Любовь под наркозом

Екатерина Ромеро

Любовь под наркозом

Глава 1

В нос ударяет едкий запах медицинского спирта и стерильности. Меня завозят на каталке в операционную, где уже включен яркий свет лампы над высоким хирургическим столом.

В руку еще в коридоре что-то вкололи, поэтому теперь я чувствую, как заметно потяжелела голова, мысли начали путаться, и совсем немного захотелось спать.

Все тело ломит, а нога жутко болит, но сейчас это словно отошло на второй план, сменившись ужасом происходящего.

Я никогда не болела и ни разу не была в больнице до сегодняшнего дня.

Две медсестры помогают мне перелезть из каталки на уже подготовленный операционный стол, от вида которого у меня даже поджилки трястись начинают.

Вскоре они покидают операционную, и кажется, я остаюсь здесь совсем одна, однако это не так.

Операция начнется совсем скоро, и я чувствую, как мое бедное сердце очень быстро бьется в груди, а во рту от страха становится сухо.

За спиной доносится какой-то шорох металла и инструментов. Дыхание спирает. Уже совсем скоро. Господи, помоги.

Кто-то подходит ко мне слева. От сильного волнения либо же введенного ранее препарата моя реакция словно бы затормозилась, поэтому сейчас я даже голову поднять не могу. Лишь сильно вздрагиваю, не в силах успокоить свое бешеное сердце.

Чувствую только, как подошедший берет меня за левую руку, прикладывает большой палец к запястью и немного надавливает, считая пульс. Его руки очень крупные и теплые. В белых хирургических перчатках. Это врач.

– Скоро надо будет подняться и сесть. Слушать меня.

Голос мужской, грубый. Чуть хриплый, явно прокуренный, не дающий ни шанса на возражение.

– Х… хорошо.

В отличие от его, мой голос сильно дрожит и сбивается. Никогда не заикалась, но сейчас от шока не могу даже нормально слова связать. Еще утром я не ожидала оказаться на операционном столе первой городской больницы, но так получилось. Это моя дурацкая ошибка, невнимательность, и этого вообще не должно было произойти со мной.

Мне надо было готовиться к вступительным экзаменам в балетную академию. И я готовилась. Много и долго, пока в один момент моя нога не подвернулась. Я не заметила края и упала со сцены прямо на сложенные внизу декорации. В лодыжке что-то сильно затрещало, и я услышала жуткий хруст.

Это были мои кости, после чего шевелить ногой я больше не могла. Я всегда берегла ноги, это был мой главный инструмент в балете, но теперь даже не знаю, к чему приведет эта травма. Лишь бы там был просто ушиб. Господи, пожалуйста…

Вскоре после падения меня кто-то буквально отодрал от пола, и ребята из группы сразу вызвали скорую. Все время по пути в больницу я была в шоке и могла только кричать от невероятной боли и глотать слезы. Мои тренировки сорваны, а до поступления в академию всего месяц.

Я все еще толком не знаю, что случилось с моей ногой, но, судя по тому, что после снимка пожилой строгий хирург с фамилией Климнюк меня сразу в операционную отправил, дела мои плохи.

Сейчас я лежу на этом жестком операционном столе в одной только синей полупрозрачной медицинской накидке. Всю мою одежду забрали медсестры при подготовке, а волосы сказали заплести в косу, что я и сделала. Проклятые курицы отобрали даже нижнее белье, мою единственную защиту, поэтому сейчас я невольно себя руками обхватываю, чувствуя крайнюю степень смущения от близости с этим врачом.

Это точно мужчина. Я улавливаю легкий запах его парфюма. Холодный и заставляющий меня внутренне еще больше всю сжаться от страха.

– Ты дрожишь. Тебе холодно? – бархатный низкий голос разрезает стерильный воздух операционной, а у меня слезы собираются в глазах. Врач совсем рядом, но я не вижу его. Он что-то делает прямо за моей головой. Я слышу, как что-то щелкает, рядом загорается монитор.

Мое бедное сердце стучит уже где-то в горле.

– Мне страшно. Я боюсь операции. И нога болит… Очень. Я упала. Упала со сцены.

Начинаю реветь. Жалко становится себя просто до невозможности. Вот так в один день жизнь может перевернуться вверх дном.

Он ничего не отвечает, и я прикусываю губу, понимая, что до моих причитаний этому доктору, похоже, вообще нет никакого дела.

Вздрагиваю снова, когда доктор становится сзади и касается моего плеча.

– Сядь на стол. Поднимайся.

