не до смеха.

Кирилл Александрович как-то странно откашливается и подходит ко мне.

– Тебе что, не сняли мочевой катетер до сих пор? Утром еще должны были.

– Нет. Не сняли. Наверное, забыли, – бубню себе под нос, невольно сильнее натягивая одеяло. Как-то колко мне и неправильно, что ли… В общем, я жутко, просто до предела стесняюсь этого врача.

Сама не знаю почему. От него веет приятным запахом и мужественностью просто за версту.

Прикусываю губу. Как-то теряюсь я рядом с ним.

Дура. Лучше бы молчала. Сейчас бы уже не сидела, наверное, красная как рак, с горящими щеками.

– Ложись. Давай я сниму.

– Вы? Не-ет!

Тереблю пальцами край одеяла. Это ж ему туда надо будет смотреть. Еще чего.

– Если не хочешь, чтобы я это сделал, сиди и жди своего врача до утра.

Кажется, его обидели мои слова.

Доктор уже разворачивается, чтоб уйти, но я буквально в последний момент хватаю его рукой за край медицинской рубашки.

– Стойте! Пожалуйста. Хорошо… Сделайте вы. Это же не больно?

– Нет. Не больно.

В его голосе какая-то сталь прослеживается, и даже раздражение, отчего мне становится еще более неловко. А он с характером. Чисто врачебным. Таким… как черствый хлеб. Сухарь называется.

– А вы… смотреть не будете?

– В смысле?

– Ну, это, смотреть туда.

Кажется, мое сердце сейчас просто выпадет и домой поскачет. Мне страшно. Еще ни один мужчина ТАМ не смотрел меня…

А вдруг там что-то не так? Мало ли.

Вижу, как от моих слов Кирилл Александрович поднимает одну бровь. Похоже, я что-то не то сказала. Или что?

Я ожидаю, что сейчас он начнет смеяться надо мной, но что-то ему не весело. Мужчина смотрит сейчас на меня как на… дурочку.

– А как, по-твоему, я должен снять катетер с тебя, не смотря туда, где он находится?

Пожимаю плечами.

– Не знаю… Глаза закрыть.

– Так, все, Ляля. Или я делаю, или терпишь до утра.

Сглатываю. Перспектива мучиться и лежать до самого утра с этой трубкой между ног меня совсем не привлекает.

– Хорошо! Делайте вы. Пожалуйста. Я не вытерплю до утра.

Слышу шумное дыхание, после чего Кирилл Александрович подходит к раковине в углу палаты и тщательно вымывает руки с мылом. После промакивает их бумажным полотенцем, достает из медицинского шкафчика стерильные перчатки, надевает их и идет прямо ко мне.

Замираю. Что-то мне уже страшно.

– Одеяло убери.

Закусываю губу, но слушаюсь. Боль уже просто на грани.

Медленно тянусь к одеялу и откидываю его, зажмуриваясь.

Боже, как мне стыдно! Кажется, даже дышать перестаю. Я же голая там. Совсем голая перед этим взрослым мужчиной.

Ну и что, что он врач! Он также и мужчина. Взрослый мужчина, от которого у меня почему-то сильно учащается дыхание.

Вздрагиваю, когда Кирилл Александрович подходит очень близко и прикасается к моему бедру. Не больно. Буквально двумя пальцами в перчатках.

– Ножки шире немного. Не напрягай живот.

Преодолевая просто вселенское уже смущение, делаю, как он говорит.

Вскоре по телу проходит разряд оголенного тока, когда я чувствую, как к нежным складочкам промежности прикасаются умелые руки врача в перчатках. Что он делает, что…

– А-ай! Больно. Больно! – громко вскрикиваю, когда ощущаю, как анестезиолог одним махом вытащил мочевой катетер из меня. Сразу же замечаю, что болеть там стало меньше. Сглатываю. Смотрю на врача, жадно хватая ртом воздух.

– Чего ты кричишь? Не больно ведь. Страху было больше.

