Наизнанку

Я знаю, что сама во всем виновата, но не могла иначе. Меня будто тянуло к его дому, поэтому вместо учебы приехала в знакомую квартиру. Открыла дверь ключами, которые стащила, убегая. Знала, что по утрам он бегает. Понимала, что это единственный шанс заглянуть в его телефон, в котором хранились так нужные мне ответы на вопросы. Не могла забыть тот до отвращения ядреный аромат женских духов. Помню непонимающий взгляд, который потом превратился в прищур, сопровождаемый откровенной ухмылкой. От него невозможно ничего скрыть. Все мои мысли, как на блюдце.

Как только дверь его спальни хлопнула, руки сами потянулись к черному смартфону. Не знала, что искала, но уверенность в собственных действиях глухим стуком отдавалось в висках. Руки тряслись, пока я пыталась разблокировать экран. К удивлению, на телефоне не было ни паролей, ни современных примочек со сканированием отпечатков. Одним движением пальца разблокировала экран, на котором тут же выпал список последних вызовов: Мара, Лазарев, отец, Динаров… Брюнетка 1,4,6.

Брюнетка 1,4,6! Черт! Что это? Порядковый номер? Он их подписывает что ли? Или это номер в отеле? Черт! Что нельзя написать подробнее? Закрыв журнал вызовов, вошла в сообщения:

«Я подумала. Хорошо, понедельник, четверг и суббота. Н.»

Что? Понедельник, четверг и суббота? Что это? Черт! 1,4,6! Первый, четвертый и шестой день недели – понедельник, четверг и суббота. Придурок! График составил. Ладно! Посмотрим мы на регулярность твоей половой жизни!

*****

…Знала, что нарываюсь на неприятности, когда подмешивала в чай снотворное. Но как еще можно было его остановить, ведь сегодня понедельник? И без того нелюбимый всеми день недели для меня теперь стал ненавистным. Подлила в ресторане, где мы заказали завтрак на вынос, затем дома. Глупо! Глупо! Посмотрела на часы.

– Три часа ночи… Хорошо, сегодня не поедет, а потом? Остальные два дня? Я не смогу его поить снотворным каждый раз, когда собирается свалить к своей телке. Потому что он не тупой цепной пес.

У меня не было уверенности, что Олег не поймет все с первого раза. Именно поэтому и стояла на холоде, укрытая толстым слоем мурашек. Потому что страшно возвращаться в дом. Вдруг уже проснулся?

Руки тряслись не от грозных раскатов, а от внезапно накатившей злости. Как заставить посмотреть на себя ни как на дочь Моисея? Как просочиться сквозь ту толщу льда, сковывающую его.

Неосознанно стала бормотать полюбившееся стихотворение:

По капле в тебя, закружившись от страсти,

До стона сжав кожу, до крика блуждать,

Чтоб взглядом безумным в тебе задержавшись,

Все шрамы неистово сразу сорвать.

– Кролик! Ты решила замерзнуть и заболеть мне назло? Чтобы я поил тебя чаем с малиной? Или, чтобы я получил втык от твоего отца? Если так, то это все как-то мелочно.

Резкий звук его голоса заставил вздрогнуть. Уже остывший чай снова выплеснулся на руки.

– Ага! Еще чего, – чувствовала, как загорелись мои щеки, а холод сменился каким-то невыносимым жаром в теле. Делая вид, что все мое внимание приковано к мокрым рукам, пыталась не смотреть ему в глаза. Знала, что увижу то, что мне не понравится. Только по его насмешливому тону было понятно, что он все знает. Знает! Зажмурилась, ожидая продолжения.

– Ладно. Я поехал. У меня еще встреча, – но его голос был ровным, ничего не выражал. Было невозможно определить, насколько он зол. Внезапный звук раздвигающейся створки двери резанул по ушам. Сердце замерло, а потом, перезапустившись, как старый мотор, забилось частыми импульсами.

