Поэтический нарцисс

А потом, повзрослев, отгорел ко всему,

Говорил: «Не здоров!», не ходил ни к кому.

Как отшельник в лесу, только редко теперь

Открываешь просящему нищему дверь,

Посмотреть на него и закрыть перед ним,

Показав ему розы и гипсовых нимф.

О счастье и остальном

Мы не меняем поз. Вот счастье, вот успех,

А вот – печаль. Вот утверждение, а вот вопрос,

Мы подсмотрели всё у всех

И это, кажется, курьёз.

Семья, карьера – ставим плюс,

И, радостные в край,

Мы говорим: «Хочу!», «Люблю!»,

«Вот ад!», «А это рай!»

Мы получаем дурака,

Приличного издалека.

Гордясь позорной кучкой поз,

Мы, правильные все,

Не пьём вино в саду у роз,

Не знаем про Мюссе.

Всё хорошо, довольны все,

Все знают обо всём,

Но дует холод по спине

В пустой дверной проём.

К нам не приходят.

На банкете

– Смотрите-ка! Явился сам! <…>

А с ним – его супруга?

Вообще-то очень ничего!

– Позвольте! Я вижу по его часам,

Что это дочь его.

Иначе слишком молода,

Красива слишком.

– Это да! (Всё тот же шёпот.)

– Посмотри! Сейчас погасят фонари,

И эти двое скромно

Займут одну из комнат.

– А этой бы рожать пора.

– Творит дела старушка!

– А этой замуж бы пора.

– А эта по подружкам!

– А вон, смотри, какой громадный

В углу сидит поэт.

Он пишет строки?

– Он водку ждал, а водки нет,

Но не идти ж обратно.

Ницца

В Ницце такой закат!

Как будто на моря щеках

В Ницце такой загар,

И у порога шинка

Розовый куст растёт,

И тень на гипсовых львах.

У Ниццы есть вкус!

Ницца – сладость и страх.

Ночью в Ницце взойдёт Луна,

Плеснёт молока на тёмную воду,

Ницца – безбожница, ибо «она»,

Животворящий весенний воздух.

До боли шумная, неосторожная,

Пианистка не то ли, не то ли поэт,

И если я б в ней не любила – тоже,

Без Ниццы-мелочи чего-то нет.

(Чтец кладёт руку на сердце).

Искренность

Я не люблю без мизансцены,

Без роз, без в небе лунного костра.

Мне это всё примерно так же ценно,

Как весь твой мир, порыв и страсть.

Я не могу – протестно колет сердце! –

Моя природа не позволит мне

Жить без гулящих лодочек в Венеции

И без ажурной тени на стене.

Как элегантный шарф, как туфли нужной марки,

Любовь – изысканный аксессуар.

Мне не нужна любовь в убогой маске,

Я вожделею ёмкость и нектар.

Небесные этюды

Все шифры от молчания до слов

Разгаданы тобой; ты ничего не ищешь.

Из преисподней солнце поднялось над крышами домов

И на иврите поёт про нищих.

Ты слышишь ноту, белый луч дрожит,

Мелодия в его жемчужной дрожи.

Ты смотришь в небо, и его величественный вид

Тебя к тоске не подвести не может.

Ты предан, как все мы, надеждам и мечтам

И в небо вглядываешься подолгу.

Там много чёрных платьев, но даже там

Есть маленький фрагмент ажурного подола.

Костюм с хрустальным поясом

Ты больше не живёшь в России.

Всё перепуталось, сплелось одним узлом.

Я шла по улице, светало красно-сине.

Как будто солнце встало мне назло.

Я знала, мы увидимся навряд ли,

Так решено: судьба разводит нас,

Поэтому я выбрала наряд

По цвету траурный, но с поясом из страз.

Всё перепуталось, дописанная повесть,

Мечта, любовь – всё это страшный груз.

Я шла, поэты на мой смотрели пояс

И многие – с желанием снять грусть.

Перед напольным зеркалом

Цвет итальянской волны, играющей в море,

Рассвета, пролитого белым, первым лучом.

Как этот милый наряд с вашей сущностью спорит,

Мой элегантный чёрт!

