Наизнанку

– Мне необязательно отвечать на твои вопросы. Ты и сам все знаешь. А теперь поехали завтракать? Конечно, если твои вопросы закончились.

– Ты всегда был такой, – Паха выскочил из машины и в один прыжок оказался около меня. Его огромные руки сгребли ворот футболки так, что я чувствовал, как ткань сжимается у горла. – Мы вместе били стекла, жгли мусорки, заливали клей в замочные скважины. Но если нас ловили, ты вставал и брал все на себя, даже не давая возможности вставить слово! Но теперь я не доставлю тебе этого удовольствия. Поэтому умолкни!

***

– Ба! Какие люди! – не успел я затормозить у высокого забора из серого камня, как увидел сгорбленную фигуру, сидевшую на ступеньках. Как только машина остановилась, он встал, сбрасывая капюшон серой толстовки.

– Мара… Мара… Марадона! Все тот же пижон, – я выскочил из машины и медленно направился прямо к нему. Мара снял зеркальные очки, обнажая серое лицо. Под глазами залегли глубокие синяки. Худое овальное лицо осунулось. Впалые скулы. Многодневная небритость, граничащая с легкой формой бороды.

– Ну-с… – Мара расправил плечи и направился навстречу. Но потом остановился, окидывая меня холодным взглядом. – Какими судьбами, мажор?

– Да вот… Бояра сказал, что ты скоро «в ящик сыграешь», поэтому приехал, боясь пропустить пышные похороны, – я повторил его холодный тон, не переставая рассматривать друга, которого не видел двенадцать лет. Помню, как он притащил на вокзал толпу телок, бочку пива и угощал всех. А когда нас с Боярой погрузили в состав, долго бежал за вагоном. Помню его широкую улыбку, серые глаза, в которых блестели слезы. За ним бежала толпа телок, сопровождаемая громкими свистами всего вагона будущих служак. Бояра остался в области, а меня угнали на Крайний Север. Так мы и не виделись больше, только пару раз созванивались.

– О! Тогда, может, отвезете меня в одно место? Там есть то, что может помочь вам погулять на моих похоронах, – прошипел он, подойдя настолько близко, что почти касался носа. Но я не шевелился, просто ждал.

– Лучше я сам тебя грохну. Тихо и аккуратно. Обещаю, что больно не будет.

– Скала, а я вот тебя только и жду. Думаю, кто, как не лучший друг, избавит меня от этих нечеловеческих мучений.

– Могу прямо сейчас. – я откинул куртку и вытащил ствол. – Хочешь? На х*й тебе жить? Зачем? Смотри! Ты только скажи.

– Э! Парни! Завязывайте, – Бояра попытался отобрать пистолет, но щелчок предохранителя заставил его отойти. Он знал, что нельзя вмешиваться, когда ствол готов выстрелить. И со мной не нужно связываться. Мои руки уже лет пять чешутся надрать Илье задницу.

– Зачем тебе жить? Чтобы колоться? Нюхать? Е*ать обшаенных телок? А потом молить у Бога пощады, сидя в коридоре дорогой больнички, в ожидании анализов на СПИД? Ну, как? В этот раз пронесло?

– Заткнись! – Илья дрогнул, а в глазах появились слезы. Голос больше не был холодным. Достучался? Что, и пары выстрелов не пришлось делать?

– Нет, это ты замолчи! Собирайся.

– Куда?

– Лечиться будем! Хватит. Думаешь, что отсидишься тут? Хрен тебе! Будешь у нас на глазах. И не дай Бог, я узнаю…

– Понял я! Понял, – Илья улыбнулся и обнял меня, сжимая мои плечи с какой-то нечеловеческой силой. Или яростью. – Но и ты запомни. Если ты пропадешь, то мы с Боярой найдем тебя и повесим за яйца. А если ты все же планируешь сье*аться, то лучше сразу скажи. Не нужно играть в дружбу!

– Пошли, придурок.

