Жена на один год

– Но ведь Никита, кажется, сам юрист… – проговорилась я, и тут же прикусила язык.

Татьяна Егоровна эту реплику, к счастью, пропустила мимо ушей. И, прекратив мучить меня известными фамилиями, принялась рассказывать все сплетни, которые знала о соседе.

К концу ее рассказа, казалось, что на моем теле дыбом стоят абсолютно все волосы. А от сонливости и усталости не осталось и следа.

За годы жизни в семье депутата я не раз слышала жуткие истории про рейдерские захваты, войны за рынки и даже про рэкет. Для чего моему «отцу» кресло депутата, я тоже понимала. Но представить, что тот потрясающий молодой мужчина тоже ночевал с пистолетом под подушкой, стравливал между собой конкурентов, вынуждая их устранять друг друга, и увольнял работников десятками – было жутко.

– А ты думала, наш Никита добрая фея, которая только и занимается спасением маленьких девочек? – Татьяна Егоровна будто мысли мои прочла.

– Нет… Я… Нет… – я не представляла, что на такое ответить.

– Хм… У мальчика бульдожья хватка. Родители зря отправили его на юридический. С такими задатками нужно было идти в МГИМО и делать карьеру политика. Впрочем… – За окном показались ступени нашего ресторана, и «мама» резко закрыла рот.

– Что «впрочем»?

Мне тоже лучше было бы замолчать. Сегодняшний лимит доброты явно был исчерпан.

Но и эту мою фразу Татьяна Егоровна холодно проигнорировала.

– Все. Нас уже ждут. – Поправила она и без того безукоризненную укладку. – А твой Никита… – Бросила на меня насмешливый взгляд. – Сегодня будет. Если не струсишь, можешь сама все узнать. Хотя я не думаю, что он захочет тратить на тебя свое время.

* * *

Как стало ясно уже с первого взгляда, организаторы праздника не подвели. Живая музыка и цветы оказались достойными королевской свадьбы, а звездности гостей мог позавидовать какой-нибудь международный фестиваль.

От обилия бриллиантов и белозубых улыбок рябило в глазах. Смех и восхищенные вздохи раздавались то тут, то там. И ведущий, казалось, вот-вот охрипнет от комплиментов.

Мои приемные родители тоже не скучали. Николай Петрович только и успевал принимать поздравления за то, что вырастил такую умную и прекрасную дочь. А его жена – что из меня получилась настоящая красавица – «вся в мать». На меня при этом гости почти не смотрели, и на поздравление тратили не более нескольких секунд.

Любая девушка в этом зале расстроилась бы из-за такого отношения, но я была только рада.

Меньше мучить губы улыбкой.

Реже повторять «спасибо» и «вы очень добры».

Ни одного повода лишний раз заглянуть в зеркало.

Смотреть туда вообще не было смысла. Наши почетные и очень уважаемые гости, конечно же, лгали.

С изысканной, роскошной светской львицей Татьяной Егоровной у меня не было ничего общего. Ни ее пышной груди, ни платиновой гривы, ни изумительного, вылепленного лучшими пластическими хирургами Питера лица.

В пятьдесят два года «мама» выглядела максимум на тридцать семь. Я со своими кругами под глазами из-за недосыпа, скучными русыми волосами чуть ниже плеч и угловатой фигурой даже сравниться с ней не могла.

«Вешалка… просто вешалка для одежды!» – иногда с тоской говорила обо мне Татьяна Егоровна, и с такой правдой тоже невозможно было спорить.

Обычно я ни капли не переживала из-за этого. За последние годы главный пиарщик «папы» столько раз вслух радовался, что «родители» выбрали именно меня, а не какую-нибудь красотку с кукольным личиком, что смирение пришло само.

Но сегодня хотелось выглядеть лучше. Если не на равных с яркими дочками наших гостей, то хотя бы не Золушкой, к которой так и не доехала фея-крестная.

Непривычное было желание. Никогда раньше я не замечала за собой потребности выглядеть лучше, чем создала природа. Столько дней рождения, важных встреч и фотосессий было в прошлом – ни разу не переживала из-за своей внешности. А сегодня… была как на иголках.

Улыбалась до боли в лицевых мышцах. Несмотря на ломоту в спине, держала плечи ровно. Как балерина. Не позволяла себе расслабиться хоть на секунду – ни опереться на стену, ни присесть. И лишь с одним никак не могла справиться – не коситься в сторону двери.

