С тобой среди звёзд

– Ты уже проснулась? – голос мамы вырвал меня из воспоминаний.

– Да, да, я проснулась. – рассеянно улыбнулась маме, замотала головой, прогоняя видения прошлого.

– Какие планы на сегодня?

– Да в общем-то никаких, – я пожала плечами. Планов, и правда, не было. Кроме разговора с Димой. Вспомнила и внутри все похолодело. «И, Вика, больше ты его не увидишь» – пронеслось в голове. «Когда-нибудь ты сможешь забыть о нем и полюбить меня. Я сделаю для этого все, что в моих силах, поверь».

– Тогда поехали на дачу? – снова отвлекла меня от раздумий мама. – Сезон начался. Можешь взять с собой хоккеиста. Поможет с огородом. – Мама подмигнула, и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.

На дачу я хотела, но без Димы. Меня как-то пугал предстоящий разговор. Но лучше с этим не затягивать. Я люблю Тима. Хочу ли я вернуть его? Не уверена… Но я хотела бы вернуть Тима, которого я знаю. Тима, которого я полюбила. Того Тима, который залезал ко мне в окно, на третий этаж, как в каком-то дурацком фильме. В первый раз он меня до ужаса перепугал! Стук в окно третьего этажа посреди ночи кого хочешь, испугает. Тим был мне очень дорог. Но и к Диме я не была равнодушна. За то время, что мы провели вместе, я узнала какой он на самом деле. Ему было неинтересно поступать на юридический. Родители настаивали. Он искренне любил хоккей и мечтал сделать карьеру именно в спорте. Учеба давалась ему тяжело. Дима был правильным до мозга костей. Но только вне льда. Стоило ему надеть коньки – это был уже совершенно другой человек. Жесткий, агрессивный, бесшабашный. Я видела его тренировки и бывала на играх. Хоккей – жестокая игра. Я застала только победы. После объявления результатов команда бушевала на льду. Это было нечто! Дима – кричал слоган вместе с болельщиками, словно безумный, на его лице была радостная улыбка. Но стоило снять коньки, и Дима вновь становился непробиваемым, спокойным, как скала. Я за четыре месяца видела его улыбку вне льда лишь несколько раз.

Что мне ему сказать? «Прости, но я люблю Тима?» Он это знает. Не особенно в это верит, но, похоже, в глубине души понимает. Вчера он сказал, что не отпустит меня. Какая-то часть меня хотела бы, чтобы так и оставалось. Если бы я не познакомилась с Тимом, тогда, в парке… Возможно, если бы Диму я встретила первым, я бы думала, что люблю его. Но это было бы ошибочно. То, что я чувствую к Диме, совсем не похоже на то, что я чувствовала рядом с Тимом. Возможно, это тоже любовь, но совсем другая.

Диме я все-таки позвонила. Предложила поехать с нами на дачу. Мама обрадовалась, что не придется трястись в электричке, потому что Дима настоял на том, что он нас отвезет. А я отправилась собирать вещи. Недалеко от дачи имелся небольшой пляжик. Я захватила купальник и полотенце. Взяла пару сменных шорт, футболок и сарафан. У мамы поездка на дачу означала, что мы проведем там несколько дней. Домик у нас был маленький, но уютный. Он нам достался от дедушки, когда-то мамин папа сам его построил. Раньше дом был жилым, так что там имелось газовое отопление и водопровод. Там было всего две комнаты и кухня. Во дворе находилась беседка и мангал. Ну, и огород в три сотки. Вот огород я не любила. Никак не могла понять, зачем мама все время пытается там что-то сажать, ведь мы почти никогда не ухаживаем за рассадой и урожая не случалось ни разу. Разве что вишню там собираем на компоты.

Но «огородные» вещи я все равно взяла. И кепку, иначе нос сгорит. Всегда сгорал. Кожа у меня светлая, так что бронзовый загар не про меня. Или легкий, или из разряда – здрасьте, я помидор. Крем от солнца полетел в сумку вслед за косметичкой.