Доктор выбрасывает катетер и снимает перчатки, а я быстро натягиваю одеяло, чувствуя, что щеки уже просто горят огнем.

Странно, почему я так реагирую не него… Он же врач. И наверняка ему вообще было все равно, что он ко мне прикоснулся.

– Жечь еще может немного, но болеть уже не будет.

– Спасибо… Вы могли не делать этого.

– Чтобы ты мне на всю реанимацию кричала от боли? Нет уж.

Сухо и холодно.

Поджимаю губы. Понятно теперь, зачем он сделал это. Чтобы я не тревожила других больных своими криками.

– Кирилл Александрович, спросить можно?

– Смотря что.

Он смотрит на меня строго, и я невольно сильнее натягиваю одеяло, стараясь защититься от пристального взгляда врача.

– Геннадий Петрович говорил, что я на операционном столе болтала. Я ведь ничего такого не сказала там? Мне почему-то кажется, я говорила что попало, даже… в любви вам там призналась.

Невинно хлопаю глазками. Ну а что? В адекватном состоянии я могла такое сказать только под действием сильных препаратов и уж точно не при первой встрече с мужчиной.

Я вообще не влюбчива. Ну, по крайней мере, до сих пор не влюблялась ни в кого.

Врач смотрит на меня, и после я впервые вижу, как он улыбается. Мамочки мои.

Боже, какой он… красивый! Лучезарная улыбка просто. Такая, от которой колени бы подогнулись, если бы я сейчас стояла перед ним.

– Тебе не кажется.

Сердце пропускает пару ударов. Что я наделала?!

– Простите, я не…

– Все нормально. Ты была под препаратами. Мне пациенты и не такое на операционном столе выкладывают. Один как-то номер карты продиктовал. Не бери в голову, малышка.

Обнимаю себя руками. Почему-то мне теперь еще более неловко перед ним.

“Малышка”. Произносит так, словно я ребенок. А я не ребенок! Мне восемнадцать, вообще-то, уже. Интересно, а ему сколько… На вид он взрослый мужчина.

– Спасибо.

Доктор выходит, а я нервно тереблю край одеяла.

Видимо, это все же был не сон и я реально молола черт-те что на операционном столе.

Становится меганеловко уже перед ним.

Этот мужчина уже видел меня всю голой, а я ему в любви призналась. Да уж…

И еще. Я не заметила обручального кольца на безымянном пальце Кирилла Александровича. Получается, он что, не женат? Так, чисто интересно.

***

Сегодня Загорский был на сутках и делал обход. Как обычно, реанимация шла первой по очереди. Медсестры как раз сменялись, и он в очередной раз увидел, как они строят ему глазки. Конечно, это было приятно, но за годы работы Кирилл уже адаптировался к подобному вниманию и попросту его игнорировал.

Из самого конца коридора он услышал сдавленные крики и сразу направился туда.

Ромашкина Ляля. Звуки исходили из ее палаты.

Та чудная девочка и немного с прибабахом, как казалось Кириллу. Он запомнил ее голос еще с операционной. Очень тонкий и ласковый, завлекающий, но сейчас срывающийся от криков.

Загорский вошел в палату и увидел пациентку на кровати. Ляля лежала с закрытыми глазами и что есть сил сжимала простыню пальцами, те аж побелели.

Он понял, что ее что-то беспокоит, хотя девчонке по-любому должны были колоть еще обезболивающее каждые четыре часа.

Пациентка выглядела измученной. Она часто дышала и грызла свою нижнюю пухлую губу, что не могло не привлечь внимание Кирилла.

Конечно, он был доктором и прекрасно знал про врачебную этику, но того, что одновременно с этим он был мужчиной в расцвете сил, никто не отменял.

Когда услышал, что у нее с катетером беда, удивился, почему она терпит и, главное, не хочет, чтобы он помог. Только через секунду понял, в чем тут дело.

Девочка жутко стеснялась, судя по тому, какими пунцовыми стали ее щеки и как сильно она теребила одеяло, когда он предложил ей помощь.