С этим была ещё большая беда, чем с переживанием из-за внешности. Оглядываться на дверь хотелось постоянно. Будь моя воля, вообще уселась бы напротив входа и ждала.

Конечно, глупо было рассчитывать, что Никита Лаевский явится сегодня ради меня, или что захочет лично поздравить. Татьяна Егоровна, скорее всего, была права… среди всех красивых, эффектных девушек, приехавших в ресторан, я была последней, на кого мог обратить внимание один из самых успешных молодых адвокатов города, к тому же наследник крупной транспортной компании.

Хоть мой день рождения и стал поводом для праздника, я отдавала себе отчёт, что реально значу не больше ледяных фигурок на столах с закусками. Но никакие умные мысли не помогали. От волнения невозможно было избавиться. Взгляд раз от раза срывался на дверь. Каждый новый гость заставлял дергаться. И спокойствие медленно таяло.

Я ждала почти как пес в одном известном фильме. Подозреваю, даже выражения лица было таким же. Но когда ни через час, ни через два Никита так и не пришёл, волнение сменилось разочарованием.

Вместо надежды на чудо, я принялась равнодушно следить за движением стрелок огромных часов возле бара. Больше не оглядывалась. И не пыталась рассмотреть в лицах гостей знакомые черты.

В какой-то момент мне даже стало казаться, что Татьяна Егоровна специально рассказала мне про Никиту. Уколола, как это умела делать только она.

Но ещё через час и это потеряло значение. Я изо всех сил гнала от себя мысли о восемнадцатилетии… о том, что чувствуют другие девушки в этот важный день. Вымученно тянула губы в улыбке. Старалась не замечать, как тесно «мама» прижимается к новому управляющему отцовской компании, а «папа» хищно косится на свою секретаршу.

Расхваливала их.

Гордилась.

Благодарила.

Делала свою привычную работу, к которой уже привыкла за шесть лет.

Но на четвёртом часу внутри будто что-то сломалось. Уголки губ не хотели больше растягиваться в стороны. А желание забраться в какой-нибудь укромный уголок оказалось настолько сильным, что сопротивляться ему было невозможно.

Где можно спрятаться в огромном ресторане, я даже думать не стала. Ноги понесли в сторону лестницы. Ступени на второй и на третий этаж вскоре остались позади. А впереди, за поворотом, в проеме двери мелькнул балкон.

Я не спросила ни у кого, можно ли туда зайти. Не сообщила «родителям», где я.

Внизу и по сторонам гремела музыка, звучал смех. А я незаметно, будто воришка, метнулась в сторону балкона. Закрыла за собой дверь. И, обалдев от тишины, спиной привалилась к холодной стене.

Наконец-то.

Совсем одна.

Перед заснеженным городом, от которого отделяло лишь тонкое стекло.

Растерянная и потерянная.

Ровно на минуту.

А потом дверь снова открылась, и на меня уставились знакомые серо-зеленые, очень уставшие глаза.

* * *

Я помнила, что зимой не бывает гроз, прекрасно видела снег за окном, но все равно… стоило взглядам пересечься, в меня будто молния ударила. Вдохнуть не получалось. Сказать ничего не могла.

Руки повисли, как плети. А сердце с такой силой бухнулось о грудину, словно вырваться захотело… тоже посмотреть.

Это был какой-то паралич. Уникальная реакция на одного единственного человека. Шесть лет назад справиться с этим состоянием не помогли ни крики «родителей», ни притихший Демон. Я, как сейчас, помнила тот свой позорный ступор и снова не могла произнести ни слова.

Дурочка. Ненормальная.

– Здравствуйте, красавица.

У Никиты, как и в прошлый раз, проблем с речевым аппаратом не возникло. Словно все в полном порядке, он вошел на балкон и закрыл за собой дверь.

– Прячешься? – Невесело улыбнулся. Одними губами.

По всем правилам я просто обязана была к этому времени очнуться. И заведующая детским домом, и «родители» уже б со стыда сгорели от моего молчания. Но я, как немая, хлопала ресницами, жалась к стене и не могла выдушить из себя ни звука.

В голове вспыхнули сразу несколько вопросов и яркой гирляндой принялись мигать перед глазами: «Он пришел?», «Мне не снится?», «Я… красавица?». А в горле образовался ком.

Поводов упасть в обморок собралось хоть отбавляй. Гораздо проще, казалось, поверить, что Никита Лаевский плод моего воображения. Ждала ведь, надеялась – и вот!

