Судьбы суровый матерьял…
Полная версия
Судьбы суровый матерьял…
Жанр: стихи и поэзияавторский сборникпоэтическая библиотекасовременная русская поэзиялирическая поэзия
Язык: Русский
Год издания: 2022
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Целина
Меж коротких рогов, перевитых вожжами,
Шло угрюмое действо, сверкая ножами,
Мясо боем светилось, и птицы, и смрад,
И никто не сказал: кто, и в чём виноват…
Их кололи, из них текло.Пахло шкурами и распадом.Коршун, падая на крыло,Прикрывался мычащим стадом,Поднимался и клекотал,Наливался теплом добычи,Рыскал ветер, и залетал,Воя в ужасе, в глотки бычьи;Требуха на кострах варилась,До небес доставал огонь,И по всей целине носиласьСладковатая эта вонь.Ржали кони, ругались тетки,О мусаты скребли ножи,Вынимая из каждой глоткиСгустки бычьей большой души.Пили белую за кильдымом.И, голодные до тоски,Пацаны, прикрываясь дымом,Шевелили в котлах куски.Сами ели и псам кидали,И смотрели, как от реки,Желтой пылью марая дали,Шли за мясом грузовики.А под берег, насупив лица,Голубой чередой шурша,Шли бараны воды напиться,Муть болотную вороша.И напиться шли, и умыться,Как столетья шли, как всегда.И постукивали копытца,И почавкивала вода…Как запомнилось, так и было!Солнце ярый катило вал,И лучами наотмашь билоВсё, что двигалось, наповал.«Кольцо в дуге…»
Кольцо в дугеИ ехать бы, катиться!..Сорочья гроздь висит на городьбе.Тяжи как струны. Обод серебрится.И самосадом тянет по губе.В три колеи бежит в степи дорога.Густой бурьян у каждого столба.И никого – ни дьявола, ни Бога,Цветет полынь да кружат ястреба.Да суслик в рыжей крапчатой накидке,Да тучи край лилов и языкат,Да ковылей развернутые свитки —С холма на холм с востока на закат!И жажда знать – а что за той чертою,Такой далекой и такой прямой?..Судьба, судьба,Какой шальной верстоюЗакружишь и назад вернешь, домой.Да и вернешь ли?..А вокруг и в небеТакая тишина, что слышен зной.Горбовский Глеб (что знаю я о Глебе?)В стихах такой же бредил тишиной.Она была ему необходима.Она и мне необходима тож,Чтоб никого, чтоб злые ветры – мимо,Чтоб конь шагал, и колосилась рожь.Куба́рь
В треске перьев, кругами, он к солнцу летел.Белоконцый, чубатый. И сверху в долину(Крылья – бабочкой!) круто валился на спину,И до самой земли кувыркал, как хотел,Свое легкое тело.Степным ураганомМы свистели, взвивая его в облака.И теперь, плотно глядя назад, сквозь века,Сожалею о том. Среди нас хулигановНе водилось, свистели же мы от любвиК этой птице…В блестящей сиреневой шали,Как он падал оттуда!И мы не дышали,Ощущая горячие токи в крови.Нам казалось – не голубь, а время клубится,Когда он свое сальто вертел до земли,И мы думать не смели, что можно разбитьсяО дорогу, где куры валялись в пыли…Легким телом владея и волею вольной,Разделив это небо на солнце и тьму,Он разбился о провод.О высоковольтный…А другой подошел бы навряд ли ему.Сосед
