Дневники дьявола

Вожделенные документы по банкротству стройки, которое они с Лугиным готовили последний год, так и не были подписаны. А потом явилась московская команда молодых и наглючих деляг. Лугин только из-за пакета акций, которые давали ему право на голос в совете директоров, переместился пока с кресла Генерального в кресло заместителя, а Саакян, не успевший нагрести необходимое количество, вообще вылетел с предприятия «по собственному желанию». Ему до тошноты противно было вспоминать, как в кабинете нового Генерального он, еще вчера великий и ужасный заместитель по безопасности, писал это «желание», трясущейся от волнения и бешенства , потной рукой.

Расчетную ведомость и личную карточку Саакян подписал прямо на проходной, после чего кассир выдала ему вполне приличную сумму, а кадровичка нагло швырнула на бордюр его трудовую книжку. Годами эта дрянь заискивающе заглядвала ему в глаза, как, впрочем, и почти все управленцы.

«А теперь почувствовала свободу, проститутка драная!» – вяло разозлился Саакян и попытался выйти из управления бодрым шагом. Его хватило только на то, чтобы отъехать от управления несколько сотен метров до леса и свернуть с трассы. Заглушив мотор он уронил голову на руль и завыл от бессильной ярости. Идти было не к кому. Все подельники были не у дел и окопались у себя в квартирах, не отвечая на звонки или свалили из города в неизвестном направлении.

Саакян физически ощущал, как уплотняется пространство вокруг, но что надо делать, чтобы вздохнуть полной грудью, никак не мог придумать. В машине стало холодно, и он решил поехать домой. У подъезда , подняв глаза к своим окнам, Эдуард заметил свет на кухне.

– Вот черт, склеротик, забыл с утра выключить,– ругнул он себя и поднялся в квартиру.

На кухне, размазывая пьяные сопли по бледному лицу, сидел сын, доканчивая бутылку дорогущего коньяка, подаренного Саакяну Максютой на юбилей, который он хранил уже три года для особого случая. От возмущения у Эда перехватило горло.

– Ты, что ох…! Ты зачем взял коньяк, мудила? – взъярился Эдуард Еркенович на сына.

– Бать, не ори, нам пи…ц! Кранты, батя! – загнусавил Рудик и потянул измазанную соплями пятерню к бутылке.

Саакян схватил коньяк и, не долго думая, опрокинул остатки в себя. Не почувствовав ни вкуса, ни крепости, он швырнул пустую бутылку в ведро по мойкой, грузно опустился с другой стороны стола и обреченно поинтересовался у сына:

– В чем дело?

– Я подарил все наши такси родной милиции. Так сказать добровольное пожертвование.

– Чего? Ты в своем уме? Как это так подарил?

– Без-маз-мезд-на, батя, значит даром!

– Ты спятил или так шутишь?

– Какие шутки, батя, какие теперь шутки. Откупился, так сказать. Эти суки где-то отрыли то дело, когда мы с Дрюном девку затрахали и в колодец скинули. Нет, ты же говорил, что все документы в сечку отдал, а батя? Как же все целым оказалось, а? – стукнул кулаком по столу Рудик.

Саакян вспомнил, что после этих слов у него в голове глухо застучало и резко потемнело в глазах ,и после этого он уже ничего не помнил.

– Значит я в больнице? Но почему так убого, дверь заперта и где врачи?– удивился он и снова побрел к двери. Но на этот раз она сама открылась и в сопровождении двух мордоворотов в комнату вошел молодой хлыщ в отглаженном костюмчике и присел на единственный табурет, оставив Саакяна стоять. Эдуард был вынужден присесть на кровать.

– Пришли в себя, Эдуард Еркенович? Очень хорошо. Вы нам здоровенький нужны, уж очень много вопросов к Вам накопилось. По делу вашего сына нам все ясно и Рудольфу Эдуардовичу Саакяну уже предъявлено обвинение, что будет дальше с ним, включая зону, Вы лучше меня знаете. Вот только его подельника Андрея Скачкова нам никак найти не удается. Как после армии в столицу подался, так ни привета от него, ни весточки. А Вы, случаем, не знаете ничего о нем?

В ушах зазвенело, в висках застучало. Саакян натужно закашлялся и сквозь кашель хрипло переспросил:

– Рудик арестован? Где он?

