Обман развития

– Я говорю не о деле, Итан.

Итану хотелось было возразить, дав упрямству чуть больше воли, но он почему-то не мог найти никаких слов. Чуть ли не ощущающему себя застигнутым врасплох, что, несомненно, являлось крайне мало знакомым ему состоянием, Итану пришлось хорошенько подумать о том, почему он вообще должен реагировать на происходящее вне Точки.

– Бенджамин со всем справится и без меня, таков его удел.

– Хватит быть таким безответственным.

Данное обвинение от кого угодно звучало бы оскорблением, но чтобы Кассандра такое произнесла – это удивило не на шутку.

– Ты все правильно услышал. Он твой друг, не игнорируй его, особенно сейчас, когда оставил его одного.

– Во-первых, он и твой друг тоже, уверен, ты не откажешь ему в помощи, если такая потребуется. Во-вторых, он знает правила игры, знает даже лучше моего, а с учетом всех ресурсов уж за кого, а за него переживать не стоит.

– Я поняла: ты боишься.

– А вот тут подробнее, пожалуйста, можно?

– Он ведь был в будущем, знает историю. Ты боишься, что весь наш проект может потерпеть крах из-за него, отсюда и отлет в такие краткие сроки, как и сокрытие от него сути. А еще не забывай, что я считываю твои жизненные показатели, в частности химический.

– Нет! – Итан заговорил серьезнее, не только из-за ошибочного обвинения Кассандры, но и потому, что чувствовал необходимость закрепить истинную причину его переживаний. – Бенджамин – это тот единственный из людей, кому я доверяю роль пастуха для овец! Скоро мы улетим отсюда, наконец, оставив обреченный мир позади. Если бы я боялся его, то вряд ли бы помогал тебе подготавливать все к тому, чтобы Бенджамину было проще разобраться с грядущим кризисом, а еще я бы и про Точку умолчал, чтобы уж наверняка.

– Почему тогда ты не хочешь рассказать ему о нашем плане? Возможно, он обладает некоей ценной информацией о технологии криозаморозки, гипердвигателей…

– Кассандра, хватит, пожалуйста, мы уже это обсуждали.

– Не говоря уже о том, – сразу же возобновила напор Кассандра, – как ты хочешь избежать будущей деградации клеток мозга! Он поймет, если ты расскажешь ему и попросишь помощи, потому что он твой друг, ты ему небезразличен.

– Я могу сказать? Отлично. Я понимаю твою мысль, но будет лучше оставить все как есть. Потому, – поспешил Итан не дать ей вставить новое слово, – что если ты забыла, то он не особенно поддерживает наши методы работы, в частности, организованное, как оказалось, бестолковое бесплодие. Так что, думаю, вряд ли он захочет помочь нам уйти от ответственности. Более того, что на самом деле куда важнее, он не сможет помочь, это не его область. Давным-давно мы работали над этим вместе с Майей, и раз в свои лучшие годы он не справился, то сейчас…

– А что если все это – его долгосрочный план?

– Нет! Это рассматривать я даже не собираюсь, так можно увязнуть в бесконечной паранойе, а с меня уже хватило! Никакого парадокса я не допущу.

– Но ведь он чем-то занимается. Вряд ли можно считать совпадением выбор именно этого промежутка времени, когда вы оба параллельно взялись за свою уникальную идею, свой чуть ли не самый уникальный за всю жизнь проект. Я легко могу узнать…

– Ты дала слово не делать этого! За ним слежки не будет, как и никакой манипуляции! – Эта тема была достаточно серьезной для оправдания повышения голоса на Кассандру.

– Я трачу наше время на этот спор из-за того, Итан, что ты мне небезразличен. – Зрелые размышления Кассандры звучали достаточно убедительно. – Я же вижу, как тебе плохо… Последние два года ты почти не спишь, у тебя нервы, стресс, ты мало ешь, а самое главное – теряешь связь с людьми.

Кассандра переживала настолько ярко и неприкрыто, насколько Итану была неприятна такая искренность.

– А я вижу в этом лишь доказательство того, что стоит поспешить.

– Если не поможет? Мы так и не узнали причину, а я не хочу видеть твои мучения и дальше, особенно когда мы безвозвратно покинем эту солнечную систему. Сейчас у нас есть безграничный ресурс и при необходимости дополнительные люди, чего не будет после отлета, не говоря уже о непредвиденных ситуациях. Я даже пока не уверена, что такой долгий путь в криозамарозке не нанесет тебе ущерба.

