Поэты Серебряного века

В склепе

Ты в гробнице распростерта в миртовом венце.Я целую лунный отблеск на твоем лице.Сквозь решетчатые окна виден круг луны.В ясном небе, как над нами, тайна тишины.За тобой, у изголовья, венчик влажных роз,На твоих глазах, как жемчуг, капли прежних слез.Лунный луч, лаская розы, жемчуг серебрит,Лунный свет обходит кругом мрамор старых плит.Что́ ты видишь, что́ ты помнишь в непробудном сне?Тени темные всё ниже клонятся ко мне.Я пришел к тебе в гробницу через черный сад,У дверей меня лемуры злобно сторожат.Знаю, знаю, мне недолго быть вдвоем с тобой!Лунный свет свершает мерно путь свой круговой.Ты – недвижна, ты – прекрасна в миртовом венце.Я целую свет небесный на твоем лице!

1905

Поэту

Ты должен быть гордым, как знамя;Ты должен быть острым, как меч;Как Данту, подземное пламяДолжно тебе щеки обжечь.Всего будь холодный свидетель,На все устремляя свой взор.Да будет твоя добродетель —Готовность взойти на костер.Быть может, все в жизни лишь средствоДля ярко-певучих стихов,И ты с беспечального детстваИщи сочетания слов.В минуты любовных объятийК бесстрастыо себя приневольИ в час беспощадных распятийПрославь исступленную боль.В снах утра и в бездне вечернейЛови, что шепнет тебе Рок,И помни: от века из тернийПоэта заветный венок.

18 декабря 1907

Демон самоубийства

И кто, в избытке ощущений,Когда кипит и стынет кровь,Не ведал ваших искушений,Самоубийство и любовь!Ф. ТютчевСвоей улыбкой, странно-длительной,Глубокой тенью черных глаз,Он часто, юноша пленительный,Обворожает, скорбных, нас.В ночном кафе, где электрическийСвет обличает и томит,Он речью, дьявольски-логической,Вскрывает в жизни нашей стыд.Он в вечер одинокий – вспомните, —Когда глухие сны томят,Как врач искусный в нашей комнате,Нам подает в стакане яд.Он в темный час, когда, как оводы,Жужжат мечты про боль и ложь,Нам шепчет роковые доводыИ в руку всовывает нож.Он на мосту, где воды сонныеБьют утомленно о быки,Вздувает мысли потаенныеМехами злобы и тоски.В лесу, когда мы пьяны шорохомЛиствы и запахом полян,Шесть тонких гильз с бездымным порохомКладет он, молча, в барабан.Он верный друг, он – принца датскогоТвердит бессмертный монолог,С упорностью участья братского,Спокойно-нежен, тих и строг.В его улыбке, странно-длительной,В глубокой тени черных глазЕсть омут тайны соблазнительной,Властительно влекущей нас…

Ночь 15/16 мая 1910

«Три женщины – белая, черная, алая…»

Три женщины – белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. Зачем и когдаВы вторглись в мечту мою? Разве немало яЛюбовь восславлял в молодые года?Сгибается алая хищной пантероюИ смотрит обманчивой чарой зрачков,Но в силу заклятий, знакомых мне, верую:За мной побежит на свирельный мой зов.Проходит в надменном величии чернаяИ требует знаком – идти за собой.А, строгая тень! уклоняйся, упорная,Но мне суждено для тебя быть судьбой.Но клонится с тихой покорностью белая,Глаза ее – грусть, безнадежность – уста.И странно застыла душа онемелая,С душой онемелой безвольно слита.Три женщины – белая, черная, алая —Стоят в моей жизни. И кто-то поет,Что нет, не довольно я плакал, что мало яЛюбовь воспевал! Дни и миги – вперед!

