Колодец времени

Толик шёл и ностальгировал по тем временам, в которые сейчас и угодил, где он мог выбрать любую проходную, и «…ту… заводскую…» и эту – фабричную, но пошёл тогда своим, особым путём – в институт, чем родители очень гордились, ибо сами были «от сохи». Они-то своей участи не миновали – отец, как мужчина, работал на заводе, мастером в строительном цехе, а мать – соответственно, через дорогу, напротив, бухгалтером транспортного цеха.

Толик взглянул на часы – половина двенадцатого. У мамы обед с 12 до 13 и она, за эти шестьдесят минут, всегда пробегала две остановки туда и обратно, но не просто пробегала, чтобы размять ноги, но и успевала накормить его с братом и кота жирного в придачу, и, если оставалось время, ухватить что-нибудь и себе… Так как Толик свой обед спонсировал своей будущей жене, отдав на сохранение, то он рассчитывал тоже попасть к обеденному столу, ибо организм начал расходовать Толиковы калории, которые он так бережно наращивал все последние сытые годы.

Страна пухла на нефтедолларах, Толик на Зинкиных фирменных котлетках «по-бурятски»! А, так как по утрам в Толика влезала, да и то со скрипом, только чашечка-другая крепкого кофе, то получалось, что он не ел уже со вчерашнего вечера, когда были употреблены с большим аппетитом: салатик из свежих огурчиков и помидорчиков с редисочкой в подсолнечном масле, тефтельки из духовки с картофельным пюре и подливчиком с фирменным Зинкиным соусом, куда она высыпала все имеющиеся в доме приправы и специи – штук двадцать, и от этого он становился особенно вкусным и пикантным. Были ещё бутербродики с кетой, собственного Зинкиного посола, нежнейшие и вкуснейшие, которые Толик запросто мог оприходовать штук пять-шесть за один присест, несмотря на протесты жены, что слишком быстро убывают. В этот вечер, в связи с тем, что Толику предстоял трехдневный рабочий марафон, была откупорена бутылочка Российского Шампанского, купленного в «МЕтро» и распробованого с пол года назад. «Брют», разлитый в фужеры на высоких ножках, красиво и с удовольствием ложился на благодатную почву. И, уже когда перекочевали в зал, к большому телевизору, но, главное к большому дивану, были съедены по две груши и надкусано яблоко. На большее сил не хватило. На бананы, ни Толик, ни Зинка, даже не взглянули.

Но теперь Толик хотел есть. Ему вспомнились пельмени «Русские», в бумажной пачке килограмового развеса, обычно слипшиеся в один комковой пельмень. Перед варкой, из этой кучи нужно было выломать несколько штук, поддающихся ломке, а остальной комок бросался в кипящую воду целиком и, по мере оттаивания и варки, от него отлеплялись куски теста и фарша, всё по отдельности. И здесь, главное было уловить тонкий момент, когда эта субстанция проварилась до такой степени, что её можно было употребить в пищу. Недоваришь, будешь лопать сырое липкое тесто и холодный мясной фарш. Переваришь хоть на минуту, и получай кашу с мясом. Но если всё время ложкой и шумовкой контролировать процесс и все, более-менее целые, но уже сварившиеся пельмени, выловить вовремя, да приправить перчиком, да добавить томатного соуса или лечо домашнего приготовления, ну, или сметанки по вкусу, то это получится вовсе не продукт под названием «Пельмени Русские» по ГОСТ такой-то, а – песня!.. Которая, как известно «…и строить и жить помогает!..

И Толик, абсолютно уверенный, что у мамочки обязательно припасена пачечка пельмешек в холодильнике, под радостную песню пустого желудка, двинулся к родному дому.

Идти оставалось недолго, всего две остановки и первую треть дистанции Толик буквально пролетел, насвистывая:" …То-ре-адор… смеле-ее-ее в бой… То-ре-адор… то-ре-адор!..» – но, когда вдали показались очертания двух пятиэтажек-соседей, в одной из которых он провёл всю свою сознательную жизнь, до того момента, как выпорхнул из родительского гнезда, ноги стали притормаживать, как будто кто-то пристроился следом и мазал пятки Толика клеем и ему все тяжелее и тяжелее стало передвигать ими, и каждый шаг отдавался в голове мучительным вопросом:

«Как я взгляну им в глаза?.. Как объясню… кто я такой?.. Как смогу говорить и смеяться вместе с ними… если похоронил их обоих на Западном кладбище?.. Отца… в 1999 году… а мать… в 2012… Рядом друг с другом… как они и хотели!..»