***

Выезжали мы вечером. Ждали, пока Дима освободится. Он не рассказал, чем занимался, просто сказал, что занят и сможет приехать только после шести. Нам с мамой было не к спеху. Так как сегодня мы все равно собирались просто приехать и разложить вещи, если бы выехали раньше, успели бы еще сходить на пляж, но это могло подождать и до утра.

Мама с Димой, конечно, уже познакомилась, но это было обычным знакомством, без какого-либо общения. Сейчас же, по дороге на дачу, а ехать было примерно час, они наобщались. Было видно, что Дима маме нравится. Они говорили, я молчала и думала о своем, глядя в окно. Мама расспрашивала Диму о планах на будущее, спросила, кем работают его родители, полная ли у него семья, есть ли братья и сестры. Дима отвечал на вопросы, а я внимательно слушала, ощущая стыд. Я ни разу не спрашивала его об этом.

– Мама юрист, адвокат. А папа работает… ну пусть, будет, в сфере охраны порядка.

– Он полицейский? – уточнила мама.

– Нет, немного в другой профиль, при Правительстве. Он мало говорит о работе, так что не уверен, что могу рассказать подробности.

– А братья, сестры? Ты один в семье? – не унималась мама.

– Нет, у меня есть младшая сестренка. Ей сейчас двенадцать. Но она учится за границей. Та еще оторва.

– У тебя есть сестра? – оторвалась я от окна и посмотрела на парня. – Ты не говорил…

– Ты не спрашивала, – Дима безразлично пожал плечами. Я почувствовала укол совести. И правда, я его ни о чем и никогда не спрашивала.

– Чем ты хочешь заняться после университета? Ты ведь выпускник? – снова влезла с расспросами мама.

– Я хочу играть в хоккей, – тут Дима улыбнулся. – Думаю, у меня есть шанс попасть в сборную России, если буду стараться. Родители, настаивают, чтобы я нашел работу по специальности, но я решил уже все.

– Давно занимаешься хоккеем?

– С детства, лет с шести, точно не помню.

– У меня вопросы закончились, – улыбнулась мама. – Может, поставишь какую-нибудь музыку? Ехать еще долго.

Дима послушно включил радио. Я снова отвернулась к окну. Дальше мы все ехали молча.

Тим

Тим лежал в своей комнате на полу, свернувшись калачиком. Его била крупная дрожь. Каждая клеточка тела ныла от невыносимой боли. Он никогда не думал, что ему вообще может быть так плохо. Дышать было тяжело. Каждый вздох отдавался болью в сдавленной, будто тисками, груди. Телефон, который он сжимал в руке, был выключен. Батарейка села. Он хотел позвонить. Но сил, чтобы встать и поставить телефон на зарядку, у него не было. Тим знал, что, если перетерпит сейчас, потом ни за что не посмотрит на наркотики снова. Никогда. Он принял решение. Это было важно. Почему-то это было важно – бросить. Сейчас он стал забывать, почему именно. Мысли в голове путались, вновь и вновь возвращаясь к наркотику. Единственное чего он хотел, снова почувствовать себя нормально. Разве это плохо? И тут же другая мысль – плохо. Быть в нормальном состоянии под наркотой – это очень плохо. А зачем ему вообще – быть? Внутри только боль и пустота. Ничего хорошего не осталось. Он устал. Он смертельно устал. Тим чувствовал, что хочет спать, он не помнил, сколько уже не спал: сутки, двое, трое, может, и больше. Дни перемешались. Но уснуть не получалось. Новый приступ боли заставил его замычать. Из глаз лились неконтролируемые слезы. Но он их не замечал, как и слюни, что капали с подбородка. Спазм желудка не заставил себя ждать, и Тима вывернуло прямо на пол. Он немного отполз, чтобы не лежать лицом в собственной блевоте. Никто и никогда не должен об этом узнать. Он бы умер на месте, если бы она увидела его сейчас. Викки. Она любит его. Даже странно. Тим точно знал, что не заслужил такую девушку, как она. Что он может ей дать? У него нет совершенно ничего. И никогда не было. Странно, что она вообще к нему подошла. Он ощущал себя сейчас ничтожеством. Ему казалось, что так было всегда. Он никто рядом с ней. Он в целом – никто. Пыль на просторах бесконечной Вселенной, песчинка в огромной пустыне. И если его не станет, ничего в этом мире не изменится. Зачем это все? Проще умереть, чем лежать на полу возле собственной рвоты, корчась от боли и клацая зубами, осознавая, во что превратился. Внезапно захотелось выпить. Выпить так много, чтобы память отшибло ко всем чертям! Может, тогда он смог бы хотя бы поспать. Ему показалось это хорошей идеей. Тим с трудом поднялся, пошатываясь и все также содрогаясь от боли, он направился на кухню. Запертая накануне им же самим дверь комнаты поддалась не сразу, пальцы не слушались. Хорошо, хоть матери дома нет. Умчала на дежурство, и еще сутки дома не объявится.