– Там, где положено, в СИЗО, Вам ли не знать.

– В одиночной?

– Зачем же? Он не лишен возможности общения с согражданами.

– Какого общения, Вы что, не понимаете, что ему нельзя в общую камеру!

– Ну от чего же? Парнишку приняли как положено и он, как мне известно, уже занял подобающее ему место.

Саакян слишком хорошо знал, что означают эти слова. Голова стала наполняться криками и стонами, которые теснили друг друга и втискивались в нее, грозя взорвать череп изнутри. Потом была яркая вспышка и снова все померкло.

На этот раз он проснулся в реанимации. Допотопный кардиограф, аппарат искусственного дыхания и штатив с капельницей четко обозначили место его положения. Эдуард оглядел помещение и снова заметил решетки на окне. Вошел немолодой врач в застиранном сероватом халате и посчитал ему пульс.

– Где я, доктор? – просипел Саакян.

– В медчасти СИЗО.

Эдуард Еркенович наконец понял все. Беспредел, так знакомый ему за много лет работы в органах, теперь ему придется прочувствовать на себе в полной мере. Сына опустили и теперь жизнь мальчика будет сплошным кошмаром, а он ничем не сможет ему помочь. Его самого, больного, без сознания, вместо нормальной больницы, привезли сразу в СИЗО. Без суда, без следствия!

– Менты, падлы, волки позорные!– от бешенства перехватило дыхание и он закашлялся, но никто даже не заглянул к нему.

– Суки, подохну здесь с таким приглядом, а им и дела нет! Х.. вам по самое не хочу, Саакяна голыми руками не возьмешь! Я вам, б…,устрою еще- грозился он неизвестно кому, но горячие слезы безысходности заливали лицо и забивали нос.

Стало трудно дышать и Эдуард стал хрипло звать на помощь. Через минуту вошел тот же врач или санитар, но проверив снова пульс и поправив флакон на капельнице тут же удалился. Саакян обреченно вздохнул и уставился немигающим взглядом на зарешеченное окно.

****

Память услужливо стала прокручивать его жизнь кадр за кадром. Вот он молодой и статный красавец, любимец начальства и женщин, женится на дочке замполита. Настенька вся светится от счастья, а грозный папаша, один растивший дочь после смерти жены, смахивает скупые слезы умиления. На свадьбу приглашены все значимые фигуры города, есть гости и из областного центра. Эдуард уже вхожий во многие кабинеты, как жених, теперь готовится у головокружительному взлету карьеры. Лейтенантские погоны тесть справил ему еще до окончания вуза, а «старлеем» он стал и вовсе поперек всех правил, к рождению дочери. Рождение сына в семье любимой дочки дед отметил капитанским званием зятя и должностью замполита управления внутренних дел, где собственным служебным рвением и налаженными связями тестя, Саакян быстро поменял погоны на майорские, потом на подполковничьи и стал начальником ОБЭП почтового ящика, города – спутника Холмска.

Служебное рвение Эдуарда никакого отношения к профессиональным обязанностям не имело, отделом в этой части занимался его заместитель, а его обязанностью были исключительно приемы и ублажение гостей города и области. Лучше Саакяна никто не мог организовать приватный отдых проверяющих любого уровня. Гостей принимали в зависимости от ранга и цели визита. Тех, кто попроще, парили в прекрасном банном комплексе на загородной территории в воинской части, при чем в роли банщиц выступали комсомолочки-активистки, отобранные горкомом ВЛКСМ Холмска-5. После банных утех визитеров поили вволю, на следующий день приводили в чувство умелыми руками массажисточек из медсанчасти города и уже умеренным застольем.

Более важных персон так же парили, массажировали, поили и кормили, но уже, в охотничьем угодье, на базе отдыха или на даче секретаря обкома партии.

Разомлевшие от удовольствий и радушного приемы члены комиссий подписывали нужные документы и удалялись, стараясь снова влезть в проверяющие, инспектирующие, расследующие чего угодно в этой гостеприимной глубинке. И всем этим заведовал Эдуард Саакян. Для него не было неразрешимых проблем. Но однажды случилось непредвиденное.