Сильной рукой он придерживает меня за локоть, и я все же сажусь, чувствуя невероятную боль в ноге. Малейшее движение ею просто убивает.

– Сейчас надо сделать выдох и не двигаться. Я ввожу наркоз. Поняла?

– Да. Это очень… очень больно?

Не узнаю свой голос. Поникший и сиплый. Что-то мне уже совсем страшно становится. Я думала, что наркоз в руку там делают… Укол один, и уснула.

Разве нет? Похоже, что нет.

– Неприятно скорее. Сними накидку.

– Что? Зачем это?

– Мне надо доступ к твоему позвоночнику получить.

Сглатываю, понимая, что под накидкой у меня нет одежды. Совсем. Я же не буду голая перед ним сидеть тут? Еще чего. Конечно, нет. Что делать…

Обхватываю руками тело, ощущая, как сильно дрожу сейчас в этот момент. Перед глазами все расплывается. Кажется, мои силы постепенно покидают меня, делая податливой, с совсем одурманенной головой.

Это точно тот укол перед операционной. В нем была какая-то дрянь, от которой я теперь словно пьяная. Едва ли мысли в кучу собираю.

– А можно так, чтоб не снимать накидку… Это же вы тогда мою грудь увидите. Я так не могу. Я вас не знаю.

Слышу раздраженный голос позади себя:

– Я не буду смотреть на твою грудь. Давай. Помогу тебе.

Замираю от стыда, когда этот врач действительно помогает мне снять накидку, опуская ее с моих плеч и оголяя меня до пояса. Он действует быстро и холодно, совсем не касаясь кожи, провоцируя стаю мурашек.

Еще ни разу в жизни я не оголялась полностью ни перед кем. Этот врач сейчас стоит за моей спиной, я его до сих пор не вижу, и от этого мне еще более страшно и стыдно. До чертиков просто.

Вздрагиваю, когда чувствую, как к уже голой спине прикасаются явно очень сильные руки. Боже, он трогает мои позвонки, прощупывая их пальцами. Грубовато, особо не церемонясь. Точно как врач.

После этого доктор буквально прогибает меня вперед, надавив на шею и заставляя слушаться его беспрекословно. В других обстоятельствах я бы, наверное, уже орала как ненормальная, но только не сейчас, когда я полуголая наедине с ним в операционной.

Я его пациентка, с которой он может сделать все что угодно, поэтому свой нрав я все же придерживаю.

– Сделай выдох и не двигайся. Обхвати колени руками. Да. Хорошо.

Вздрагиваю, когда чувствую, как доктор смазывает область чуть выше поясницы чем-то мокрым и холодным. По резкому запаху понимаю точно: спирт.

Ох, лучше бы мне общую анестезию сделали, а не эту жуткую… в позвоночник. Даже думать не хочу, как это делается и какого размера иглу он сейчас запустит мне прямо в спину.

Становится страшно. Чувствую себя совершенно беззащитной и ранимой в этот момент. Хочется сбежать. Куда-то очень далеко, быстро и со всех ног, однако я даже не представляю, когда теперь вообще ходить смогу, не то что бегать.

Каменею вся, когда слышу какое-то шуршание позади, после чего чувствую, как в спину впивается игла.

Жжет. Неприятно. Дико неприятно!

Господи, помоги.

***

– А-а-а, больно. Больно!

Дергаюсь, но сильная рука врача быстро перехватывает меня за плечо, удерживая на месте.

Он не делает больно, но и не отпускает. Как хищник, держит свою добычу.

Пошевелиться боюсь. Я вся в его власти сейчас. Как мышка, попалась в ловушку.

Хнычу, слезы наворачиваются на глаза. И правда больно.

– Не двигайся, девочка. Почти все уже.

Рука врача отпускает мое плечо, и я снова слышу, что прямо сейчас он что-то делает, вводит наркоз.

Сглатываю и вся просто трепещу. В голову словно желе закачали. От страха мало соображаю.

Во рту ощущаю горький привкус. Тело словно постепенно слушаться перестает. Он уже сделал это. Мамочки…

– Все. Теперь ложись. Медленно. Прикройся.

Врач помогает лечь мне обратно на стол и укрывает этой самой накидкой.

Я хочу поджать под себя ноги, но они становятся словно деревянными и совсем не слушаются меня. Даже пальчиками пошевелить не получается.

Ощущение такое, что полтела отняло. Врагу не пожелаешь. Ужас просто!