Тим добрался до холодильника в надежде отыскать что-нибудь спиртное. Иногда «очередной» забывал в морозилке что-нибудь с градусом. Не повезло… В холодильнике оказалось пусто. Денег не было. Свои последние он потратил на тот пакет, который развеяла в окно Вика. Тим огляделся. Вернулся в комнату. Гвоздь, вбитый им когда-то давно для того, чтобы вешать гитару, пустовал. Зря он ее сломал. Сейчас можно было бы ее продать. Может, стоит продать что-то из техники?

Эта мысль на мгновение его отрезвила. Настолько она была мерзкой. Желудок снова свело спазмом. Его опять стошнило. Тим прислонился спиной к стене и сполз вниз, его тело содрогалось в безмолвных рыданиях.

Ему было так противно от себя самого… от мыслей, которые беспорядочно роились в голове, от того страха, который поселился внутри…

Вика была права – он не тот Тим, которого она любит. Но думать об этом больно. Настолько больно… Хотелось просто умереть, чтобы всего этого не было.

Вика

На дачу мы приехали затемно. Все от того, что попали в пробку. Простояли лишний час из-за каких-то дорожных работ. Дима припарковался, и мы направились к домику. С прошлого года здесь ничего не изменилось. Только клумбы и дорожки заросли высокой травой во дворе. Я щелкнула рубильник, запуская электричество. Зажегся неяркий свет люстры. Здесь сто лет никто не делал ремонт. Старенькие обои были выцветшими, но такими уютными. На деревянном полу лежал толстый слой пыли. Впрочем, такой же слой покрывал все поверхности. И хотя я устала с дороги, первым делом пошла набирать ведро. Следовало избавиться от пыли, потому что иначе спать здесь будет невозможно.

– Тебе помочь? – Дима подошел ко мне, закатывая рукава.

– Можешь пока разложить вещи, – я махнула рукой в сторону комнаты, – шкаф там. Мама сейчас накроет ужин. Ты, наверно, голодный?

– Есть такое. – Дима подхватил все наши с мамой сумки, свой рюкзак, и направился в спальню, а я занялась пылью.

Мама всегда по приезду на дачу первым делом бежала проверять огород. Как будто помидоры и картошка, засеянные в прошлом году, к этому году выросли бы сами.

К тому времени, как я закончила с уборкой, ужин уже был накрыт в беседке, во дворе. Мама всегда на первый день брала еду из дома, так что готовить ей не пришлось.

Во дворе тихо раздавалась музыка, мама, как всегда, привезла с собой магнитофон.

– У вас здесь очень здорово. – Произнес Дима, усаживаясь за столик.