Толик, хоть и не часто, но несколько раз в год приходил туда один, брал «чекушку» водки и тихо плакал, разговаривая с ними и прося прощения. Он мечтал, хоть на одну минуточку вернуться в прошлое и всего лишь обнять их и сказать, как ему их не хватает!

И вот он в пяти минутах ходьбы от родного дома, но каждый шаг теперь давался с неимоверным трудом.

Кто он такой ЗДЕСЬ?!.

Язык не повернется сказать:" Мама… папа… здрасьте!..» – Да он старше их – отца на два года, мать – на одиннадцать лет! Как объяснить, что из будущего к ним прибыло девяносто с лишним килограммов их драгоценного сокровища. Как быть с таким богатством?.. И что делать с реальным семнадцатилетним Толькой, только что закончившим десять классов и буквально два дня назад всю ночь гулявшим на выпускном вечере, а мама до сих пор не отошла от переживаний той бессонной ночи, когда её мальчик шагнул во взрослую жизнь. Позавчера, значит шагнул во взрослую жизнь, а сегодня свалился обратно. Непонятно, кто и непонятно, откуда? Причем, более упитанный и сразу на шею – ни денег, ни прописки.

«Мама… папа… Ещё раз… здрасьте!..»

Нужен был план.

Колодец времени. Глава 8

Глава 8. В которой самураи летают с косами наперевес.

30 июня 1980 года Какуко Нахераку проснулся рано, как обычно затемно. Едва начинало светать, он приходил в свой сад камней, садился в позу «лотоса», складывал руки на колени и бесконечно смотрел на Восток.

Родившийся в Стране Восходящего Солнца, он мог часами наблюдать за рождением нового дня. От первых лучиков, до состояния пылающего огнём дракона. Вот и в то утро, Какуко, получив свою порцию ультрафиолетового облучения, как обычно сходил на работу, как обычно доработал до обеда и пришёл домой, как обычно съел свою рисовую кашу с лепёшкой и зелёным чаем и, как обычно, засобирался в обратный путь. Но вспомнил, что сегодня обещал занести местному фельдшеру выкованную специально для него «косу», взял её, сказал:" Однакося… пойду…", вышел во двор и, не сделав и пары шагов, уверенно провалился в колодец, совершенно непостижимым образом образовавшийся на дорожке от дома самурая.

Какуко Нахераку, как был в деревянных сандалях на толстой подошве, в коричневом халате, напоминавшем кимоно и с косой в руках, так и ушёл под землю, успев правда выматериться по-русски, пока летел.

Какуко Нахераку, потомственный самурай в девятом поколении, вот уже тридцать четыре года жил на чужбине, в этой непонятной варварской стране. Он командовал артиллерийским орудием в Квантунской армии во Вторую Мировую войну и сдерживал атаки русских в Манчжурии. Война подходила к концу, Япония проигрывала и лучшей участью для самурая в проигранной войне, было погибнуть в бою с мечом в руках. Как воин клана Нахераку, Какуко всегда носил меч при себе. Катана – японский самурайский меч, знак чести, оружие истинного воина, передавался по наследству из поколения в поколение и Какуко был девятым, удостоившихся чести владеть им.

Последние секунды того боя Какуко наблюдал, как кадры чёрно-белой, очень заторможенной кино хроники. Снаряд летел прямо на орудие, летел так медленно, что Какуко успел понять, что шансов на спасение – никаких, успел только скомандовать:" Ложись!..», – сам успел достать меч из ножен, возможно успел бы даже и харакири сделать, но не в этот раз. Взрывом Какуко оглушило и он потерял сознание, поэтому и не увидел, как гаубицу, врытую в землю, потому что командование не планировало отступать, подняло в воздух вместе с землёй, поставило на дуло, скрутило чудовищной силой и отбросило на несколько метров, а гигантская волна рыжей земли, словно цунами накрыла его с головой, словно пуховым одеялом.

Какуко Нахераку даже не сильно-то и пострадал, его только контузило. Земляной вал сыграл роль буфера, принявшего все осколки на себя, лишь засыпав его землёй. Очнулся Какуко в лагерном лазарете для пленных японцев. Хотел тут же сделать себе харакири, но меча под рукой уже не оказалось.