Не овладеть вам красоты оружием,

Всюду просвечивают расчёт и ум.

Нету у вас на душе ни цветов, ни кружева,

Но ведь вы любите этот банальный костюм.

Взявшись за ручку с теми или с другими,

Вы каждый раз расчетливы, с кем.

Вы появляетесь в нём на Монмартре и в Риме,

В нём безнадёжно гуляете по Москве.

Ночь в Сорренто

Видно Луну: далека-далека!

Вокруг облака собираются хором,

Кажется, это вовсе не облака –

Это жакет Луна купила в лавке Диора.

Звёзды блестят в чаше небесной у дна,

То золотые, а то, как стыдясь, покраснели,

Это не звёзды – это купила Луна

Шляпу у Эльзы Скиапарелли.

Сколько, подумай, талантов от шляп без ума,

Вечно поглощены подачей!

Видишь? Совсем не рассвет и не алый туман.

Это вечернее платье Джанни Версаче.

Если б не сущее чудо и мы б не могли

Быть с ним знакомы хотя бы мельком.

Есть благодетель у этой прекрасной земли,

Он – это краски, а мы бы стояли с мелом.

Визит. Март

Не для тебя – сегодня солнце встало,

Не для тебя – куст белых роз расцвёл,

Не для тебя узор на этот пол

Положен мастера рукой усталой.

Ты зря пришёл, почти ворвался с боем

В мир этих хрупких статуй, ярких страз,

Не говори: «Я март люблю! И вас.

Прошу…» – и о другом, совсем другое.

Не оставайся – знак плохого тона,

И эта арка – страшный небосклон,

Как облака в раю, рельеф колонн,

И между вами – тонкая колонна.

Нежное время

Любители Бальзака и Матисса,

Мы, не считая бренных дней,

Не верим в то, что жизнь проходит быстро,

И сами подгоняем лошадей.

Мы видим склеп во всём и мечтаем выйти,

Любой закон деля напополам.

Мы гоним за событием событие,

И молодость толкает кровь к вискам.

Фонтан на крыше Турандота

Струится шёлково из белых глаз

Вода, в лучах похожая на пламень,

Клянусь, так чисто, как никто из нас,

Умеет плакать этот мёртвый камень.

В серебряное зеркало потом

Мы смотримся, склонившись к круглой чаше,

И нам мерещится, что есть любовь, есть дом,

Есть краткое волнительное счастье.

Мы ждём его на всём своём веку,

Как много ран жестоких ни набито,

И каждый раз спустя пять-шесть секунд

Гулящим ветром зеркало разбито.

Летние ароматы

Всю ночь не спав,

Уснуть под утро тревожным и коротким сном,

И, черствым став, холодным став,

Смотреть сквозь дрёму, как опали с сирени листья за окном.

Она цвела, и вы цвели

Таким же чистым, белым цветом.

Был всюду аромат любви

Непостоянного, но радостного лета.

В зелёных листьях и в ручьях, которых мелодичен шум,

В берёзовых высоких чащах,

Как в вечных и красивых чашах,

Мешало пламенное лето свой восхитительный парфюм.

То пахло ливнями, то морем,

То синим мхом, растущим на мосту,

То вставшими на тёмном косогоре

Кустами в мелком розовом цвету.

Да, всё природное прекрасно без границ,

Но и природного прекрасность не сравнится

С Диором, привезённым мною в Ритц,

И с новым, увозимым мной из Ритца.

Есть что-то в этой маленькой традиции!

Отчаяние романтика

Как всё нелепо, всё неловко!

Всё лживо в круге и в кругу.

Твоя надежда, будто лодка

Без дна, стоит на берегу.

Какие плавания были!

Теперь в пыли земной тоски

Над ней просторы голубые,

Над ней смеются моряки.

Себя выцеживать в колбы

Себя выцеживать в колбы и раздавать легко,

А получить хоть каплю в ответ сложно.

Душу доить смозоленной красной рукой

Долго, упрямо и страстно, до дрожи –

Можно. Доить и видеть стеклянный взгляд. Снова. Опять.

Взгляд на интерес, на смак без намёка.

