Марой и хранители

Арман приложил ладонь к стволу и попытался сосредоточиться, но отвлекало чувство, будто лекарка сверлит ему взглядом спину. Не выдержал – обернулся и встретился взглядом.

– Не знаешь, как попросить? – произнесла сдержанно.

– Не знаю, – признался Арман, – и не знаю, нужно ли.

– Всё имеет свою цену. Поэтому если нечего дать взамен, то и просить не стоит. Расскажи ему о том, что тревожит, этого будет довольно. Матушка сама решит, что с этим делать.

И он постарался вспомнить всё и попросить прощение за то, что допустил тьму в сердце верившей ему. Ствол начинал нагреваться под ладонью, когда Арман уже убирал руку, посчитав, что рассказал достаточно, и, кивком поблагодарив лекарку за совет, пошёл к ожидающему его Вернеру.

Появление обновлённой Мариэль не могло не заинтересовать. Нет, это не отвлекало от Люсиль, которую Арман по-прежнему боготворил, но не порадоваться за подругу не мог. Где-то глубоко остался страх, что магия Ирминсуля растает со временем, и злая Мариэль восстановится и, возможно, станет ещё сильней.

Однако взгляд девушки был светел, с любопытством разглядывал всех и вся. Знакомым стал дня через три: Арман узнал прежнюю нежность к нему, боль и смирение. Вот только сейчас, зная, к чему может привести неосторожное слово, боялся.

Предупредил и Антуана, и Люсиль: «Придержите свои шуточки, если не хотите повторения!» Если из троих кто и чувствовал ответственность, то это был он.

Очевидно, в Мариэль шла борьба. И он её ощутил во время примирения магий в гроте де Трасси – две переплетающихся светлых силы, борющихся и не желающих идти на компромисс. Не тёмных – и это уже радовало. Самонадеянная уверенность, будто он знает, как с помощью поцелуев остановить отравление и примирить маг-силы свои и Мариэль, дрогнула под властью этого двойного света, нерешительного и счастливого одновременно.

С трудом вернул себе самообладание, чтобы не подать любопытном Антуану и ревнивой Люсиль повода для щуток и сомнений. А внутри разливалось необыкновенное тепло, хотелось поднять плачущую на скамье малышку Мариэль, прижать к себе и продолжить терзать её горячее дыхание и послушные губы…

Потом было неожиданное предложение воспользоваться страницей из дневника, чтобы обезопасить себя. И он не мог не улыбаться остаток дня.

А как забыть странную нервозность, замеченную во время комбат-де-бу? Причину своего провала и об умении пользоваться ментальной силой для прикосновений понял, когда получил её часть от Мариэль.

Необычное поведение, выверенные реплики во время ужина у Делоне, как и положено воспитанной сирре, вызывали опять улыбку и интерес.

Целомудренное поведение Мариэль во время падения липы на танцующих расслабили окончательно. Шутки звучали по-доброму, и Арман посмеялся вместе с девушкой. Вообще, в той сложной ситуации чувствовал себя, как у Владычицы за пазухой: так спокойно ему в последнее время не ощущалось.

Арман вздохнул с облегчением. Кажется, он всё сделал правильно. Антуан и Люсиль послушались, подругу не задевали. Жизнь, очевидно, возвращалась на прежний спокойный круг.

Удачно появился Анри, которому Мариэль понравилась, и он ей, кажется, тоже. Былая страсть Мариэль теперь Армана не беспокоила. Почти. Он верил, что опытный инквизитор обязательно найдёт способ привлечь к себе внимание и переключить его, – и заставил себя погасить лёгкое чувство братской ревности.

Потому совет Анри проверить магию на совместимость с магией Мари принял, но не согласился. Опять давать повод? Опять провоцировать её чувства?