Председатель очередной комиссии проверяющих вдруг резко отказался от услуг пышнотелой комсомолочки и в пьяном угаре стал приставать к миловидному официанту, обслуживающему банкет. Он подкараулил парня в подсобке, где он нервно курил после неожиданного натиска важной персоны. Все произошло в считанные минуты. Генерал решил заставить парня удовлетворить его желание под дулом пистолета, но тот ответил решительным отказом и попытался выйти из подсобки. Саакян следил за гостем с момента инцидента и теперь стоял под дверью подсобки. Выстрел услышал только он, так как в зале гремела музыка, а кухня была на приличном расстоянии. Эдуард осторожно приоткрыл дверь и заглянул в небольшое помещение. То, что он увидел, поразило его как удар молнии. Генерал пыхтя стаскивал брюки с неподвижного официанта, который ничком лежал на столе и по белой столешнице расползалось тёмное пятно.

Саакян осторожно закрыл дверь и прислонился затылком к косяку. Лихорадочно перебирая варианты, он весь взмок от напряжения. Официант не подавал признаков жизни, а гость громко пыхтел, рычал, удовлетворенно стонал и охал. Казалось, это никогда не кончится! Наконец за дверью раздался утробный рык и на несколько мгновений все стихло.

Саакян замер. Он вовремя отступил в сторону, потому что дверь резко отскочила, видимо от пинка, и в дверной проем вывалился, неторопливо застегивая ширинку, потный и взлохмаченный генерал. Они встретились глазами и гость, поводив пистолетом перед носом Эдика, усмехнулся и убрал оружие в кобуру. Потом он поправил галстук, пригладил волосы и, насвистывая «Чижик-пыжик» спокойно направился в сторону зала, через плечо бросив остолбеневшему подполковнику:

– Убери там и ты в шоколаде, пикнешь – зарою!

Эдик дрожащими руками запер дверь подсобки, отдышался и направился к администратору решать вопрос с заменой официанта. Затем он вызвал Сарика и тот, поняв все с полуслова, решил проблему аккуратно, чисто и быстро.

Эдуарду Еркеновичу только сейчас пришло в голову, что он даже и не подумал тогда выяснить, жив был парень или генерал его все – таки убил. «Какая разница, в конце концов теперь? – отмахнулся он от ненужной мысли и вернулся к воспоминаниям.

Генерал оказался не только гомиком, но и козлом. Никакого «шоколада» Эдик не получил, но напоминать о себе он не стал, слишком хорошо запомнились последние слова генерала и его олимпийское спокойствие после содеянного. Он сам стал другим и с этого дня для него самого не стало ни границ, ни запретов. Нет, он конечно, знал как, с кем и что можно, а что нет, но ему хватало и «дойных коров» и безотказных «телок» и сговорчивых чиновников, что бы в полной мере удовлетворять свои желания.

Эдуард умел вовремя предложить свои услуги по решению любой проблемы и поэтому был востребован. Помогали ему исключительно родственники, семьи которых он планомерно ввозил в закрытый город и обеспечивал сказочным, по их меркам, богатством. После глиняных халуп благоустроенные квартиры казались его родне дворцами. Жены, очумевшие от счастья, как и положено, сидели дома, рожали и воспитывали детей, а их молодые и сильные мужья работали на разных местах, но верой и правдой служили только своему благодетелю.

Однажды ему передали приглашение от Генерального директора стройки, организовать, радушный прием столичных инспекторов, проверявших законность приватизации предприятия и городской недвижимости,которой Максюта нахапал без меры, вызвав недовольство у многих.

Приемом комиссия осталась очень довольна, инспекция завершилась благополучно для Максюты, и Саакян был допущен в круг доверенных лиц. Антон, проводив гостей до трапа самолета, пригласил Эдуарда пройтись с ружьями по лесу и тот понял, что предстоит приватный разговор. Они оставили свиту курить около машин и направились на берег реки, где Максюта изложил свое деликатное поручение, оценив услугу весьма щедрой суммой.

Сарик исполнил задание как всегда аккуратно и опер-герой вернулся из командировки в Чечню не просто с ранением. Точный выстрел Сарика лишил его не только любимой работы, здоровья, но и мужской силы.

Максюта, как и генерал-гомик, оказался хоть и традиционной ориентации, но таким же козлом. От обещанной суммы Саакян получил только третью часть, и когда он вопросительно взглянул на Антона, тот только усмехнулся:

–Не жадничай, Эдик, количеством наберешь. Теперь ты вместе с родственничками работаешь на меня. «Крышевать» будешь все, что на сегодня нагреб, на это я не претендую, но больше ни-ни. В городе хозяин я, запомни и своим передай. Иначе история с девочкой в колодце нечаянно всплывет и Рудик сам станет женщинкой. Понял ли?