Он ставил шаг размашисто и длинно,Плащом китайским кованным шурша.Упругая стальная сердцевина.Распахнутая мощная душа.Желанный гость,Он был как бог и выше.Садясь за стол, он вынимал наган…Кружился день над голубиной крышей,Смотрел в окно, заглядывал в стакан.К вину катилось пиво на прицепе.И под стакан, он мне сквозь хмель и грусть,Читал стихи, где кот ходил по цепи.Не по листку читал, а наизусть.Он тосковал – какие люди были!Ведь погибали… почитай, за так.Рассказывал, как Пушкина убили.Убили – что… А хоронили как…Он был блатной.Он был из местных урок…Гитару бы.Да где гитару взять…Он от ствола прикуривал окурокИ разрешал наганом поиграть.Сверкали камни, пламя шевелилось,Вытягивало красный язычок…Пока вино плескалось, пузырилось,В тоннель ствола, в таинственный зрачок,Я всматривался.Холод пистолетаВ меня вползал, почти сводя с ума…Мне в том стволе, во тьме, судьба поэтаМерещилась.В окне стояло лето,А чудилось – морозная зима.«Под напевы реки, у высокого края…»
Под напевы реки, у высокого края,Где звезда по дуге упадает, сгорая,Где кривой горизонт и березы кривы,Я бродил пацаном, шалопаем бездомным,Объяснялся в любви деревенским мадоннам,И на зорях литовкою столько травыПовалил. Куликовое поле! Не меньше.Чистотел ли, татарник… И было не лень жеХороводиться ночь и мотаться в луга,Чтобы вволю натешиться острою сталью,Чтобы видеть потом журавлиную стаю —Как летит, задевая крылами стога!..Ой, стога! Высоки! До луны, до звезды!..По утрам у коровы слюна из слюдыПовисает с губы, и пахучим настоем —Молоком да прожаренной солнцем травой —Как дохою, накроет меня с головой…И припомнятся ночи с далекой верстою,И роса, и дышащий туманом Алей,И высокие трубы седых журавлей,И тугие отавы, и кони на броде…Неужели всё это прошло, протекло,И не склеить разбитое это стеклоНикому. И душа, словно кость к непогоде,Так болит…Подпасок
1.Хорошо в подпасках. Нега.Пьяный шорох пьяных трав.Рассыхается телега,Дышло старое задрав.Чай кипит. Стрижи мелькают.Солнце валится в кусты.Жаркий воздух протыкаютЗолотые пауты.Стадо мается от зуда.Кузнецы куют ножи.Неба знойного полудаЛьется на колосья ржи.Ни обрыва и ни края,Ни начала, ни конца.Ветерок, дымком играя,В дрему клонит огольца.А по гриве межевыеМетки, меж которых в рядСуслики сторожевыеСловно башенки стоят.2.Хорошо в подпасках. Воля.Конь. Седло. Сидишь как князь…Далеко, за краем поля,Тучи, грузно шевелясь,То, вскипая, разойдутся,То сойдутся – не разъять,То рогами так сшибутся:На ногах не устоять.Соберутся овцы в кучу.Кони гривы развернут!Дождь придет, ломая сучья,Ковыли свивая в жгут.И тогда взыграет стадо,Стадо кинется бежать.В это время стадо надоНепременно удержать.Ветер. Молнии кривые.Весело, аж будь здоров!Телки, словно чумовые,И бараны без голов.3.Туман редеет. Даль открыта.Луна, ущербная на треть,Бледным бледна. Солома взрыта.Костер погас.Ему горетьУже без нужды. Август жарок.Конь прядает. Восход лилов.Овца, бычок, десяток ярокДа крупных несколько голов —И весь учет…Овес полёгший,В траве гуденье ранних пчел,И кнут из трех колен, промокшийРосою, тёмен и тяжел…А далеко за краем поля,За гривой, на семи ветрахТакой простор, такая воля,Такая жизнь, что просто – ах…Урожай
С золотым тугим зерномПоезда идут на запад.Грай ворон над полотном.Дыма шлейф.Пшеничный запах!..Понимая груз по звуку,По скрипению осей,Я внизу хожу по лугу,Я пасу своих гусей.Гарь летит,Вода рябит,Паровоз в трубу трубит,Над закатом белый облакКрасным золотом подбит!А когда, идти устав,Остановится состав,Сквозь бурьян наверх по склонуПодбегу с мешком к вагону,Сыпану в мешок зерна —Не ругай меня, страна!Шито-крыто, нет погони…Над водою, над ручьемГусь берет зерно с ладониИ гогочет ни о чем.Он гогочет ни о чем,Он не знает что почем,Что из всех гусей окрестТолько он пшеницу ест.Хорошо ему, гусю,Что не знает правду всю.«По косой траве кругами…»
