bannerbanner
Паргоронские байки. Том 6
Паргоронские байки. Том 6

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 14

Нет-нет, человек обязательно вернется. Ведь тут осталась его магическая оболо… ах ты тля.

Хотя нет, стойте!.. Раз магическая оболочка осталась тут, человек все еще связан с этим телом! А значит, он вернется, если…


…Я должен сдохнуть! Меня озарило. Если в этом теле застряла только моя ментальная часть, а физическая и магическая остались там, то разум вернется домой, как только это тело умрет. Без труда вытолкнет подселенца и… ярыть, как-то совестно перед бедным птенцом.

Но положение безвыходное. Мне жаль его, но не настолько, чтобы до конца своих дней оставаться олушей. От старости эта птица может умереть только лет через пятнадцать, а то и двадцать… сколько вообще живут олуши?!

Я никогда не интересовался, знаете ли.

Да и мое настоящее тело столько просто не продержится. Олуша не сможет в нем существовать, она его убьет или покалечит. В лучшем случае меня упрячут в Госпитиум, и я пополню ряды одержимцев, телолишенцев, безумных психозрителей.

Надеюсь, Снежок сейчас присматривает за… мной, но он все-таки только кот, его возможности ограничены. Даже если он свяжется с Кустодианом, объяснит им все, если они организуют спасательный ритуал… сколько времени это займет?

И как это скажется на моей репутации? Майно Дегатти, блестящий молодой волшебник, будущий лауреат премии Бриара… по собственной дурости застрявший в теле олуши.

Я стану посмешищем.

Нет, ко всем хракам эту олушу. На кон поставлено слишком много, так что… как тут проще всего подохнуть?..


– Серьезно, Дегатти? – насмешливо спросил Бельзедор. – Вся твоя любовь к животным пропала в момент, когда ты понял, что для твоего спасения птенец должен умереть?

– Ну да, – пожал плечами Дегатти. – Я люблю животных, но я не адепт Священной Природы. Я ем мясо. И яйца ем.

– Вот видишь, мы не такие уж разные, – сказал Янгфанхофен.


Как только я догадался, как все исправить, то снова перевалился через край гнезда и засеменил к краю обрыва. Не к тому покатому склону, по которому скатился в первые минуты, а прямиком в пропасть, к морю и тюленям. Даже если они не едят птенцов – их туши меня просто раздавят.

Умирать будет больно, но ничего, вытерплю.

И я почти добрался. Почти перевалился через край. Почти упал… но в последний момент меня схватили чьи-то руки.

– Куда ж ты, малыш? – раздался оглушительно громкий голос.

Огромные ручищи подняли меня в небо. Как пара лопат. Словно великан… только это был не великан, а самый обычный человек.

Я не сразу это понял. У олуш и вообще птиц совсем другое зрение. Вместо трех цветов я видел четыре – красный, синий, зеленый и сверхфиолетовый. Вы даже не представляете, насколько красочней все окружающее, когда добавляется всего один цвет. Поле зрения тоже гораздо больше, глаза очень широко расставлены.

Так что в первый момент я испугался, хотя казалось бы – чего бояться, если я сам уже настроился сдохнуть? Я забился, заорал, но великан… человек держал меня крепко.

– Ты зачем схватил? – подошел к нему второй. – Ни в коем случае нельзя трогать птенцов.

– Но… он же… – растерялся первый.

– Упал бы и упал. Был бы хороший кадр. А теперь монтировать придется – ты зачем влез?

Я понимал каждое слово… ну, почти каждое. «Кадр» и «монтировать» оставались чем-то непонятным. По крайней мере тут рядом много людей, раз при межкромочном переходе я подцепил языковой пакет. Только вот хорошо ли это для меня?

Плохо. Это оказалось плохо, потому что конкретно эти решили сделать из меня актера. Как я понял, они тут снимали что-то вроде представлений с помни-зернами, только вместо магии использовали какое-то громоздкое оборудование. Что-то вроде гремлинских махин или субтермагических конструктов.

И таково уж оказалось мое невезение, что обустроились они именно рядом со мной – и один из них не дал мне умереть. А теперь, раз уж я им попался, они стали снимать, что я делаю, как живу.

А я, конечно, по-прежнему пытался умереть.

– Не, так дети будут плакать, – сказал первый человек, толстый и бородатый.

– Да отстань ты от него! – возмутился второй, маленький и лысоватый. – Пусть плачут! Не препятствуй естественному отбору! Еще раз его тронешь, я на тебя жалобу подам!