Данное чувство ему до сих пор кажется инородным, незаслуженным. Куда привычнее ему быть заботливым братом, наставником, даже учителем – но уж точно не тем, кому нужно переживание семьи.

– Когда-то ты дал мне новую жизнь – теперь я хочу сделать то же и для тебя. Не зазорно дать другим позаботиться о тебе, даже если ты привык быть один… что немного оскорбляет меня, но я переживу, так уж и быть.

Итан ничего более не ответил, лишь вопреки желанию кивнул несколько раз, разрешая ей исполнить предлагаемый акт заботы. А пока он ждал ответа, все думал, как лучше высказать ей благодарность, подбирая далекие от банальности слова, ощущая надобность выделить этот момент чем-то необычным. Но ничего не получилось, да и он бы не успел: на звонок ответили.

– Здравствуй, Бенджамин, рад видеть тебя.

Вглядываясь в Итана, Бенджамин, находясь под гнетом тяжелых мыслей, несколько раз кивнул.

– Хотел было спросить, как поживаешь, но вид твой оставляет желать лучшего. Ты там совсем не…

– У меня работы много, оттого и не высыпаюсь, – бросил он не то в укор, не то лишь бы закрыть тему, но не успел Итан даже выбрать вариант, как тот заговорил уже заметно дружеским тоном: – Как там в космосе?

– Технически ты тоже в космосе.

– Ты еще и шутишь? Точно лучше нашего время проводишь.

– Увы, но это не совсем правда. Больше скажу, тут, возможно, проблема одна скоро появится, хочу попросить…

– Что ты знаешь об армии на складах ЦРТ в Мегаполисе? – И вновь Бенджамин обернулся человеком с претензией, чье терпение сдает позиции, но держится из последних сил именно благодаря усталости. А вот Итан, только-только нащупавший столь же забытое, сколь и простое на вкус легкое состояние ума, вновь попал под груз тяжелых размышлений, пытаясь объять необъятные переменные, что уже начало отдаваться головной болью.

– Ничего не знаю, – нехотя ответил он, начав жалеть об этом звонке. Бенджамин вместо ответа вывел на экран изображения складов, где в контейнерах плотно упакованы еще не используемые на деле модели военных роботов. Глубокий вдох и выдох предшествовали серьезному тону Итана. – Спроси у властей, что, где и почему. Заказы их, тебе это известно, а я не распоряжаюсь проданным товаром. Да и не все ли равно? Жрать не просят, может, профилактика какая.

– Теперь не все равно. За три недели произошли разные события. С момента, как Кесслер отправил тебя на Точку, я не просто так просил Четверку дать мне знать о твоем прибытии, а Кассандру – о твоем пробуждении.

Итан не хотел такого разговора именно из-за того тягостного ощущения, бесспорно, являющегося частью нерешенных проблем внутреннего состояния.

– Тебе знаком такой персонаж – Эхо?

– Не-а.

– Это его снимки. Он отправил малолеток, чтобы те собрали весь компромат, который, ты даже не представляешь, кинули мне и Ксении Конлан в лицо, требуя дать его секте официальное разрешение на работу в пределах Мегаполиса!

– Конлон? – Итан ощутил то неоднозначное открытие новых переменных, окончательно втягиваясь в новую игру.

– Дочь Артура Конлона. Ты вообще не знал, что она работает в БКТ?

– Я даже и не знал, где она и как живет. Раз уж вы работаете вместе, то не могу не спросить…

– Нет, про ее отца я ничего не говорил. Но именно этот вопрос стал одним из условий сотрудничества с Эхо. Да, во-первых, она хочет знать правду о его гибели, но не то чтобы что-то подозревает – так, закрывает больную тему. А во-вторых, мы пошли навстречу ультиматуму. И вот такое удивление в твоих глазах мне нравится.

Преисполненный разочарования Итан с трудом подбирал слова, боясь сорваться на Бенджамина, удивляясь не предмету этого позорного помыкания со стороны какого-то Эхо, а самой сути уступки по чьему-то требованию.

– Дружище, я правильно понял, что ты позволил какому-то фанатику заполонить наш Мегаполис своей идеологией?! Оставил на каких-то три недели, называется! Вот уж от тебя такого никак не ожидал!

– Зачем они в Мегаполисе?

– Да это неважно! Что с тобой такое вообще? С каких пор ты прогибаешься под каких-то засранцев из-за сраного компромата! Сказал бы Кассандре, она бы вычистила все из Сети за минуту, а его бы увезли куда надо, уничтожив следы существования. Я что, всему учить должен?