А когда зашёл в комнату и увидел её в нижнем тонком платье, смутился сам. Деловито, приказывая себе не краснеть, изобразил опытного мага-ловеласа. Посадил на колени трясущуюся девушку, долго приноравливался, и потерял голову от этой невинной спонтанной нежности, невольно сравнивая со старательными прикосновениями Люсиль.

Поцелуй в руку, слияние… При воспоминаниях об этих минутах стыд жёг душу – перед чувством к Люсиль, перед чувством вины, которое не только не было искуплено, но и удвоилось. Первое, что он сделал, вернувшись домой, – помчался в купальню остудиться.

Гадкое условие Некроманта, цена нужных воспоминаний – диалога с Лоуренсом… Не мог не подумать: это очередная уловка Мариэль, чья память восстанавливалась. И поцелуй, выбивший почву под ногами. Он потом решил, будто присутствие Анри, вынужденного наблюдать за целующимися, так подействовало. Взбудоражило до колик в животе. Именно тогда впервые он откликнулся на «родной мой», ответно назвав «своей родной девочкой». О Владычица! Знала бы Мари, какие потом сны ему снились!

Попробовал перебить ощущения с Люсиль, но, странное дело, теперь поцелуи с возлюбленной золотоволосой красавицей казались пресными. В животе не ёкало тем более.

Два дня прошло, желание немного притупилось, напоминая о себе лишь во снах. Невозмутимая естественная Мариэль, не пытающаяся выпросить прощальный поцелуй «на дорожку» и, более того, умоляющая не прикасаться к ней, – это сорвало предохранительные ножны на здравомыслии. Почему ему казалось, будто он желает Мари всю свою жизнь? Откуда возник в голове древнелюмерийский, который зубрился из-за вредности отца, считающего, что лишняя нагрузка не помешает? Откуда взялся образ снежного двойника Мариэль с другим именем?

Вопросов было слишком много, а желание по-прежнему оставалось одно – обладать. Мари всё-таки добилась своего, заставила думать о себе сутками и выпадать при этом из реальности Армана – в её.

И сегодня. Когда он успел сойти с ума настолько, что полез с объятиями к мужчине? Сам испугался своей бесконтрольности и одержимости. Легче было обвинить кого-нибудь другого. Например, Мариэль, чья магия могла шутить, напоминая о хозяйке. Или чудаковатого Рене, с появлением которого начались новые странности. Воистину, белое место пустым не бывает.

Арман скрипнул зубами. Снова перед мысленным взором появился торс северянина – и тошнота почтительно подкатила: нате, я тут, не скучайте!

Сходил в уборную, а вернувшись, подошёл к конторке проверить очередную насмешку разума. Так и есть: письмо от Мариэль к Анри лежит на прежнем месте, и рядом два мелких узелка с порошком из листьев Ирминсуля. Взял письмо, сложенное квадратом, а не как обычно – в трубочку. С трудом подавив соблазн открыть его, вернул на место. Завтра в Люмосе передаст, лично в инквизиторские руки, как просила Мари. А узелок развязал без зазрения совести. Понюхал порошок, уже не сомневаясь в решении.

Тот хаос, который творился в голове, пора было останавливать. Впереди ночь – будет время узнать, что принимают инквизиторы для просветления. И что, на самом деле, он сам чувствует, и почему.

Глава 6. «Истина Ирминсуля»

– Сколько нужно солдат, чтобы вкрутить лампочку?

– Трое. Один командует, второй стоит на табуретке и держит лампочку, третий крутит табуретку.

– А гештальт-терапевтов сколько нужно для этого?

– Один. Но лампочка должна быть готова.

Анекдот

– Последние две недели мне кажется, что Лабасс собрался переплюнуть Люмос, – Майн принял из рук сира Марсия кубок: – Жизнь у вас здесь бурлит. Тогда как в Люмосе все главные события – за закрытыми дверями.

Мужчины и Люсиль находились в гостиной после того, как Майн осмотрел раненого. Элоиза с Вернером остались рядом с Рене менять ему мокрые простыни и одежду, ибо юноша безостановочно потел после того, как Майн влил ему снадобье в рот.