– Кому, мне? – саркастично спросил бородач, снова оттаскивая меня от обрыва. – Святая корова, какой суицидальный птенец!

Кроме этого злополучного обрыва вариантов сдохнуть было немного. И от него меня все время отгоняли. Можно было, конечно, просто дождаться, пока они закончат и оставят меня в покое, но мне уже не терпелось. И я решил попробовать объясниться.

Мой клекот они, конечно, не поняли. Я старался изо всех сил, но вызвал только еще больший интерес к себе. Исторгаемые мной звуки показались этим типам необычными, но, конечно, и близко не похожими на человеческую речь.

Тогда я выбрал участок, где почва была чуть мягче, и принялся расчерчивать ее клювом. Местный язык теперь сидел у меня в подсознании, и не только устный, но и письменный, так что я написал: «Дайте мне умереть».

Слава Кому-То-Там, на местном языке эта фраза оказалась почти вдвое короче, чем на парифатском.

– Ты знаешь, я ведь не сумасшедший, – задумчиво сказал лысоватый. – И я ведь не пил. И не пью. Я веду здоровый образ жизни. А ты?

Бородач ничего не ответил. Но он достал из-за пазухи фляжечку и отхлебнул, тоже пялясь на мою надпись.

А я пошел к обрыву. Теперь-то они все поняли и не будут препятствовать волшебнику.

Так?

Не так. Видимо, птичьи мозги все-таки начали влиять на мое здравомыслие, если я решил, что это может сработать. Когда меня снова схватили, я запоздало сообразил, что это было худшим, что я мог сделать в такой ситуации.

– Пустите меня, руки уберите! – орал я, вырываясь и клюя бородатого.

Они слышали только клекот. Только нечленораздельные визги.

– Слушай, мы должны отнести его в твой университет, – сказал лысоватый. – Я вообще не понял, что это было, но это что-то… что-то сатанинское.

– Ну… ну не… ну нет. Достань-ка… разверни-ка… достань-ка клетку, – выговорил бородатый, с трудом удерживая бьющегося меня. – Хорошо, что я взял.

Они спустились по склону – там оказались их палатки. Там действительно нашлась огромная птичья клетка, куда меня и запихали. После этого они налили чаю из термоса, а бородатый закурил. Пальцы у него дрожали.

– Должно быть какое-то разумное объяснение, – сказал он. – Ну вот попугаи, например… Вполне умеют копировать голоса других птиц… и людей. Это общеизвестный факт.

– Как он вяжется с умением писать? – саркастично осведомился лысоватый.

– Это не умение писать!.. Нет!.. – отмахнулся бородатый. – Это невозможно! Ты знаешь, какого размера мозг олуши? На нем практически нет извилин! Он просто скопировал… возможно, видел где-то… запомнил…

– Слушай, это была довольно четкая надпись. Он явно не случайно написал именно это.

– Причем каллиграфическим почерком… – вздохнул бородатый, снова отхлебывая из фляжечки. – Но в дьявола я не верю.

Когда они сказали о каллиграфическом почерке, я слегка заважничал. Ну да, у меня были отличные оценки по каллиграфии. Я очень способный олух… олуша.

Насчет мозга без извилин тоже правда, видимо. В этом теле мне все сложнее ясно мыслить.

И мне нельзя здесь долго оставаться. Я ведь попал сюда ненамеренно, я не стабилизировал ментальную оболочку чарами, удерживающими от деградации. А значит, рано или поздно она подстроится под когнитивные способности этой птицы. Уже начала подстраиваться, я ощутимо тупею.

Хм, прутья… Достаточно широко расставлены, чтобы протиснуть голову, но если я ее поверну, они будут меня душить.

Эта гипотеза увлекла меня… и нуждалась в немедленной проверке.

Стараясь не привлекать к себе внимание и не издавать звуков, я принялся тихонько умирать. Но люди, хоть и обсуждали свое, не выпускали меня из поля зрения. Лысоватый при виде новой попытки суицида поперхнулся, явно обжег нёбо и подбежал, принялся освобождать мне голову.

– Слушай, он хочет умереть, – опасливо сказал бородатый, пытаясь вытрясти из фляжки еще хоть каплю. – Может, просто позволим ему? Будет хороший кадр…

– Если он умирает в нашей клетке, это не хороший кадр, а наша эта… безалаберность. А кроме того… что если оно умрет и просто… освободится?!