Памяти отца
По косой траве кругамиСтригунок стрижет ногами,Грива – мелким завитком.Утро пахнет теплым бродом,В небо брошенным восходом,Сладким дымом, кизяком.Тушку суслика зажарим,Чай смородою заварим.Седла стылые, в росе.Кони сыты, справа ладна,Перепел легко и складноБьет в пшеничной полосе.Точим сталь, капканы правим,Светлый день июльский славим,Звук утиной тетивы;Топим взор в степном просторе,Где на каждом косогореСусликов, как татарвы.Ой, ты, поле сусликово!Кстати, чем не Куликово!Тот же воздух, та же грусть,Звон копыт, вороньи крики,Полыней седые пики,И куда ни глянешь – Русь.«…И сказал Святогор: – А примеряю гроб…»
«…И сказал Святогор: – А примеряю гроб…»Я строку перечту, а по телу озноб,Потому как нельзя в домовину ложиться.И хрустит-рассыхается старый диван,И буран среди ночи – соседский Полкан —То в стекло, то завоет в трубе. И не спится.Я представлю в доспехах того мужика:Богатырь! а какого свалял дурака —Печенеги вокруг да монголо-татары.Вот нагрянут теперь саранча саранчой…А Илья с кладенцом, словно дьяк со свечой,Рубит меч домовину – коварны удары…Нарубался, и понял, и сел на ветру.Я к нему подойду, пот со лба оботру,И воды поднесу – благо, рядом протока;И касаюсь меча, как святого огня,И репьи выбираю из гривы коня.А над гробом кружит и стрекочет сорока.– Не горюй, – говорю. И еще говорю.И с пригорка во Дикое Поле смотрю:Не пылит ли дорога… (Вещунья-сорока).Не пылит. Только стрепет раскинул крыло,Да снегами буран осыпает стекло,Да Илья всё молчит и вздыхает глубоко…Чердак
Бич, хомут, седло, ошейник,Штык немецкий, медный грош,И Бердана ствол ружейный,Ржавый, но еще хорош…Среди той чердачной былиОт зари и до зариНа постое жили-былиВитязи-богатыри.Я им по два раза на деньСказки русские читал,И точил то меч, то складень,То доспехи им латал.Мы на матицу садились,Запивали хлеб водой,И всё время бились, билисьТо с Кощеем, то с ордой…А теперь не та картина.Вроде, та же, но не та!Ленты пыли, паутина,Ни ствола, ни хомута.Ни седла и ни седелки,Ни копья и ни гроша,Только я на сером волке,Да при мне моя душа.«В детстве пророк, а потом обалдуй…»
В детстве пророк, а потом обалдуй,Словно крапива, я рос на подворье,Оспой болел ветряною и корью…– Не заколдуешь – колдуй, не колдуй…Так я шептал, угорая в бреду,Черной холстиной от солнца укрытый.Выжил и вышел, пошел и бреду,Оспою меченый, битою битый.Выжил и вышел, а солнце – в упор,Чтоб не ослеп, чтобы видел любое —В небе ли синем, в бездонном забое,Или в душе, где под жаркий моторБоли насыпано, словно опилок,Налито крови горячей густой…Что мне для счастья?Патрон золотой,Тихую пристань и пулю в затылок,Чтобы не бить понапрасну сапог,Чтобы великой печали не видеть,Чтоб никого не успел я обидеть,Чтобы предать никого я не смог.Далекое