Мартынов собрал небольшую спортивную сумку и с радостью запрыгнул в машину, не забыв обложить трехэтажным матом персонал, пытающийся остановить душевнобольного наркомана.

– Псих! А, правда, что в таких лечебницах все ходят в одинаковых пижамах? – мы привезли Илюху домой. В квартире пахло сыростью и пылью, словно жизнь в помещении остановилась.

– Еще бы! Думаете, почему я так долго собирался? – Мара порылся в сумке и вытащил пачку серых в черную полоску пижам.

– Точно, псих! – Бояра сбросил кеды и пошел по квартире, открывая белые глянцевые двери.

– А ты мент. Нет тут преступников. Даже тут в ищейку играешь. Я уже и сам не помню, когда был тут в последний раз. – Илья запнул сумку в гардеробную и направился в кухню. – А знаешь, Олег, по чьей наводке меня упекли в больничку?

– Да! И сделаю еще раз, если только узнаю, что ты подойдешь к Макову. Запомнил? Делаешь шаг к Макову-младшему, и я упекаю тебя в психушку. Усек? – Бояра открыл холодильник и тут же закрыл, издав грустный вздох. – Что, пожрать нечего?

– Тебя проще убить, чем прокормить, – я сел на кожаный диван и пододвинул пепельницу, наблюдая, как Бояра осматривает морозильник.

– Тебе помочь или не мешать? – Илья отвесил тому пинок и, на всякий случай, отпрыгнул в сторону.

– Я не услышал ответа. – Бояра с неописуемым восторгом выудил из недр морозилки пачку пельменей.

– Понял я. Понял! Был один зануда, а теперь вас в два раза больше! – Илья достал бутылку водки и открыл банку корнишонов.

– Водка, водка, огуречик – вот и спился человечек, – я наблюдал за парнями, снующими по огромной кухне. Бояра налил воды в кастрюлю и взглядом старался ускорить процесс закипания. А Илья доставал рюмки, попутно пихая друга в бок. Но голодный Паха становился безразличным к внешним раздражителям. – А расскажите мне про Макова?

– Олег! Не смеши меня, – Бояра зло зыркнул на меня, обернувшись всего на пару секунд. – Лучше ты нам расскажи. Я вот думаю, может вас с Марой вдвоем упечь в психушку? Как тебе в голову могло прийти пойти туда в одиночку?

– Я не один.

– Пи**ец! Лазарев, конечно, прикроет твою грудь. – Бояра вернулся к закипающей кастрюле.

– Я не просил консультации, доктор.

– А какой Маков тебя интересует? Я знаю только младшего. Толкает дурь. Качество отменное. Думаю, что ему гонят ее из Афгана. Но, сука, не колется, не говорит, где берет. – Илья сел на стул и закурил. – Ну, бухнем?

– Наливай, – я скинул куртку. – А старший не торгует?

– Нет, он мелкий бандюга. Живет тем, что курирует рынки, точки. Я сам удивляюсь, как он доверил своему сынишке такое дело. Потому что Маков-младший прожженый нарколыга. Но ему везет. За ним гоняются очень долго. – Бояра закинул пельмени и присоединился к нам. – Иногда мне кажется, что это не просто везение. Ему помогают. Но вопрос – кто? Но это не мой отдел, а головной боли в виде косяков мне предостаточно!

– А узнай, друг мой? Узнай?

– Олег! Ты же знаешь, что никто не любит, когда вмешиваются в работу чужие.

– Паша, а ты попробуй. У тебя по-любому есть хорошенькая дамочка в отделе наркотиков. А лучше – парочка. Знаешь поговорку? Там, где баба – там рынок, а где две – базар. А где базар, там сплетни.

– Скала, ты действительно думаешь, что в бабских сплетнях найдется что-нибудь интересное?

– Ты недооцениваешь женщин, – в этот момент завибрировал мой телефон. – Кстати, о них. Да, Моисей.

– Через час у меня, – взвыл «папа» и отключился.