– Ты что городишь? – сглотнул бородатый. – Это просто птица. Не анирник же.

– Что такое «анирник»?

– Ну… инуитский злой дух. Когда он освобождается смертью, то волен отомстить.

– Отомстить кому?!

Люди уставились на меня. Они тоже были растеряны и напуганы. Даже сильнее, чем я. Мне очень хотелось донести до них, что я не анирник и не собираюсь никому мстить за свою смерть. Наоборот, я бы охотно чем-то их вознаградил… я все-таки волшебник, наверняка я могу что-то для них сделать.

Но пол клетки был деревянным. Я попытался на нем что-то написать, но у меня ничего не вышло, конечно. Однако люди жадно на это смотрели, напряженно размышляли и в конце концов… дали мне бумагу и чернила.

Я решил, что хуже уже не будет, обмакнул в чернильницу клюв и написал: «Дайте мне сдохнуть, или я вас убью».

Возможно, это было не очень разумно. Но они ведь уже решили, что если я умру, то выйду злым духом и отомщу им… не знаю уж, правда ли в их мире такое водится или это просто легенда. В любом случае я решил донести до них, что все наоборот.

До них не дошло.

– Это осмысленное предложение, – изумленно произнес бородатый. – Я обязан показать специалистам. Разумная олуша!

– Но он… оно обещало нас убить! – нервно выкрикнул лысоватый.

– Что ты говоришь «оно»? Это просто олуша.

Они принялись спорить. Из их слов я сумрачно понял, что на этой «странице» магии нет вообще, она числится детской сказкой… так что я реально совершил худшее, что только мог. Пишущая олуша их буквально оглушила, они запаниковали и не знали, что с этим делать.

Но время назад не воротишь, память им не сотрешь. Я мог попытаться изложить свою ситуацию с самого начала, но что-то подсказывало, что тогда станет еще хуже. Если они узнают, что у них в руках волшебник, который заперт в теле птицы… что они сделают тогда? Если они узнают, что в случае смерти этого вместилища я просто испарюсь, исчезну… понравится ли это увлеченным исследователям?

Я представил себя на их месте. Что бы сделал я?.. Так, нет, ни в коем случае нельзя сообщать им ничего лишнего. Я бы вцепился в такую находку руками и ногами. Честно говоря, я уже сделал достаточно, чтобы они именно так и поступили.

И я перестал писать, замкнулся и просто угрюмо пялился. Может, если я прекращу вести себя разумно, они решат, что анирник ушел, что я теперь снова просто олуша. А сдохнуть… что ж, в крайнем случае просто уморю себя голодом. Я в теле птенца, ему надо есть много и часто.


– …Снежок, Майно дома?

– Нет, он за Кромкой, – сказал истинную правду Снежок.

Вератор его, конечно, не понял. Никто не понимал мяуканья Снежка, кроме его человека. Но он был уже степенным, видавшим виды котом, ему недавно исполнилось пять лет, и он прекрасно умел изъясняться жестами. Просто помотать головой из стороны в сторону – и люди понимают, что это «нет», да еще и умиляются милому котику.

Оккупированное птицей тело сидело на балконе. Снежок заманил его туда рыбой и велел сидеть тихо и не пытаться сдохнуть.

Это оказалось серьезной проблемой – следить, чтобы тот не сдох. Птенец чайки или что там за птица все время карабкался на перила и жадно пялился на остатки рыбы, украденной рыжим мародером. У него не получалось, он с трудом мог передвигаться даже на четвереньках.

Но если получится – он свалится с седьмого этажа.

А еще птенец все время норовил подавиться рыбьей костью, то и дело запинался о неуклюжие человечьи ноги и падал, а один раз едва не разбил башку о дверной косяк. Тупорылое создание. Причем его смерть означает, что умрет родное тело Дегатти… а значит, ему некуда будет возвращаться.

Как это скажется на Снежке, фамиллиар предпочитал не думать.

А тут еще и Вератор. Снежок уже жалел, что открыл ему. Молодой эльфорк завалился, как к себе домой, плюхнулся в единственное кресло и без спроса закурил.

– Майно скоро придет? – спросил он. – Раз он ушел без тебя, значит, скоро. Я его подожду, хорошо?