– Да, этот дом строил мой отец. Они с моей мамой тогда только поженились. – мамуля с теплотой вспоминала о детстве, проведенном в этом крошечном доме. Я знала все ее истории наизусть, она рассказывала их мне каждое лето, когда мы приезжали на дачу. – Видишь, вот это дерево? Однажды я залезла на самый верх, а спуститься побоялась. Родители работали допоздна, и мне пришлось сидеть на ветке до самой полуночи. Потом папа меня, конечно, снял, но больше я по деревьям не лазила.

Дима вежливо слушал мамины рассказы весь ужин. Потом мы с ним убирали со стола, еле уговорив, эту женщину посидеть, отдохнуть. Я безумно хотела спать, но потопала мыть посуду, настойчиво пожелав маме спокойной ночи и проследила, чтобы она пошла в дом. Я мыла посуду, тихо подпевая себе под нос известную песенку, что крутилась в магнитофоне. Дима неслышно подошел сзади, осторожно приобнял и уткнулся носом в мои волосы. Я замерла. Вода продолжала течь, тарелка зависла в скользкой руке, и я чувствовала, как пена с губки ползет под рукав…

Внизу живота похолодело. Я нервно облизнула губы, сосчитала до пяти, и опустила тарелку обратно в раковину. Осторожно развернулась в кольце Диминых рук, оказавшись к нему лицом. Он был намного выше меня, и мне приходилось высоко задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо.

– Мы хотели поговорить. – Почти шепотом произнесла я.

Дима склонился к моим губам, прикоснулся ко мне щекой, и так же шепотом спросил:

– О чем?

Его руки заскользили по моей спине, а сам он приблизился ко мне вплотную.

Я уперлась руками в его грудь, стараясь отодвинуть его от себя, боясь, что он снова полезет меня целовать.

Неохотно, но Дима отстранился.

– Я серьезно, Дим. Вчера мы не договорили.

– Да? А мне казалось, что я предельно ясно выразился и вполне доходчиво все объяснил.

Прозвучало язвительно.

– А меня ты спросить не хотел?

Он отошел еще на шаг, скрестил руки на груди.

– Нет.

Такого ответа я не ожидала. Я задохнулась от возмущения, не находя даже слов.

– Я сказал – ты моя. На этом точка. По-моему, все ясно.

Я оторопела.

– С чего ты взял, что будет учитываться только твое мнение? – меня постепенно стала наполнять злость. И слова прозвучали резко и слишком громко. Я быстро оглянулась на дом, еще не хватало разбудить маму.

– Твое мнение изменится, – пожал плечами парень, запустил ладонь в свои блондинистые, непослушные волосы, отчего те встали торчком. – Я не хочу больше поднимать эту тему.

Он наклонился, чмокнул меня в щеку:

– Спокойной ночи. Я иду спать на свою раскладушку, но, если ты сжалишься, с удовольствием переберусь к тебе.

Подмигнув, Дима, как ни в чем не бывало, развернулся и ленивой походкой отправился в дом. А я так и осталась стоять у раковины с застывшей на руках пеной и совершенно до одури злая.

Глава 6

Утром я проснулась такой же злой, какой и засыпала. Дима еще спал. На раскладушке, естественно.

А мама уже приготовила завтрак. Я помогла ей накрыть на стол. В магнитофоне раздавалась мелодия хорошо знакомой песни. Мы пели ее когда-то вместе с Тимом. Внутри опять все сжалось. Неприятное чувство, которое стало преследовать…

За завтраком я сидела молча. На Диму внимания не обращала, на вопросы мамы отвечала односложно и невпопад. Мыслями я была там. У Тима в комнате, пыталась представить, что он думает, что он чувствует. Что он сейчас делает? Возможно, он под кайфом. И хотя тот выкрик из-за закрытой двери, что он любит меня, поселил в моем сердце надежду, тревога все сильнее охватывала меня. К тому моменту, когда я поняла, что ничего так и не съела, что вилка в руке звякает о тарелку, потому что рука дрожала, Димы за столом уже не было. Мама мыла посуду. Я взглянула на нее с благодарностью. Я догадалась, что она спровадила Диму, дала ему какое-то поручение. Она не трогала меня все то время, что я сидела молча и неподвижно.