– Уже три часа ночи, – я поморщилась, услышав собственный голос. Обыденность разговора лопнула, благодаря моему крику. От громкого звука в доме охраны загорелся свет. Олег замер, но всего на мгновение, словно понял что-то. Он громко выдохнул, а потом скрылся в темноте кухни.

– Пока, – по звуку было ясно, что он уже в коридоре, всего в паре метров от входной двери.

– Почему ты так со мной разговариваешь? – взвыла я и бросилась за ним. Запутавшись в занавеску, рванула вперед, услышав треск ткани. Но это было неважно. Я бежала, чтобы догнать, не успев даже включить свет.

– А как с тобой нужно разговаривать? – Олег уже взялся за ручку, но все же остановился.

Он уронил голову на деревянную поверхность двери, затем чуть надавил на металлическую ручку и тут же отпустил, передумав. Словно давал шанс сказать. Он прислонился к косяку, достав сигарету. Рубашка была расстегнута на три пуговицы, пиджак распахнут. Он крутил головой, в поисках пепельницы. Казалось, что он тоже ищет повод, чтобы не смотреть на меня. Но так лучше. Проще. И хорошо, что темно. Спокойнее.

– Ты понимаешь, о чем я! Откуда этот тон? Ты говоришь со мной, как с чем-то неодушевленным. С чем-то неважным и настолько мелким, что жаль своего времени, чтобы подбирать слова.

– Ты постоянно лезешь в бутылку, – он усмехнулся.

– Ответь!

– Зачем тебе все это? К чему эти разговоры?

– Ответь! – взмолилась я, не скрывая отчетливого надрыва в голосе. Понимала, что глупо ожидать развернутого ответа, объясняющего его поведение, но все равно ждала. Всматривалась в темноту, пытаясь поймать взгляд. Знала, что он не будет церемониться, оберегая мои чувства, но все равно спросила. Все равно ждала ответ, ощущая, как замирает сердце.

Прежде чем заговорить, долго молчал, чиркая золотой зажигалкой. Ленивое пламя вспыхивало, вытягивая нас из темноты, а потом гасло, принося ощущение облегчения. Но даже доли секунды хватало, чтобы рассмотреть его напряженное выражение лица: туго сведенные брови образовывали глубокую складку на лбу, плотно сомкнутая челюсть делала скулы еще резче, пухлые губы превратились в тонкую напряженную линию. Он сосредоточенно о чем-то думал.

– Потому что ты лживая, – Олег крутил сигарету между пальцев, разминая фильтр. Его слова, как пощечина больно ударили. Я инстинктивно сделала шаг назад, упираясь в стену. – В тебе врет все! Кричишь, закатываешь истерики! Это все ху… хрень полная! Ты говоришь и ждешь моей реакции.

– А взгляд? Иногда ловлю твой взгляд, в котором так много презрения! – не хотела думать над его словами. Не хочу думать. Он говорит не мне. Это все не про меня! Пусть говорит, я подумаю об этом потом. Просто пусть говорит.

– Тогда зачем ты постоянно возвращаешься? Откуда это упорство? – он выдохнул клуб дыма и сбросил пепел сигареты в мешок со строительным мусором. Объемное облако кружилось в воздухе, подсвечиваемое редкими вспышками огня зажигалки.

– Потому что отталкиваешь, – я не успела замолчать. Слова сами выпорхнули. Было слишком поздно, потому что Олег ухмыльнулся, делая очередную глубокую затяжку.