Ляля до последнего упиралась, но после все же согласилась, чтобы он помог с катетером, да и медлить с этим точно было нельзя. Загорский прекрасно понимал, что у нее уже воспаление началось, и дальше было бы только хуже.

Кирилл вымыл руки и надел перчатки. К тому моменту его пациентка все еще лежала, укрывшись одеялом чуть ли не до самых ушей.

Когда же одеяло убрала, он увидел плоский живот, худые красивые ноги и голую промежность. Все было очень аккуратно, и Загорский не мог не заметить, что девушка была красивая. И там в том числе.

Осторожно прикоснулся к ее складочкам и, стараясь действительно не смотреть туда, куда не надо, вынул катетер.

Да, процедура не из приятных, но так нужно. Оставь он катетер до утра, у Ляли были бы куда более серьезные проблемы в виде температуры и жуткого воспаления, что уж точно ей не было нужно.

Пока делал эту незамысловатую процедуру, невольно отметил, что Ромашкина сначала покраснела, а после задрожала от одного только его прикосновения. Очень чувствительная, но уж больно молодая.

Да чего уж там, юная. Глаза квадратные, дышит часто. Про парней, видать, точно не врала. Ясно с ней все.

Малолетка, хоть и красивая. Глаза как блюдца. Перепуганные, серые. Губы пухлые. Лицо кукольное.

Повезет же кому-то лет так через пять, когда она поспеет.

Загорский снял перчатки и вышел из палаты. У него было еще как минимум пятнадцать пациентов, которых он должен был обойти за дежурство.

Глава 8

Следующим утром я просыпаюсь от дикого голода. Еще никогда в жизни такого не было, но сегодня это именно так. Господи, я голодная, как зверь, и очень хочу пить. Жду не дождусь уже, когда меня переведут из реанимации, так как, честно говоря, я вообще не понимаю, почему меня сюда поместили.

Кроме моего голода и отсутствия одежды есть еще одна проблема – мои волосы. Хоть они и были заплетены в тугую косу вчера, сегодня все распустилось, и без расчески, наверное, я похожа на домовенка.

Волосы темно-русые и мягкие. Если не расчесывать, превращаются в антенки, торчащие во все стороны.

Как назло, как раз когда я в таком слегка диковатом состоянии, ко мне в палату заходит мужчина в зеленом медицинском костюме, которого я вижу впервые.

– Как нога?

Ни здрасьте тебе, ни до свидания. Я немного теряюсь от такого приветствия с порога.

– Лучше уже. А вы…

– Семеров. Артем Алексеевич. Оперировал тебя с Климнюком.

– А… Понятно.

Натягиваю одеяло повыше. Передо мной стоит молодой высокий врач. Он не менее симпатичен, чем Кирилл Александрович, но у него глаза темнее, и в целом какой-то он уж больно угрюмый и резкий. В общем, хирург. Этим все сказано.

– Сейчас каталку привезут. В отделение поедешь.

Даже рот открываю от возмущения. Семеров просто ставит меня перед фактом. Странный тип, однако, ну да ладно. Может, хирург хороший. У таких обычно свои тараканы.

– Хорошо.

Еще больше подтягиваю одеяло, когда Семеров подходит ближе. Становится не по себе. Краем глаза через открытую дверь замечаю проносящегося мимо моей палаты Кирилла Александровича, и в душе все холодеет.

Не знаю, почему так реагирую, но вся внутренне сжимаюсь. Загорский проходит мимо и даже голову в мою сторону не поворачивает, но, кажется, его тоже заметил этот, второй. Артем Алексеевич.

– Кирилл! Ты еще не ушел? А зайди сюда.

Съеживаюсь от громкого голоса и смущаюсь вдвойне, когда Кирилл Александрович останавливается и поворачивает прямо ко мне в палату.

Сглатываю, понимая, что сижу, наверное, уже вся красная как рак.

Зачем Семеров позвал и его? Ему что, мало моего смущения? Им нужно вместе смотреть на то, как мне стыдно становится в их присутствии?!