Снежок отчаянно замотал головой, но в этот раз Вератор сделал вид, что не понимает. Кот запрыгнул на подлокотник и раздраженно принялся объяснять, что человек не дома, что он придет нескоро, что сегодня вообще вряд ли придет, так что незваному гостю лучше бы убраться куда подальше… но Вератор только ухмылялся и почесывал Снежку шейку. Тот машинально мурчал, но все раздраженнее.

– Слушай, а где тут у Майно мини-бар? – полюбопытствовал Вератор. – Или не мини… лучше не мини. Я же его знаю, наверняка погребок имеется.

Погребок у Дегатти имелся, и Вератор быстро его нашел. Снежок гневно зашипел. Он терпеть не мог, когда его человек напивался, особенно в одиночестве, но уж точно не собирался позволять кому попало распоряжаться их общими запасами.

– Извини, Снежок, – снова плюхнулся в кресло Вератор, но теперь со стаканом и бутылкой. – Твой папаня то и дело приходит ко мне в гости и выдувает все запасы. Вот в прошлый раз, помню, купил я копченых рябчиков к бочонку пива, а тут Майно стучит. Сердцем почувствовал. Да ты помнишь, ты с ним был.

Снежок помнил. Рябчики были неплохие, он признавал. Конечно, они тоже вредные, но тут есть принципиальное различие. Копченые рябчики Снежку нравились, и он позволял себя ими баловать… в отличие от рыбы. Рыба приятно пахнет, очень приятно… но это обман. Вкус у нее гадкий, совсем не как у мяса. В природе коты рыбу не едят, а вот рябчиков едят… возможно… возможно, даже копченых.

Но даже воспоминание о вкусных рябчиках не заставило Снежка смилостивиться. Он все равно вскочил на спинку кресла и зашипел еще громче. Вератора нужно выпроводить, пока он не сунул нос на балкон.

– Снежок, прекрати, – уже недовольно сказал дружбомаг. – У меня к Майно важное дело. Хотя… раз его нет… а ты не хочешь стать моим другом, Снежок?

Фамиллиар сумрачно на него уставился. Знал он это важное дело. Будучи адептом Субрегуля, института общения, Вератор повсюду собирал аурические слепки. Обменивался ими с животными, разумными, духами и вообще всеми, кого встречал. Заключал союзы, искал тех, кто хотел с ним дружить.

И вокруг человека Снежка он давно наворачивал круги. С тех пор, как тот вернулся в Мистерию, Вератор не переставал забрасывать удочку. Хотя казалось бы – что ему до того Майно Дегатти? Волшебник как волшебник, ничем не примечательный и даже заурядный…


– Разбаловал я тебя, Снежок, – поджал губы Дегатти. – Уважать меня перестал. Это от жирности, думаю. Надо тебе паек сократить.


– Снежок, а ты чего так суетишься? – с интересом спросил Вератор. – Случилось чего?

И тут на балконе что-то загрохотало. То птица в теле человека попала ногой в жестяное ведро, ударила им о стену, от шума испугалась, начала орать, метаться, еще сильнее шуметь и еще сильнее от того паниковать.

– Типичный Майно, – сказал Вератор, открывая дверь. – Снежок, ты скрывал от меня его белую горячку?

Птенец олуши дико заверещал. Человеческая гортань не подходила для привычных ему криков, и звуки получались душераздирающие. Вератор поморщился, пригляделся к ауре и немного осунулся.

Он все понял.

– Типичный Майно, – повторил он, хватая бечевку.


…Меня привезли в какое-то учреждение. Я не думаю, что это был жилой дом – в таких местах редко живут. Скорее уж это напоминало один из корпусов Клеверного Ансамбля – а особенно Доктринатоса, с его мастерскими и лабораториями.

Ну да, один из моих похитителей упоминал университет.

Я уже понял, что на этой «странице» люди не слишком балованы магией, зато у них развитые технологии. Везли меня на необычном устройстве, похожем на большой колесный конструкт. Всю дорогу опасливо косились, но я сидел молча, прикидывался обычной олушей, и постепенно мои похитители успокоились.

Я решил усыпить их бдительность и дождаться удобного момента, чтобы убить себя. Он наверняка будет, надо надеяться на лучшее. Даже Снежок, когда был котенком, пару раз едва не отправился в Шиасс, а у меня-то уж тем более получится.

В университете мне выделили отдельную клетку. К сожалению, прутья там были слишком частыми, и зазоры между ними не позволяли провернуть тот же трюк, что в прошлый раз. К тому же за мной все время наблюдал похожий на студента юноша, а бородатый то и дело меня навещал.