– Вот и посидели. Вот и поговорили, – я вздохнул, понимая, что сегодня определенно не мой день.

– Что, правда, к Моисею подался? – Илья опрокинул рюмку и закинул в рот огурец.

– Слухи, Мара… Это слухи! До завтра.

Глава 16

Олег

Небо затянуло пышными тучами, по-осеннему бледная голубизна неба исчезла за мрачным покрывалом. Большие капли лениво падали с неба, разбиваясь о лобовое стекло. Выключил магнитолу, чтобы ничто не мешало. Монотонный звук дождя успокаивал, выстраивая мысли в очередь.

Мартынов никак не выходил из головы, прочно заняв первое место по важности. Илья изменился. Должен признаться, я не был готов к переменам такого масштаба. Мара всегда был любимчиком всех девчонок. Мимо него было просто невозможно пройти. Правильные черты лица, постоянная щетина, глубокий и слегка дерзкий взгляд исподлобья. Все это прилагалось к двухметровому росту и широким плечам, а самым убедительным аргументом была черная БМВ. Его мускулистое тело было покрыто самыми невообразимыми татуировками, а лицо было истыкано всеми вариантами пирсинга. Но, несмотря на подобную эпатажность, этот пижон смотрелся органично даже в абсолютно классическом смокинге. Как только в поле его зрения попадалась подходящая особа, он приоткрывал рот, цепляя зубами штангу в языке. От одного этого движения, девки плавились. Жены уходили от мужей, отменялись свадьбы, а скромницы начинали фантазировать о самом извращенном сексе.

Его жизнь была больше похожа на эталон. Папа всю жизнь в политике, мама историк-искусствовед. Рожденный в полной любящей семье, хорошо учился, окончил вышку. И все легко, не напрягаясь, я бы даже сказал играючи. А теперь? Меня весьма шокировал его внешний вид. Он был настолько худой, что даже через плотную ткань толстовки можно было разглядеть истощавший скелет, сдобренный сухими мышцами. Когда-то широкие плечи осунулись, щеки впали, а руки постоянно тряслись мелкой дрожью. При всеобщих изменениях остался только его фирменный взгляд. Глубокий, оценивающий и довольно жесткий, огня в нем не стало. Ни единой искры. И эти шутки. Будто старается показать, что все хорошо. Врет. Все в нем врет. Он, как выжженное поле. Почва еще плодородна, только семена выгорели.

Но Мара был не единственной проблемой, которая обрисовалась сегодня. Бояра. Я, конечно, знал, что он копает на Корнея. Он не мог не копать, потому что знает о нем все. Знает, какой он урод, понимает, что таким не место на земле. Поэтому и взялся за раскопки. Черт! Его дикое стремление к справедливости доставляло нам очень много проблем в молодости. Постоянные драки, вечно пополняющиеся ряды врагов. И сейчас. Но одно дело, когда копают извне, а другое дело, когда роет мент. А Бояра самый настоящий мент, и он не отступит. Не сдастся. И врать ему бесполезно, потому что он знает: я тоже не отступаю. Не умею. Не привык. Я очень долго шел к этому, теперь не могу упустить шанс. А Паха под ударом, потому что в ментовке могут оказаться такие же «Пахи», работающие на Корнея. Черт! Бояра… Бояра…

Но и это не было последней проблемой. Янка. Не знаю, что в ней особенного. Она такая же женщина, как и десятки предыдущих. Но ни одну из них мне не хотелось защитить. Ни за одной я не катался по городу, прочесывая клубы и бары. И уж тем более, ни за одну мне не хотелось грохнуть пьяного утырка, поверившего в безнаказанность. Но ничего, теперь его будут тормозить на каждом посту ДПС. Черт! Да, что в ней не так? Это раздражает, потому что, если она рядом, мне хочется смотреть на нее, постоянно держать ее в поле зрения. Ее настроение меняется, она может быть домашней мышкой, пекущей пироги, а может быть бестией, нагло истребляющей мой гардероб. Что касается Янки, будь моя воля, посадил бы ее под замок, и всё. Пусть развлекается на ограниченной, но зато очень защищенной территории. Потому что с той интенсивностью, с которой она притягивает к себе приключения, ей просто противопоказано выходить из дома. Характер у нее, конечно, моисеевский. Однозначно. Она как вирус. И мне требуется прививка. Нужен антидот. Потому что я определенно болен. А болеть мне нельзя, потому что на кону стоит моя жизнь. Нет вариантов: либо я, либо меня.