Ах, июль…Золоченые стежки!..Неба, солнца и воздуха смесь…Мы подроем на поле картошки,Будем печь их в жестянке и есть.Ни упрека не будет, ни вздоха.Подрывать – это не воровать!До чего же прекрасна эпоха,Если эту эпоху не знать.Вот сидим мы, сопливые люди,У ночного степного костра,И луна в оловянной полудеИ строга, и чиста, и мудраОзирает нас пристальным оком,Брызжет синей росой по меже…И рождается мысль о высоком,О сакральном почти.О душе.«Восходит солнце, на бугре садится…»
Восходит солнце, на бугре садится,Откидывает жаркую полу,И золотым лучом, как тонкой спицей,Проводит по оконному стеклу.И в тот же миг окно течет росою,И мне уже не спится. Не до сна!Я половицу щупаю босоюНогой и половица холодна.Крыльцо дымится утреннею влагой,Озноб, входя неслышно под ребро,И дрожью, и веселою отвагойПереполняет детское нутро.А дом уже живет, шумит и дышит.Коня в оглобли пятят, ехать чтоб,И, встряхивая шаль, на влажной крышеУрчит сизарь, и раздувает зоб.Летит солома, взрытая щенками,Отец седелку на коня кладет,И кто-то осторожными рукамиМеня берет и через жизнь ведет.Хлеб
Мы за хлебом занимали очередь с вечера,Всё старухи да мы, дети малые.Я узнал тогда, что звезды не вечные,И еще узнал – какие зори алые.Я прошел насквозь те ночи холодные,Где луга в росе – гигантские простыни.Если б не были в те дни мы голодные,Эти ночи были просто бы проспаны.У старух такие личики сморщенные.Разговоры полушепотом, жуткие.Как метались они в криках «смена очереди!»,Обучали нас выносливости сутками.Угощали нас квашеной пахтою,Обижались, что пахту не брали мы…А мы окурки смолили украдкою,Мы в пристенок играли медалями!Не камнями дрались – кулаками мы,В ранки сыпали глину целебную…И росли пацанами нормальными,И влюблялись в Россию бесхлебную.Школьное
…И чика была несчитова,И мамка нашла самосад…Но было яйцо двухжелтково,Что редко случается, брат!Одно! А сходило за пару.Желтки словно солнца рыжи!Двойная глазунья на шару.Ты скажешь – смешно.Не скажи.Я с этой несушкой хохлатойБыл дружен и духом, и сном,Ее персонально за хатойКормил я отборным зерном.Порол меня батя толковоЗа всё – за зерно, за табак…Но через одно – двухжелтково! —Как высшего промысла знакНа долю, что снова и сноваПо жизни в любой сторонеНе то, чтобы там несчитово,Но всё будет мне двухжелтково,И даже порою втройне.Каникулы
Волшебник дед Мороз из сосен делал елки,Которые потом ломали мы на палки……И пахли мои варежки и пальцыСосной и мандаринной кожурой…Каникулы! Мороз!..Сестренке – пяльцыИ мулине. А я, хоть волком вой.Спасали книжки. Половцы и витязь,Сражение Руслана с головой…Висело небо синее, как ситец,И солнце отдавало синевой.Гуляния пронизан мелким зудом,Я оттепели ждал, но север лют!А скоро и рождественские будут,А после них крещенские придут…И, как личинка, прогрызая кокон,Зачитанными книжками шурша,Я на простор смотрел сквозь стекла окон,В оттаявшую дырочку дыша.Карпеновка
Рябина? Да!Но мне милей калина,И я, свое итожа бытие,Опять шепчу: «Мне целый мир чужбина,Степной Алтай – отечество мое!»Октябрьская калина! Кадки… бочки…Красным красно! Не кисти – красота!Сестра цепляет ягоды на мочки,Мол, как?.. Вооброжуля еще та!Мы рвем калину. Запасаем в зиму.Гогочут гуси дикие. ВедромСестра грохочет.Мне дают корзину.Кровавых ягод наберу с бугромИ в бочку ссыплю. И еще, и снова.И чтобы ни соринки, так сказать,Чтоб всё ладом, чтоб по-мужски, толково…А ягода такая – в рот не взять!Но в декабре, когда всё проморозит,И до костей протянет сиверком,Добудет мама чугунок и спросит:– Ну, что, сынок, напарим? С сахарком…Напарим, мама…Годы пролетели.По-новому живет моя страна.Вы знаете калину?.. нет?.. не ели?..Советую. Целебная она.Конь