– Бинго, – он так громко рассмеялся и, наконец-то, поднял на меня глаза. Его хохот еще пару мгновений блуждал по пустому дому, отражаясь от полуголых стен. – Я не могу смотреть на тебя, говорить, слушать, потому что вижу, как ты из кожи вон лезешь, чтобы привлечь к себе внимание. Знаешь, что я чувствую? Брезгливость! Я вижу тебя насквозь. Ты не такая. За мнимой воинственностью в глазах таится нежность. За напускной истерикой – мольба. Все твои движения, взгляды, разговоры – это фальшь. Терпеть не могу лжецов! Они мне противны! Почему, чтобы увидеть тебя настоящую, мне нужно вытаскивать тебя из очередного дерьма? Похищение, перестрелка, клуб… Почему ты не врешь, только когда тебе страшно? – Олег сделал шаг в мою сторону, но потом снова отступил. – Обычно страх пробуждает в людях самые отвратительные стороны: кто-то падает на колени, моля о пощаде, некоторые готовы продать семью, детей, взамен на пару лишних лет жизни. А ты просто начинаешь жить. Когда ты боишься, твои щеки становятся румяными, а глаза блестят. Куда девается та бравада, которую ты щедро источаешь в обычной жизни? А, Кролик? Ты запуталась. Слишком долго притворялась. Улыбалась, делая вид, что все хорошо. Да, деточка? Трудно теперь показать себя настоящую? Больно? Кролик, проснись! Живи! Знаешь, почему? Потому что просто можешь. А вся твоя тяга ко мне – стресс, который пришлось пережить. Ты просто видишь во мне того, кто способен защитить. Поверь, я не единственный!

– Что ты говоришь! – силы покинули меня. Я прислонилась к стене, скатываясь вниз. Все его слова, как заезженная пластинка, крутились в голове.

– А чего ты от меня ждешь? – он перешел на шепот, только от этого становилось еще хуже. Это было громче крика. – Чего ты хочешь, девочка?

Ноздри защекотало от запаха его сигарет. В сумраке коридора блеснула его белая рубашка. Он присел на корточки рядом. Сложенные в замок руки легли на колени. Темный костюм сливался с темнотой, не давая разглядеть очертания фигуры. Все, что я видела – тлеющая сигарета, зажатая между пальцами.

– Говори, Яна. Скажи это, и всё. Ты должна сказать, а я должен услышать!

Я подняла голову. Он был так близко. На щеках ощущался жар его дыхания. Полумрак коридора не мог спрятать зелень его глаз. Сейчас они сверкали, как новогодняя елка. Жаль, что не могу увидеть его мимику. Хочется уловить каждое движение бровью, малейшее движение губ, прищур глаз. Он не отводил взгляда, прожигая во мне дыру. Горло пересохло, не позволяя произнести ни звука. Да, я и не пыталась, потому что сказать было нечего.

– Со мной нельзя играть исподтишка! Только лицом к лицу. Люблю прямых и честных. Терпеть не могу игры, потому что наша жизнь состоит из сплошных салочек и пряток! Я устал от них. Если ты приходишь ко мне в квартиру, если ты хочешь дружить или просто присутствовать в моей жизни, то тебе придется сдернуть ту маску фальшивой стервы. А если ты вжилась в роль, то лучше не приходи, потому что взамен будешь слышать только пренебрежительный тон.

Словно зомбированная, я смотрела на него. Видела только блеск глаз и тлеющий уголек сигареты. То, что он говорил, эхом отдавалось в голове. Сердце уходило в пятки от одной только мысли, что все это время он читал меня, как словарь. Молча наблюдал за моими попытками обратить его внимание на себя.

– Говори, Кролик. Просто скажи!

Но я не могла говорить, казалось, как только скажу хоть одно слово, он уйдет. Но все оказалось не так. Не дождавшись от меня ответа, Олег встал и быстро направился к дверям.