– Ты не ответил.

– О, это у нас с тобой взаимно! – крайне выразительно сказал Итан, совершенно не скрывая фамильярной издевки, пряча под ней возрожденное чувство разочарования. А ведь он хотел совершенно другого разговора, значительно более дружеского, личного, а не очередного конфликта рабочего характера.

– Помнишь, мы создавали виртуальную реальность, когда искали оптимальный способ взаимодействия сознания и системы? Эхо очень умело использует разработанную своими людьми вполне рабочую версию, подсаживая людей на идеальный вымышленный мир, вербуя последователей. Он верит, что лишь в симуляции жизни наше будущее, лишь там мы сможем объединиться, избавиться от дефектов и стать счастливыми.

– И что?! Раз люди идут к нему, значит, хотят. Свобода выбора во плоти.

– А еще, – с трудом игнорируя восклицания Итана, Бенджамин усилил напор, – этот же человек занимается похищением детей для продажи молодым матерям, взращиванием эмбрионов и опаснейшими операциями над…

– Значит, арестуйте его! Бенджамин, ты сам пустил его в Мегаполис, хотя мы с тобой годами пресекали таких вот уродов, так что займись лучше делом.

– А каким делом займешься ты?

– Тем самым, ради которого здесь. Мы с тобой это обсуждали: мир разрушает себя сам, не нам с тобой этому удивляться. Я вверил тебе все ресурсы, всю власть, не мешаю ни минуты, так воспользуйся этим. Пока ты там, я уверен, что кое-как Мегаполис проживет еще один день. На твоих плечах лежит бремя знаний…

– Которое я несу один.

– Знаешь, а ведь это одна из причин нашей дружбы – кроме работы ничего и нет. Наша с тобой история полна неудачных попыток сделать что-то полезное для мира. Как часто ты спрашиваешь себя: стоит ли вообще что-то еще делать? Приносит ли все это хоть какой-то приятный результат?

– Я не думаю об этом.

– Вранье, думаешь не меньше моего. Позволь задать вопрос: почему ты не завел семью? Я абсолютно серьезен. Со мной-то все ясно: продолжать свой род не собираюсь, уж слишком ярко мать и отец показали худшую сторону родительства, да и я так одолжение миру делаю. Но ты не знал своих, у тебя была Майя…

– Вот это вот все откуда?

– Ты так переживаешь за людей, детей, что я не понимаю, почему тебе не найти бабу какую, уехать подальше, завести семью, писать книги, там, не знаю, жить. Вся наша работа тебе в тягость, я это вижу, понимаю и чувствую почти то же самое, но мое место здесь, а твое…

– Это называется ответственностью.

– Да брось, хватит строить из себя героя. Если бы ты хотел помогать людям, то помогал бы, а не ждал действий от меня. Да, ты занимаешься неким проектом, чем я заинтригован, да еще и с Бюро сотрудничаешь, что также заслуживает уважения, но почему-то ты ждешь от меня большей заинтересованности. Что говорит либо о твоем желании скинуть на меня бремя, либо такова твоя дружеская забота, несомненно, являющаяся комплиментом.

Бенджамин молчал, упрямо поглядывая куда-то в сторону тяжелым взглядом.

– Направь все силы ЦРТ и БКТ на этого Эхо, пусть работают, им за это хорошо платят. Незачем опускаться до уровня какой-то жалкой секты виртуальных мелочных фанатиков, все это слишком низко для тебя. Хотя, что уж скрывать, если мы говорим про виртуальную реальность, то, может быть, это то, что миру нужнее всего сейчас? Если человек счастлив там, а не здесь, то пусть, это его выбор.

– Если ты пустил все на самотек, то зачем было покидать планету?

– Ты уже ответил на свой вопрос, – с неприкрытым удовольствием ответил Итан. Но не успел Бенджамин хоть что-то сказать, как Итан новь заговорил:

– Почему ты так противишься виртуальной реальности? Разве это не самый безобидный вариант сделать человека счастливым, особенно когда в настоящем мире, мягко говоря, все не очень чтобы прям весело. Да и что считать настоящим, когда критерий качества не заходит дальше шкалы эмоций? Представь, что там ты сможешь увидеть Майю, а то и ваших гипотетических детей, будешь уверен в вашей жизни без трагедий и прочего.