Но высокий плечистый мужчина рядом был намного ярче любых воспоминаний. И намного красивее, будто возраст добавил ему какой-то своей особой мужской привлекательности.

– Там настоящий серпентарий собрался… – Не обращая внимания на мой шок, Никита кивнул в сторону двери. – Таких гостей только на поминки звать. В гробу будет без разницы, кто мельтешит рядом, а им все равно, что праздновать.

Не касаясь, он стал совсем близко и перевел взгляд на заснеженный город за окном.

– Наверное… – незнакомым голосом смогла прошептать я.

Тело так и соскальзывало по стеночке вниз, но что-то внутри, похожее на рой бабочек, не давало упасть.

– Мне тут сорока на хвосте принесла, что одна юная леди недавно поступила в медицинский? – неожиданно сменил тему разговора Никита.

Сделал он это так легко, будто мы уже час прохлаждаемся на балконе и успели обсудить все, что произошло с каждым за шесть лет.

– А у этой сороки не было случайно больших усов и овчарки… малинуа?

Я не смогла сдержать улыбку. Впервые за вечер она была настоящей. Даже щеки не заболели.

– А как же рисование?

Пристальный взгляд остановился на моем виске. Я не видела этого, но почувствовала. Как прикосновение! И в памяти всплыло очередное воспоминание. Такой же взгляд, гладящий по голове.

Сейчас от этой картинки из прошлого почему-то стало неуютно и грустно.

– Холсты в твоем наборе закончились слишком быстро. Краски тоже.

Врать не было смысла. Другие, все те, кто остался внизу, ждали от меня только похвалы и комплиментов «родителям». А рядом с Никитой язык не поворачивался говорить те стандартные, заученные фразы.

Рядом с ним вся эта шелуха вообще забывалась.

– Мне жаль, что с твоими родителями произошло… такое, – ни с того ни с сего быстро заговорила я. – Мне правда… Это так… Больно. И…

Слова рвались из меня. Я не успевала придумывать правильные фразы. Не думала о том, что говорю. Сочувствие, собственная боль, горечь – все выплескивалось наружу. Но закончить эту рваную мысль Никита не позволил.

Приложив палец к моим губам, он снова невесело улыбнулся и шепнул:

– Тш… Сегодня праздник! Ты помнишь? У одной красивой девушки день рождения. Целых восемнадцать лет!

Вряд ли он так задумывал, но от этого невинного жеста, прикосновения, меня словно в воздух подбросило.

– Это даже не юбилей. – Знакомый ком снова плотно застрял в горле.

– Восемнадцать лет – важнее любого юбилея. Тем более, для девушки. – Никита наклонил голову вбок и тихо хмыкнул. – Ты очень изменилась, соседская девочка. Такой красавицей стала. Я с трудом узнал тебя на лестнице. Думал, призрак. Пожалуй, Николаю Петровичу пора покупать ружье, чтобы отгонять женихов.

– Вряд ли оно ему понадобится.

Мои пальцы изо всех сил вжались в шершавую стену за спиной. Острые уголки декоративной штукатурки впились в нежные подушечки. Но боли я не чувствовала.

– А я уверен, что еще как!

Больше не прикасаясь, Никита скользнул взглядом по щеке. Спустился к губам. Прочертил линию от подбородка к ключице.

Внимательно, медленно, словно сам до конца не верил своим глазам.

– Совсем не представляю, что дарить на совершеннолетие молодым девушкам. – Кадык на его горле дернулся. – Подскажешь мне?

– Я…

Никогда ни один мужчина не смотрел на меня так. Их вообще не было в моей жизни.

Никогда я не чувствовала такого волнения. По телу будто ток пустили. Прошили разрядом каждое нервное окончание, а мозг переплавили в вязкий кисель.

– Ты уже подарил мне раньше… – говорить стало трудно. – Набор для рисования.

– Глупости. Это не считается!

Никита чуть заметно тряхнул головой.

– Это был лучший подарок, какой мне когда-либо дарили.

– Значит, теперь пора подарить что-то еще лучше.

Не моргая, я смотрела, как в уголках серо-зеленых глаз образуются тонкие лучики-морщинки, и скульптурные мужские губы растягиваются в новую, незнакомую улыбку.

– Я не знаю, что… – голос совсем сел.

– Но ведь подарок необязательно дарить сегодня. Ты можешь подумать.

Никита не шутил. Ни во взгляде, ни в голосе не было и намека на издевку или равнодушную вежливость.