Кажется, я оказался в виварии. Тут были и другие клетки – в них сидели крысы, морские свинки, пара собак и обезьян. Все – обычные животные, это я установил в первые же часы. Надеюсь, эти натуралисты не собираются меня вскрывать… хотя что я говорю? Надеюсь, они это сделают!

Но они этого не делали. По крайней мере в первый день. Когда студент смотрел в другую сторону, я расшатывал клювом прутья, чтобы добраться до задвижки.

Мои попытки привлекли внимание соседа по несчастью – крупного разноцветного попугая. Он смотрел на меня то одним глазом, то другим, заинтересованно крутил башкой, а потом начал подражать.

Попугаи – очень сообразительные птицы, должен вам сказать. Их нельзя недооценивать. Они почти так же умны, как гоблины, и частенько ухитряются вырываться из клеток. У одного из моих сокурсников был фамиллиар-попугай – он демонстрировал высокий интеллект и до того, как стать фамиллиаром.

Студент тем временем куда-то отлучился. Бородатый приказал ему особенно тщательно следить за мной, но не сказал, что я собой представляю. А я всего лишь птенец олуши, так что студент не очень серьезно к этому отнесся.

Клюв попугая справился с задачей быстрее моего. Но я отстал ненамного. Понимаете, эти запоры рассчитывались на всего лишь птиц. Никаких замков с ключами, паролей и уж тем более печатей. Просто дверцы с рычажками – немного заковыристыми, чтобы нельзя было открыть случайно, но и только-то.

– Кр-ра-а!.. – гордо сказал попугай, выходя наружу.

Следом вывалился и я, с завистью глядя, как он расправляет крылья. Если бы я угодил в тело попугая, было бы куда проще. Мое вместилище тоже крылато, но летать пока не умеет и в ближайшие дни явно не научится.

Впрочем, мне и не нужно. Что это за ящичек?.. Ага, конструкт для приготовления пищи. Ну да, студент ставил внутрь тарелку с каким-то месивом, нажимал рычажок, ждал пару минут, а потом ел.

Интересно, насколько мучительно будет жариться заживо?.. Или эта штука варит?.. Неважно, сейчас узнаю.

Немного тесновато, но я помещаюсь. Теперь только закрыться… так, у нас затруднение. Дверца не предусматривает возможности закрыться изнутри. Логично, конечно… но мне-то что делать?

И даже если я ухитрюсь – рычажок для активации тоже снаружи. Было бы ужасно глупо помещать его внутрь, не так ли?

Я попытался донести до попугая, чтобы он сначала надавил на дверцу, а потом на рычажок. Попытался объяснить, что хочу сделать его своим сообщником. Но тот не изъявил желания помочь мне покончить с собой – его заинтересовал стакан с разноцветными палочками. Попугай опрокинул его и внимательно наблюдал, как палочки раскатываются по столу.

Я забеспокоился. Попугай не волновался о конспирации – он шумел, хлопал крыльями, все осматривал и издавал разные звуки. Кажется, он подражал человеческой речи, но на каком-то другом языке – не том, что я освоил при пересечении Кромки.

А проклятая дверца не сдавалась. Я тщетно пытался ее захлопнуть, одновременно размышляя, как мне изнутри нажать рычажок и нет ли других способов убиться.

Спрыгнуть со стола?.. Слишком низко, я максимум сломаю лапку – а это сделает только хуже. Надо умереть сразу, надежно и быстро.

Воды нигде нет. Полное ведро меня бы выручило. Даже черпака бы хватило, наверное. Просто погрузить голову и ждать.

Есть окно, но оно закрыто, и щеколды там более тугие. К тому же я не смогу туда взобраться… я помахал на пробу крыльями, но убедился лишь, что я очень юный птенец. До полетов еще минимум месяц.

Тогда… что же делать тогда? Думать мешает какофония звуков. Наша с попугаем выходка взбаламутила всех узников. Обезьяны в большой клетке орали и верещали, обсуждая происходящее. Щенки в вольерах носились и тявкали, не отрывая взглядов от попугая.

Время поджимает. Из средств самоубийства у меня только…

– Ты что делаешь?! – прервал мои раздумья испуганный крик. – Ты же мог умереть!

– Я именно это и пытаюсь сделать! – огрызнулся я.

Конечно, студент услышал только писк и клекот. Он вытащил меня из пищевого ящика, посадил обратно в клетку и принялся ловить попугая.