– Мам… – тихо позвала я.

Она бросила посуду, подошла и присела за стол. В ее взгляде читалась тревога, но мама молчала. Просто смотрела и ждала. Как же я люблю ее!

– Мам, там Тим в беде, – когда говорила это, еще не знала, как объясню ей все. Но мне нужен был совет. Я запуталась.

Она подперла рукой подбородок, поерзала, усаживаясь поудобнее, и приготовилась слушать. Я вздохнула.

Рассказала ей все, что узнала от Алисы. Рассказала, что ходила к Тиму. Рассказала, что поняла, что не забыла его, что еще люблю.

– Просто я боюсь, – я отвела глаза. – Ты знаешь, я только тебе могу такое сказать. Но я боюсь, что вернусь к нему, а он так и останется… ну… Я боюсь, что это сломает меня, сломает мне жизнь. Но, с другой стороны, мам, я так боюсь, что если не вернусь к нему… Мы оба будем страдать. И я не знаю, к чему это все приведет. В обоих случаях.

Я замолчала. Вот я и произнесла вслух то, о чем боялась даже думать.

– Вика, милая моя доченька! – мама смотрела на меня с нежностью и пониманием. – Я не знаю, и никто не может знать, к чему приведет тот или иной выбор. Иногда мы стараемся сделать как лучше, лишаем себя чего-то, думая, что тем, кто нам дорог, это поможет, но по факту – мы не можем решать за других и не можем предугадать что случится в будущем. И пусть сейчас мой совет прозвучит совсем не по-матерински, но доченька, иногда важно не думать о будущем, важно быть в настоящем. Ты хочешь к Тимофею, я же вижу. И хотя, я все равно, считаю, что с Димой тебе было бы надежнее и спокойнее, я не могу посоветовать тебе сейчас просто потерпеть, переждать. Я уверена, если бы ты больше никогда не увидела Тимофея, со временем боль сошла бы на нет. Остались бы только воспоминания. И возможно, с Димой ты могла бы стать счастливой. Но я не уверена в этом на сто процентов, не уверена, что ты не будешь жалеть об этом решении всю свою жизнь. Я не хочу, чтобы, будучи взрослой женщиной, ты жила мыслями о прошлом, жалела о том, чего не сделала, не хочу, чтобы каждую ночь перед сном, ты гадала, как бы все могло сложиться, поступи ты иначе.

Она помолчала.

– Дима мне нравится. И, на мой взгляд, тебе он подходит куда больше. Но это не мой выбор, а твой. И по глазам вижу – ты выбрала. Ты выбрала тогда, когда пошла с этой девочкой, Алисой, в кафе. И случись что-то снова, ты опять выберешь именно так. Не мучай себя. Живи в настоящем. И делай, как чувствуешь.

Я пересела к маме и обняла ее. Какая же она у меня… любимая! Самая лучшая! На душе стало легче. Но тревога за Тима не отпускала. Сейчас мне хотелось только одного – поскорее уехать! Вернуться в город, и навестить одного ограниченного недоумка и идиота, который сильно ошибся…

Но перед этим, как бы мне этого не хотелось… но надо было поговорить с Димой.

Тим

Тим лежал на полу, в ванной. Дыхания почти не было. Сознание уплывало. Боль отступала. Отдаленно он слышал мамин крик, но пошевелиться не мог. Сил не было даже на то, чтобы подумать, что ему жаль. Жаль, что не может ее успокоить, не может ей объяснить, что так лучше. Что ему уже совсем не больно и ад закончился. Идея выпить обезболивающее пришла к нему, когда стало совсем невыносимо. Но таблетки никак не желали помогать. Приходилось пить их одну за одной. Ему скорее хотелось избавиться от боли. Успокоительные тоже пошли в ход. Потому что душевная боль была еще более невыносима. Он надеялся, отчаянно надеялся, что уснет. Просто поспать – это то, что могло его спасти, сон отвлек бы его от мыслей о новой дозе. Сон унес бы всю боль. А когда он проснется, все встанет на свои места.