Быстро опускаю руки и прикасаюсь к бедрам, но не ощущаю их. Совсем! Боже, меня что, парализовало? Нет. Нет, нет!

– А-а-а… Мои ноги!

Паникую и начинаю подниматься, но сильная рука опускает меня обратно на стол, прикоснувшись к плечу.

– Все нормально. Анестезия уже действует. Лежи спокойно. Скоро приступим.

Сглатываю, стараясь не забывать дышать.

Вот и все. Операция сейчас уже начнется. Мне помогут. Мою лапку починят, и все будет хорошо. Я вернусь в балет и сыграю свою Джульетту. У меня главная роль, между прочим. Бабушка ждет и хочет увидеть меня на сцене. Все должно наладиться. Обязательно.

Это все просто надо выдержать. Я же сильная, так ведь?

В операционной прохладно. Запах, конечно, стерильный до тошноты.

У меня подрагивают пальцы, и я слышу собственное частое дыхание.

В глаза светит яркая операционная лампа.

Боже, это ожидание хуже смерти, но я держусь.

Я все еще надеюсь, что моя травма просто ерундовая и уже через неделю я буду танцевать свою партию балета. Я – Джульетта. Наконец-то мне дали главную роль на вступительных курсах, и я просто не имею права подкачать.

Вздрагиваю, когда двери операционной открываются, и краем глаза вижу, что сюда входят еще двое врачей, говоря что-то грубыми голосами. Они тоже все в операционной одежде. Даже на головах специальные марлевые маски и шапки, делающие их еще более страшными в моих глазах.

Скоро. Совсем скоро уже.

Сердце учащает ритм, но я делаю медленный выдох. Все нормально, нормально.

Я совсем не чувствую своего тела ниже пупка, и от этого становится не по себе. Сейчас даже встать не могу, чтобы увидеть, как выгляжу.

А вдруг… вдруг я голая там, внизу? Может, моя накидка сползла и сейчас они все смотреть будут на меня?

– Доктор! Подойдите! А-а!

– Что такое, чего ты кричишь?

Это тот самый врач, что колол мне анестезию в спину. Я не вижу его, но слышу голос. Где-то над моей головой раздается. Низкий и чуть хриплый. Очень строгий. Такой… пробирающий до мурашек, волнующий, но одновременно с этим успокаивающий своим басом.

– Я там… внизу, голая?

– Конечно.

– О боже, нет! Все, хватит. Мне не нужна операция. Я хочу встать!

– Тихо. Тихо, я сказал! Не вставай. Ты прикрыта. Чего не надо, не видно.

Чувствую дрожь в теле, когда врач берет мою руку и укладывает ее на специальную высокую подставку.

– Что… это еще не все разве?

– Катетер поставлю, и заснешь. Скоро уже.

Нежную кожу руки опаляет холодный спирт, и я чувствую жжение, а после звук отрываемого пластыря.

– Вот и все, солнце. Засыпаем.

Я готовлюсь, предвидя, что вот-вот сейчас усну, но ничего не происходит. По вене разливается что-то холодное, но сна у меня ни в одном глазу.

– Доктор, кажется, ваша анестезия не дейс-с-ству-у…

В голове что-то начинает сильно звенеть и шуметь. Язык заплетается, и вскоре меня просто вырубает.

Глава 2

Мне совсем ничего не снится, даже родители, которых я так мечтаю увидеть хотя бы под наркозом. Спиной ощущаю твердый неудобный стол, а значит, я уже не сплю.

Открываю глаза от каких-то резких металлических звуков. В голове словно мед всколотили, все какое-то заторможенное и расплывчатое, но спать мне уже совсем не хочется.

Немного голову приподнимаю и вижу, как над моей травмированной ногой склонились двое врачей в хирургических костюмах и что-то делают прямо сейчас!

Мамочки. Они же режут меня в эту самую секунду!

К горлу подкатывает тошнота, и я резко хватаю ртом воздух, все еще не понимая, что происходит. Кажется, последние события слиплись в какой-то комок, и сейчас в моем состоянии соображать мне трудно.

– Помогите. Где я… Что…

Слезы подступают к глазам. Это кажется каким-то страшным сном, который все никак не заканчивается.

Хочу подняться, но в тот же миг чьи-то сильные руки ложатся мне на плечи и укладывают обратно на операционный стол.

– Ты на операции еще. Вставать нельзя.

Тот самый бархатный низкий голос. Я уже точно слышала его, и кажется, сегодня.