– Насколько я помню, – уставший от неприятных тем Бенджамин заговорил очень внушительно, – ты считал виртуальную реальность и все с ней связанное доказательством несостоятельности человека, неким проигрышем перед природой.

– Считал. Но я изменил свое мнение, а значит, и ты можешь. Одним из доказательств служит мой полет в космос, разве не круто? Отсюда все выглядит… несколько иначе. Давай махнемся: расскажи, был ли тот Итан, который из уже забытого будущего, в космосе, а я открою одну гениальную, прям простенькую, но крутую, уникальную ложь. Уверен, ты оценишь.

Но тут Бенджамин просто выключил связь.

– Упрямец-то какой!

– Совсем никого не напоминает?

– Давай вот без этого, ага?

– Что хотел ему рассказать? – аккуратно спросила Кассандра.

– Я хотел похвастаться.

– Интересно чем?

– Тем, как мы с тобой выдумали Четверку, пропихивая людям ненастоящие лица, ненастоящие голоса и ненастоящие речи Амары, Бертрана, Виктории и Грегора. Гениально же – обманывать весь мир лучшими представителями человечества, а на деле то лишь самообучающаяся нейросеть реплик со симуляцией архетипа. Глупо, наверное, но я думал, он впечатлится. Было бы круто увидеть его лицо, когда бы я сказал, что цифровой мир – это пластилин реальности, лепи что хочешь! – несколько наивно проговорил Итан и вновь устремил взор на звезды, чувствуя себя значительно более одиноким, нежели до разочаровывающего разговора с единственным другом.

2

В этот самый момент Итан был далеко не единственным, чье увлечение космическим простором завлекало все сильнее и сильнее. На одинокой скамье Данакт сидел в несколько тоскливой темноте, но именно благодаря ей чарующие звезды привлекали к себе внимание выразительнее обычного. И, несмотря на расстояние и разницу между этими двумя людьми, взоры их преисполнялись одной общей мечтой о чем-то новом и необычном, должном дать спасительный ответ на возникший против их воли вопрос: может ли все быть иначе?

Как и обещал Бенджамин, Данакта встретили Агата и Филипп, а после краткого знакомства они отвезли его в не сильно далекий от Мегаполиса научный космос-городок. Всю первую неделю он провел в больничной палате, где хирурги долго и аккуратно меняли почти все имплантаты на самые современные, присланные Бенджамином. Остальные две недели были отданы на восстановление, после чего он наконец-то смог присоединиться к остальным жителям городка. Настоящее расслабляющее умиротворение, действующее также неким восстановительным бальзамом, растягивалось на часы, превращая эту ночь в самый приятный момент за все время его жизни. Пожалуй, он так и остался бы в состоянии изолированной гармонии до самого утра, если бы к нему не подошел Филипп.

– Не против, если я присяду?

Он изначально вызывал доверительное отношение, являясь чуть ли не этаким заботливым старшим братом, хотя годился Данакту в отцы.

– Конечно, – ответил Данакт без какого-либо чувства неудобства, чуть-чуть сдвинувшись правее. Несколько раскрепощенно тот занял место слева, поглядывая то на небо, то на Данакта.

– Поверишь, если я скажу, что там будет так же, как и тут? – с интересом следя за реакцией Данакта, спросил Филипп, в ответ увидев озадаченность в глазах. – Я почти безошибочно узнаю этот самый взгляд.

– Я думал, ради развития человек покидает привычное место… чтобы создать что-то новое. Иначе зачем тогда улетать, если все останется таким же?

– Они живут стремлением что-то изменить. Даже если это трудно, а может, и невозможно, сам процесс – это уже многое. Да и не забывай про важность научных открытий, развития новых областей, освоения ресурсов и много еще чего, что возможно именно благодаря желанию познать, обуздать и применить, как раз для глобальной цели внести изменения в устоявшийся мир.

– Я так понял, что вы были там? – Филипп утвердительно кивнул. – Почему вновь не улетели?

– Хороший вопрос. Какими бы ни были великие достижения или покоренные горизонты, ценность преодоленных трудностей теряется в тот самый момент, когда тебе не с кем это разделить. Вот так просто. Даже если ты совершил величайшее открытие, то разве будет оно иметь значение, оставь ты его сокрытым от мира?

– Но это будет личным достижением, которым я смогу гордиться… как доказательство, что я чего-то стою. Разве нет?

– Этого будет мало. Смотри, для поддержания жизни много не надо: ешь, пей, следи за безопасностью, делай упражнения – и при должном везении проживешь долго. Но какова будет эта жизнь? Все познается в контрасте, взлеты и падения – это и есть жизнь, принимать ее стоит лишь целиком. Какой смысл от всемогущества на пустой планете? Вот именно.