Кто-то метался вокруг, мешая ему уплыть в сладкую темноту. С ним что-то делали, тормошили. Он хотел прогнать их, но сил не было. Зачем его трогать? Ведь все только стало налаживаться. Только нужно немного поспать и все. Кажется, он слышал, как рыдает мама. Кто-то куда-то поднял его тело, но его внутри тела уже и не было, пусть делают что хотят. Тим наконец-то уснул.

Вика

Диму я нашла в огороде. Он копал грядки, на нем были только джинсы, закатанные до колен, футболку он повязал на голову, как, бандану. Дима был очень красивым. У него не было чувства юмора, но он был сильным, верным и, правда, надежным. А еще непробиваемым, как скала. И мне предстояло каким-то образом эту скалу пробить. Потому что я тоже непробиваемая, сильная и упорная.

– Дима – позвала я парня и подошла ближе. – Бросай лопату и пошли на пляж. Тут недалеко.

Я старалась говорить это как можно спокойнее. А у самой внутри все дрожало. И, видимо, мои эмоции отражались на лице, потому что парень напрягся и вновь нахмурился.

Но лопату отнес в сарай и молча, не говоря ни слова, пошел следом.

До пляжа было минут десять ходьбы, пользуясь молчанием своего хмурого спутника, я пыталась придумать, что и как ему сказать. Но в голову ничего путного не приходило. Мне очень не хотелось его обижать. Хотелось объяснить все спокойно, так, чтобы он меня понял и принял мое решение. Но… но почему-то мне казалось, что, что бы я ему не сказала – это его непременно ранит. Только вот выбора у меня не было.

Когда мы пришли, на пляже было пусто. Я расстелила полотенце, захваченное с собой из дома, в тени под густой кроной дерева. А Дима все так же, не говоря ни слова, пошел в воду. Наплавался он минут через пятнадцать. Я ждала его, и все больше переживала.

Когда он вернулся, я совсем потеряла все связные мысли, а все правильные слова из головы куда-то испарились.

Дима сидел на корточках, спиной ко мне и смотрел на воду.

– Я люблю Тима – произнесла я неожиданно для самой себя.

Дима не обернулся, но словно окаменел. Мышцы спины отчетливо напряглись. Он молчал.

– Дим, пойми, ты самый лучший парень на свете, – я и правда так считала. – Ты сильный, добрый и верный. Ты очень правильный. Ты настоящий мужчина и женщине, которая окажется твоей половинкой, неимоверно повезет, ведь с тобой она будет, как за каменной стеной. А мне не нужны стены, Дим. Я не та, за кого ты меня принимаешь. Возможно, когда-то была такой, но уже нет.

Дима сначала молчал, потом резко развернулся. Неуловимым движением схватил меня за ногу, подтянул к себе и в мгновение ока перебросил меня через свое плечо. Когда опомнилась, начала сопротивляться, вырываться, но силы были неравны. А Дима, как танк, двигался к воде, совсем не замечая моего сопротивления.

Буквально спустя пару секунд я оказалась в реке. Я даже не могла злиться – так обалдела.

А Дима нырнул за мной, подплыл ближе. Лицо его выражало непроницаемую маску. Но в глазах было что-то незнакомое. Его взгляд изменился, и было ощущение, что это не Дима смотрит на меня, а совсем другой человек.

Вода была теплой. Я была в растерянности.