– Вы допустили дегидрацию водяника, это непростительно, – осматривая сухую потрескавшуюся кожу на губах и ладонях Рене, вынес первое заключение лекарь.

– Водяника? Не огневика? – сир Марсий переглянулся с Вернером.

– Кто вам сказал, что он огневик? – но, видя растерянное лицо хозяина дома, сир Майн и сам засомневался. Повторно водрузил очки и осмотрел раненого. – Водяник однозначно! Подобная регенерация возможна только у водяников.

Это была медицинская аксиома. Маги воды, обладая самоочищающей силой, болели реже прочих магов. Поэтому затягивающее тёмное пятно, означавшее повреждение тела, особо не удивило лекаря. Если что и казалось необычным – так это то, как на минимальном резерве раненый лечил себя с подозрительной скоростью.

Рене напоили тёплым отваром, и капли пота моментально выступили на всём теле, впитываясь там, где кожа казалась покрасневшей.

– Поить каждые полчаса до тех пор, пока излишки не проявят себя. И менять постельное. Оно должно быть сухим. Переносить до тех пор, пока регенерация не закончится, не рекомендую. Любая тряска – и кости срастутся неправильно.

Майн показал, как с помощью широкой тканевой полосы стянуть поясницу, проверил больного на реакцию: ноги чувствовали прикосновения, и это было хорошим признаком.

– В любом случае жду на осмотр, оставьте заявку на доставку больного порталом. Случай форменно непростой, если верить вашим словам.

Рене последние полчаса пребывал в беспамятстве, не узнавая никого и не в состоянии отвечать на вопросы лекаря. Бормотал: «Напишите ей. Она не должна бросать дело…»

– Это он о своей невесте говорит, – объяснила Люсиль. – Рене просил помочь написать ей письмо.

– Меньше всего сейчас он должен думать о невесте, – неодобрительно проворчал Майн, осматривая спину раненого, повернутого на живот. – Есть ли у него накопитель для форс-мажорных случаев?

Вернер наклонился к уху хозяина и шепнул что-то.

– Мы не знаем, – ответил за Рене сир Марсий. – И в свете сегодняшнего случая, подозреваю, ещё не скоро сможем ими пользоваться.

– Понимаю, – кивнул Майн, введённый в курс дела не столько объяснениями хозяина замка, сколько картиной оживлённой работы внутри здания, которую он успел застать. – Значит, вашему подопечному требуется полный покой и положительные эмоции до восполнения резерва хотя бы на треть. Дальше дело за молодым организмом и его маг-силой.

На этом осмотр завершился. Майн написал названия снадобий, способствующих очищению крови, и лично проконтролировал первую смену мокрого белья.

Люсиль, про которую все забыли, вытянула шею, наблюдая, как Элоиза вытирает насухо лицо, торс и руки Рене, а Вернер стягивает с него взмокшие штаны, чтобы переодеть в сухое бельё. Сир Аурелий заметил это, кашлянул и выпроводил дочь из комнаты, затем, не задерживаясь, вышел и сам.

Майн отбыл, используя профессиональный портальный артефакт, и местный триумвират приступил к обсуждению планов. Беседа длилась недолго: к решению Делоне-старшего добиться личной аудиенции у Его величества присоединился сир Рафэль и сир Аурелий, последний с оговоркой – оставить Люсиль дома и выступать от её имени.

– Дома я жду более подробный рассказ! – сир Аурелий окинул взглядом дочь, стоящую смущённо со сцепленными на юбке руками.

– Но я ничего не знаю, папа! – неуверенно возразила Люсиль.

– Значит, расскажешь, о чём не знаешь. Вчера – дерево. Сегодня – взрыватель. От чего тебя завтра спасать? Никаких перемещений, пока ситуация не прояснится! К слову, я так и не понял, кто такой этот ваш Рене? Откуда он взялся? Вы уверены, что ему можно доверять и это не трюк, чтобы втереться в доверие? Марс?