Немного тошнит, когда слышу едкий запах спирта и каких-то препаратов. Мне не больно, но морально это выдерживать просто ужасно. То самое ощущение, когда понимаешь, что прямо сейчас твое тело режут на части.

– Нет, перестаньте, я не хочу!

Я вроде как взрослая уже, однако в этот момент начинаю жалобно хныкать и стонать. Этот чертов день все никак не заканчивается. Сегодня должна быть финальная тренировка, а не операция!

Ну почему, почему мне так не везет-то все время?

Из глаз стекают слезы, и я невольно кривлюсь от жалости к себе.

– Хватит, пожалуйста! Пожалуйста…

Реву, но чувствую, как кто-то убирает мои волосы с лица и проводит ладонью по голове.

– Спокойно. Посмотри на меня. Я тут. Посмотри мне в глаза.

Открываю вымученные веки, смотрю вверх, и впервые вижу склонившегося прямо надо мной врача. Он в белой хирургической маске, закрывающей все его лицо, кроме глаз. Таких темно-зеленых, больших, невероятно красивых глаз, обрамленных черными густыми ресницами. Волосы доктора тоже не видно из-за медицинской шапки синего цвета.

– Кто вы такой?

Знаю, вопрос глупый, но в этот момент мне как-то не до логических рассуждений. Я лежу на операционном столе в окружении как минимум трех врачей-мужчин, и мне уж точно не до смеха.

– Врач. Анестезиолог-реаниматолог. Кирилл Александрович. Я тебе эпидуральную анестезию делал, помнишь?

– Ага… помню.

Почему-то сильно заплетается язык, но я изо всех сил борюсь с собой. Спать все еще не хочется, как ни стараюсь. Почему вообще я проснулась раньше времени? Что это за пытка-то такая…

Снова пытаюсь подняться, но Кирилл Александрович не дает. У него прямо-таки стальная хватка и очень сильные руки.

– Нет. Не вставай. Как тебя зовут?

Он все еще склонился надо мной и так смотрит на меня, что я аж замираю. Прямо, строго, опасно. Глазами своими изумрудными сканирует, завораживая меня.

Смотрю на него и произношу тихо, но он слышит:

– Я Ляля.

– Да я понял, что ты ляля. Как тебя зовут?

– Ляля. Имя такое. Ляля Ромашкина.

– Хорошо. Не двигайся, Ляля. Еще не закончили.

Жаль, что я не вижу его лица, но глаза вижу, и боже, какие они… Как омуты, словно драгоценные камни. Невероятно притягательные. Красивые, будоражащие.

Какой-то хруст сразу же приводит меня в чувство. Как я могу любоваться глазами врача и спокойно с ним болтать, пока хирурги собирают мою ногу?!

Какой кошмар.

– Я не хочу больше. Отпустите! У меня уже не болит нога. Мне уже лучше. Намного.

Всхлипываю. Пытаюсь встать, но его железная рука намертво меня прибивает обратно к столу.

– Нет, рано. Нельзя. Твоя нога не болит, потому что сейчас ты ее не чувствуешь. Спокойно. Операция ещё идет.

– Я не хочу… мамочка!

– Кирилл, да усыпи ты ее уже! Работать мешает, – улавливаю чей-то раздраженный голос. Кажется, я уже слышала его. Когда делала рентген. Этот тот самый пожилой врач. Климнюк, кажется.

– Нельзя, у нее сердце слабое. Перебои все время. Я и так уже лошадиную дозу ввел. Ромашкина, так чувствуешь что-то?

– Где?

Кажется, он как-то проверяет мою чувствительность, однако я вообще ничего не ощущаю.

– Понял. Хорошо.

Устало прикрываю глаза, но понимаю, что спать все равно совсем не хочу.

Слышу, как тикает слева мой пульс. Быстрый, как у мышки. На пальце какая-то прищепка установлена.

В руке капает прозрачная капельница. Раз. Два. Три.

Становится не по себе. Операция кажется вечной, хотя мне вроде уже лучше. Наверняка там ничего страшного нет. Ох, сколько же новых движений я теперь пропущу, подумать страшно. А вдруг… вдруг вообще не поступлю в академию в этом году?

Холодок проходит по спине. Ой, нет. Даже думать об этом не смею. Я стану известной балериной. Обязательно стану.

Открываю глаза, смотрю вверх, но теперь не вижу этого доктора в синей шапке и маске. Его нет рядом, нет!

Мгновенно становится страшно. Он ушел, а значит, что-то идет не так. Точно не так!