– Из-за этого вы больше не летаете?

– Верно. Тут я принесу значительно больше пользы. А еще, что важнее, я здесь не одинок. У меня есть любимая жена и пятилетняя дочь, да и в наше трудное время хочу быть всегда рядом, чтобы беречь их.

– Это здорово.

– Важно: тебя формирует не только труд, но и люди вокруг, частью жизни которых ты станешь так же, как они станут твоей. Никогда и ничто не станет для человека важнее, чем другой человек. – Данакт неосознанно представил Сепию. – Приобщись и…

– Я не знаю этого слова.

– Приобщиться – это означает стать участником какого-то действия.

Данакт лишь кратко кивнул, скорее для приличия, нежели понимая весь смысл.

– Я знаю, что у тебя установлено два чипа: один отвечает за контакт биологического и механического, а вот другой – это твой ключ от всех дверей. Я думаю, ты не хочешь его включать именно из-за желания, скажем-с так, быть больше человеком, чем машиной. Я прав? – По глазам Данакта тот прочел положительный ответ. – Это очень смелый и правильный шаг, ты молодец. Бенджамин не просто так попросил именно нас взять тебя – мы тут, как ты успел заметить, помимо изучения мира за пределом планеты, мы помогаем людям… научиться быть людьми, несмотря на трудности.

– Как получается у вас?

– Когда-то я чуть не совершил страшную ошибку, но меня спасла, как это ни странно, любовь. Находясь там, в космосе, я нес ответственность за жизни людей, но… мы поддались слишком большому переосмыслению, что чуть не вылилось в трагедию из-за потери самого главного – ценности. Тогда меня и спасла любовь, как единственное непоколебимое при любых условиях.

– Я очень боюсь совершить что-то плохое.

– Мы все боимся. Видишь, ты все же больше человек, чем машина.

– Может ли быть так… я не знаю… что именно из-за этого страха я чувствую себя чужим? Будто бы мое место не здесь, а где-то… где-то не тут, а там.

– Вот и еще одно доказательство. Да, я серьезно: то, что ты описал, – с этим сталкиваются если не все люди, то почти все. Я не исключение. Когда мы были там, потеряли все ориентиры, потому что остались сами по себе, а ум человека… без любви и опоры он способен на великое, но также и на ужасное.

– Я не знаю, что мне делать, – сказал Данакт, преисполненный отчаяния.

– Ну, смотри, для начала надо перестать смотреть туда, наверх, а посмотреть перед собой, как и вокруг себя. Звезды никуда не денутся, не переживай за них. Твоя жизнь – это твои решения, как и их последствия. Так вот, с твоего позволения, я бы посоветовал тебе начать с малого, а именно – этого лагеря. Насколько я знаю, сегодня был твой первый полноценный день после выписки, который был немного омрачен не самым удачным знакомством с некоторыми людьми.

По лицу Данакта читалось то стыдливое состояние собственного презрения.

– Не суди их строго. Людям свойственно бояться того, чего они не понимают, что является для них чуждым, то бишь чем-то странным, необычным. Они никогда не видели такого, как ты, оттого и выводы были ими сделаны поспешные, на основе страха.

– Бенджамин говорил, что каждый делает свой выбор. Большинство выбрало избегать меня, некоторые были грубы. Почему я должен ради них…

– Это не ради них, а ради себя самого. Убежать легко, как и обвинить всех вокруг, но что будет, когда ты попадешь в новое место? Помни, что я говорил про космос и человека.

– Но я не понимаю, как мне поможет все это!

– А как ты хочешь найти свое место в этом мире, если не знаешь этот самый мир? Он состоит из людей, среди которых, к сожалению, есть много плохих, но и немало хороших, которые смогут стать твоими друзьями, сформировав ту необходимую для ориентирования опору, некоторые идеалы и примеры, благодаря совокупности чего ты сможешь всегда найти верное решение. Ты еще, по сути, ребенок, сейчас самое время набивать шишки, изучать, учиться, рисковать, ибо потом с этим будет все труднее и труднее. В большом мире взрослых, назовем это так, один человек обречен быть несчастным. Какая бы увлекательная работа или занятие у тебя ни были, увы, без хороших людей рядом все не обретет той целостности, к которой тебя тянет. Я знаю по личному опыту. Лишь встретив Агату, я понял, как ранее был одинок и потерян, а теперь я часть большего, что придаст мне силы в любой день.