Он правда хотел подарить мне что-то важное!

Наверное, это было помешательством, но в ответ вместо идеи с подарком так и хотелось спросить: «А ты больше не исчезнешь на шесть лет?».

Я даже воздуха набрала в грудь. Но годы дрессировки в депутатской семье не прошли даром. Легкие судись как шарик, и, немного подумав, я произнесла:

– Обязательно скажу. Позже, когда пойму.

Глава 3

Лера

Учеба после дня рождения оказалась настоящим испытанием. Уже ко второй паре меня начало подташнивать от кофе из автомата, а к третьей – впору было вставлять спички в глаза.

Спать хотелось адски! Вчера челюсть сводило от улыбок, а сегодня – от зевания. Если бы не Наташа, дочка одного известного чиновника и единственный человек, с которым за три месяца я успела подружиться, парта превратилась бы в кровать.

Чтобы не дать уснуть, Наташа каждые пять минут пихала меня в бок и героически отвлекала на себя внимание лектора. В ход шло все, от падающей ручки до глупых вопросов, иногда не совсем по теме. А перед третьей парой, видимо истратив весь свой боевой запас, подруга даже умудрилась где-то раздобыть энергетик.

Я уже и не помнила, когда так сложно было концентрироваться на занятиях. В голове и в памяти ноутбука не оставалось ничего. Однако самым трудным испытанием оказался не сон.

На энергетике и кофе держаться получалось вполне терпимо. Со стороны я наверняка казалась обычной. Но заставить себя не думать о вчерашнем вечере, было выше моих сил.

Мысль, как неопытный эквилибрист, соскальзывала в воспоминания, стоило перестать писать или отвернуться от лектора. Я в один миг возвращалась на просторный балкон ресторана и кожей чувствовала, что рядом стоит Никита.

Там, вечером, после разговора о подарке мы ничего больше не обсуждали. Никита признался, что из-за завала в делах чуть не пропустил день рождения, а завтра работы предстоит еще больше. Я поклялась, что сообщу «родителям» о его визите и сама отправила высыпаться домой.

Это был единственный раз, когда я ему солгала. Больше всего на свете хотелось, чтобы Никита остался, еще хоть несколько минут побыл со мной. Маленькая девочка внутри меня хныкала и грозила расплакаться. Но вслух я уверяла, что скоро сама вернусь к гостям и вообще, хватит тратить время.

Наверное, зря.

Наверное, можно было пойти на поводу у желаний… в честь праздника!

Пусть бы сейчас в городе оказалось двое таких – зевающий и сонных. Возможно, это пахло эгоизмом – сил разбираться с собой не было. Но нас связывало бы хоть что-то.

Искушение было сильным. Гораздо сильнее, чем желание сбежать из ресторана. Однако, я не рискнула переступить через вбитые в голову правила. Совсем осмелев, вытолкала Никиту за дверь. А сама еще полчаса простояла на балконе, и ночью так и не смогла уснуть.

Все же не просто дура, а дура клиническая.

После третьей пары и забытого в аудитории ноутбука такой диагноз можно было смело писать в медицинской карте. Заслужила! А после четвертой и упавшего телефона – выписывать мне лекарства и назначать лечение.

Спасла, как обычно, Наташа. Словно буксир, она вывела меня из аудитории. Аккуратно сложила в сумку вещи. И, глянув на слипающиеся глаза, побежала за очередным стаканчиком кофе. Быстро, расталкивая других, как позволяла себе на всем нашем потоке только она.

К сожалению, сама я никуда сбежать не успела.

– Какие люди и без охраны? – раздалось за спиной, только направилась вслед за подругой.

– У кого-то вчера был день рождения? – голос звучал уже совсем близко. – Салют половина Питера видела. Хорошо отпраздновала, принцесса?

Я не хотела оборачиваться, не планировала ни с кем разговаривать, но впереди вдруг выросла стена из брюк, толстовки и огромных мышц. А в голосе позади появились насмешливые нотки:

– Все еще думаешь, что укушу?

Я даже пикнуть не успела, как сумка оказалась в чужих руках и меня саму развернули на сто восемьдесят градусов.

– Ну, привет, дерзкая девчонка. Скучала без меня?

Исполнившая свою задачу, «живая стена» мгновенно исчезла из зоны видимости, а обладатель веселого голоса расплылся в улыбке. Уже второй раз за эту неделю и, не помню какой, за последние три месяца.

– Леша, привет. Если хотел поздравить, то спасибо. Но можно я уже пойду? Там Наташа кофе берет. Мне нужно.

В сериале под названием «Отшей капитана волейбольной команды» это была уже не первая серия, но сегодня сил на словесный спарринг совсем не осталось.

– Кофе я тоже могу организовать. Самый лучший. Но ты ведь не возьмешь.

На лице Алексея Панина, третьекурсника и главной девичьей мечты нашего факультета, мелькнуло разочарование. В считанные секунды расстояние между мной и Лешей сократилось до неприличного.

– Уверена, девчонки в очередь выстроятся за твоим кофе. – Попятилась я как рак. – Даже объявление вешать не понадобится. Только шепнуть одной или двум болельщицам.

– А если я только тебя хочу угостить? И не здесь.

Синие глаза уставились на меня из-под длинных черных ресниц, а сильные руки попытались сгрести в охапку.

– Я уже говорила. Нет. Ответ прежний.

Проходящие мимо девчонки стрельнули по нам ревнивыми взглядами. Фыркнув, что-то сказали. А с трудом сдержала зевоту.

– Как насчет того, чтобы сбежать от твоих важных стариков и отпраздновать день рождения еще раз. На озере. В приятной компании? Обещаю, я тебя не трону… если сама не попросишь.

Будто никакого «нет» и не звучало, Панин снова стал теснить меня своей грудью к стене и пытаться прикоснуться.

– Ну что ж ты такая дикая, принцесса? Уже совершеннолетняя, а как маленькая. – Распускал руки, словно имел право.

Чтобы не позволить коснуться, мне пришлось вспомнить все, чему научилась когда-то в детдоме. Панин пытался словить меня, но я уворачивалась. Старался дернуть на себя, но я отталкивала его наглые руки, будто и не дремала до этого все четыре пары.

Ума не приложу, сколько бы мы еще плясали эти дурацкие танцы, но когда Леша в очередной раз попытался пригвоздить меня к стене, рядом с нами раздался командный голос Наташи.

– Панин, ты с дуба рухнул?! Это что ты здесь такое устроил?!

Кричать Наташа училась в ночных клубах с четырнадцати лет. Там перекрикивала и ди-джеев, и музыку. Сейчас получилось не тише.

Дрессированный Панин отшатнулся как от команды своего тренера. И только, проморгавшись, смог, наконец, произнести:

– Наташ, ты можешь хоть раз пройти мимо? Исчезнуть?!

– Я тебе Каспер что ли, исчезать?

Ловким движением, подруга сунула мне стаканчик кофе, а сама молча протянула руку за моей сумкой.

– Тебя вообще кто просил вмешиваться? Что ты здесь забыла? – Леша даже не пытался скрыть раздражение.

– Сам давно у декана на ковре был? Отправить на промывание мозга?

– Отправлять будешь охранников своего папочки. Это они тебе в попу дуют и на задних лапках вокруг пляшут, а не я.

– Так Леркины тоже могут сплясать. Зубов не соберешь.

– А ты, смотрю, страх потеряла совсем. Угрожаешь?

Эти двое так вошли в раж, что, казалось, забыли и обо мне, и о том, где находятся.

– Я не угрожаю. Я прямо говорю. Береги, Леха, зубы! Диплом стоматолога челюсть не лечит.

– Кто бы тебя саму полечил?! Чтобы в чужие дела нос свой не совала.

Градус накала в считанные секунды перешел от легкой перепалки до угроз.

– Ах ты…

– Да я…

Живая стена, которая совсем недавно преградила мне путь, снова выросла на горизонте. А справа, не менее высокий и мощный, материализовался один из охранников Наташи.

Если бы не сумасшедшая сонливость, я бы уже сама бросилась разнимать спорщиков. Только вызова в деканат нам всем вместе не хватало! Но Панин и подруга перекинулись парочкой комплиментов… довели до точки кипения каждый свою «группу поддержки». А потом разошлись.

Сами.

Без посредников.

Будто качественно отвели души.

– Лешку ты, кстати, зря отшиваешь, – уже в машине ни с того ни с сего призналась Наташа.

– Почему зря?..

Мозг у меня соображал сегодня плохо, но это я, наверное, и в нормальном состоянии понять не смогла бы.

– Он наглый. Бабник еще тот. Но в целом неплохой.

– Просто неплохой или неплохой для чего-то? – Одна смутная догадка в моей голове все же созрела.

– Лешка – отличный вариант для первого раза.

– Ээ…

От неожиданности у меня чуть стаканчик не выпал.

– Да, господи… – Подруг закатила глаза. – Я ж не о чем-то таком говорю… Хотя в твоем возрасте уже все можно. Но хотя бы целоваться попробовала бы.

Все еще в легком шоке, я сделала большой глоток, но сказать так ничего и не смогла.

– Лер, Панов справился бы. Поговаривают, в этом он лучший, а ты… Подарок бы себе сделала. Новый опыт! С ним лучше, чем с кем-то так… случайно.

* * *Никита

Перчатка впечатывалась в бок боксерской груши почти беззвучно. Руки помнили, как правильно бить. То подворачивали кулак, то ввинчивали перчатку в грушу, проверяя на прочность швы.

Минуту. Другую… Двадцатую. Жестко, резко, уверенно. Удары сыпались часто, как щелчки секундной стрелки, а по спине, между лопаток, уже бежала тонкая струйка пота.

Можно было заканчивать, но остановиться оказалось сложно. Разогретые мышцы приятно горели, и голова работала настолько четко, что все факты сами укладывались в правильные картинки.

О рабочем.

О личном.

Обо всем.

Никакой кофе не мог сравниться. Впрочем, на меня уже давно не действовали ни американо, ни эспрессо.

Желудок болел даже от самой элитной кофейной жижи, а бодрости не добавлялось ни на грамм.

Груша и перчатки были надежнее. Без громких звуков, без крови, как это случалось с живыми людьми. Раньше. Чисто и долго.

Сонливости потом не оставалось. Злости тоже.

Лучше могло быть только утро с женщиной. В кровати. До полного истощения. Но вариант с запасным аэродромом в каждом городе мне никогда не нравился.

Ничем это не отличалось от связи с проститутками. Ими брезговал. А просить Кристину приехать на неделю в Питер…

Еще месяц назад я, возможно, и позвонил бы ей. Уж как-нибудь нашёл бы время для парочки дежурных походов в ресторан… торжественного выпаса. А сейчас не хотел.

Устал и от Кристины с её тоскливыми взглядами в сторону ювелирных салонов. Устал от ресторанов. А ещё не хотел видеть здесь, в старом доме родителей, никого лишнего.

С домом вообще все оказалось сложно. Как-то так получилось, что за последние годы в вечных разъездах между Москвой и Штатами я умудрился от него отвыкнуть.

За шесть лет ни в отелях, ни нью-йоркской квартире так и не нажил ничего личного. Не было в них ни галереи фотографий в деревянных рамках, ни коллекции фарфоровых псов в стеклянных витринах, ни закопченного камина, перед которым можно было уснуть с книжкой в руке или с теплым котом под боком.

На все эти мелочи не хватало ни времени, ни желания. Спал, работал, встречался с женщинами и летел дальше. А здесь… открыл дверь, вкатил чемодан, и как лицом в асфальт приложился.

Здесь не было неличного! Каждый метр квадратный – мое прошлое, каждая комната или коридор – целая история.

Зря, наверное, я вернулся сюда, а не снял номер в отеле. Зря не продал дом после смерти родителей, как планировал.

Никогда не подумал бы, что такое почувствую, но сейчас перед ним было стыдно, как перед кем-то живым. И за то, что бросил, оставив на чужих людей – уборщиков и охрану. И за то, что так долго не возвращался, будто он мог ждать.

«Тетушка шиза!» – как говорил Басманский, мой давний друг и псих со стажем.

Может и стоило наступить на горло своей гордости. Хватило бы сообщения, чтобы Кристина взяла билет на самолет.

С ней мозг вернулся бы на место гораздо быстрее, чем со старой боксерской грушей, которая уже трещала по швам.

Но внутри на такую идею ничто не откликалось. Пот стекал по спине уже не тонким ручейком, а настоящей рекой. Но из всех женщин на свете без раздражения вспоминалась только одна… да и не женщина, а совсем юная девушка.

Настоящим извращением было думать о повзрослевшей соседской девчонке. При каждой мысли о ней я ощущал себя маньяком.

Но, как ни лупил в грушу, не мог избавиться от злости из-за проклятых холстов, которые «слишком быстро закончились». Из-за уставших серых глаз, почти отражения моих собственных. И из-за чего-то ещё, непонятного, дикого, от чего хотелось свернуть шею одному успешному депутату и пустить по миру его банкиршу-жену.