1912

Три кумира

В этом мутном городе туманов,В этой тусклой, безрассветной мгле,Где строенья, станом великанов,Разместились тесно по земле, —Попирая, в гордости победной,Ярость змея, сжатого дугой,По граниту скачет Всадник Медный,С царственно протянутой рукой;А другой, с торжественным обличьем,Строгое спокойствие храня,Упоенный силой и величьем,Правит скоком сдержанным коня;Третий, на коне тяжелоступном,В землю втиснувши упор копыт,В полусне, волненью недоступном,Недвижимо, сжав узду, стоит.Исступленно скачет Всадник Медный;Но поспешно едет конь другой;И сурово, с мощностью наследной,Третий конник стынет над толпой, —Три кумира в городе туманов,Три владыки в безрассветной мгле,Где строенья, станом великанов,Разместились тесно по земле.

1 декабря 1913

«Парки бабье лепетанье…»

Парки бабье лепетаньеЖутко в чуткой тишине…Что оно пророчит мне —Горечь? милость? испытанье?Темных звуков нарастаньеСмысла грозного полно.Чу! жужжит веретено,Вьет кудель седая пряха…Скоро ль нить мою с размахаЕй обрезать суждено!Спящей ночи трепетаньеСлуху внятно… Вся в огне,Бредит ночь в тревожном сне.Иль ей грезится свиданье,С лаской острой, как страданье,С мукой пьяной, как вино?Все, чего мне не дано!Ветви в томности трепещут,Звуки страстным светом блещут,Жгут в реке лучами дно.Ночь! зачем глухой истомойТы тревожишь мой покой?Я давно сжился с тоской.Как бродяга в край искомый,Я вошел в наш мир знакомый,Память бедствий сохраня.В шумах суетного дняЯ брожу, с холодным взглядом,И со мной играет рядомЖизни мышья беготня.Я иду в толпе, ведомыйЧьей-то гибельной рукой, —Как же в плотный круг мирскойВходит призрак невесомый?Знаю: как сухой соломойТоржествует вихрь огня,Так, сжигая и казня,Вспыхнет в думах жажда страсти…Ночь! ты спишь! но чарой властиЧто тревожишь ты меня?

1918

Только русский

Только русский, знавший с детстваТяжесть вечной духоты,С жизнью взявший, как наследство,Дедов страстные мечты;Тот, кто выпил полной чашейНашей прошлой правды муть, —Без притворства может к нашейНовой вольности примкнуть!Мы пугаем. Да, мы – дики,Тесан грубо наш народ;Ведь века над ним владыкиПростирали тяжкий гнет, —Но когда в толпе шумливойСлышишь брань и буйный крик, —Вникни думой терпеливойВ новый, пламенный язык.Ты расслышишь в нем, что преждеНе звучало нам вовек:В нем теперь – простор надежде,В нем – свободный человек!Чьи-то цепи где-то пали,Что-то взято навсегда,Люди новые воссталиЗдесь, в республике труда.Полюби ж в толпе вседневныйШум ее, и гул, и гам, —Даже грубый, даже гневный,Даже с бранью пополам!

1919

Иван Бунин

«Ту звезду, что качалася в темной воде…»

Ту звезду, что качалася в темной водеПод кривою ракитой в заглохшем саду, —Огонек, до рассвета мерцавший в пруде,Я теперь в небесах никогда не найду.В то селенье, где шли молодые года,В старый дом, где я первые песни слагал,Где я счастья и радости в юности ждал,Я теперь не вернусь никогда, никогда.

1891

В поезде

Все шире вольные поляПроходят мимо нас кругами;И хутора и тополяПлывут, скрываясь за полями.Вот под горою скит святойВ бору белеет за лугами…Вот мост железный над рекойПромчался с грохотом под нами…А вот и лес! И гул идетПод стук колес в лесу зеленом,Берез веселых хоровод,Шумя, встречает нас поклоном.От паровоза белый дым,Как хлопья ваты, расползаясь,Плывет, цепляется по ним,К земле беспомощно склоняясь…Но уж опять кусты пошли,Опять деревьев строй редеет,И бесконечная вдалиСтепь развернулась и синеет,Опять привольные поляПроходят мимо нас кругами,И хутора и тополяПлывут, скрываясь за полями.