Кирилл Александрович заходит в палату. Замечаю, что сегодня он выглядит уставшим. Из кармана его рубашки выглядывает пачка сигарет. Не удивлена. Почему-то так и думала, что он курит. Похоже, Загорский совсем не спал за это дежурство.

– Ромашкина. Как дела?

– Лучше. Спасибо, – говорю тихо, но он слышит, и я не знаю, куда деть свои глаза от смущения.

– Лена каталку привезет. Помоги пациентку переложить.

– Давай.

Смотрю на этих докторов и немного в шок прихожу. Они говорят обо мне, словно меня тут нет или я вообще предмет на полке.

Складываю руки на груди, чисто интуитивно пытаясь защититься от этих мужиков-врачей.

– Вообще-то я сама могу дойти! Не надо мне вашей каталки. Я не инвалид.

– Пока не можешь. На ногу чтоб не вздумала наступать, а то мои пять часов в операционной по пиз… гм, в задницу пойдут.

Бросаю гневный взгляд на этого Артема Алексеевича. Да уж. Тот еще тип.

– Кирилл Александрович…

– Он прав. Давай. Не капризничай.

Скрещиваю руки на груди. Я и не капризничаю вообще-то. Что-то Загорский бесит уже меня. Не на шутку прямо!

Да они тут, похоже, под одну дудку пляшут, и слушать меня, конечно, никто не собирается.

Из коридора доносится какой-то скрип, и вскоре я вижу, как в палату заходит молодая симпатичная медсестра в белом халате и тянет за собой старенькую скрипучую каталку.

– Боже, едва дотащила! Когда нам уже новые каталки привезут? Всем отделением праздновать будем.

– Спасибо, Ленусик.

Вижу, как эта “Ленусик” расплывается в улыбке, видя Семерова, а после вообще расцветает, когда замечает Загорского.

– Ой, Кирилл Александрович, и вы тут?

Медсестра тут же прихорашиваться начинает, дергает свои крашеные патлы и поправляет уж больно короткий халатик.

– А где быть заведующему реанимации, как не в реанимации? Не задавай глупых вопросов.

Медсестра на это начинает уж больно наигранно смеяться, а мне почему-то хочется ее придушить. Так тихонько взять и перекрыть воздух.

Она смотрит на Кирилла Александровича как на вкусный кусок торта, и почему-то мне это не нравится. Хочется ее вышвырнуть отсюда, и поскорее.

– Лен, мы сами справимся. Можешь быть свободна.

В этот момент я мысленно дарю приз Семерову за то, что так лаконично отшил эту Лену. Она бросает расстроенный взгляд, но после все же уходит, показывает всем нам просвечивающий на спине халатик, через который отчетливо видны лямки белого бюстгальтера и такие же стринги. Ужас какой.

– Так, все, поехали.

Вздрагиваю, когда Артем Алексеевич подходит и дергает мое одеяло, отчего я издаю истошный крик, понимая, что под ним ведь нет ничего!

– Нет! Не надо!

– Чего ты орешь?

– У меня одежды там нет!

Почему-то начинаю дрожать. Бросаю взгляд на этих мужчин. Оба высокие и сильные врачи, и я тут одна с ними. Совсем одна.

– Хм, ясно.

– Артем, я сам подхвачу ее, а ты ноги уложишь, чтоб лангету не сломать.

– Ну… ладно.

Прикусываю губу. Ощущение такое, словно они делят меня по частям. Кому ноги, кому голова. Бр-р…

Замираю, когда Кирилл Александрович куда-то уходит, а после возвращается с чистой простыней в руках.

– Этим прикройся.

– Спасибо.

Осторожно беру простыню и, будучи под одеялом, обматываюсь ею, оставляя только ноги голыми. Там гипс все равно. Сильно не прикроешься.

Загорский подходит ко мне ближе. В нос тут же ударяет уже знакомый и очень приятный запах, заставляющий меня волноваться.

Осторожно откидываю одеяло, чувствуя, как внутри все трепещет.

– Так. Ухватись за меня, и я подниму тебя, хорошо?