Тот, к кому обратились, пожал плечами:

– Он – гость сирры Элоизы, прибыл по её приглашению. Вернер подтвердил, что знает семью Мароев как честных лумеров, и не доверять ему у меня нет оснований. А вот, к слову, о доверии…

Делоне-старший, не упоминая Рене, задал прямой вопрос об интересном положении Адели, кобылки, приобретённой у де Трасси. Брови сира Аурелия от возмущения на лоб полезли, он поклялся в честности.

– И тем не менее! – настаивал сир Марсий, скорее из упрямства, чем от веры в слова Рене.

– Немедленно по приезду домой узнаю и тотчас дам знать! – раздражённый подозрениями сир Аурелий поднялся с кресла.

Вскоре де Трасси уехали. Но и в самом деле, не прошло много времени, как Аурелий прислал письмо с извинениями и предложением поменять кобылу на другую. Управляющий герцога как услышал вопрос от хозяина, затрясся и, мало по малу, Аурелий вытянул из него всё.

Октагон назад, в ночь сильного ветра, несколько лошадей будто с ума сошли, выбили замки в стойлах и бесновались, не давая конюшим зайти в денника. А когда всё успокоилось, и работники наконец смогли попасть внутрь, заметили, что Эларх, племенной жеребец, стоит рядом с Адель. Никто не заподозрил садку5, пока не осмотрели кобылу, но и тогда оставались сомнения, ведь у лошадей бывает, что и на десятом месяце без магии не поймёшь – есть жеребёнок или нет.

На следующий день Аделирию отвезли к Делоне, и управляющий с облегчением возблагодарил Владычицу за шанс скрыть недогляд. И, уж конечно, предположения о том, что спустя неделю кто-то смог бы определить беременность кобылы, представлялись управляющему и самому Аурелию невероятными.

Сир Марсий, прочитав записку от де Трасси, обратился к Кассию:

– Ну, что думаешь?

Мужчина почесал в затылке:

– Через месяц можно будет с точностью сказать, а сейчас… Нет, не возьмусь, господин.

У Марсия не было месяца, чтобы убедиться в правоте Рене, однако сама вероятность правоты северянина потрясла. Подумав с минут десять, он отправил к Волчьему Логову Вернера и Хальца с сеном и тушей найлы, как просил Марой. Армана, собравшегося ехать с ними, Марсий осадил:

– На тебя охраны не наберёшься! Никаких выездов без моего личного сопровождения!

Юноша пожал плечами, не желая оспаривать решение родителя. Во время припозднившегося обеда предупредил, что хочет пораньше лечь спать. Его усталость разделял сир Марсий, поэтому отпустил сына, разрешив отменить тренировку и чтение книг. Элоиза озвучила своё желание побыть рядом с Рене, и ей так же никто не препятствовал.

После того как последствия взрыва были поверхностно устранены, Марсий рассчитался с рабочими и сам отправился отдыхать в спальню Элоизы. Госпожа Делоне второй день подряд казалась живой, настоящей. Помогая опускать вниз камни с помощью своей воздушной магии, она раскраснелась, и прядки её волос выбились у лица из строгой причёски, невольно заставляя супруга любоваться. А когда Майн сказал, что больного нельзя трогать, Марсий решил провести ночь в спальне, приготовленной для Рене. Супруга на это покачала головой:

– Что за глупости, Марсий. На моей кровати довольно места для двоих.

И эта песня – не слова! – внушили Делоне-старшему надежду на долгожданное примирение. Он мысленно поблагодарил северянина и собрался терпеливо ждать супругу, попросив Вернера сменить сирру Элоизу как можно скорее.