1893

«Могилы, ветряки, дороги и курганы…»

Могилы, ветряки, дороги и курганы —Все смерклось, отошло и скрылося из глаз.За дальней их чертой погас закат румяный,Но точно ждет чего вечерний тихий час.И вот идет она, Степная Ночь, с востока…За нею синий мрак над нивами встает…На меркнущий закат, грустна и одинока,Она задумчиво среди хлебов идет.И медлит на межах, и слушает молчанье…Глядит вослед зари, где в призрачной далиЕще мерещутся колосьев очертаньяИ слабо брезжит свет над сумраком земли.И полон взор ее, загадочно-унылый,Великой кротости и думы вековойО том, что ведают лишь темные могилы,Степь молчаливая да звезд узор живой.

1894

«Что в том, что где-то, на далеком…»

Что в том, что где-то, на далекомМорском прибрежье, валуныБлестят на солнце мокрым бокомИз набегающей волны?Не я ли сам, по чьей-то воле,Вообразил тот край морской,Осенний ветер, запах солиИ белых чаек шумный рой?О, сколько их невыразимых,Ненужных миру чувств и снов,Душою в сладкой муке зримых, —И что они? И чей в них зов?

1895

«Беру твою руку и долго смотрю на нее…»

Беру твою руку и долго смотрю на нее,Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело:Вот в этой руке – все твое бытие,Я всю тебя чувствую – душу и тело.Что надо еще? Возможно ль блаженнее быть?Но Ангел мятежный, весь буря и пламя,Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,Уж мчится над нами!

1898

«Я к ней вошел в полночный час…»

Я к ней вошел в полночный час.Она спала, – луна сиялаВ ее окно, – и одеялаСветился спущенный атлас.Она лежала на спине,Нагие раздвоивши груди, —И тихо, как вода в сосуде,Стояла жизнь ее во сне.

1898

На распутье

На распутье в диком древнем полеЧерный ворон на кресте сидит.Заросла бурьяном степь на воле,И в траве заржавел старый щит.На распутье люди начерталиРоковую надпись: «Путь прямойМного бед готовит, и едва лиТы по нем воротишься домой.Путь направо без коня оставит —Побредешь один и сир и наг, —А того, кто влево путь направит,Встретит смерть в незнаемых полях…»Жутко мне! Вдали стоят могилы…В них былое дремлет вечным сном…«Отзовися, ворон чернокрылый!Укажи мне путь в краю глухом».Дремлет полдень. На тропах звериныхТлеют кости в травах. Три путиВижу я в желтеющих равнинах…Но куда и как по ним идти?Где равнина дикая граничит?Кто, пугая чуткого коня,В тишине из синей дали кличетЧеловечьим голосом меня?И один я в поле, и отважноЖизнь зовет, а смерть в глаза глядит…Черный ворон сумрачно и важно,Полусонный, на кресте сидит.

1900

«Любил он ночи темные в шатре…»

Любил он ночи темные в шатре,Степных кобыл заливчатое ржанье,И перед битвой волчье завыванье,И коршунов на сумрачном бугре.Страсть буйной мощи силясь утолить,Он за врагом скакал как исступленный,Чтоб дерзостью погони опьяненной,Горячей кровью землю напоить.Стрелою скиф насквозь его пробил,И там, где смерть ему закрыла очи,Восстал курган и темный ветер ночиДождем холодных слез его кропил.Прошли века, но слава древней былиЖила в веках… Нет смерти для того,Кто любит жизнь, и песни сохранилиДалекое наследие его.Они поют печаль воспоминаний,Они бессмертье прошлого поютИ жизни, отошедшей в мир преданий,Свой братский зов и голос подают.