Саакян остолбенел от неожиданности. Он лично отнес то уголовное дело в сечку и сам лист за листом запихал ваппарат. Потом съездил в часть к Андрею и они договорились. Парень после дембиля на денек заскочил домой и утренним поездом поехал в столицу, на готовое место в Университете. Соседом по СВ оказался Сарик и до учебы дружок сына и подельник не доехал. Откуда Максюта мог узнать об этом деле? Следователь, который вел дело, сразу после допроса Скачкова, примчался к нему в кабинет и они полюбовно договорились. Он уже восьмой год руководит районным отделом и весьма доволен жизнью, что бы жертвовать ею.

Словно отвечая на его вопросы Антон медленно достал из папки несколько листов и Эдуард Еркенович с ужасом узнал на ксерокопиях фототаблицы из дела и протокол допроса Андрея, который подробно рассказал все и во всех подробностях. Сомнений не осталось, Максюта владел его самой страшной тайной, и теперь он станет его рабом пожизненно.

Антон опять словно услышал его мысли и, усмехнувшись, произнес:

– Сарик, конечно, может и меня грохнуть, но тебе это не поможет. Материал на следующий день будет в конторе. Так что не напрягайся и пришли ко мне племянника, я его к себе на работу водителем возьму и объясни ему, что теперь он служит верой и правдой только мне.

С этого дня жизнь Саакяна опять сделала оборот по спирали и из хозяина, он снова стал слугой. Эдуард ненавидел Максюту до зубовного скрежета, но, растянув на лице дежурную улыбку, всегда встречал своего повелителя в позе «Чего изволите-с?».

Привычная и рутинная работа по «наведению порядка» в городе только один раз вывела Саакяна из душевного равновесия, когда Макс велел посадить на иглу своего собственного сына. Для уроженца Кавказа семья всегда была святым понятием, а первенец мужского пола неизменной гордостью и продолжением рода. Поэтому Эдуард Еркенович вздрогнул душой и поручил исполнение приказа хозяина не своей родне, а одному из бригадиров «братков», которого «крышевал» с незапамятных времен. Когда парнишка прочно подсел на героин, Саакяну передали видеокассету, которую он даже не стал смотреть, а сразу отдал папаше. Тот кивком головы выразил удовлетворение и положил кассету в сейф, видимо решив насладиться содеянным с родным дитятей в одиночестве, а может еще для чего. Этот заказ никак не шел из головы и в душе Эдуарда вместо ненависти прочно поселился животный страх перед Максютой. Антон мгновенно прочувствовал этот страх, потому что резко отстранил от себя Саакяна. Эдуард перестал получать задания и уже привычные суммы вознаграждений, но был только рад этому.

****

Рудика зарезали в пьяной драке такие же как он «опущенные» через год, после перевода его в зону. Сурен, Рафаэль и Марат получили по 20 лет лишения свободы, и прилежно работают на заводе электродов. Сарик осужден на пожизненный срок. У Саакяна после того, как он получил письмо от жены, похоронившей их единственного сына, случился инсульт, и он прикован к постели пожизненно. Всё это мне сообщил при встрече Павел Сурмин, наведавшийся в белокаменную по своим делам.

Не могу сказать, чтобы я ощутила чувство удовлетворения от свершившегося возмездия. Все, что так или иначе было связано с Максютой было окрашено только отрицательными эмоциями. Да и более остро передо мной теперь стоял другой вопрос. Из дневников я узнала правду о смерти сестры Сурмина Татьяны. По хронологии событий она была третьей или, если считать Ивана, то четвёртой жертвой Антона Максюты. Но надо ли знать об этом Павлу ? Я еще раз перечитала в компьютере отсканированные страницы дневников.

Глава двадцать третья.

Антон скрупулезно фиксировал события своей жизни и детально описывал своих женщин и отношения с ними. Следующая звалась Татьяной. Эта толстушка тридцати трёх лет, смотревшаяся на все сорок, была из разряда скучающих начальственных жен по факту и по призванию. С замашками императрицы она требовала от молодого любовника ласки жадно и настойчиво. Неделю назад ее мужа назначили главным инженером, и Антон стал его заместителем. За три года карьерный рост выпускника сибирского вуза был просто невероятным. Конечно кое-кто догадывался, чем, кроме достаточно скромных профессиональных навыков, но удивительно отшлифованного умения угодать и угодить, приглянулся начальству стройки этот паренек, но предпочитали об этом не распространяться, Татьяна была слишком опасным врагом. Она пользовалась благосклонностью секретаря обкома Каткова и частенько улетала на присланном за ней персональном вертолете в областной центр, где исчезала на несколько дней. Ее возвращение оттуда каждый раз заканчивалось для Антона сексуальной пыткой. Татьяна просто «заедала» его молодым телом оскомину от дряблой плоти стареющего партийного благодетеля. Она много пила и хотела секса практически беспрерывно. Ее муж, так же как и Антон, за счет жены делавший карьеру, не только знал и поощрял ее увлечение мальчишкой, но и отпускал его с работы на эти «отходные», как он любил выражаться. Это был очередной «отходной», когда Татьяна вдруг спросила его:

– Тошик, мальчик мой, а ты хотел бы перебраться в губернию из этой тьму-таракани?

– Куда, солнышко?

– В Холмск, например.

– Солнышко, не дразни, ну кто меня там ждет?

– Пока никто, но скоро буду ждать я .

– Не понял.

– Что тут непонятного. Моего партийного хрыча переводят в Холмск заместителем тамошнего пердуна-градоначальника с целью скорой замены. Он, как только устроится, меня за собой потянет, а я тебя, если хорошо себя вести будешь.

– Опять в замы к твоему? Надоел он мне, сам дурак и из меня дурака делает. А я хочу сам стройкой руководить.

– Не рано ли, малыш?

– Нет не рано. Я хочу, что бы ты была моей женой, а твой муж не может занимать говенный пост. Ты женщина дорогая, надо соответствовать.

Антон знал заветную мечту своей перезрелой любовницы и давно готовил этот разговор, так как уже знал по сплетням о скором переводе секретаря обкома Каткова в Холмск и понимал, что это для него единственный шанс быстро и без особого труда получить все и сразу. Он налил в два бокала тягучее красное вино и, скинув на пол махровый халат, один бокал медленно вылил на себя, а другой так же медленно на жирные складки тела задрожавшей в предвкушении его ласк «императрицы».

****

Все на самом деле оказалось много лучше того, что мог себе представить в своих самых смелых мечтах Антон. Его перевели сразу с повышением,и он вернулся в Холмск, где учился, на должность главного инженера крупного строительно-монтажного предприятия. Ему тут же, конечно с подачи Татьяны и по распоряжению её благодетеля, ставшего областным градоначальником, дали собственную двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне.

Татьяна оставила мужа на Севере достраивать комбинат, и теперь они в встречались в квартире Антона два раза в неделю. Разводиться с мужем и оформлять официально брак Татьяна из стратегических соображений пока не собиралась, так как вознамерилась сначала сделать своего будущего супруга директором предприятия областного масштаба или крупной партийной шишкой, что бы Катков ему был уже не опасен. Мешал осуществлению ее планов только его молодой возраст, но это она исправить никак не могла. Так что лет на пять Антон был явно свободен от ее притязаний на обещанное им замужество и его это очень радовало.

На работе он особо не напрягался. Главной его задачей было делать видимость вездесущести, а для этого у него на каждом рабочем месте были свои уши и глаза, которые за своевременное сообщение информации поощрялись и поэтому служили рьяно. Через два года об Антоне все чаще стали упоминать на высоких собраниях, как о грамотном и заинтересованном в производстве руководителе. Он оперативно вмешивался везде, контролировал все и всегда, по крайней мере такое впечатление о нем было у подчиненных и у начальства. Его правильные и пламенные выступления в поддержку политики партии и правительства благостью отзывались в сердцах партийной элиты области и его стали прочить в обком партии на должность одного из замов. Антон уже мечтал, как обставит свой кабинет в Белом доме, как называли обком партии жители Холмска, какую секретаршу себе заведёт, как будет летать в Москву и Питер, а потом и за границу.