*****

Арман сделал всё по «рецепту» Мари: бросил порошок «Истины Ирминсуля» в кубок с горячей водой, подождал, пока жидкость вернёт своё прозрачное свойство, и выпил целиком, не ощущая ни вкуса, ни особого запаха. Разве что на языке появился вяжущее ощущение. Лёг одетым на нерасправленную постель и стал ждать.

Некоторое время ничего не происходило, из-за состояния покоя глаза сами собой закрылись, и он погрузился в знакомый сон, снившийся прошлой ночью.

В белом пространстве стояла кровать, похожая на его и покрытая ниспадающим бесконечным белым покрывалом, которое устилало собой всю поверхность пола. Множество полосок белоснежной вуали развевалось в пространстве, не скрывая одинокую фигуру, лежащую на кровати.

Она поднялась и пошла навстречу, босая, в своём легком платье из снежинок с ниспадающими мягкими локонами тёмных волос.

– Ты пришёл, родной мой! –подставила лицо под поцелуи, увивая руками его шею и позволяя касаться себя. – Я соскучилась, мой Иль! Мой Аргириус!

Он молча подхватил её на руки и отнёс к кровати, осторожно опустил на поверхность и лёг рядом, решив сначала налюбоваться ею.

– Ты взволнован. Что случилось? – спросила она, гладя его по щеке и вызывая этим незатейливым прикосновением мурашки на плечах.

– Я сегодня чуть не погиб…

– Ты не можешь погибнуть, пока я рядом…

– И поцеловал мужчину, думая, что это ты.

Она засмеялась, тихо и нежно:

– Глупенький, всё не то, чем кажется. Однажды ты поймёшь это.

Мириам замолчала, и её молчание в сопровождении блека глаз было красноречиво. Он потянулся к ней, задыхаясь от нежности и желания, лёгким нажатием на округлое плечо опрокинул на спину и перебрался наверх. Опираясь на локти, застыл над её лицом, вдыхая аромат цветущего дерева и оттягивая сладчайший миг прикосновения к приоткрытым губам. Когда терпеть стало невозможно, потянулся к ним.

– Я не хочу, чтобы они смотрели. Ты должен закрыть двери, – прозвучало расстроенное у его губ.

– Кто смотрит? – он невольно повернул голову направо.

Окружающее белое бесконечное пространство оформилось в комнату. На недалёком расстоянии друг от друга появилось две открытых двери. На их пороге стояли сирра Элоиза и Вернер, укоризненно глядя на любовников.

– Мама? Вернер? Что вы тут делаете?! – Арман изумлённо поднялся, со смущением оглядываясь на Мариэль, которая перекатилась на живот, чтобы лучше видеть гостей, и теперь подпирала голову ладошками.

– Чему я тебя учил? – Вернер не делал шаг вперёд. Говорил, оставаясь возле двери. – Только воздержание помогает юному магу накопить силу и не погибнуть от соблазнов. А ты побежал за первой задранной юбкой!

– Если ты не хочешь прислушиваться ко мне, послушай Вернера, – горько поддержала предыдущего оратора сирра Элоиза. – Я тебя предупреждала: эта девица тебя погубит!

Арман, стоя между кроватью и дверьми, обернулся назад. Стало неловко за слова, сказанные близкими людьми:

– Мариэль, не слушай их!

– Мы вложили в тебя все свои знания, свои силы и свою жизнь не для того, чтобы ты спустил свою жизнь на женщин! – продолжил Вернер.

– Ты меня убиваешь, сын! – жалобно вторила Элоиза, начиная плакать.

– С завтрашнего дня увеличиваем время тренировок: будем выбивать из себя похоть! Отец уже дал на это разрешение.

– Прогони её, сын, без неё будешь счастлив!

– Я жду!

– Мы ждём…

Жестокие слова и плач матери били в самое сердце, не щадя. В груди закололо, а взгляд затуманился. Страшно было оглянуться, но он сделал это и обомлел. Мариэль стояла у противоположной широко открытой двери, за которой виднелась пропасть.