– Я не знаю, что ты там разглядела в этом наркомане, Вика – тоном, от которого пошли мурашки, произнес Дима. – Я правда не могу понять этой вашей дебильной, женской логики. Вы готовы ломать свою жизнь, страдать, находясь рядом с каким-то дерьмом! Ты не будешь с ним счастлива! Ты в курсе что тебя ждет? – его лицо скривилось, – он будет или торчать, или играть свои дебильные песни всю жизнь, будет шататься по барам и гаражам, а когда ты поймешь, что ты у него не на первом месте, у вас уже будут дети, которые будут расти в бедности, в итоге ты будешь злиться, станешь брюзгой, начнешь пилить его, перестанешь следить за собой, а он будет продолжать пропадать, начнет изменять, или станет продавать то немногое, что у вас будет за дозу, потому что работать он не станет, содержать семью придется тебе! В лучшем случае, он сдохнет от передоза до того, как полностью сломает твою жизнь! В худшем – ты превратишься в сломанную женщину, которую сложно будет и женщиной назвать. Ты всю жизнь будешь жалеть об этом, когда поймешь, как ты облажалась. Ты такой жизни хочешь, Вика? ТЫ ЭТОГО ХОЧЕШЬ!?

Я была в ужасе от его слов. Самое страшное – это то, что я тоже боялась такого исхода. Но в то же время я понимала: если увижу настоящую пропасть, я не прыгну. Максимум – протяну Тиму руку, и если он не протянет свою в ответ, то останется в пропасти, а я … А я отойду тогда подальше от края, как бы это не было сложно. Сейчас же я чувствовала, что нужна Тиму и хотела быть с ним. Меня ни на секунду не отпускало чувство тревоги. И еще я искренне верила – Тим не такой, каким его видит Дима. Мне казалось, что вообще никто не знает Тима так, как знаю его я. И пусть он ошибся, пусть оступился. Он точно сможет выбраться из ямы. И лучше я поброжу там, неподалеку от края пропасти, чем всю жизнь проведу за стеной. Стеной непроницаемых эмоций и чувств. И Дима тут ни при чем, мне придется самой строить эту стену, вокруг своих чувств, забывать, прятать, топить боль и сомнения.

– Я просто хочу быть с ним – твердо сказала я, теперь я была уверена в этом, больше, чем на сто процентов. – И это не логика Дима, это чувства. Я не смогу полюбить тебя, во всяком случае, не смогу полюбить так, как люблю его, – мне нелегко было говорить это Диме прямо в глаза, но это правда! – Мне жаль, мне правда жаль! Я пыталась… Но ты сам понимаешь, что это только половина любви! Я только вчера поняла, что совсем ничего о тебе не знаю… И самое страшное – меня это и не интересовало, Дим… мы не можем быть вместе. Даже если я не вернулась бы к Тиму… Я не люблю тебя.

Это все-таки была боль. В его взгляде. Сейчас стало совершенно ясно, что это за чувство, что это за взгляд. Мне и самой было больно. И хотя вода была теплой, по телу шел озноб, я вся дрожала.

– Значит, вот как ты решила? – почти шепотом, отводя взгляд, произнес он, и совершенно неожиданно подплыл вплотную. – Я могу измениться! Я могу стать другим, таким, каким ты меня полюбишь! Хочешь, я брошу хоккей? Давай переедем? Что тебе нужно? Что такого в нем особенного? Я смогу быть более эмоциональным! Ну, хочешь, я научусь играть на гитаре? Я не умею петь, но ты же умеешь!

Я была в ступоре, такого я не ожидала от Димы вообще!

Что я могла ответить? В его глазах было отчаяние, вечно-каменное лицо изменилось до неузнаваемости. Мне было так горько, что это с ним из-за меня.

– Я не могу… – пролепетала я. Острое желание поскорее увидеть Тима было практически невыносимым, мне хотелось сбежать от Димы как можно быстрее. Хотелось избежать этого его отчаянного взгляда. Хотелось, чтобы этого всего просто не было! В который раз уже я ловила себя на этой мысли! Просто не хочу, чтобы это было!