А ты в него рвёшься стучать, стучать и стучать

До сине-чёрных кровоподтёков.

Мягкость и тишина

Будь мягким и тихим,

Мягкость и тишина –

Поэзия мысли.

Кичливость тебя не возвысит.

Будь мягким и тихим

На этом печальном пути,

Всего на пути не найти.

К некрасивым

Все некрасивые похожи,

Пока хоть капля силы будет,

Они готовы лезть из кожи,

Чтоб навредить красивым людям.

С немытым личиком и в брюках,

Которые на них не сели,

Изобразительные в трюках

Вреда, убогость сердца сеют.

Корпят над гадостью, стараются

И забывают беспробудно,

Что некрасивыми рождаются,

А быть красивым – это трудно.

Иконы и прихожане

Красивы лица у святых,

Как будто всё ещё из плоти,

Они глядели вниз с полотен,

Из рам лазурных, золотых.

На чей-то крест, на чей-то шёлк,

Величественно в высшей мере,

Как резко распахнулись двери

И кто-то – просто так! – зашёл.

Поставил свечку, посмотрел,

Как молятся усердно бабы,

И вышел, за стеной ноябрь

Ольховой веткой шелестел.

Прощание с Музой

Поэт лежал в бреду:

«Не уходи!» – он Музу умолял.

Но Муза встала у дверей:

«Прощай!» – и только соловей

Запел под окнами и свет

К ногам несчастного упал.

Поэт боялся – он грешил,

Крал мысли, пил вино, блудил,

Хотя талантлив, страстен, смел,

Он разжигать сердца умел,

Но справедливый суд ему

Был, вероятно, ни к чему.

«Иди со мной! – просил поэт, –

Мне одному идти тревожно

По пыли вечных тех дорог,

Что ждут меня!» Но за порог

Уже одной шагнула ножкой

Гуляка-Муза: «Не могу!»

«Но ты клялась мне верной быть,

Когда ради тебя одной

Я отказался от земной

Причуды верить и любить!»

«И я была!» – второй шажок,

И только локонов янтарь

Янтарь напомнил виноградный,

Исчезла Муза за оградой,

А по поэту очень скоро небесный зазвонит звонарь.

На Небе будет заседанье

У нежных облачных столбов,

И вдохновенье, и любовь

Там будут: жизнь – не оправданье.

Тополь

К моим рукам сегодня тополь

Всю в сучьях руку протянул,

Так скучно в городе ему

Стеречь кладбищенские плиты,

Которые уже ветхи и жалко у краёв разбиты.

И мне вдруг показалось, что

В обыкновенный хмурый шторм,

В обыкновенный день угрюмый

Мне дали ласковые струны.

И стало с ними грустно мне,

Но всё запело на земле!

И в муке их касались пальцы:

И слушать грустно – и расстаться.

Люби, Мари

Смотри, Мари, Луна на небе,

Свидетель тайны и любви.

Ей начат вновь её молебен

За радость всех людей Земли.

Смотри, Мари, как безрассудно

В лучах пушистых и седых,

А за лучом – во мраке скудном

Рождение твоей звёзды.

Смотри, Мари, как будто искры

В пространстве вспыхнули для нас.

Люби, Мари, светает быстро,

И предрассветный жуток час.

Розовый шиповник

Сейчас уже осень, твержу наизусть

Те песни, в которых весны черты.

Но завтра, боюсь,

Я увижу, что розы мертвы.

И солнце не греет, а только глядит свысока,

Глядит с высоты равнодушных небес,

И плавно спускаются облака

Туманом на лиственный лес.

Мир холодно нем,

И среди пожелтевших берёз

Сибирский шиповник склонился к земле,

К наполненным влагой следам колёс.

Бар

Вернулись мы к тому же бару,

Как будто время не прошло,

Как будто всё ещё крыло

Одно белеет – милый парус.

Мы сели за любимый столик,

Уже покрытый скукой лет.

Через стекло осенний свет

Упал на белый подоконник.

Мы сплетничали о знакомых.

Тоскуя, ты вокруг глядел:

Всё изменилось и везде

Теперь уюта нет, нет дома.

И только красным в водах талых

Горят весь вечер фонари.