– Они правы, – грустно сказала девушка, раскидывая руки и делая шаг назад. – Без меня ты будешь счастлив.

– Закрой её дверь, Арман, сынок! – Вернер перешёл на ласку. – Таких у тебя в Люмосе будут десятки, если ты захочешь.

– Надо же, в кои-то веки она права! Без неё в Лабассе станет светлее, – улыбнулась Элоиза сквозь слёзы.

Он разрывался, ибо любил одинаково и мать, и Вернера, а Мариэль… Она была тоже своя, родная.

– Ты никогда не сможешь сказать нужных слов, а я не могу ждать. Прощай! Я люблю тебя! – шаг, и Мари летит в пропасть, напоминая собой огромного белого энджела, распростёршего крылья-рукава.

– Нет! Пожалуйста! – он поворачивается к опустевшей двери, бежит к ней и прыгает в пропасть, но в следующее мгновение сон его возвращает перед госпожой Делоне и воспитателем.

Повторяет манёвр снова и снова, каждый раз силуэт птицы ближе к земле, а в дверных белых проёмах Вернер и матушка улыбаются всё радостней.

– Удобно, когда за тебя делают выбор, – глаза воспитателя смеются. – Мы рады, что ты остался с нами.

Ар, мужчина, который последний раз плакал лет в пять, когда упал с лестницы, снова плачет, схватившись за голову:

– Вы её убили! – в последний прыжок крестообразный силуэт бездвижно плыл по Лонии.

– Нет, сынок! Ты сам всё сделал, – качает головой Элоиза. – Ты – молодец!

– Я горжусь тобой, сынок! – соглашается Вернер. – Тебя ждёт прекрасное будущее.

– Вы издеваетесь? – слёзы на его глазах высыхают, пасуя перед гневом.

– Арман, мы тебя любим. И хотим, чтобы ты был счастлив.

Он оглядывается с тоской на дверь в никуда:

– Не хочу я такого счастья! Почему я не могу последовать за ней?

– Всё просто: она сказала нужные слова. Только с нужными словами можно сделать выбор, – спокойно объясняет Вернер.

Безнадёжность ситуации начинает доходить до него, появляется чувство, будто выхода из этой комнаты никогда не будет. Пока он не последует совету Мариэль, которой больше нет:

– Что они такое – эти ваши нужные слова? Где их найти?

– Заглянуть в своё сердце, в свои желания. Сказать об этом вслух, ибо непроизнесённые слова не имеют смысла, – матушка вздыхает. – Но тебе зачем это, милый?

Он бредёт к опустевшей кровати, на которой от Мариэль-Мириам осталось несколько лепестков вишнёвых соцветий.

– Сынок, чтобы вернуться, нужно войти в одну дверь – ко мне или матушке. Идём, сынок. Прошлого не вернуть, – Вернер подсказывает, как сократить время, потому что оно тянется, не предлагая других событий, кроме имеющихся.

Ничего не происходит. Двое ждут его, полулежащего на кровати и перебирающего розовые пятна на ладони.

– Я не хочу… – первые слова вырываются сами собой.

– Не глупи, Арман! – восклицает сирра Элоиза.

– Не нужно тратить слова на прошлое, – вторит Вернер.

– Я. Не. Хочу, – он поднимается и поворачивается лицом к собеседникам. – Я не хочу будущего, которое вы предлагаете. Я вас люблю, но я хочу сам выбирать!

Арман замечает, как пятится назад Вернер, и его дверь начинает медленно закрываться перед ним.

От слов, рвущихся наружу, становится легче, словно нечто долгожданное наконец начинает происходить. Некое чудо, таившееся в нём долгие годы, никак не могло проснуться – нужные слова, которые так ждала Мари… Особенное наслаждение приносит «я хочу», его хочется повторять снова и снова, пробовать на языке и отпустить магическим сгустком по всему телу, чтобы оно тоже приняло себя, свои желания.