Это был позор!

Дни в лагере тянулись медленно, и, чтобы не умереть, как обычный смертный, Какуко пристроился в кузницу, заодно решив постичь секреты этого мастерства, с тем, чтобы однажды выковать себе новый меч, если не удастся вернуть фамильный, перебраться в Японию и сделать себе харакири, навсегда смыв пятно позора со своего честного имени.

В 1956 году японцев освободили из плена и депортировали на родину. Но некоторые остались. Среди них был и Какуко. Помотавшись по лагерям и поселениям, он осел на острове Сахалин, в небольшом рыбацком посёлке, пошёл работать в рыболовецкую артель-колхоз кузнецом.

С русскими отношения не сложились, ибо он их презирал и не понимал, как эти варвары, не просыхающие от пьянства, работающие не за деньги, а за какие-то мифические «трудодни» на непонятный абстрактный колхоз, запросто гноившие тонны улова на берегу, не уважающие ни старших, ни начальство, не верящих в Богов, и без их помощи сумевшие победить непобедимую армию Божественного Микадо? Все это не укладывалось в его упорядоченной тысячелетиями голове.

Русские тоже его ненавидели – за порядок в доме, за чистую одежду, за то, что при встрече он всегда кланяется, за фантастический сад камней, который они постоянно разоряли из вредности, но он терпеливо восстанавливал и каждый день, вне зависимости от времени года, погоды и самочувствия проводил в своем саду, неподвижно сидя на корточках и глядя в одну, ему видимую точку.

Местные никогда не называли его по имени, а только «япошка» и Какуко смирился с этим и даже научился произносить на ломаном то ли, русском, то ли, нерусском – «Йяпоска». Постепенно Какуко научился понимать этот сложный язык и даже говорить на нём с ужасным акцентом.

Мирная жизнь брала своё. Выросло поколение, не видевшее войны, к «япошке» привыкли и перестали относиться, как к экзотике. При встрече больше не тыкали пальцем, а он всё дольше и дольше сидел в своём саду, вспоминая крошечные чистенькие домики далекой родины, цветущую сакуру и огромные глаза юной Мумико, которые она не смела поднять, чтобы взглянуть на красавца-офицера Императорских артиллерийских войск, и лишь одна мысль согревала его сердце, что однажды он отыщет свой меч и вернется в Японию, чтобы совершить свой последний в жизни ритуал. И он ни о чём не пожалеет тогда.

Но для этого необходимо было вернуть «катану».

Устроившись работать кузнецом в колхоз-артель, Какуко, в свободное от основной работы время, переодевался в белое, без единого пятнышка кимоно, становясь катана-кадзи, кузнецом по изготовлению катан, и пытался выковать себе новое оружие. Это было не только трудное в плане производства и технологии занятие, иначе катаны ковали бы на каждом углу, но на самом деле, мастерство изготовления настоящих боевых мечей передавались из поколения в поколение потомственными кадзи, от отца к сыну и умирало вместе с ними, если не было наследника-мальчика. Доверить производство катаны постороннему, было равносильно измене и каралось смертью. Поэтому настоящие самурайские мечи были уникальным оружием: многослойный, но тонкие, лёгкие, но очень прочные, не уступавшие, а то и превосходившие по прочности Дамассую сталь, очень острые и смертельно опасные. Некоторые мечи изготавливались десятилетиями и ценились очень дорого.

Какуко пытался выковать меч, но всё, чего он смог добиться, это делать подобие гоблинских мечей из «Властелина колец» – огромных, тяжёлых, ужасных на вид. Таким оружием можно напугать из-за угла, но вот харакири совершить, это вряд-ли получится.

Был и ещё один момент – изготовление и хранение холодного оружия в СССР являлось уголовнонаказуемым преступлением и каралось строго, поэтому Какуко маскировал свою деятельность, под изготовление «литовок» для сенокоса.

Косы получались великолепными и шли на «Ура!»

Колодец времени. Глава 9

Глава 9. В которой не только погоня, но и пространственно-временной парадокс.