На момент этой внушительной речи Данакт всерьез забыл и про космос, и про тот дискомфорт, мучающий гнетущей болью чуть ли не с момента пробуждения. Если Бенджамин был ему чуть ли не строгим тренером, то именно в Филиппе он увидел того самого родителя, чей пример оказывает самый воодушевляющий эффект, особенно в вопросах семьи. Это явление, далекое от Данакта, но если он и хочет когда-то примерить, опять же еще чуждую ему роль мужа и отца, то лучше примера, чем Филипп, он пока не видел.

3

Когда общение с Бенджамином подошло к концу, Итан всерьез погрузился в любимое ремесло, дабы чуть забыться в безмятежном спокойствии, должном стать заслуженной пилюлей счастья в этом месте. Но чем дальше он отталкивал грустное осознание потерянного взаимопонимания с Бенджамином, тем сильнее укреплялась одна тема, которая и позволила конфликту пробраться в их отношения. Семья – это очень понятное по смыслу, но далекое для сердца явление всегда стояло в рядах непозволительной роскоши, создание и поддержка которой казались не заслуживающим своего внимания трудом. Итан, Майя и Бенджамин были не просто на передовой развития, они сами являлись провокаторами многочисленных перемен, заставляя мир догонять их темп. А когда работа – это суть существования, то семья – вопрос, который почти всегда откладывается на потом. Парадоксально, сокрушаясь, думает Итан: открытый к чувствам Бенджамин закрывает невидимой броней и без того иссохшее сердце, а тот, кто всю жизнь ставил мысль выше эмоций, вкушает само непривычно глубокое исследование. Когда-то давно, видя Майю и Бенджамина вместе, Итан знал, что их дети станут прекрасным наследием, а значит, у него есть полноценное право не рисковать жизнями людей, создавая свое потомство, которое, в отличие от его друзей, скорее всего, возродит тот оставшийся на всю жизнь ужасный след его отца и матери.

Оба родителя не просто были чуждыми друг другу по характерам и мировоззрению – преобладающие конфликтным состоянием отношения сказались на скором сиротстве Итана и его сестры Валентины, умершей еще в детстве, заботу о которой он считал чуть ли не лучшим временем своей жизни именно благодаря любви к самому доброму на его памяти человеку. Оставшись один, он посвятил себя великому делу понять изъяны человека, твердо убеждаясь в предназначении этого свершения в обозримом будущем, тем самым оправдывая кошмарное, полное жестокости и цинизма трагичное детство и юность. Как и ожидалось, ремесло отнимало все его время, прекрасно заполняя эмоциональные пустоты одиночества в угоду прагматичному ориентированию на жизненном пути, отталкиваясь от главного принципа: быть лучше, чем они. Каждая неожиданная провокация прекрасного пола отдавалась в жертву выдуманного предназначения, где за сухими аргументами не идти на поводу биологических потребностей крылся страх. Страх примитивный и простой, но от этого и самый сильный, признание которого для него также шло наперекор нужде быть лучше. Описать его можно очень просто: любая форма его биологической семьи не может не быть бракованной по своему смыслу и исполнению. Только он допустит малейший шанс на блеклые признаки симпатии к той или иной девушке, как в голове моментально выстраивается тот самый уже знакомый по его детству сценарий ненавистных ему взаимоотношений. Да и само сердце не позволяет изгнать мысли о продолжении рода, где велик шанс породить схожее с его отцом и матерью зло, что станет доказательством его личной несостоятельности. Отличный аргумент для объяснения людям причины отсутствия у него жены и детей – он настолько ненавидит свою семью, что попросту не хочет продолжения своего рода, будто бы мстя им. В целом это не удивительно: несостоявшиеся, циничные, злые и обиженные на весь мир алчные родители – это источник его идеологии в необходимости исправлять человечество, подтверждение чему он видел в других людях всю свою жизнь. Это является его основой, а меняться уже поздновато. Отсюда и проистекает рефлексия после разговора с Бенджамином, заставляющая задать внезапный вопрос: может ли быть так, что у меня есть шанс? Раз он ошибся с Майей и Бенджамином, то, может, ошибся и насчет себя? Вопрос быстро преобразуется в нечто новое, напрямую имеющее связь с причиной одиночества Итана: а заслужил ли я этого? Этот сгусток сомнений и противоречий вскрывает всю его броню, вынуждая познать голую человечность.