…И рухнул ты,На розовом снегуЗадрав копыта и откинув морду,И я уже до смерти не смогуЗабыть твою монгольскую породу.Какая стать!Каких степных кровей!Набраться ты успел роскошной силыВ каких краях?Тебе – что суховей,Что – снеговей, что – холода Сибири…Прекрасен ход…Крошится тяжкий наст…Рвут цепи кобели, срывая клети…Такое завораживает насОднажды в детстве и до самой смертиУдерживает будто на вожже,Затем, чтобы храня осколки боли,Ты помнил тот рассвет и на межеЛежащего коня в январском поле,Отброшенную в сторону дугу,Подков мерцанье синее стальноеИ мертвый колокольчик на снегу,И на сто верст дыханье ледяное…«Ощущая, что детство уходит навек…»
Ощущая, что детство уходит навек,Понимая, что старость черна и беззуба,Я за ласточкой в небо поднялся из сруба,И увидел простор, и рискнул на побег.Помню – ночь серебром заливала просторы,И немые курганы татарской ордойЗалегли у костров, отраженных водой,И смотрели на запад, и прятали взоры.Только мне удалось подсмотреть в их глазахТягу к долгим кочевьям и жажду погони…О, веселая жизнь на скрипучих возах!Здесь рифмуется то, что мне нравится.Кони!Но мне рифма еще неизвестна на вкус.Я кружусь в разноцветном кочевничьем стане,И слова, что рождаются в створе гортани,Зелены, зелены.И змеиный укусТой, жестокой, которая Музой зовется,Поджидает меня где-то там, за холмом,Но еще я об этом – ни духом, ни сном,Только сердце замрет и тревожно забьется.Не спи, пацан
Самому себе
Как весело с утра колесамПо холодку, по звонким росамСкрипеть, постукивать, юзить!…Всё это там, в краю далеком,В таком высоком синеоком,Что даже не вообразить…Степям длинноты не помеха.Как ни шуми – не слышно эха,Но глазу видно то и то:Высокий беркут, даль сайгачья,Сурка – в нору – движенье рачьеПри виде пугала в пальто.Возница же, ногой качая,Сурка (бы как) не замечая,Под ляжку подоткнув вожжу,Вдыхая пот гнедой лошадки —Солено-терпко-душно-сладкий —На гривы смотрит, на межу,На то, как, зерна наливая,Овсы, метелками кивая,Желтеют кверху. Срок всему!Всему, всему… коню, колесам,Суркам, горохам и овёсам,И лишь вознице одномуПока не срок.Ему до срокаТакая долгая морока!Такие дни и столько дней!И мрак, и хмарь, и злые ветры,И плюс такие километры,Где новый прежнего длинней.И эта степь. Она докуда?О, эти травы-ковыли!Из всех чудес чуднее чудаПридумать боги не могли:Хлеба, холмы, сурки, бурьян…Не спи, пацан! Смотри, пацан…«За илбаном бугром, за калиной кустом…»