Послышалось размеренное урчание двигателя его авто и скрип ворот. Ком в горле превратился в огромную тяжелую глыбу, мешающую дышать нормально. Воздух просто застрял во мне, парализуя все тело. Ни руки, ни ноги не слушались. Темнота дома, которая мешала еще пару минут назад, стала такой необходимой, важной. Холод от мрамора на полу просачивался в каждую клетку тела. Взгляд упал на незашторенное окно. Ни намека на свет. Осень забрала надежду на ранний рассвет. Ненавижу темноту, потому что в такие моменты остаешься одна. От мыслей, которые не мучают в течение дня, уже не скрыться. Они как паутина окутывают тебя, лишая возможности бежать. Обездвиженная лежишь на горячих простынях, пытаясь найти хоть какое-то облегчение. И сейчас снова одна. Грудь сдавило, а из глаз хлынули слезы. Послышалось цоканье по каменному полу, и прохладная мордочка легла на мое плечо. Я сильно обняла худую шею пса, вдыхая аромат своего шампуня, которым теперь пахла собачья шерсть.

– Рядом, Скала… Рядом…

Глава 19

Олег

«Оповещение: Жива и вполне здорова».

– Заноза, бл**ь! – отбросил телефон, чтобы его не раздавить. Потому что желание сломать, ударить… УБИТЬ частым пульсом вибрировало в голове. Накинув халат, вышел на балкон. Казалось, что небо даже прогнулось под тяжестью серых туч. Они плотным покрывалом укрыли город, лишая даже надежды на солнечный день. Ноябрь кричал о приближающейся зиме, сигнализируя сильными порывами ветра, в которых кружилась оставшаяся листва. Он готовил прохожих к скрипучим морозам уже сейчас, румяня еще бронзового цвета щеки. В воздухе пролетали мелкие мухи снега, которые можно было разглядеть только здесь, с высоты двадцать пятого этажа, потому что, подлетая к земле, бесформенные снежинки превращались в переохлажденные капли дождя. От одного только сообщения кровь побежала по венам со скоростью света. Воспоминания вчерашнего дня накатили с новой силой. Не помогла даже пробежка. Весь вчерашний день наблюдал за ней. Ждал, что она остановится, опомнится. Но нет! Она надела маску «роковухи» и играла свою игру до самого антракта.

При каждой разблокировке, телефон делает фото, поэтому я всегда знаю, кто брал его. Никогда не ставлю пароль, потому что не храню важную информацию в бездушном гаджете, но, видимо, у Яны было другое мнение. Каково же было мое удивление, когда в галерее обнаружил одиннадцать фотографий. Не две, не пять! А одиннадцать! Это уже не праздное любопытство, а несанкционированное вторжение в личную жизнь. Ладно, сам виноват, что оставил телефон, можно сказать, спровоцировал ее. Но когда в ресторане увидел, как она что-то бросила в кофе, меня просто затрясло от гнева. До сих пор не понимаю, почему не всыпал ей по заднице прямо там, в ресторане. Нужно было перегнуть ее тонкое тельце через стеклянную перегородку и, содрав эти ужасные кожаные штаны, отшлепать у всех на виду. Чтобы запомнила. Чтобы не повторяла моих ошибок.

Думал, что, не реагируя на нее, лишу даже малейшего повода трактовать мои действия как-то иначе. Видел, как она на меня смотрит. Чувствовал, как реагирует девичье тело на меня: румянец, мелкая дрожь рук, медленные взмахи ресниц. Но разве это повод врать? Разве этим можно объяснить бездумные, абсолютно нелепые поступки? Сегодня она решила меня усыпить, а завтра? Какая-то безответственность! Наплевала на свою жизнь, а теперь и до моей добралась. Зараза!

Никогда не боялся смерти. Бывали времена, когда просто подставлялся, ждал момента, чтобы на своей шкуре ощутить то, через что проходят мои «клиенты». Не ценил, да и сейчас особо не держусь за жизнь, потому что реалист, потому что выучил единственное правило – смерть не единственная, кто может забрать твою жизнь. Поэтому не стоит привыкать дышать. Нужно жить в каждую минуту. Наслаждаться морозом, ветром, жарой, улыбками родственников и друзей, потому что это может кончиться в любую минуту. Но смерть категорически не желает видеть меня, словно дает немое согласие на дальнейшее накопление грехов. Но я и предположить не мог, что нужно бояться ту, которую вытащил из многих передряг. С которой судьба свела меня еще до того, как я вернулся в родной город.