Петрович видел, как «дядя Витя из Чебоксаров» уселся на переднее сиденье и, словно полководец перед решающей битвой, махнул рукой вперед, показав направление движения. От осознания, что шпион уйдёт, Петровича охватил нервный зуд и он заметался по остановке, наступая всем на ноги и толкаясь. Стадо козлов не подняло бы столько пыли, сколько один отчаявшийся сантехник. Денег на такси, чтобы устроить погоню, у него и в помине не было, а запомнить номер, мешали, во-первых, пустота в голове, которая давно уже служила только для того, чтобы её чесали и ещё он ею ел, а во-вторых, слёзы, катившиеся из мутных глаз.

Петрович выскочил на дорогу, но так как он не являлся автотранспортным средством, двигаться без номеров ему было запрещено и машины не уступали ему дорогу. Едва увернувшись от «Запорожца», он вернулся за бардюры, пытаясь из-за кустарника, росшего вдоль дороги, разглядеть, в какую сторону поехало «зеленоглазое». Когда надежда стала покидать и ноги хотели уже подломиться от горя, такси неожиданно остановилось метрах в трехстах от остановки. Петрович сперва не поверил своим глазам, поэтому старался не моргать, чтобы не спугнуть удачу. Сделал пару шагов вперёд, машина не тронулась, на цыпочках пошёл в том направлении, прибавил шагу и пустился в галоп, петляя между кустами и деревьями и, из-за этого, периодически теряя «тачку» из вида. Поэтому и не увидел, как Толик вылез из машины.

Водитель сидел, зажав рубль в кулак и мечтательно пуская сладкие слюни. Новенькая монета жгла ладонь, но он не разжимал кулак, боясь её ослепительного блеска. Как он любил этот блеск! Это была любовь с первого взгляда. Любовь, с той самой минуты, когда он впервые взял её в руки, то есть, пять минут назад.

Раньше он и не подозревал, что деньги умеют так очаровывать. Даже одно название – «Царский Рубль» приводило в трепет, ибо всё царское в Советской России было под запретом. Слышавший раньше о царских рублях и «червонцах», он никогда доселе не видел их живьём. Но двуглавый орёл и надпись «Банк России», давали стопроцентную гарантию, что монета настоящая. Вот про двухрублёвую монету слышать не приходилось, но своим глазам он мог доверять, а значит, она существует!

«Эх… я… Лось почтовый!.. Нужно было не рубль просить… а… два!.. Никуда бы не делся… отдал… Да… что там… два!.. Все три рубля надо было просить!.. Вот… я… лупень!!! Вот… дегенерат!!! Упустил такую прелесть… А… куда он хотел ехать?.. На Кордный… Это ж пять минут езды… Рвану ка я туда… Подожду на въезде… Если повезёт… то и два рубля будут моими!.. Мои рублички!!! Мои прелести!!!» – В этот момент, задним зрением, он увидел какое-то движение за спиной и обернулся.

Из кустов на тачку нёсся огромный мужик с железным ломом, горящими глазами и пеной, брызжущей во все стороны изо рта. Вернее, это, даже не пена была, а адский огонь!..

«За моим рублём пришёл… демон!.. – Сразу же сообразила голова водителя. Но мужик он был опытный и тут же врубил третью скорость:

– Не отдам рубль!.. Мой он!!!

Петрович уже почти добежал до машины, пыхтя, как сто бабуинов.

«Только спрошу… куда делся пассажир и тут же сдохну!..» – Решил он про себя. Сдохнуть не удалось, так как и спросить тоже не получилось – машина рванула с пробуксовкой, набив Петровичу полный рот выхлопных газов, вперемешку с булыжниками и крошками асфальта из-под колёс.

– Па-а-ж-ди-те… Ш-той-те… ТО-ВА-РИ-ЩЩ!!! – С полным ртом кричать было не сподручно, поэтому слесарь-энтузиаст шпионажа махал ещё и руками, в одной из которых по прежнему находилась монтировка, но такси только набирало ход. Петрович опять сник, облокотился руками в колени, высморкался, вышибив из каждой ноздри по приличному куску руды, плюнул ядовитой от злости слюной и обругал весь мировой империализм браными словами, а водителя такси наградил еще и эпитетом «пособник».