Что ж, вернулись к тому, с чего начали. Испечься не удалось, возвращаемся к голодовке.

Увы, и этого мне позволять не собирались. Когда мои надсмотрщики убедились, что я отказываюсь от еды, то принялись кормить насильно.

– У птицы стресс, – сказал один из них. – Конечно, это же дикий птенец.

– Честно говоря, я так и не понял, зачем доктор Бергман его притащил.

– А он тебе разве не сказал? Я думал, он тебе сказал.

– Он объяснял, но я ничего не понял.

Кормление рыбной пастой из шприца мне не понравилось, так что я все же начал послушно есть. Честно говоря, смерть от голода мне вообще не нравилась, потому что подразумевала долгие страдания. Если я планирую умереть побыстрее, мне нужны силы для активных действий.

Только вот повторно сбежать из клетки не получалось. Тюремщики дополнительно укрепили задвижки у меня и попугая. Теперь им самим стало трудно их открывать, но для меня это и вовсе сделалось невозможным.

Попугай воспринял это как вызов. Это оказалась воистину гордая и умная птица. Своими когтистыми лапами он теперь не переставал ковырять задвижку, пытаясь размотать проволоку.

Я же призадумался. Теперь они более бдительны и знают, что я склонен к побегу. С щеколдой я рано или поздно справлюсь, но за пределы вивария выбраться будет трудно. Не в этом теле.

Так что нужно искать способы прямо тут.

На пищевой конструкт я больше не надеялся. Слишком трудно реализовать. В самом виварии я вообще не видел никаких способов. Однако… если показать попугаю, как открыть окно… но сначала мне нужно туда добраться. И освободить попугая.

Размотать проволоку клювом не получалось. Зато я постепенно смог раздвинуть два прута и просунуть сквозь них клюв. А уже снаружи подхватить одну из тех разноцветных палочек, что разбросал попугай. Большую часть студенты собрали обратно в стакан, но одну не заметили.

Представляете, это оказалась писчая принадлежность! Она оставляла чернильный след! В другое время я бы заинтересовался таким занятным изобретением, но сейчас меня волновало другое. Я спрятал палочку под собственной задницей и терпеливо дождался ночи.

Можно было попытаться проглотить эту палочку. На ятрохимии я преподавал в том числе ветеринарный курс, и лучше всех знал, насколько легко детеныш может погибнуть, сожрав что-нибудь несъедобное. Когда Снежок был еще несмышленым котенком, он однажды был на грани смерти, схомячив длинный кусок бечевки.

Но это, увы, не дает гарантированного результата. Я вряд ли умру сразу, скорее буду долго мучиться. Мои тюремщики это заметят – а они явно тоже знают толк в ветеринарии. Меня спасут. Возможно, даже прооперируют. Тогда я минимум несколько дней буду в недееспособном состоянии и все станет только хуже.

Побег я планировал осуществить ночью – но у меня ничего не вышло. Вернулся бородатый. Он выгнал студентов, уселся напротив меня – и принялся сверлить взглядом.

Похоже, пришло время для очной ставки.

– Слушай, ну я же знаю, что ты не просто олуша, – просительно сказал он. – Мы с Хадсоном все видели.

Он развернул смятый лист бумаги… ну да, тот самый, на котором я написал свое неосторожное послание.

– Я не сумасшедший, – сказал бородатый, убедившись, что слова по-прежнему тут. – Знаешь, я после нашей встречи даже терапевта навестил. Это написал ты, не отрицай. И еще там, на земле… это осталось на записи камеры. Как видишь, доказательств полно. Нет смысла отпираться.

Я издал противный вопль. Я просто тупая олуша. Я хочу кушать. Я сейчас сренькну в поилку и почищу перья. Отстань от меня.

Бородатый не отстал. И, видимо, за день он выспался, потому что эту ночь посвятил мне полностью. Ходил по виварию и рассуждал вслух, строил гипотезы, пытался наладить контакт. Он, похоже, был настоящим ученым, и мне даже стало его жалко. Возможно, мое появление в его жизни навсегда ее изменит, и он до конца дней будет искать разгадку.

Я прекрасно знал, как часто сходят с ума волшебники, и насколько мало порой для этого нужно. Ученые не так подвержены безумию, на их мозги не воздействуют мана, эфир, духи и закромочные явления, но и с ними тоже случается.

Такое вот необъяснимое событие вполне может стать толчком.

На страницу:
2 из 14