Не ожидал. Чувства глубокого разочарования и какой-то необъяснимой злости просто одолевали меня. Я ждал, что она опомнится, но нет. Янка смотрела, как пью кофе с неизвестным мне препаратом. Она не задумывалась о том, что снотворное – один из самых аллергенных продуктов. Одна ошибка в дозировке и все. Смерть! Но все равно продолжала молчать, расплывшись в самой лучезарной улыбке. Черт! Как я в ней ошибся! Меня бесил не столько ее поступок, сколько бездушие, с которым она наблюдала. Ее такие нежно-голубые глаза теперь казались каменными. А приклеенная улыбка бесила до дикой трясучки. Фальшь билась в истерике, выходя наружу в ее шумных выдохах. Фальшива, как холостой патрон. Страшно смотреть, а внутри.... Каждый человек имеет право на правду. Никогда не вру и не терплю лжи и подлости по отношению к себе. Привык говорить прямо, неся полную ответственность за слова и поступки. Возможно, я многого требую от нее. Но и я не клялся ей в верности, чтобы ощущать на своей шкуре все оттенки женской ревности.

Ревность! Черт! Это второе искреннее чувство, которое она умеет показывать. Все остальные эмоции словно вымученные и выдавленные. Напускное веселье, язвительный тон – провокация, направленная на попытку вывести меня из себя. Она не думает. Совершенно. Если она сможет вывести меня на те эмоции, которых ждет, что будет делать с ними дальше? Я вчера только поговорил с ней, не поднимая при этом голоса, а она зажалась, сверкая хрустальными слезами в глазах. Я не сказал и десятой части того, что крутилось на языке. Да, что сказать! Мне хотелось разнести весь дом на **й. Не оставить ни единого кирпичика! Но я сдержался, решив не выражать свое разочарование, потому что она все равно ничего не поймет. Ее тонкие руки дрожали, она никак не могла найти им места, то закидывая за спину, то смыкая в замок на груди. Белая кожа была покрыта мурашками, которые проявлялись, как только я касался ее взглядом.

Эта девчонка заставляет меня чувствовать, отключая способность думать в любых ситуациях. Именно поэтому я стоял и ждал. Мне было необходимо знать, чего она хочет. Хотел услышать раскаяние, крик, слезы, очередную истерику. Был готов ко всему, только бы услышать конкретные слова, чтобы развеять ту недосказанность, которая грозой трещала в воздухе. Нет ничего хуже, чем двусмысленность ее взгляда… Ее глаза, эти огромные голубые алмазы! Я думал, что нет ничего чище и искреннее. Думал, что они настоящие…

Она смотрит, а мне душно. Она говорит, а на мне брюки готовы разорваться в клочья. Ее мелкая мимика, мягкое движение руки, когда она откидывает распущенные волосы, маленькая грудь с дерзко торчащими сосками – все это выводит меня из себя. Я не ребенок, чтобы закрывать глаза и прятаться. Понимаю, что происходит со мной, но не понимаю, что происходит в ее голове. Именно поэтому мне нужны ее слова. Конкретные слова, чтобы среагировать. А ее молчание обезоруживает, не давая возможности для маневров.

Из непрекращающейся карусели мыслей меня выдернул звонок домофона.

– Привет, – Мара медленно вошел в квартиру, снял очки и улыбнулся.

– Что ты весел, друг мой? Ты помнишь наш уговор? Что с тобой будет за один прогул? – я включил кофемашину и пошел в спальню, чтобы переодеться.

– Ладно, мавр! Успокойся, я, между прочим, был занят нужным делом.

– Ну? Давай, не тяни кота… Оправдывайся. Давай-давай! Обожаю слушать оправдания, мольбу…

– А я к тебе с завтраком, – Мара брякнул о стол бумажным пакетом с ресторанной эмблемой. – Помню, что у тебя даже мыши не выживают. Кофе-то есть?