– Хорошо…

Мужчина наклоняется ко мне. Осторожно поднимаю руки и обхватываю Кирилла Александровича за шею, невольно касаясь его коротких жестких волос и теплой кожи.

Мужчина протягивает руки мне под лопатки и колени, приподнимая с кровати, в то время как Семеров берет ноги и провода дренажей, все еще торчащие из раны.

Это всего лишь миг, но мне он в мозг вбивается намертво в момент, когда Кирилл Александрович меня к себе прижимает. Приятно, страшно, так… волнующе.

Я не ошиблась. У него очень сильные руки, а еще, кажется, я услышала, как его сердце бьется, или мне это просто привиделось.

В любом случае мне очень понравилось быть в его руках. Жаль только, что длилось это меньше секунды. Врачи быстро перекладывают меня с кровати на каталку, точно куколку.

– Накройся.

Кирилл Александрович меня закутывает в это одеяло, точно в кокон. Грубо и не церемонясь.

Дальше они вместе с Семеровым вывозят меня из палаты.

Точно дикое перепуганное животное, я смотрю по сторонам, вообще не ориентируясь. Как завозили меня, я, конечно, не помню, так как была без сознания. Поэтому стены эти вижу в первый и, надеюсь, последний раз.

Доктора вывозят меня из реанимации и на лифте спускают в травматологическое отделение. По пути я кутаюсь в одеяло, так как отовсюду дуют сквозняки и я бы и правда уже сто раз замерзла, если бы не Загорский.

Меня подвозят к седьмой палате, рассчитанной на четверых человек. Одна койка пустая. На двух видны вещи, а четвертая, видимо, моя.

Каталку врачи подвозят прямо к кровати.

– Ляля, иди сюда.

Кирилл Александрович подхватывает меня на руки, точно куколку, и с легкостью перекладывает на кровать. Семеров помогает только с лангетой.

Я снова аккуратно обхватываю его за шею, стараясь не коснуться ничего лишнего. У него очень широкие и сильные плечи. Такие… как у викинга. Он вообще почему-то похож на него. Весь такой брутальный и большой.

Загорский действует умело и осторожно. Он не делает мне больно, но почему-то мое тело очень сильно волнуется и трепещет в его сильных руках.

Ой, даже голова кружится. Ужас какой-то.

Неправильная реакция. Определенно неправильная.

– Значит, так, Климнюк зайдет в течение дня. Перевязку сделает Наташа. Жди.

Семеров точно по инструкции меня информирует, и я коротко киваю. Сердце все еще колотится в груди.

– Спасибо вам… что помогли, но я бы и сама… доковыляла.

Не знаю, почему нервничаю, но, кажется, они это видят прекрасно и ухмыляются.

Голос почему-то сбивается. Что-то я очень волнуюсь в присутствии этих докторов-мужчин.

– Выздоравливай, Ляля. Костыли тебе принесут скоро. Ходить уже начинай.

– Хорошо. Спасибо.

Семеров одаривает меня короткой улыбкой, а Загорский бросает только один серьезный взгляд, после чего они разворачиваются и уходят, закрыв дверь палаты.

Я же сильнее кутаюсь в одеяло, все еще вспоминая, как близко только что была к груди Кирилла Александровича, и успокоиться все никак не могу. Черт, да что со мной? Почему от его голоса, запаха и внешности у меня внутри все трепетать начинает?..

Глава 9

Травматологическое отделение мне сразу нравится намного больше, чем реанимация. Тут все как-то легче и живее, что ли. Ну ковыляет большинство пациентов на костылях или лежит на вытяжке, но все равно. Умирающих особо нет, кроме меня, конечно. Шучу.

Я уже почти что живчиком, но все еще не могу подняться с постели.

У меня нет ни костылей, ни одежды. И если без первого я бы еще как-то поскакала на одной ноге, то без второго вообще никак.

Благо мое состояние замечает завхоз отделения и выдает мне больничную одежду. Обычная ночнушка до середины бедра. Конечно, красоты в ней нет никакой, но зато она отлично скрывает мою наготу. И на том, как говорится, спасибо.