За илбаном бугром, за калиной кустом,Где таймень хлещет воду багровым хвостом,На широком лугу, собираясь в отлет,Журавли предотлетный вели хоровод.Я в стогу не доспал, я с трех метров смотрю,Как высокие топчут ногами зарю,И кружатся, и стонут, и трутся пером —Будто казнь через час и придут с топором.Через час, через миг… Вот прольется Восток,И плеснет через край и на птиц, и на стог,И вожак закричит, и расправит крыло,И очнется земля, и заплачет село;И белесые, словно во мгле паруса,Крылья птиц пронесут надо мной голоса,И косой треугольник, широк и крылат,Тот вожак поведет от зари на закат.И мне больше не спать в этом рыжем стогу,Потому что поверю тому вожаку,Потому что весною, средь майского дня,На базаре цыганка, жалея меня,Всё молчала, крутила на пальце кольцо,Долго-долго смотрела в ладонь и в лицо,И сказала: «Под осень уйдешь из села…»И за черное слово монет не взяла.«Стихотворную строчку катая во рту…»
Стихотворную строчку катая во рту,Приминая бурьян и кусты,Вдоль реки, за верстой отмеряя версту,Под сияньем высокой звезды,Я домой после школы на лыжах бегу,Лыжной палкой пишу вензеля на снегу.Никого!И скрипит до УралаКрепкий наст, перевитый сухим февралем,Полынями пробитый, седым ковылем,Отливающий блеском металла.Подступает мороз всё плотней и плотнейНа корявых оснеженных лапах,И чем небо темней, и чем звезды крупней,Тем жилья ощутимее запах.Я счастливый!Ура!А еще, Бог ты мой,Из гнезда, из-под желтой стрехи,Мне лететь за Урал, любоваться Невой,Встретить счастье, поверить в стихи.Октябрь, 1962
Пацан, покинув сады и гумна,Друзей и школу, почти бездумноВошел я в тамбур с ущербным светом,Где пахло гарью и туалетом.Вагон качнуло и закачало,И покатило, и застучало.И трое суток стонали рельсы…О! Это были такие песни,Каких я после нигде не слышал…Шел дождь со снегом, когда я вышел…И, подтверждая, что всё серьезно,Гремя железом, орущий грозно,Шагал носильщик по черным лужам…Огромный город.Кому я нужен?«Там речка протухла, там грязь по колено…»
Там речка протухла, там грязь по колено,Там псы на веревках у каждого дома,Там смрадно, там запахи праха и тлена,Там хмель и похмелье, там речь невесома.Там просто живут, каждый каждому ровня.– Зачем вы живете?.. – Никто не ответит.Там возле калиток не лавочки – бревна,Не лампочки ночью – Медведицы светят.Однажды средь ночи я из дому вышел,Пустого ведра опасаясь и порчи;Кромешная тьма, предо мной сотня дышел,Куда повернуть?.. и созвездья средь ночиСказали – сюда… И шагнул я на запад.Шагнул и шагаю… Обуглилось тело.Уже на локтях, на коленях, на лапахПолзу и ползу, и не вижу предела.И в небесах, где воздух пахнет вечным…
«Голова моя приезжая…»
Я верчу приезжей головой…Г. ГорбовскийГолова моя приезжая.Ветер гонит облака.Пахнет корюшкою свежеюВозле каждого лотка.Дорогое человечество,Словно сгусток суеты,И колышется, и мечется,И несет в руках цветы.Я стою, как замороженный,Я – село! Сойти с ума…Я смотрю, как завороженный,На толпу и на дома,На зарю, такую гордую,И не знаю, что, любяСтепь мою, поверю городуИ отдам ему себя.«Окно прорублено! В дому гуляет ветер…»
Окно прорублено! В дому гуляет ветер.Европа щурится, не верит в чудеса.Но топоры звенят, и, как поэт заметил, —Был хищным глазомер,И город парусаКроил на площадях, чтоб воли было вдоволь,Чтоб норды гнули ось, как тонкую лозу,И у причальных свай смывали юным вдовамБалтийской влагою соленую слезу.…Всё туже паруса. Слоями звездной пылиПокрыты купола. Часы команду бьют.Царь скачет на закат.Горит ковчег на Шпиле.Дымится полдень.Чайки воду пьют.Над равелином тишина тревожна,И потому тревожно на душе…И парусник легко и осторожноЗакладывает крен на вираже.Кони Клодта