– Да.

Мара выставил упакованные тарелки на стол и медленно сел на кожаный диван, закидывая ногу на ногу. Сука! Мажор долбаный. Темно- синяя рубашка, расстегнутый ворот, бежевые брюки. А главное, взгляд: такой дымчатый с поволокой. Густые ресницы дрожали, выдавая сдерживаемый смех парня.

– Ну? – меня бесила его самодовольная улыбка. Б**ть! Он всегда так делал, когда знал то, чего не знали мы с Боярой. Однажды Маринка Соловьева попросила передать Бояре, что он ей нравится. Она явно намекала на школьную дискотеку, которую неожиданно затеял директор. Но Мара так долго тянул с этой секретной информацией, что, когда устал ходить с мордой зазнавшегося гуся, рассказал. Но было поздно. Соловьева, по которой тайно сох Бояра, пошла на дискотеку с другим парнем.

– А ты мне что? – Мара прищурился, приложившись губами к чашке кофе.

– А я синяков тебе не оставлю, а, может, даже, по старой дружбе, не сломаю пару ребер!

– Скала он и в Африке Скала.... Подонок ты! Всю жизнь кулаками размахивал!

– Илюша, дорогой мой друг… Благодаря моим кулакам ты не сторчался в восемнадцать, – я закурил.

– Ладно, но зато благодаря мне ты закончил универ. А то тебя каждую неделю отчисляли из-за потасовок.

– Еще раз говорю, что благодаря моим дракам в универе ты не сдох от передоза еще на первом курсе. Завязывай, говори!

– Ладно, – Мара достал из кармана электронную сигарету и крепко затянулся. – Мне тут птичка шепнула, что товар ввезли со стороны казахстанской границы. В город товар попал в районе 16-17 сентября! Тихо и без шума.

– Хм… Шестнадцатого, говоришь? – пазл в голове сложился окончательно…

*****

– Ну, что ты его по яйцам гладишь? Если схватился, то бросай! – я уже час наблюдал, как молодняк оттачивает приемы борьбы. Стоял, повиснув на канатах ринга. Нервы ни к черту, бывало, доводилось работать с отморозками и похуже, но никогда не хотелось убить их всех. – Привыкли прятаться за стволами. Руками надо работать и мозгами, тогда до оружия не дойдет! Марат! Захват должен производиться твердыми руками. Ощути каждую мышцу, но не зажимайся. Знаешь сколько суставов в руке? Они для того, чтобы менять положение, делая захват удобнее для тебя и безвыходнее для противника. Не отводи глаз. Ты должен следить за лицом! Смотри, как ему не хватает воздуха. Это гарантия того, что ты все делаешь правильно.

– Ну, что ты к ним прицепился? – голос Куранова заставил обернуться.

– Я что-то не…

– Яна Викторовна в бассейне. –Андрей поднял правую руку, делая шаг назад, словно уворачиваясь от нападения. – С собой не пригласила.

– Хм… Расстроился? – опять это имя. Сегодня все будут говорить о ней?

– Нет, у меня дома жена и трое детей. Мне и так хорошо… С парой яиц, – Куранов хмыкнул.

– Сколько? – я снова обернулся, обводя молодого парня взглядом. Высокий, крепкого телосложения. Глубоко посаженные карие глаза сверкали будто издалека. Он не производил впечатления многодетного отца, а когда я смотрел его дело, там было, кажется, всего двое детей.

– Ага… Жена два дня назад подарила третью девку, – Куранов закурил и, убедившись, что бить его не собираются, сел на край ринга.

– Да ты «ювелир», я посмотрю? Поздравляю!

– Ага! Мне, конечно, мама говорила, что я вырасту бабником, но не думаю, что она именно это имела в виду.

– Тогда прости, что бросил тебя на передовую. Нервы выматывает? Или у тебя иммунитет на женские истерики?