Ты уезжал отсюда в Рим,

И ты не знал, что я страдала.

Картины, статуи

Не требуйте безумства от людей.

Мы не меняемся, но мы актёры.

Я понимаю, страшный пыл страстей,

Желания, ночные приговоры –

Картины не меняются в цветах,

И гипс на статуе уже застыл надёжно.

Повиснет: «Да!» на жаждущих губах,

Но это «да» смешно и невозможно.

Люстра с ангелами

Вечерний запах роз. Мной решено – влюблюсь,

Не потому, что сердце просит ласки,

Нет – потому что свет двух итальянских люстр,

Где держат ангелы, как свечи, лампы.

Так этот свет красив, что в нём уже любовь

Блуждает маленькой раздетой тенью.

Она прикрылась стразой голубой,

Мерцающей над масляной сиренью.

Смотря в твои глаза, я вижу целый мир,

Навечно в нём хочу оставить сердце.

Мне всё равно, что рвётся даже нить,

Которую Клото ласкает в Греции.

Москва теперь в туманах и дождях,

Бутоны роз застыли в белой влаге;

Мне, опасающейся, хочется тебя,

Куда идти под ночь – конечно, к ангелам!

Привлекательные

Размер, параметры – нет, внутреннее чувство?

Любезность, доброта, тепло?

Какой огонь хранит алмазный сгусток –

Дар привлекательности, чёрное крыло

Всегда влюблённых? Трудная задача.

За каждой шалостью – шипенье плат.

Всё можно промотать, от чувств до внешних качеств,

Но – не любовника талант.

Да, это так. С одними вечность вместе,

С другими – объясненья при Луне;

Есть третьи – и у них маячит в каждом жесте

Ваш будущий успех наедине.

Старый район

Я тайком прихожу в этот старый район

В чёрной шляпе, надеясь влюбиться.

Это глупые ночи, но сердце моё,

Поумнев, перестанет биться.

Я влюбляюсь безбожно; мне дарят цветы,

Мне читают Рембо и Бодлера,

Мы гуляем – увы, нет в Москве темноты! –

Мы гуляем по жёлтым скверам.

Новым утром настанет провал – ничего! –

И над пропастью надо расстаться.

Мне французы из всех стали ближе всего.

Как они восторгаются иллюминацией!

Art is

Ироническое впечатление от посещения выставки «Art is» в Москве 05.12.2021

Грязно и людно,

Как следствие – грустно.

Здание – есть здания франты! – плохо одето.

Если искусство – это,

Значит, оно уже на люстре.

Само с верёвкой встало на табурет,

Сбросило кожаные мюли,

А те, кто взялся за краски на склоне лет,

Ножкой опору его качнули.

Кто моложе, те погасили свет,

И я из всего особенным вижу только –

Розу, увядшую в вазе, чудный предмет.

Кажется, ей освещать мою комнату долго!

Цвет – это цвет, который любил Бодлер,

Это его увядание – синий и зелень!

Всё, что способно в его пониманьях болеть,

Вся его смерть – это красивое зелье.

Я забираю её – розе здесь жить во вред,

Лишь вызывать у другого полотнища зависть.

Я уношу её – больше светильника нет

В этом пространстве, похожем на бедную занавесь.

Поэтесса и порядочный человек

Я чёрной буквой хочу напиться.

Крепче виски, слаще игристого!

Дождь принял за клавиши черепицу

И начал отстукивать Листа.

Тайной выскачет безобразие

В каплях-строчках страничек-кружек.

Я безоружна! И требую казни –

Смертной! – казни для безоружных.

Это гуманно. По-человечески.

Сверхкультурно и архичестно.

Разве не пытка лишённому речи

Жить по мотивам песенным?

С буковой печалиться и веселиться,

С буковой клясть любовную слабость.

Буква-буква, сухая птица

В странице, как под иглою бабочка!

Чёрной буквы – как светлой веры

Краской бы вылить в вселенский облик!

Гляну в окно – рассвет серый.

А у меня за абзац ни облака!

Скоро закрутится день зяблый,

И, может, признаюсь себе я вяло,

Что, примеряя чужие глазные яблоки,

По слепоте свои растеряла.