Это городская клиника, хоть и центральная, поэтому большего я, собственно, и не ожидаю.

Костыли мне, кстати, тоже приносят. Не новые, но вроде рабочие. Проблема только в том, что я ходить на них не умею от слова совсем, но думаю, с этим как-то разберусь.

Тетя Вита, здешний повар, приносит мне горячего супа. Ей лет, наверное, пятьдесят уже. И она как-то сразу располагает к себе.

Добрая и заботливая, и даже ее не очень вкусный больничный суп я уплетаю за обе щеки. Голодная я потому что, точно дикий зверек.

Ближе к полудню раздается скрип двери, и вскоре я вижу медсестру. Темненькая, среднего роста, с небольшим лишним весом, но зоркими глазами.

– Привет, я Наташа. Ты Ромашкина Ляля?

– Да. Я.

– Перевязку делаем?

Поднимаюсь на кровати.

– Ага. Делаем.

– Сейчас тогда, возьму все.

Уже через минуту Наташа возвращается с точно такой же тележкой, которая была вчера у моего лечащего врача Геннадия Петровича.

Когда медсестра разрезает бинты на моей ноге, её глаза становятся больше.

– Да уж… Как тебя так угораздило, бедняжка?

– Со сцены упала.

– Со сцены? Ты что, актриса какая-то?

Поджимаю губы. Больная тема.

– Балерина.

– Ого. Ничего себе! Давай посмотрим, что тут у тебя… Ох и постарались же наши хирурги. Швов, конечно, тебе наделали целую кучу.

Наташа промакивает рану йодом, и я морщусь. Как же больно, а выглядит так вообще… ужас просто.

Мало того, что швов тут до фигища, так еще и нитки везде торчат, дренажные трубки плюс отек. Зрелище, конечно, не для слабонервных.

Отворачиваюсь. У меня слезы на глаза наворачиваются от этого вида. Горько и больно. Обидно просто до ужаса. Я всегда ноги берегла, а тут… упала. Как я теперь танцевать буду с таким шрамом? Просто кошмар.

– Да не плачь. Поверь, я тут еще хуже травмы видела. Заживет. Вот увидишь. Бегать еще будешь. Тебя кто оперировал?

– Геннадий Петрович и этот… Семеров.

– Ого! Ну так тебе повезло. Один с тридцатилетним стажем, тогда как второй рядовой хирург в нашей больнице. Он очень талантлив, к нему очереди целые пациентов. Поверь, лучше хирургов не найти, хоть у Семерова и характер дерьмо. Зато специалист он первоклассный. А анестезиолог кто был?

– Кирилл Александрович. Загорский.

Тут же замечаю на лице Наташи полуулыбку, которую она тут же прячет. Она и его знает?

– Что? Ты тоже его знаешь?

– Да. Знаем мы таких. Девочка, ну ты прямо счастливица. Наша самая ценная троица тебе операцию делала. Загорский классный наркоз делает. Он наш лучший анестезиолог-реаниматолог в больнице. Как специалист прекрасный. Котяра, конечно, ну это уже другой вопрос.

– Котяра? Почему?

– Ну как тебе сказать… Ты же видела его. Молод, красив и умен, как сам черт. По нему тайно вздыхает добрая половина всего женского коллектива нашей клиники. В тридцать три уже карьера такая успешная. Заведующий реанимации, востребован. А внешность какая… Брутал. Красавчик. Тут трудно устоять.

Прикусываю губу.

– А он что? Пользуется этим?

– Да ему плевать, в том-то и дело. Я же говорю, он как кот. Дрессировке вообще не поддается, да и характер… Чисто врачебный. К такому так просто не подъедешь. Даже голову не повернет. Вот другое дело Семеров. Вот это тот еще экземпляр, но тоже без вариантов. Я даже не пытаюсь ему понравиться. Ему плевать, хоть и улыбнуться порой может так, что аж колени подгибаются.

Прикусываю губу. Мне уже нравится эта медсестра, а точнее, ее долгий язык.