– Кирилл Александрович, где вы, где вы?! – мой голос эхом разносится на всю операционную. Кажется, я кричу. Громко. С надрывом.

Сердце учащает ритм, и я немного успокаиваюсь только тогда, когда через несколько секунд снова вижу этого врача перед собой.

– Я тут. Чего ты кричишь?

– Побудьте рядом. Пожалуйста! Не уходите.

Не знаю, когда успеваю столько наглости набраться, но почему-то мне спокойнее, когда он со мной. Чисто интуитивно хочется верить, что тот, кто без зазрения совести загонял сегодня мне иглу в позвоночник, сможет контролировать ситуацию сейчас.

– Я и был здесь. Ты просто снова уснула. Операция еще идет.

– А как там, внизу… я прикрыта? Никто меня не видит?

– Видит, конечно.

В душе все леденеет. Я, в общем-то, не планировала показывать себя во всей красе чужим мужикам. Господи.

– Что?! Я что, голая? Нет, все! Дайте мне встать. У меня уже ничего не болит! Все прошло, прошло!

***

Слезы подбираются к глазам. Такого стыда я еще ни разу в жизни не испытывала. Благо все мои выступления на балете проходили в костюмах, ничего лишнего никто никогда не видел. А сейчас на меня смотрят как минимум трое взрослых мужчин. Голую. Совсем голую. Ох, мамочки.

Всхлипываю. Начинаю рыдать в голос.

– Не-ет, не надо!

– Спокойно, Ляля. Посмотри на меня.

Слезы стекают по щекам, но я все же ловлю его серьезный взгляд на себе. Строгий. Мужской.

– Ты прикрыта, и то, чего не надо, хирурги не видят. Закрывай глаза. Ты вообще-то должна спать уже третий час как.

Снова на глаза его смотрю. Красивые. Брови черные, широкие, густые. Интересно, а без маски этот врач тоже симпатичен?

Сейчас вообще непонятно, но, судя по голосу, он мужественный.

– Мне не хочется спать. Пожалуйста, посмотрите на мою рану. Там все очень плохо?

– Все нормально сделаем. Шрам один только останется.

– Нет! Я не хочу шрам. Мне и так с парнями не везет. Совсем не везет. А тут еще шрам на ноге. Ну зачем?

Слышу смешок врачей. Это хирурги. Да они что, реально надо мной сейчас смеются?!

– Что? Я что некрасивая? Хоть со шрамом, хоть без него?

Голова как-то гудит, и меня заносит.

Вроде я в сознании, но все равно несу что попало. То ли от стресса, то ли от каких-то препаратов, которые мне ввели.

Блин. Похоже, что сейчас мой язык без костей выдаст все мои секреты с потрохами. Никогда особо не была откровенной, а тут на тебе, пробрало.

Прямо на операционном столе мне надо узнать, насколько я хороша. Ужас.

Этот мужчина в маске смотрит на меня строго, но мне так проще. Когда он рядом, спокойнее как-то.

– У всех моих подруг уже давно отношения есть, а у меня…. даже поцелуя еще не было. Совсем.

Всхлипываю. Прикусываю кончик языка.

Черт, да что со мной? Ощущение такое, будто мне вкололи сыворотку правды, и теперь меня просто несет, как трамвай с горы.

Слезы собираются в глазах. Сердце учащает ритм. Мне так обидно за себя становится, просто ужас. Начинаю плакать.

– Ромашкина, сейчас не время думать о парнях. Успокойся, слышишь? Посмотри на меня. Спокойно.

Мужчина мою голову обхватывает и заставляет посмотреть на себя. У него большие ладони. Теплые.

– А как же мой балет? Как я буду Джульетту играть с таким шрамом? Видно же будет. Очень.

– Балерина, значит. Ты спать будешь сегодня или нет?

Поднимаю взгляд и снова встречаюсь с этими глазами зелеными, и кажется, у меня срывает стоп-кран. Словно в голову что-то ударяет, и теперь меня уже совсем не по-детски нести начинает.

– Не буду! Ваши глаза. Они красивые. Такие зеленые. Нравятся мне. И голос. И вы… тоже мне нравитесь. Очень.

– Ну начинается! Кирилл, хватит уже издеваться. Давай сделай, чтоб заснула, – какой-то врач недовольно басит рядом.

Я что, мешаю им…

– Я не хочу спать!

– Сколько еще надо времени?

– Минут сорок, и закончу, если балерина наша мешать перестанет. Артем, зашьешь? Мне раньше надо домой сегодня. У жены юбилей.