А потом, проглядев, подошвой –

Раз!.. Зрячей уже не стану.

Друг, ну за что вы настолько хороший

И так контужены воспитанием?

Чувственный поэт

Вас разбирают на цитаты, не зная,

Вы – вор.

У баров, у женщин, у улицы

Вы крали слова до сих пор,

За виски в халате из кашемира порок признавая.

Над нежным бутоном

В вазе на вашем английском столе,

Под лампой зелёной

Вы мир упрекали за то, что суетен он,

Что первая роза, как Ева, припала к земле.

Что нет элегантных мужчин,

Образованных женщин,

Что всё утонуло и выцвело в глупую массу.

А мир, закурив, отвечал: «Ты, дружок!.. Приукрасил».

А вы раздражённо бросали в ответ: «Преуменьшил!»

И правда вы нежно затушевали рукой

Масштаб некрасивости мировой.

О маленькой актрисе

Ты её покорил,

Ты ей ближе других,

Вы идёте вдвоём, вы счастливые люди.

До рассвета горят фонари,

И цветы распустились повсюду.

И ей кажется, что

Ты тот самый из всех,

Она смотрит так мило и нежно,

Но ты знаешь уже исключительно то,

Как расстанетесь вы, чувства нежа.

Ты ей снился всегда,

И она каждый раз,

Когда вы, обойдя бутики модельеров,

Пьёте виски – тебя грешно любит она,

Потому что она не имеет красивых примеров.

Ты её приручил,

Ты смеёшься над ней,

Но так сладко играть и до дрожи азартно,

А ведь чувства её – это солнца лучи.

Может быть, отгорел самый крайний у марта!

Секрет успеха

Ни доброта, ни красота

Не гарантируют успеха,

Успех – в чутье.

И он приходит только к тем,

Кто обладает им,

Кто нежно Господом храним.

И если есть чутьё,

То всё, считай, твоё,

А если нет чутья –

Не протянуть руки к садам Небытия.

Аллегория души. Корабль

Ты – Фортуны красивый раб

Или, если угодно, Божий.

На какой бы ни сел ты корабль –

Каждый призрак твой сядет тоже.

Там возлюбленная, а здесь,

Может, смелый соперник сядет.

И промчится по тёплой воде

Быстрый ветер – ещё один всадник.

Верный друг и заклятейший враг,

Сомелье у стола, проводник,

Тот, с кем кофе ты пил в антракт,

Твой учитель и твой ученик.

Из тумана гореть будут ярче глаза,

Чем любовнее время суток,

Будут прятаться тени и липко сползать,

Капать с крыши в пустые каюты.

Когда слишком накопится их,

Ты, решительно встав у штурвала,

Крикнешь Богу (Фортуне): «Топи!

Тесно, видишь, и скучно стало».

Встреча порядочного человека с хамами

Без равнодушия, учись спокойным быть.

Противно равнодушие уму.

Люби – на свете важно, чтоб любили,

И если чушки вдруг в хлеву заговорили –

Молчи, феномен этот ни к чему.

Пусть говорят, кивни и выйди прочь,

Эстетски, твёрдо, но не равнодушно,

Будь сострадателен – им, чушкам, не помочь.

Пусть говорят, возможно, в грязи скучно.

Пошляк

I

Не бывает всё сказано,

Доказано, вычитано и решено.

Жизнь на то и терпка, как терпко вино,

Терпкостью желания и экстаза.

II

Идёшь по проспекту, он грязен весь.

Вглядываешься, падаешь как в толпу – как есть.

Толпа торопится, играют цветы на полях шляп –

В кафе, на веранде, сидит пошляк.

Он говорит о страсти, но страсти нет –

Есть странная тень на стене

В особняке с переписанным номером.

Упавшая в его объятия, изображая обморок.

Есть другая, которая не пришла,

Третья – подобие Беатриче.

В кафе, на веранде, богатый сидит пошляк.

Ему принесли вина, икры, дичи.

III

Он поправляет платок-паше,

Очарованный новой Дивою.

У него ничего на душе,

Но глаза у него красивые.