1.Пропахший камышами и туманом,С батоном в сумке и пустым карманом,Счастливый как Колумб, открывший Новый свет,Покинув мир скрипучего вагона,И, примеряя зыбкий свет перронаК своим плечам, я вышел на проспект.На всех домах сверкало и блестело!Наш председатель за такое делоЭлектрика уволил бы давно.Но Невский был раскрашен и расцвечен,И каблучки стучали в этот вечер,Как тысячи костяшек домино.Я шел – не знал куда, но знал – откуда,И верил я – должно свершиться чудо,Оно меня нашло на мостовой:Какой-то парень с мышцами атлетаДержал коня, а тот в потоках света,Подняв копыта, замер надо мной!Как будто бы в ночном, в степи Алтая,На задние копыта приседая,Не ощущая тяжести узды,Он пляшет у костра в туманном дыме,Огромный!И передними своимиКопытами касается звезды!Был этот конь так хорошо сработан,(Наверно, скульптор конюхом работал!)И я надолго замер у коня,Дивясь его забронзовевшей силе.А люди воздух рвали и месили,Толкались и ворчали на меня.Но я не замечал их недовольства.В моей породе есть такое свойство —Стоять и удивляться на виду…И думал я, стирая пот с ладоней,Коль в городе живут такие кони,То я, наверно, здесь не пропаду.2.Всё несутся! Шальное отродье!С опаленною зноем губой.Я запутался в ваших поводьяхВсей своей непонятной судьбой.Голубые гривастые звери!Мост Аничков – родное село!Подойду, засмотрюсь и поверю,И услышу, как скрипнет седло.Только скрипнет и – всё! И – погнали!Берегитесь подков, «жигули»!Вы такое видали едва ли,Да и где бы увидеть могли?На Дворцовой? Так это не кони,Их, покорных, ведут в поводу,На таких не умчишь от погони,И подковой не выбьешь звезду.А для этих – все звезды под ноги!Унесут, растворятся во мгле,Даже, если не будет дороги,Даже, если я мертвый в седле.Унесутся! Хоть к Господу-Богу!На кровавых губах унесут!Потому что иначе не могут,Потому что я знаю – спасут.3.А лето было – Боже мой! Стоял в лесах звериный вой,Леса горели, как костры, и город, серый от жары,В полубреду ли, наяву пил газировку и Неву.Воскреснет день и зазвенит, и солнце упадет в зенит,Вагоны полные людей умчат за город поезда,И только клодтовских коней никто не замечал тогда.Я приходил к ним в эти дни. О, как измучились они!Как ждали – где же облака?.. Их потемневшие бока,Лоснясь на солнце, как в огне, казались бронзовыми мне.А в это время Ленинград пил родниковый лимонад,Шипело бархатное пиво краснобаварского разлива,А им бы в час жары-беды хотя бы по ведру воды!И я решил, что в эту ночь я должен их беде помочь —Ведь в детстве приходилось мне на водопой водить коней,Я знаю, как в такие дни из речки воду пьют они…И вот, когда взошла луна, и город был в объятьях сна,Когда затих машинный вой и не был виден постовой,Я по рекламной синеве всех четверых увел к Неве.И кони пили из реки! Качались мерно кадыки,Нева дышала, как во сне, и видно было в тишине,Как в такт размеренным глоткам вздымались конские бока…Когда сквозь улиц пустоту я их привел назад к мосту,То перед тем как встать на камни, сомкнулись кони в полукруг,И теплыми, как хлеб, губами коснулись плеч моих и рук.А днем опять жара была. По Невскому толпа плыла.Толпа устраивала быт – и волновалась, и молчала,Спешила и не замечала следов шестнадцати копыт.