– Да. Идите уже, Геннадий Петрович. Сами закончим. Тут мелочь осталась.

– Хорошо. Артем, Кирилл, вы тоже допоздна не сидите. Какая у вас, тридцатая операция уже в этом месяце?

– Тридцать пятая.

– Ну вы даете. Молодцы. Кирилл, подколи ей немного еще. Болтает без умолку просто.

Слышу какие-то звуки металла. Вроде как скоро уже все.

– Так, Ляля, засыпаем.

Ощущаю, как этот доктор снова проводит рукой по моим волосам, убирая локон с глаз, за ухо заправляя.

Он так близко, и я невольно улавливаю его запах парфюма. Приятный очень. Завлекающий. Будоражащий всю меня.

– Кирилл Александрович. Я люблю вас…

Язык заплетается, я почти уже ничего не соображаю, но до последнего смотрю ему в красивые зеленые глаза.

– Меня все на этом столе любят. Расслабься. В палате увидимся.

По вене проходит холод, и я устало прикрываю глаза.

Кажется, этот строгий анестезиолог вколол мне что-то только что, отчего вскоре я засыпаю сладким сном младенца.

Глава 3

Загорский сам занимался подготовкой к операции этой молодой пациентки, которую привезли на скорой. Слишком молодой, он бы даже сказал, так как девчонка была хрупкой и какой-то уж больно мелкой.

Кирилл первым делом подумал, что это вообще из детского отделения, но, почитав карту болезни, быстро прикинул даты. Восемнадцать лет. Он и не сомневался, что ей больше. Понятно теперь, чего девчонка такой пугливой была. Зеленая еще.

Странная, конечно. Вместо того чтобы переживать за свою переломанную в двух местах ногу с разорванными связками, эта куколка боялась, что ее кто-то увидит голой.

У Загорского был огромный поток пациентов, и мужчина уже не обращал внимания на эти тонкости и голые тела. Он реаниматолог-анестезиолог, и его задача, чтобы пациент дышал. Все. Остальное его не волновало.

Улыбка невольно тронула губы мужчины, и хорошо, что в тот момент он был в маске.

Как ни крути, но эта девушка привлекла его внимание, хоть у него таких пациенток все время и так вагон и маленькая тележка.

Однако все же именно эта девчонка чем-то зацепила глаз. Нет, она ему абсолютно не понравилась как женщина. Скорее удивила своими странными закидонами, невероятной стеснительностью и тем, что болтала просто без умолку почти всю операцию.

У пациентки были длинные темно-русые волосы, серые глаза с черными ресницами и маленький нос. Пухлые розовые губы часто подрагивали, а еще она их прикусывала. От нервов, наверное, практически все время.

Когда анестезию ей делал, Загорский не мог не отметить выпирающие худые позвонки, длинную шею и хрупкие плечи. Она не была истощена, тело явно тренированное. Спорт, танцы, может быть. Уже на операции врач понял, что девочка балерина.

Пациентка то и дело лепетала про сцену, балет и Джульетту, которую собирается играть, что немного раздражало не только Кирилла, но и всю операционную бригаду. Все же лучше работать под музыку или просто в тишине, а не в сопровождении монолога полусонной пациентки, которая мелет черт-те что.

Ляля. Странное имя. Загорский даже не думал, что еще где-то используется, но ее звали именно так, и это имя ей очень подходило. Кукольное лицо, хрупкое тело, тонкий нежный голос.

Мужчина был первоклассным врачом и работал в этой клинике уже седьмой год подряд. Начиная практически с нуля, он вырос до уважаемой должности и теперь был ведущим анестезиологом-реаниматологом центральной городской клиники, заведующим реанимации.

Проводя до сорока операций в месяц, Кирилл чертовски уставал, но ему нравилась его работа. Пациентов было много и разных, но куколка эта явно выделялась из серой массы.

И пусть за нее в тот момент говорили введенные препараты, напрочь развязав язык, Загорского позабавила эта еще не растраченная юная прямота и непосредственность.

***

Пациентка наконец уснула и перестала лепетать о своем обожаемом балете, отчего мы с Артемом выдохнули.

– Как там пульс?

– Уже лучше, но сердце все равно барахлит. Больше нельзя. И так добавлял дважды, ее вообще не брало. Странная реакция у нее.

– Да не надо больше. Я все уже.

– Закончил?

– Да. Последний узел вяжу. Готово.

Обхожу и смотрю на зашитую рану. Не очень большой шрам, шов аккуратный.