– Нет, все нормально. Истерик нет, луну с неба не просит, – он рассмеялся.

Я нахмурился и развернулся к нему всем телом, внимательно рассматривая парня. Он не трясся от страха, не дрожал от неуверенности, не заискивал, даже ненависти не было. Ничего! Просто сидел и курил, осматривая уличную территорию. Слегка прищуривался, рассматривая мишени, по которым палили парни.

– Да, расслабились без Козыря. – он встал и пошел в сторону тира.

– Пока свободны! – я махнул парням и последовал за Курановым. – Что ты имеешь в виду?

– Просто Козырев был хорошим мужиком. Сам подбирал каждого парня. Учил, помогал! Не терпел быдлячества, хамства и пьянок. А теперь? Посмотри на них, – мы подошли к Динарову и Бубе. – Привет!

– Привет! Что, говорят, тебе доверили сокровище? – рассмеялся Буба, похлопывая по плечу Андрея.

– Так, ладно. Завтра тренировка отменяется, мне из города нужно смотаться, – я развернулся и достал телефон. – А как умер Козырь?

Куранов поджал от гнева губы, а остальные стали нервно переглядываться. Они были в шоке от такого поворота, а я так долго ждал пока они расслабятся.

– Умер? Ему проделали дырочку в черепе, когда он шел в садик, чтобы забрать дочь, – Куранов пнул кованую скамейку и сел на нее, подняв воротник черного короткого пальто. – И все сразу бросились пить и бухать. Никто не ищет того урода.

– А ты ищешь? – я повернулся к Куранову. Парень встал, втянул шею, убрал руки в карманы пальто.

– А я найду, – он кивнул и направился к главному входу в спортклуб.

Город уже погрузился в темноту. Расслабился. Границы стеклянных высоток перестали казаться резкими. Не стал зажигать свет, так и сидел на диване в полной темноте. Казалось, что, если зажечь хрустальную люстру, все мои проблемы и мысли вспыхнут, как светлячки ночью. Нет, я не хотел их прятать или забывать, просто нужен порядок.

Я знал, что Козырева убили. Но все как-то странно. Все в кучу, как салат оливье. Козырева убили за два месяца до похищения, за два дня до моего приезда. Выстрелили в голову в подъезде детского сада. Я слышал о нем, как о жестком, но справедливом, да и Бояра отзывался неплохо. А ему я верю. Яркая, неподдельная реакция Куранова немного смутила меня. Вернее, тот контраст между реакцией Андрея и остальных. Они были смущены, только непонятно чем?

Меня больше всего смущает совпадение дат. Что нужно сделать, чтобы обезопасить коридор, по которому везется партия товара? Сначала нужно умаслить «старшаков», затем занять Моисея так, чтобы он ничего не заметил, ну, а потом договориться с «органами». Если все так, то я обложен со всех сторон: коллеги Бояры берут на лапу не только от «папы», «Старшие» города сего не соизволили все рассказать Моисею, скидывая того со всех счетов, ну, и последнее – похищение Янки....

– Бояра, привет! Как дела?

– Привет, Олег. Только приехал от Мартынова. Ты видел, какую он там стройку закатил? Жесть! Говорит, что до первого снега зальет основание под гоночные треки. – голос Пахи был спокойным, даже немного усталым.

– Привет. Нет, не ездил, но мы утром завтракали, поэтому он мне что-то там говорил.

– Ладно, говори, что хотел?

– Поделись, с 14 по 18 сентября в городе проходило что-нибудь?

– Ну, да. У нас был День Города.

– Бояра, не тупи, – сел на диван и закурил.

– Ладно, завтра позвоню.

Самые серьезные вещи тонут в мелочах. Мы их не видим среди тонны мелких вопросов. Сейчас у меня полное ощущение, что все началось с июня месяца, с убийства Козырева. А особенно меня интересует другое совпадение.