«Да… что ж за невезение-то такое!.. Не… шпион… а… Фигара какая-то!.. Везде успевает ушмыгнуть!.. Чем я так прогневал родной ЖЭК… что шпионы просто из под носа уходят?.. И пособник… небось… не случайно тут проезжал… Явка у них тут… небось… была… как это по ихнему?.. Небось… э-э… небось…» – Петрович, даже и мысленно не смог подобрать нужное слово «рандеву», ибо и так уже думал слишком долго, а это подразумевало наличие хоть каких-то мозгов… Но, с другой стороны, чего нет, того и не отнимешь!.. Зато он был мужик упёртый. Отдышавшись, затрусил дальше, стараясь не упустить такси из вида.

Принявший Петровича за демона, водитель рванул со страху так, что машина метров пятьдесят ехала на задних колёсах, как взнузданный жеребец, вставший на дыбы, только-что не «ржала». А когда железный конь встал на все четыре колеса, вздохнул с облегчением, увидев в зеркале заднего вида, что демон заметно уступает ему в скорости и, поэтому, отстает.

«Фу… пронесло!..» – Вытирая потный лоб потной ладонью, выдохнул таксист.

В салоне, действительно чем-то таким припахивало, но не сильно. Ещё метров через сто он успокоился и вспомнил о «Царском рубле».

Рубля в кулаке не было!..

Он резко нажал на тормоз и начал лихорадочно осматривать салон, переворачивая коврики и, чуть ли не вспарывая ногтями обшивку дверей и сидений.

Петрович, увидев, что такси опять остановилось, бросил жаловаться самому себе на свою же злодейку-судьбу, рванул с низкого старта. Как известно. Усэйн Болт пробегает стометровку за 9 целых и 58 сотых секунды. Это – мировой рекорд!.. Но, он – Болт. А Петрович, как ушлый винт с резьбой, нарезал стометровку между кустами и деревьями, ровно за пять минут. Ещё издали слесарь заметил, что машина пустая, хотя двигатель работает. Ни водителя в салоне, ни пассажира!

«Да… что же это такое!.. Да они тут все что ли заодно?!. Тоже сбежал!.. Вот… гад же!..» – Петрович перешёл на шаг и этим совершил ошибку, потеряв время.

Водитель, не найдя под ковриками, решил поискать в бардачке и поднял голову, а, когда поднял, опять увидел Петровича. А Петрович, соответственно, увидел водителя и сперва даже опешил, а потому вообще остановился. Оба глядели друг на друга на отрывая взгляда, всё сильнее прищуриваясь. В этот момент должна была бы звучать музыка из мультика «Ранго», где главный герой, хамелеон и главный злодей, гремучник, стоят посреди городка и поедают друг друга глазами. Первым не выдержал Петрович:

– Стой!.. Стой… Чё-то спросить хочу… – Заорал он и замахал конечностями, привлекая к себе внимание.

Водителю показалось, что мужик сейчас долбанёт монтировкой по заднему стеклу, к тому же, он орал что-то, типа:" Стой… Чёрт… Замочу!!!» – И он опять рванул с третьей скорости.

Через сто метров был поворот на Третью Транспортную улицу, единственный путь на Кордный посёлок, и такси свернуло туда. Петрович этот манёвр тоже заметил и ломанулся прямиком через кусты, немного срезая себе путь. Когда он опять выскочил на главную дорогу, отплевываясь от паутины, пауков и захваченных ими в плен насекомых, сбивая монтировкой с себя колючки репейника и отбиваясь от стаи голодных и злых дворняжек, такси было где-то в трёхстах метрах впереди и опять стояло на приколе.

Отъехав на достаточно большое расстояние, водитель принялся за поиски монеты. Одна мысль, что он может потерять её навсегда, сводила с ума. Он вытряхнул всё из бардачка и залез в него с головой. В обычное время, голова не помещается ни в бардачок, ни в трехлитровую банку с огурцами, но в экстренных ситуациях, как сейчас или с очень глубокого похмелья, когда без рассольчика – никак, голова оказывается способной залезть в ну очень труднодоступные места. Но и там монеты не было, хоть реви!..

Водитель снял штаны, носки и ботинки. Вдруг шмыганула через ремень, скатилась по брючине, оттянула резинку у носка и лежит себе тихонечко там, похрюкивая от удовольствия.

Ни в носках, ни в ботинках, ни в карманах брюк, монеты не было. Он швырнул штаны в открытое пассажирское окно. Следом полетели носки и ботинки. В отчаянии схватился руками за голову и стал биться ею об руль, повторяя: