Здесь мопсы не рассказывают сказки

«Лучше бы я попала в царство сосисочных фантазий. Эх. Опять промахнулась».

– Каждый раз, засыпая, мопс попадает именно сюда. Меня зовут Борис. И я избранный царь сонного города.

Борис спустился по обтесанным ветрами ступеням замка и сквозь толпу прошел ко мне, протягивая лапку для лапопожатия. В ответ я протянула свою. А толпа тем временем удивленно продолжала смотреть на нас выпученными глазами.

– Знакомься, это жители Мопсячьего города, – Борис жестом указал на скопище затаившихся песиков.

Я вылупилась на толпу, а толпа вылупилась на меня. Я облизнулась от мысли, что угодить сейчас в сосисочное царство было бы куда приятнее. А толпа продолжала стоять в недоумении.

– Друзья, не стесняйтесь, будьте дружелюбны. Пусть Милка чувствует себя как дома.

Собачий народ вновь зашушукал и вытолкнул вперед мопса в джинсовом комбинезоне. Пес запротестовал и попытался встать на место, но толпа вновь подтолкнула его ко мне, встав в плотное кольцо и выдвинув круглые пузики вперед, словно крепость. Мопсу ничего не оставалось делать, засунув лапы в карманы глубже и опустив взор, он подошел ко мне.

– Чуи, – робко сказал себе под нос мопс, – я тут местный пекарь. Приятно познакомиться.

– И мне приятно, Милка, – стала кокетничать я.

Чуи удивленно поднял голову, улыбнулся мне, завилял хвостом и побежал в город.

– Кажется, банановые пирожки пригорели, – донеслось из-за угла.

Толпа опять загудела, но уже не от страха, а от желания познакомиться со мной, пожать лапу, обнять и поцеловать в щеку, как можно скорее. Жители стали выстраиваться в очередь для знакомства. Спустя тридцать минут я знала каждого. Как, кого зовут. Сколько лет. Где живет. Кем работает в Мопсячьем городе.

Удивительный народ.

Марсель, Тефтель, Федя, Лолита, Бася, Филя, Рагнар, Стася, Максик, Марсик, Джо, Зая, Ролекс, Груняша. Кого тут только не было.

У каждого мопса в городе был свой дом и профессия. Времени зря они не теряли. Честно работали на благо песьего города. Кто-то пек пироги, кто-то делал огуречную настойку.

Был тут и фотограф, и актер, и даже сыщик в маленькой клетчатой кепке. Мопсы жили дружно. В мире и согласии. Слушались своего уважаемого короля.

Днем работали, вечером танцевали на главной площади города, а с наступлением ночи засыпали и возвращались обратно. В обычную жизнь. К своим человеческим хозяевам. Безмолвно тая тайну мопсячьей удивительной жизни.

Жителем этого города была и я. Когда-то… Очень давно. В детстве. А потом воспоминания о танцах в брызгах огуречной настойки, дружбе с мопсом-пекарем и мопсом-швеей, огород за белой оградой – стерлись. Внезапно сменившись на сердечную боль, приносимую бессердечными хозяевами.

В теории в страну Грез мог попасть любой четвероногий. Каждый в свой город. В город Хомяков попадали шумные грызуны, в город Сиамских котов – драчливые котики. В город Мопсов – беззаботные песики.

Но все это было в теории. А на практике: только счастливые и сытые, дремлющие на хозяйских подушках, любимые и обласканные, зацелованные от пяточек до головы животные: знали, как сюда добраться. Например, как я сейчас.

Познакомившись со всеми. Наевшись огурцов и истоптав лапки до мозолей в танце на главной площади с другими мопсами – обитателями города, меня словно крепкой стальной рукой выхватили из мопсячьего царства. Эдема. Эта же рука долбила в дверной звонок Варьвариной квартиры.

Гертруда Филипповна

Да, это не была галлюцинация от голодного обморока. В дверь и правда кто-то звонил.

Я, как любая порядочная собака, конечно же, разразилась громким лаем. Кому-то нужно защищать дом от незваных гостей. А вдруг это почтальонша? Или газовики? Которые отключили нам с Варьварей газ накануне выходных, и мы два дня сидели на сухом пайке в виде яблок и бананов. А Зайка вообще чуть не похудел от досады.

Мои размышления прервала пробежавшая к двери Варьваря. Я незамедлительно проследовала за ней, готовая защищать свое имущество и хозяйку любым из известных мне законных и не очень способов.

Дверь открылась, и, к моему удивлению, на пороге стоял не суровый бородатый газовик с этиловым амбре из пасти, а милая старушка. Дюймовочка. Почти прозрачная. Гладко зализанные в низкий пучок, как у балерины, волосы были абсолютно седыми, а под морщинистой шеей собрался белый накрахмаленный воротничок в рюшку. Он обрамлял невесомый серый кашемировый свитер, который в сочетании с такими же серыми волосами отдаленно делал старушку похожей на привидение.

Накинутое на плечи пальто из каракульчи добавляло образу шарма и лоска, русских аристократок в Париже начала XX века.

Судя по нервному перебиранию в тонких пальцах зеленых ручек кожаной сумочки, со вкусом подобранной в цвет крокодиловых туфель, привидение сильно волновалось.

– Здравствуй, дорогая, – ее скрипучий, словно старая патефонная пластинка, голос разлетелся гулом по подъезду, – я увидела объявление на столбе, когда утром пошла за халвой. И мне кажется, вы нашли мою вещицу.

Варьваря очень обрадовалась гостье, запустила в дом и побежала ставить чайник. Незнакомка незаметно достала из сумки халву.

– Проходите, пожалуйста, не стесняйтесь! Сейчас мы с вами будем пить чай! – кричала Варьваря из кухни под шум закипающей воды, – меня Варя зовут! Да вы проходите, проходите, не бойтесь. Это Милка. Она совершенно безобидна. Кроме обтирания мокрого носа об ногу и подсыпания шерсти в чай, она ничего плохого не сделает.

Ну вот и ложные обвинения пошли. Наговоры! На приличную собаку… А это, между прочим, клевета и статья! Уголовного кодекса. Мопсо РФ.

– Варенька, какая вы замечательная! И Милка у вас, ну просто прелесть! – кричала старушка из коридора в кухню, где Варьваря накрывала на стол.

Я сидела в углу и подозрительно разглядывала гостью, не отрываясь. Боялась оставить одну. Последние события внесли смуту в мое мировосприятие. Доверять встречным-поперечным я больше не могла.

– А меня зовут Гертруда Филипповна. Как оказалось, мы с вами соседи. Я живу в «Английском домике» напротив ваших окон, – произнесла женщина и прошла в кухню, располагаясь на ближайшем к ней стуле, накрытом маленькой подушкой.

– Я рада с вами познакомиться.

– И мне тоже очень приятно.

Гертруда села и оперативно достала из зеленной сумки шуршащую конфетку. Без звука развернула ее и незаметно для Варьвари и всего человечества сунула мне под нос.

– Кушай, кушай, красавица, «Раковую шейку», – шёпотом произнесла она.

Запомните первое правило мопсячьего клуба: человек, пришедший в дом с конфетой – автоматически становится вашим другом. И запишите сразу второе: там, где есть одна конфета, всегда найдется вторая. Ну, это я так, на всякий случай вам говорю. Вдруг в жизни пригодится.

– У меня раньше тоже жил мопсик. Тимофей звали, – обратилась она к Варьваре, – очень любил он конфетки «Раковая шейка». Каждый день ел. Правда, ему нельзя было. Ветеринар вечно отчитывал меня за лишний вес.

Тонкий-тонкий смех звоном серебряного колокольчика заглушил свист забытого чайника, который уже начинал изрядно нервничать.

– Как будто он был у меня. Вес их лишний.

Варьваря улыбнулась и продолжила выкладывать в хрустальную узорчатую пиалу: халву поверх запрятанного на случай важных переговоров имбирного печенья.

– Но я в тайне от врача иногда подкармливала Тимошу. К сожалению, не стало моего мальчика пару месяцев назад. Семнадцать лет прожили: спали вместе, ели вместе, а когда я вязала, он уютно сопел у моих ног.

Достав из крокодиловой сумочки шелковый белоснежный платок, она промокнула глаза.

– Мой папа´ был пленным немцем.

Внезапно сменила разговор Гертруда Филипповна, собирая крошки халвы по блюдцу кобальтовой чашки, куда Варьваря минутой ранее налила можжевеловый чай.

– О, не думайте плохо, моя дорогая. Он не участвовал в военных действиях. Он был юношей из знатного немецкого рода, а семья его считалась одной из богатейших в маленьком городе Шверин.

Гертруда поднялась, поправила юбку и вновь аккуратно присела на табуретку, где лежала вышитая Варьвариной бабушкой розовая подушечка, с кисточками.

Элегантно скрестив ноги, как первая леди английского государства, она продолжила рассказ:

– Но во время войны тяжко пришлось всем. Поместье, в котором жила семья папа´, приглянулось властям. Знаете, как это обычно бывает в тяжелое для страны время, когда твое внезапно становится общим. Хотя откуда вам знать. Вы живете в прекрасный век.

Мы переглянулись, не зная, что ответить. Наша жизнь была не такой насыщенной и сводилась к стабильности замкнутого круга, напоминая все чаще день сурка.

Неизменно сытого. Среднестатистического сурка.

Неловкое молчание Варьваря решила прикрыть громким хлюпаньем чая. А я изящно закинула лапу наверх, почесав за ушком.

– Поместье семьи служило штабом для нацистов с самого начала войны. А так как мой дед был знаком с Гитлером и разделял его взгляды, в отличие от юного отца, в семье произошел безмолвный конфликт. Дед даже пригрозил лишить папа´ наследства, но это было несерьезно. Радикальные взгляды двенадцатилетнего мальчика еще не раз переменятся за годы пубертатного периода. Нацисты обещал семье достойное будущее в новой Германии: лучшие школы для младших детей, поступление в любой европейский институт для старших, а родителям – высокие должности в министерстве культуры.

Гертруда подула на горячий чай, отломила тонкими пальцами с алым маникюром малюсенький кусочек халвы и продолжила рассказ.

– Но планы на идеальное будущее разрушили русские солдаты, когда ворвались в Берлин в апреле сорок пятого. Русские брали в плен всех без разбора, кто был как-то связан с военными. Среди них оказался мой отец. В тот день он собирался уехать на учебу в Париж, но по роковому стечению обстоятельств его машина не завелась.

– Кошмар, – всхлипнула Варьваря, не в силах сдержать подкатившие эмоции.

– Жизнь отца знатно помотала. Вместе с группой пленных солдат он попал на Урал. Что стало с остальными членами семьи, ему было не известно. Папа´ много работал, мирно отбывал свою трудовую повинность. Жизнь то продолжается. Даже если остался один в невыносимых условиях. Его устроили на сталелитейный завод, поселили в маленькую комнатушку деревянного барака: три на три метра, еще с пятью немцами. Так бы и остался он один, никому не нужный, в чужом городе, в чужой стране. Если бы однажды не встретил в цеху завода девушку с глазами, напоминающими цветом траву возле дома в Шверине. Ирина, так звали любовь отца, сразу захватила сердце. Словно русские Рейхстаг. Навсегда.

Потом он признается, что она так похожа на мать, которую с ним разделяют километры вражеской страны.

Я подошла к Варьваре поклянчить кусочек халвы. Уткнулась мокрым носом в колено. Не отводя глаза от пожилой собеседницы, она резко убрала мою морду.

– Эта девушка, как вы сумели догадаться, моя мама. Через год после свадьбы родилась я. А еще через три пленным немцам дали приказ вернуться домой. И тут опять вмешался роковой случай, сведший однажды родителей. Отец не хотел уезжать без мамы, а ей строго на строго было запрещено покидать родную страну из-за работы на секретном производстве. Мама не растерялась, через связи на заводе, продав все свое имущество, договорилась, что папа´ выдадут русский паспорт, и он навсегда порвет со своим немецким прошлым. Возьмет фамилию матери и станет Филиппом Шевцовым.

Я не переставала надеяться на получение кусочка халвы. И решила попросить его у нашей гостьи. Но она так была увлечена историей своей жизни, что внимания на меня не обратила.

– Единственным, что напоминало отцу о доме, была маленькая брошка, которая принадлежала еще его бабушке, в виде карпа кои. Украшение он привез из Германии, пристегнув к штанине изнутри, а спустя несколько лет подарил мне в маленькой шкатулке.

Когда пришлось тайно менять документы на русский паспорт, он похоронил шкатулку с брошкой в саду, как и все свои воспоминания о немецкой семье. Осталась лишь привычка называть меня «майн фиш», что по-немецки значит «моя рыбка».

– Ох! – Варьваря вновь не удержала эмоции при себе, сквозь слезы нежно взглянув на меня.

Через секунду взгляд, наполненный болью проживаемых эмоций и сочувствием к главным героям рассказа, растаял возле моей лапы, коварно тянущейся к столу.

Пока Варьваря сопереживала участникам давно минувших событий, я предполагала новый план по вызволению халвы. В надежде, что меня никто не заметит, лапкой тянула уголок скатерти со стола, на которой стояла вазочка с лакомствами. Словно кошка, вымаливающая еду у своего кошковладельца.

Шлеп. И Варьварина рука опустилась поверх хрустальной пиалы, предотвратив ее скорое падение.

– Родители преодолели все бюрократические сложности, а потом случилось то, что никогда не должно было случиться. Никто не ожидал. Мистер Шевцов выиграл в государственную лотерею. Билет выдали на заводе вместо премии. Отдал налогами 30% от выигрыша, и решил сбежать, оставив маму и меня. В кармане у него была огромная сумма, составившая после уплаты налогов 113 рублей и 32 копейки. Перед побегом отец уничтожил все документы, вещи и даже фотографии, которые были связаны с ним. Не оставив никаких воспоминаний, кроме тех детских, что хранились в моей голове. Поговаривали, что он поездом добрался до Карпат, где обосновался в небольшой деревушке и занялся производством яблочного сыра. По другой версии, поселился в Лос-Анджелесе, став популярным писателем-эзотериком. Ни в родительский дом, ни к нам он больше не вернулся.

Словно первый долгожданный снег, выпавший в канун Рождества, неспешно полетели в рот крошки халвы. Операция «сдерни скатерть со стола» прошла успешно.

– Мама, к сожалению, замуж больше не вышла. Как и я. Всю сознательную жизнь я посвятила сначала заботе о детях. Работала учителем истории в школе. Потом уходу за больной матерью. У меня было много поклонников, но я боялась разбить маме сердце, как когда-то разбил его отец. Не могла себе позволить уйти, выйти замуж и оставить ее одну. Потенциальным претендентам на создание счастливой крепкой пары и моей радостной жизни, наполненной смехом малышей, лаем собак и ароматом вкусных завтраков по утрам, я отказывала. Так и дожила до глубокой старости совершенно одна. Поэтому шкатулка, которую вы нашли, важна для меня, как единственная связь с отцом. Надеюсь, рассказанная история не вызовет подозрений, что владелец именно я. Если что, проверьте гравировку, там указано мое имя.

Варьваря и не смела сомневаться. Она поняла сразу, как только открыла дверь. Интуиция больно кольнула в сердце, подав сигнал в мозг: перед ней – истинная владелица сокровища. А названное Гертрудой имя окончательно развеяло все сомнения.

Старушка закончила историю нелегкой жизни, когда за окном появилась первая звезда. Чай в кобальтовых чашках на столе давно остыл, а на беззвучном телефоне у хозяйки было семьдесят пропущенных звонков от неизвестных номеров, желающих заполучить шкатулку.

Глава ав ав 3

Замечательный сосед

Я сидела на подоконнике окна, обняв Зайку. Прикрыв глаза, погрузилась в размышления о тайне мироздания сосисок, которые утром занесла заботливая Гертруда Филипповна.

История с найденной в туалетной ямке шкатулкой закончились. Брошку мы вернули полноправному владельцу, но продолжили дружить. Я прониклась теплыми, как Варьварина шарлотка, чувствами к маленькой старушке. Хотя раньше бабулек на дух не переносила. Старалась подкрасться к ним незаметно сзади на улице и громко залаять. Бабушки крестились со словами: «Чур меня!». Варьваря сердилась. А я хихикала себе под нос.

С Гертрудой мы стремились видеться каждый день. С пожилыми людьми, чей век идет на убыль, нужно встречаться как можно чаще. Звонить или писать. Приходить с кремовым тортом без приглашения и часами пить чай на уютной кухне. Посвящая значительную часть беседы вопросу: «Что мне нужно знать о тебе?». Вот такой вам бесплатный совет от маленькой, но очень умной собачки.

Варьваря делилась последними новостями с работы, рассказывала о новых поступлениях артефактов в музей, забавных посетителях, которые часами сидели напротив разбитых глиняных ваз, медитируя, вспоминали прошлые жизни. Или бесконечно чихали в зале с мумией от запаха старины и пыли. Задавили странные вопросы, например, как отличить Мане от Моне и как понять, что «Черный квадрат» Малевича висит не вверх ногами.

– А сегодня мужчина принес в отдел палку и больше часа уверял, что это бивень мамонта. Так ведь мы и не спорили. Просто музей у нас искусств, а в доисторических костях разбираются сотрудники из зоологического или антропологического музея. Я уж хотела Милку мою пригласить для анализа той палки-кости на вкус.

Трепетала она в трубку телефона, когда Гертруда Филипповна себя неважно чувствовала, из-за повышенного артериального давления, и звонила нам, вместо традиционного обмена новостями за вечерним чаем.

– Гертруда Филипповна, – начала говорить аккуратно Варьваря в трубку телефона в очередной день, когда собеседнице нездоровилось, – а может, я разыщу вашего папу? Может, у вас остались родственники? Сейчас ведь в интернете можно найти что угодно, кроме рецепта идеальных сырников. Я пороюсь в архивах, должна же сохраниться хоть какая-нибудь информация?

– Ничего не надо, дорогая, ничего не надо! Все это в прошлом. Нечего ворочать то, что давно забыто, и никому до этого нет дела, – Гертруда повесила трубку, не попрощавшись.

– Ого! – такого развития событий Варьваря не ожидала.

Не скрывая подавленности, она села на подоконник и погладила меня за бархатистым ушком.

Оглушив нервозной трелью, телефон запищал вновь. Увидев высветившейся номер Гертруды Филипповны, Варьваря поторопилась снять трубку и откашлялась, маскируя нотки грусти в голосе. Ответила:

– Алло.

– Извини меня, Варенька, извини, но пойми правильно, – дрожащим от подкативших слез голосом Гертруда начала телефонный разговор, – столько лет прошло, а он ни разу не нашел способа выйти на связь. Написать одно малюсенькое письмо, хоть строчку, позвонить или дать бандероль.

– А если у него не было возможности? Он ударился о раскрытую форточку и потерял память? Или ему прищемило пальцы на руках тяжелой дверью так сильно, что он больше никогда не смог писать?

– Или ему было не до нас… Правда такова, дорогая моя: мы с мамой ему стали не нужны.

На том конце провода открылся шлюз вселенской печали. Раздались тихие всхлипывания, от которых в мопсячьем сердечке все сжалось.

Пусть и существует в мире несправедливость и глобальное зло в виде: цап-царапающихся котиков, злых охранников в супермаркете с их дурацким правилом «с собаками нельзя» и бабулек на лавочке. Но я никому! Слышите? Никому не дам права доводить до слез тех, кто мне дорог. И кормит сосисками! Попомните мои слова!

Я зарычала. Закрутилась на месте и, подняв волосы в ирокез. Дыбом. Залаяла в окно, желая прогнать невидимого врага и тоску, скребущую душу, словно облезлая соседская кошка.

– Не плачьте, пожалуйста, Гертруда Филипповна. Мы вас любим. Послушайте: даже Милка за вас переживает.

Всхлипывания в трубке утихли.

– Я услышала и поняла, если вам будет легче, то больше я не посмею поднимать этот разговор. Всего доброго и ждем вас завтра на чай с моей фирменной шарлоткой. Обязательно приходите.

– До встречи.

Варьваря приуныла, хотя и старалась скрыть грусть под нелепой улыбкой. Скукожилась вся, как выжатая серая губка, осунулась. Веки тяжелыми кожаными мешками опустились на глаза, изменив взгляд на мой самый нелюбимый.

Я называла его: «где сядешь, там и слезешь». Встречался он не часто, за мою короткую жизнь в этом доме. Всего раза два. Не больше. Один раз в трамвае, куда меня отказались впускать, второй – в зоомагазине, консультант которого имел наглость произнести, что я «старая и толстая» и мне надо срочно менять рацион, исключив сосиски.

Хозяйка положила телефонную трубку рядом с моей подушкой на подоконник и пошла в ванную. Смыть слезы и печаль проточной водой. А потом спешно покинула дом, отправившись на работу.

Я сердито глянула на серую коробочку. Как много боли и страданий она приносит людям. Один ночной звонок может изменить всю жизнь, разрубив реальность на «до» и «после». Не поднимай трубку, когда звонит незнакомец. Никогда не знаешь, что ждет тебя на том конце. В секунду ты можешь стать миллионером, узнать о трагедии, потратить минуты ценной жизни на отказ от ненужных навязанных услуг или получить горячую пиццу от заплутавшего доставщика. Ах, сколько хлопот в последнее время доставил телефон Варьваре! Не счесть.

– Держите меня семеро! Я когда-нибудь до тебя доберусь и сгрызу, разберу на винтики и шпунтики, – мне следовало срочно остыть, поэтому я перевела взгляд на улицу, углядев боковым зрением мышиную возню возле подъезда.

Пока у меня на глазах разворачивалась семейная драма не хуже Индийского кино, к дому подъехал синий грузовик с надписью «Везет кому-то». Остановился возле подъезда и изрыгнул из себя, словно из пасти огромного синего кита, двух человечков в форме братьев Марио в цвет кузова автомобиля. Изрыгнутые человечки времени зря терять не стали и, скушав по два шоколадных батончика, принялись разгружать автомобиль. С высоты трех этажей они казались лилипутами, таскающими огромные коробки из машины к двери подъезда.

Коробка, коробка, кулек, шкаф, коробка, снова коробка.

– Зайка, нет, ну ты это вообще видишь!?

Я сбилась со счета примерно на седьмой. Неужели союз по защите прав мопсиков получил мою телеграмму с жалобой. Где я достаточно четко описала скудный рацион, который мне ежедневно выделяла жадная Варьваря. И выслал гуманитарную помощь страждущему песику в виде колбасных хвостиков, сосисок и огуречных попок?!

Братья Марио стремительно быстро разгрузили синюю машинку и уехали, оставив перед подъездом пирамиду Хеопса из коробок и облако едкого дыма.

–Эй, друзья?! Товарищи! Ау! А кто будет поднимать сосиски ко мне в номер? – забарабанила я передними лапками по стеклу.

Неожиданно из облака выхлопного газа вышел огромный мужчина в красной шапке Жака Кусто. Которая, утаив под собой черты лица, переходила сразу в густую рыжую бороду.

Он взглянул на коробки, пересчитал их указательным пальцем, разрубая сухой февральский воздух конечностью, похожей на сардельку, и скрылся. А потом вышел вновь. Закатал рукава синей клетчатой рубашки, показавшейся мне слегка не по сезону надетой для сегодняшнего прохладного зимнего дня. Присел для устойчивости, схватил одну коробку, тяжело при этом выдохнув весь воздух из широкой груди, и исчез в подъезде.

Пришла пора заводить личного сосискохранителя: дога в черном пиджаке, с навыком лапопашного боя.

Больше всего меня удивила не прыткость неизвестного мужчины, который уносил в теплую влажность подъезда коробки с моими сосисками, а то, что за ним туда-сюда таскался…

Бобер.

«О, как интересно получается!».

Да, да! Это был самый настоящий, живой, мохнатый, с лапками, с глазками, с хвостом-лопатой и, возможно, усиками: БОБЕР!!!

Но на всякий случай, для ясности происходящего, я облизнула лапку и протерла ею глаза. А потом лизнула стекло, протерев и его.

Не было ни капли сомнения. С улицы в замызганное окно квартиры на меня смотрел упитанный коричневый грызун и мотал хвостом. Глядя мне прямо в глаза своими черными бусинками.

Бобер – это еще что! Помимо бобра идеальную картину утра нарушала голова крысы, на минуточку высунувшаяся из нагрудного кармана теплой рубашки мужчины. Крыса выглянула, жадно заглотнула крекеринку в виде рыбки, которую незнакомец достал из запылившихся брюк пальцами-сосисками. И благополучно скрылась в бездонной глубине.

Интересно, сколько еще таится тайн в этих карманах. Надеюсь, на крысе потрясения дня закончатся?

Я не смогла вот так просто сидеть на подоконнике и смотреть, как коробки с гуманитарной сосисочно-огуречной помощью исчезают в сырости подъезда. Я решила действовать.

Хорошо, что мороз с утра внес коррективы в привычный устой жизни. И балконная дверь была немного распахнута, впуская относительно свежий воздух и крик детей с игровой площадки в нашу уютную обитель.

Тяжело дыша, я слезла с подоконника, плюхнувшись на спину. Не думайте, что это было в порядке вещей. Обычно я более грациозна. Совершаю сальто с переворотом, приземляясь на две задние лапки, расставив передние широко в сторону. Как знаменитая олимпийская гимнастка. Но сейчас зрителей не было. Варьваря ушла зарабатывать деньги мне на корм и прививки. Овации получать было не от кого, поэтому я приземлилась аккуратно на мохнатый зад. Да, это была спланированная акция. И не смейте спорить.