Откатные ворота скрипнули, и стал виден дом. Я открыл окно, чтобы поздороваться с охранниками, которые почему-то стояли у самого забора скучковавшись, как напуганные пингвины.

– Здоро́во, мужики.

– Привет, Скала, – Веселков поправил серый пиджак и направился ко мне. Гриша был рыжеволосым парнем с огромным количеством веснушек. На солнце его волосы горели, как костер ночью. Но, несмотря на внешнюю миловидность, с первого взгляда становилось понятно, что он чрезвычайно серьезный. Не знаю, что привело его к Моисею, но характеристика у парня была отменная. Отслужил, потом еще четыре года по контракту, отличная стрельба. Отменная реакция. Владеет широким спектром единоборств и, как ни странно, закончил университет, что большая редкость среди «моисеевских» псов.

– Привет, Весел. Что тут у вас за слет? Папа выгнал?

– Ха! Нет, отрабатываем маневры на случай атомной войны, потому что чую я, она не за горами. – Гриша прислонил ладонь к глазам и посмотрел в сторону дома. – Проезжай, Моисей очень ждет тебя.

– Ты завтра придешь?

– Как я могу не прийти? Я так понимаю, что это не просто встреча в спортивном комплексе? Проверять нас будете?

– С чего взял? – я закурил и открыл окно шире.

– Новая метла по-новому метет. – Гриша пожал плечами. – Ну, не на лекцию же о современных тенденциях моды вы нас пригласили?

– Не, Веселков. Я не новая метла. – вдруг до меня донесся какой-то шум. Я повернул голову в сторону дома, виднеющегося среди облысевшей рощи деревьев. – Да и с модой у вас все в порядке. Костюмы, что надо.

– Жаль. Я бы хотел поработать с тобой. Уж очень характеристика у тебя примечательная. А костюмы – это заслуга Яны Викторовны. Она помогла нам.

– Веселков! Много слов. Очень много слов! – я закрыл окно и въехал на территорию. Надавив педаль газа чуть сильнее, покатился по брусчатой подъездной дорожке. По мере приближения шум становился отчетливее и яснее. Громкая музыка сопровождалась глухим грохотом.

Как только показался большой особняк из серого камня, все стало ясно. Моисей сидел на последней ступеньке парадного входа в дом. Рядом стояла бутылка коньяка и поднос с закуской. Видимо, давно сидит, потому что бутылка почти пуста. Поза Моисея была расслабленная, даже слишком. Седая голова безвольно болталась, а руки были скрещены на коленях. Голубой пиджак был расстегнут, а галстук намотан на кулак. Вдруг с балкона второго этажа вылетела ваза, если бы я вовремя не остановился, то поймал бы творение древнекитайских мастеров капотом своей машины.

– Вот это жаркий прием! – присвистнул я.

– Привет! – прохрипел Моисей.