Гром грянул среди ясного неба. Татьяна заявилась к нему в квартиру вне расписания, в выходной день, который она обычно проводила на даче градоначальника, и, открыв дверь своим ключом, застала его в весьма недвусмысленном положении с сидевшей на нем верхом молоденькой девчушкой. Эту дурынду- первокурсницу, приехавшую из соседней области и учившуюся на историческом факультете Холмского университета, он накануне вечером нашёл у научной библиотеки – места, которое он посчитал перспективным с точки зрения охоты на девственницу, которую ему захотелось аж до зубовного скрежета после двух дней с опостылевшей уже до отвращения развратной Татьяной. Антон по внешнему виду и испуганному взгляду вычислил нетронутую ещё студенческой свободой деревенскую девчонку, заученно наплёл ей про любовь с первого взгляда и, после долгих уговоров, привёл в кафе. Здесь его никто из знакомых не мог встретить, т.к. оно было расположено в Академгородке, т.е. на окраине Холмска, да ещё и при местном самодеятельном театре и сюда их общие с Татьяной знакомые забрести никак не могли. Зато глупышка была в восторге от самодеятельного спектакля и от актерского кафе. Антон едва не уснул на представлении, а глаза девахи сияли как бенгальские огни. Он еле проглотил сосиски с синеватым картофельным пюре и выпил стакан какао, а она с аппетитом съела котлету с вермишелью, булочку с маком и два пирожных, т.к. он своё уже съесть был не в силах. Потом Антон катал девчонку на своей машине по окрестностям Холмска и они пили шампанское из заранее приготовленного им «кобелячего» набора, ели шоколад и фрукты. Когда сомлевшую от моря комплиментов, впечатлений и выпитого вина девушку он картинно внес на руках через порог своей шикарной квартиры и предложил ей стать в его доме хозяйкой, глупышка растаяла окончательно и отдалась будущему «мужу» со всей страстью прямо под душем, где он предусмотрительно решил проверить её на девственность. Антон оказался у девушки первым, но удовольствие от этого получил весьма скромное. Помня о том, что он сделал в их первый раз с Анной, на сей раз Антон контролировал себя и был терпелив и не спешил. Он тщательно подготовил партнершу, превратив процесс её отмывания от запахов общаги и естественных запахов её тела в эротический массаж с душистым молочком для тела, которым пользовалась Татьяна. Девчонка сначала вздрагивала, закрывалась руками, а потом расслабилась и даже заскулила, как маленький щенок, выражая удовольствие и восторг. Он вошел в неё бережно и она ойкнула, потом по её личику пробежала гримаска легкой боли, которая вскоре сменилась робкой улыбкой. Антон страстно поцеловал девушку и она обмякла в его руках. Тогда он легко поднял её за бёдра, закинул её ноги себе за спину, ритмично, мягко и неглубоко продолжая движения. Антону не стоило никаких усилий держать эту стройную девчонку на весу , прислонив её спиной к стене кабины, отделанной мягкими квадратами из закрытой кожей пористой резины. Татьяна делала душевую кабинку, как и всё в его квартире, под себя, для их совместных сексуальных утех и поэтому с этой миниатюрной куколкой Антон мог позволить себе любую позу, чем он и воспользовался, но оргазм в результате получился каким-то вымученным и смазанным. Она даже отдалённо не напомнила по ощущениям Аннушку. Антон решил, что просто устал, да и девка пока неумелая и после «перекура» с винцом, он повторит попытку, которая непременно увенчается успехом. Он тщательно подмыл партнёршу, убирая с её ножек небольшие потеки спермы и крови, вызвав у неё сначала вялый протест, потом стыдливое ойканье, а потом, когда он опустился перед ней на колени, аккуратно большими пальцами раздвинул покрытые нежными волосиками половые губки и кончиком языка стал ласкать заветный холмик, она вся напряглась и замерла, жарко и надрывно дыша. Её первый в жизни оргазм огласился протяжным стоном, который взбодрил Антона и вселил в него надежду на воспитание новой умелой партнёрши. Удовлетворённый своим положением гуру в искусстве любви, купаясь в обожании, с которым на него смотрела девушка, Антон предложил ей расслабиться, пустил воду и взбил ароматную пену. Затем он подхватил сомлевшую от его ласк дурочку на руки и аккуратно положил в ванну, подложив ей под голову свёрнутое в несколько слоёв пушистое полотенце.