Цветущие луга

I

Ты чувством осенён, ты ослеплён,

Как лета, ждёшь, как счастья, ждёшь,

Приходишь ночью и зовёшь,

Надеясь: ночь тебе поможет.

Весь луг в цветах, и белым ложем

Под красным солнцем тоже ждёт,

Когда за лес оно зайдёт.

II

Заблещет золотом пыльца,

Луна повиснет круглой лампой,

И ветка скроет чёрной лапой

От всех черты её лица.

III

Тогда увидишь Музу ты,

В любви смутишь её, отравишь,

И в волосах её цветы

За ночь сто раз пересчитаешь.

Проснёшься поздно, встанешь с ленью,

Ещё поздней тебя – она,

Твоя фигура Возрожденья,

Присоединённая страна.

IV

Но помни, утром провожая

И память встречи сохраня,

Её и раньше побеждали,

Ведь это слабая страна.

Рай

Кружевные подолы,

С острым носиком туфли.

У дверей – красный пуфик,

И всюду гондолы, гондолы.

Идеи

Никто ни в чём не виноват.

Ни ты, ни общество, ни ценности,

Но, как ты видишь, жизнь черства,

И иногда подвластны тленности

Идеи жутче вещества.

Ведь вещество – его не вымарать,

Переродится, переплавится,

А что идея? Жизнью вымрет,

Иссохнет и обезобразится.

С ней, нищей, человек появится.

Она в руках забьётся, уродина,

В ней каждый нерв как прокажён.

Он громко скажет слово «Родина!»

И станет ясно – он чужой.

В кабаре

«Заблудиться снова, что ль,

В самой маленькой Вселенной?

Тело тленно – ну и что?

Чувство тоже тленно!» –

Он допел, дотанцевал.

«В самой маленькой Вселенной,

Заблудиться в человеке?»

Месяц в небе дотлевал,

В танце окунаясь в реки.

Пахло кофе, пахло дичью.

В ноты он не попадал,

Но был молод и порхал

У органа райской птичкой.

Он твердил, невечно тело,

Всё, что есть – не навсегда.

На щеке его звезда

Нарисованная тлела.

Несчастно влюблённому

Если б ты был стократно, стотысячно лучше – тогда бы!

Если б ты был элегантней, богаче, умней,

Если б ты был человеком другого масштаба –

Может, тогда ты бы тоже понравился ей.

Если б ты ездил в Париж, где готовят фламбе,

Если б на свежую ягоду лили бренди

И обжигали десерт в сладком сахаре при тебе –

Может, тогда поклялись и тебе бы.

Если б ты знал, скажем, пять или шесть языков,

Если б у моря ты розы растил и оливы,

Может, тогда б и её посетила любовь –

Да и не только, ещё бы других красивых.

Если б ты в Опере царскую ложу снимал,

Жертвовал театрам, любил добродетель,

Если б ты даже не знал, что бывает зима –

Может, тогда никогда б ты её не заметил.

Если б смотрел ты на небо в осеннем пурпуре

И просыпалась мелодия рая в тебе,

Может, тогда б ты не маялся этой дурью,

Ездя в Париж, где прекрасно готовят фламбе.

Вода в Неве

Чернеет вода, а когда-то давно

Смотрели монархи в неё и пили вино.

Чернеет вода, а когда-то давно

Смотрели монахи в неё и пили вино.

В каретах у этой воды проезжали цари,

И страх, даже глубже неё, в них кипел и царил.

Они заходили молиться в часовню у этой воды,

Как смертные люди, не перед, а после беды.

Им ветер, паря над водой, напевал в унисон,

И скалились здания только рядами широких колонн.

Над их головами кроваво горела заря,

Копытами цокала лошадь, под чёрные ноги смотря.

Они выходили молиться к великой воде,

И в радости даже молились сильней, чем в беде.

Туда, где к воде восторженно камень приник,

Где лилией пахло и листья качались, как лик.

Потом для царей наступила другая пора,

И листья сменили на чёрной воде катера.

Мироздание. Вечер

Моё проклятие, всех звёзд мерцание,

Не повернуть уже назад,

И розовеет небо, как фасад

Мне в части видимого здания.

Все притяжения и всё желание,