– Я больше не буду декоративной собачонкой. Устала. Хватит. Ты радуешься, когда я дома, когда весела, когда в безопасности, как бриллиант в сейфе. Но, папа! Мне нужна собственная машина. Мне нужна собственная жизнь. Мне не пятнадцать, да и давно уже не двадцать. Я и так прожила долго с тем, кто считал меня декоративным приложением к твоему статусу и деньгам. Я знаю, что ты сейчас думаешь, что не навязывал мне. Да! Только почему мне так везет, что из всех неудачников я выбрала самого алчного и жестокого? ВСЁ! Засиделась я в детстве. Живу с папенькой. Получаю второе образование, только вот на практике ни одно не применяю. Сколько осталось освоить профессий, а, папочка? Что дальше? На переводчика я отучилась. Знаю четыре языка. Теперь вот балуюсь дизайном. Дальше куда? Хирург? Юрист? Архитектор? Что делать дальше? – наконец-то крик из глубины комнаты прекратился, и на балкон выскочила Янка. Она замерла у кованых перил, обвитых пожелтевшим виноградом. Увидев меня, сложила руки на груди и прищурилась. Даже со второго этажа голубизна глаз была неестественно яркой, особенно на фоне серого неба. Светлые волосы были взлохмачены, клетчатая рубашка расстегнута, в вырезе которой виднелось красное кружево белья. – О! И ты здесь? Приехал на цирк посмотреть? Ладно!

После этих слов с балкона вылетел стул. От столкновения с мощеной площадкой деревянное основание треснуло, а лиловая бархатная обивка лопнула с громким треском.

– Деточка! Может, вызвать врача? – я закурил и сел на капот. Отсюда была видна полная картина этого театрально действия.

– Заткнись! – в воздухе запорхали журналы, вслед полетели покрывала и одежда с вешалками.

– Фу, как грубо!

– Замолчи! Меня тошнит от твоего голоса! – после этих слов из окна вылетели красные подушки, а за ними принтер. Казалось, что она выметает из комнаты все, что попадается под руку. Пространство парковки было засыпано девчачьим барахлом. Видимо, этот концерт начался давно, а я успел только к финалу. На аккуратно постриженной живой изгороди валялись ее шмотки, на кусте жасмина болтался бюстгальтер ярко-розового цвета. Искусственный газон был усыпан обрывками тетрадей. Я так засмотрелся на поле боя, что пропустил очередной снаряд. Плетеное ротанговое кресло летело прямо на меня, выставив правую руку, отбросил его в сторону.

– Взаимно! – как же мне захотелось подняться и отлупить ее еще раз. Ремнем, да до красноты кожи. Чтобы помнила! Чтобы сидеть не могла!

– Папа! Что он тут делает? Ты забыл, что этот придурок убил моего мужа? – взвизгнула она и перегнулась через перила.

– Я ему завидую! – посмеялся я. Неконтролируемое желание досадить, раззадорить, разозлить победило разум. Не мог не ответить. Впитывал, наслаждаясь ее румянцем, гневным прищуром и застывшим в изумлении ротиком.

– Замолчи! – Янка схватила стул и выбросила его с балкона с таким остервенением, что он рассыпался на мелкие кусочки прямо у моих ног. А сама Заноза исчезла в комнате. Но я рано радовался, стеклянная дверь за спиной Моисея распахнулась, с грохотом ударившись о каменную стену. Она перепрыгивала через ступеньки, с быстротой кошки направляясь в мою сторону. – Замолчи!

– Только после тебя!

– Как мне хочется тебя ударить! – она сжала руку в кулак и подняла ее.

– Давай, – пожал плечами и отвернулся от раскрасневшейся девушки. Янка зарычала, громко и отчетливо выплевывая гортанные звуки, а потом с силой выбросила свой кулачок, попав мне в живот. – Не думай, что если выручил меня один раз, то…

– Три.

– Что три?

– Три раза.

– Папа! Ты хоть одно слово услышал? – Янка поджала губы и отвернулась от меня, направляясь в сторону отца. А я перестал улавливать суть разговора, потому что мой взгляд был приклеен к ее заднице. Упругие ягодицы были затянуты в трикотажные белые шорты, которые задрались и показывали чуть больше, чем стоило. От холодного ветра по белой коже бегали мурашки. Тонкий пушок волос встал дыбом. Янка то и дело проводила ладонью по ногам, пытаясь усмирить мурашки. Руки дрожали то ли от холода, то ли от бьющего через край адреналина.

– Слышал. Я все слышал. – Моисей поднял голову.