– Я вам благодарен и буду использовать ваш опыт, но только тот, который я сам посчитаю необходимым, – говорит в закрытую за Вернером дверь.

– Как я рада, что ты выбрал меня, – сирра Элоиза улыбается и протягивает руку. – Иди ко мне, мой мальчик. Мой любимый мальчик!

Но Арман отступает:

– Нет, ты – моя мать, была ею и будешь, мне не нужно тебя выбирать. Но Мариэль… Это мой выбор. Прости.

– Не глупи, сынок! Ты не можешь выбирать – полное совершеннолетие ещё не наступило!

– Разве мой выбор может зависеть от возраста? Это – моя жизнь, мама. Я люблю тебя. Но и Мариэль мне нужна не меньше. Извиняться больше не буду. Это. Мой. Выбор.

Вторая дверь захлопнулась, отрезая его от последнего видимого собеседника. Арман осмотрелся: с ушедшими будто бы ничего не изменилось. Стены, кровать, мерно развивающаяся вуаль. Лишь от оставленной открытой двери громче доносится шум бегущей далеко внизу реки и шелест кустов, растущих за дверью, на обрыве.

Скрежет слева обратил на себя внимание. В стене появился новый проём. Ар заглянул в него и увидел свою комнату. Догадался: сейчас он может безбоязненно шагнуть туда – и сон окончится.

– Нет. Это мой выбор! – он повернулся, разбежался и снова прыгнул в ветер, дремлющий над рекой. От ощущения парения над землёй захватило дух, а зеркальная гладь реки приближалась неумолимо, одним своим видом заставляя сердце выбивать нетерпеливый ритм. Он успел вздохнуть, набрать в лёгкие воздух перед тем, как нырнуть в движущуюся ртуть.

Хлоп! – и его выбросило в незнакомое помещение, ноги рефлекторно сделали несколько шагов вперёд и остановились, почувствовав под собой твердь.

Горячие руки обхватили его, пытающегося сфокусировать взгляд на чём-то блестящем, режущем глаза.

– Догнал меня! – Мариэль завладела его рукой, целуя и прикладывая к своей щеке.

– Это был мой выбор, – улыбнулся Ар, обнимая девушку и привлекая к своему гулко бьющемуся сердцу. – Я сказал нужные слова, научился.

– А мне скажешь? – ластясь к нему с прикрытыми глазами, прошептала Мари.

– Скажу, обязательно скажу…

– Но не сейчас, верно? – раздался хорошо знакомый ироничный голос. – Ты прыгнул за Мариэль только потому, что не хотел брать вину за её гибель, не так ли? К чему это притворство, дружище?

Перед входом в зеркальный лабиринт стоял, оперевшись на одну из арок, Анри Ленуар.

– Рад тебя видеть, – пробормотал Арман, удерживая девушку одной рукой. – Ты-то здесь как взялся?

– Надо было остановиться на уровне новичка, если не планировал встречаться со мной, – Анри ухмыльнулся и щёлкнул пальцами. – Начнём?

– Тебе видней…

– Для беседы нам кое-кого не хватает. Прошу! – Анри потянул ручку двери справа от себя, и из неё выпорхнула Люсиль. Быстро осмотрелась, подбежала к Арману, положила руку ему на плечо, подставляя щеку для приветственного поцелуя и не обращая внимания на соперницу. – Ну, давай, объясняй ей…

Арман растеряно перевёл взгляд с одной девушки, обнимавшей его, – на другую, которую держали его руки. Подруги молчали, ожидая его слов.

– Я… – и замолчал, не зная, что говорить.

– Я-я-я, – передразнил его Анри, подражая блеянью найлы. – Король Лабасса! Единственный на всю округу. Неповторимый и наипритягательнейший для всех особей старше четырнадцати… Подойди ко мне, золотце!