– И, что?

– Что я могу сказать, дочь? Ты единственная моя слабость. Почему ты выбрала именно этот момент, чтобы взбунтоваться? – Моисей приложился к бутылке, сделав пару больших глотков. – Почему не в шестнадцать или восемнадцать? Почему в двадцать пять? Почему? Где ты нашла эту кнопку, которую все жмут еще в подростковом возрасте? Черт! Ты дождалась, пока я не смогу тебе помешать? – Моисеев встал. – Так вот знай. Я сделаю всё, чтобы обеспечить твою безопасность. Всё. Если нужно, то запру тебя!

– Пап!

– Замолчи! Я час уже слушаю твою истерику. Молча смотрел на то, как ты выносишь свою комнату через балкон. Теперь твоя очередь слушать. Хочешь машину – пожалуйста! – Моисей достал из кармана брюк брелок от гаража и бросил дочери. Янка сморщила нос и едва заметно втянула шею, словно испугалась. Сейчас она снова была, как в первый день нашего знакомства, такая же испуганная, а ее огромные голубые глаза.... В них плескались непролитые слезы. Видимо, Моисей с ней никогда не разговаривал в подобном тоне, потому что напыщенная бравада испарилась. Она вновь превратилась в послушную папину дочку. Но Моисей разошелся не на шутку. Его такие же голубые глаза стали почти прозрачными, сверкая неподдельной яростью. Пальцы руки, которыми он сжимал матовое горлышко бутылки, побелели, казалось, еще чуть-чуть и стекло треснет. – Бери, катайся, живи. Но за тобой всегда будет ехать охрана. Всегда! И лучше тебе смириться, это в твоих же интересах! Я ясно выразился?

– Предельно! – Янка подпрыгнула от его крика и бросилась в дом.

Я закурил очередную сигарету, просто чтобы не смотреть ей вслед.

– Стоять! – взревел Моисей, отбросив бутылку. Та со звоном разбилась о каменные ступени. Янка замерла, вжав голову в плечи.

– Что, папа?

– Я завтра уезжаю во Владивосток. – Моисей сделал шаг ко мне. – Присмотри за Янкой?

– Что? Почему я? Она больше и на шаг не подойдет к моей квартире! – я кивнул в сторону заваленного барахлом газона.

– Что? Я не маленькая! Мне не нужны надсмотрщики, хватит и охраны!

– Янина! – зашипел Моисей.

– Янина? – я не смог удержаться, чтобы не усмехнуться. – Значит, Янина?

– Не называй меня так! – заноза так быстро затопала ногой, что расстегнутая рубашка распахнулась, оголяя грудь в красном кружеве.

– Что, и в паспорте так написано?

– Папа! Скажи, чтобы он заткнулся!

– Яна!

– Моисей, почему я? Попроси Лазаря!

– Он летит со мной!

– Значит, Буба. – не сдавался я.

– Все, что мне нужно: чтобы Янка отчитывалась перед тобой три раза в день. Утром, днем и вечером.

– Днем и вечером. – На автомате возразил я.

– Э! А вы меня не хотите спросить?

– Нет! – рявкнул Моисей, осадив снова зарумянившуюся девушку. – Тебе сложно написать смс?

– Нет. – Пробурчала она и сложила руки на груди, наблюдая за мной исподлобья.

– А тебе сложно прочесть несколько строк?

– Нет, но ты мог бы найти кого-нибудь другого.

– Значит, ты ему доверяешь? – внезапно Яна растянулась в самой широкой улыбке. На щеках проявились довольно глубокие ямочки, а глаза заблестели, но как-то не по-доброму. Вернее, как-то загадочно.

– Пока не было повода, чтобы усомниться. – Моисей глубоко вдохнул перед тем, как ответить, словно набирался спокойствия.

– Отлично! – Яна развернулась и медленно пошла к дому. – Я буду писать тебе, злюка!

– Б*ять! Моисей? – зашипел я, как только она скрылась.

– Скала, хватит! С меня сегодня хватит истерик. Ты все равно будешь всю неделю с парнями на тренировочной базе. Тебе же несложно читать сообщения? А по вечерам тебе будут звонить с поста охраны, чтобы доложить, что дочь вернулась.

– Моисей…

– Хватит, Олег! – голос старика изменился. Появилась натянутость. Его лицо напряглось, отчего морщины стали глубже. – Я очень редко прошу. Поверь.

– Ладно! Это все, что ты хотел сказать?

– Нет! Выпьешь?

– За рулем.

– Тогда идем на веранду, поговорим.

Мы вошли в дом. По темным коридорам гулял сквозняк. Первый этаж был сдержанным, даже аскетичным. Контрастные цвета, резкие линии. Никакого намека на уют. Широкие коридоры перетекали друг друга, отражаясь в огромных зеркалах, словно в лабиринте. Дом словно был пуст. Только наши шаги отдавались тихим эхом в темноте.

– Не люблю этот дом за эти бездушные коридоры! – Моисей толкнул высокие двустворчатые двери. – Тут теплее! И тише!

В гостиной потрескивал камин, наполняя комнату ощущением уюта. Какой контраст по сравнению с ледяными серыми коридорами. Моисей закрыл двери и махнул в сторону пары английских кресел у самого камина. Несмотря на то, что на улице еще было светло, плотные портьеры были задернуты, отсекая солнечный свет почти полностью. Огромная комната освещалась только настенными бра, но основным освещением служил огонь. Его игривые языки пламени роняли тени на светлые стены.

– Я в темноте лучше думаю. – старик словно прочел мои мысли. Он скинул пиджак и распахнул огромные двери на террасу. По вечернему прохладный воздух ворвался в комнату.

– Говори. Не тяни. – Я сел в кресло, с интересом наблюдая за стариком.

– Я не могу спать. Постоянно кажется, что как только засну, получу пулю в лоб. И страшна не смерть. Я ее не боюсь, потому что пожил. Познал и радость, и горе. А страшно за Янку. Я как загнанный зверь. Думаю, может, отправить ее за границу? Спрятать в каком-нибудь небольшом графстве? Но понимаю, что там она будет еще уязвимей. – Моисей сел в кресло напротив и закурил сигару. Густые, почти молочные клубы вяло, по-старчески поползли к потолку. Старик смотрел на огонь, почти не моргая. Он вытянул ноги, забросил руки на подлокотники и закрыл глаза.

– Ты совета хочешь?

– Ну, попробуй. – Проскрипел он и повернул ко мне голову.

Зачем я это сказал? Кто тянул меня за язык? Какие, на хрен, советы? Меня вообще не должна волновать его чокнутая дочь. Хватит и того, что я уже для нее сделал.

– Как только она покинет страну, то перестанет быть Моисеевой. Просто приставь к ней хорошую охрану и все. Пока ей ничего не угрожает. Найди крысу, и тогда все будет нормально.

– Нормально, говоришь? Нормально уже не будет. Как только я найду крысу, начнется возня. А если я не найду крысу, то начнется война. Знаешь, чего мне стоило установить мир в области? Я много лет потратил на то, чтобы примирить большие группировки и присоединить к себе мелкие. Если не отреагирую, подумают, что я ослаб, и налетят стервятники, жаждущие моей крови. А отреагирую, прольется кровь, которой давно не было. Это замкнутый круг.

– Тот, кто начал это, именно этого и ждет.

– Чего?

– Ему понравятся оба варианта.

– Ты думаешь?

– Да. За Янку можешь не переживать. Им интересен ты. Твое место. Сколько старших? Немного? Три? Четыре?

– Четыре.

– Подожди. Если они не перекинутся на других, значит, им интересен именно ты. Тогда не избежать крови. Но я бы на твоем месте не распространялся о своих проблемах. Даже старшим. Как ни странно, стабильность – это всего лишь видимость. Никто не откажется от твоего места.