1901

Смерть

Спокойно на погосте под луною…Крестов объятья, камни и сирень…Но вот наш склеп, – под мраморной стеною,Как темный призрак, вытянулась тень.И жутко мне. И мой двойник могильныйКак будто ждет чего-то при луне…Но я иду – и тень, как раб бессильный,Опять ползет, опять покорна мне!

1902

«Перед закатом набежало…»

Перед закатом набежалоНад лесом облако – и вдругНа взгорье радуга упала,И засверкало все вокруг.Стеклянный, редкий и ядреный,С веселым шорохом спеша,Промчался дождь, и лес зеленыйЗатих, прохладою дыша.Вот день! Уж это не впервые:Прольется – и уйдет из глаз…Как эти ливни золотые,Пугая, радовали нас!Едва лишь добежим до чащи —Все стихнет… О росистый куст!О взор, счастливый и блестящий,И холодок покорных уст!

1902

Портрет

Погост, часовенка над склепом,Венки, лампадки, образа´,И в раме, перевитой крепом, —Большие ясные глаза.Сквозь пыль на стеклах, жарким светомВнутри часовенка горит.«Зачем я в склепе, в полдень, летом?» —Незримый кто-то говорит.Кокетливо-проста прическа,И пелеринка на плечах…А тут повсюду – капли воскаИ банты крепа на свечах,Венки, лампадки, пахнет тленьем…И только этот милый взорГлядит с веселым изумленьемНа этот погребальный вздор.

Март 1903 (?)

Мороз

Так ярко звезд горит узор,Так ясно Млечный Путь струится,Что занесенный снегом дворВесь и блестит и фосфорится.Свет серебристо-голубой,Свет от созвездий Ориона,Как в сказке, льется над тобойНа снег морозный с небосклона.И фосфором дымится снег,И видно, как мерцает нежноТвой ледяной душистый мех,На плечи кинутый небрежно,Как серьги длинные блестят,И потемневшие зеницыС восторгом жадности глядятСквозь серебристые ресницы.

21 июля 1903

«Густой зеленый ельник у дороги…»

Густой зеленый ельник у дороги,Глубокие пушистые снега.В них шел олень, могучий, тонконогий,К спине откинув тяжкие рога.Вот след его. Здесь натоптал тропинок,Здесь елку гнул и белым зубом скреб —И много хвойных крестиков, остинокОсыпалось с макушки на сугроб.Вот снова след, размеренный и редкий,И вдруг – прыжок! И далеко в лугуТеряется собачий гон – и ветки,Обитые рогами на бегу…О, как легко он уходил долиной!Как бешено, в избытке свежих сил,В стремительности радостно-звериной,Он красоту от смерти уносил!

1905

Каменная баба

От зноя травы сухи и мертвы.Степь – без границ, но даль синеет слабо.Вот остов лошадиной головы.Вот снова – Каменная Баба.Как сонны эти плоские черты!Как первобытно-грубо это тело!Но я стою, боюсь тебя… А тыМне улыбаешься несмело.О дикое исчадье древней тьмы!Не ты ль когда-то было громовержцем?– Не Бог, не Бог нас создал. Это мыБогов творили рабским сердцем.

1903–1906

Песня

Я – простая девка на баштане,Он – рыбак, веселый человек.Тонет белый парус на Лимане,Много видел он морей и рек.Говорят, гречанки на БосфореХороши… А я черна, худа.Утопает белый парус в море —Может, не вернется никогда!Буду ждать в погоду, в непогоду…Не дождусь – с баштана разочтусь,Выйду к морю, брошу перстень в водуИ косою черной удавлюсь.

1903–1906

Купальщица

Смугла, ланиты побледнели,И потемнел лучистый взгляд.На молодом холодном телеСтруится шелковый наряд.Залив опаловою гладьюВ дали сияющей разлит.И легкий ветер смольной прядьюЕе волос чуть шевелит.И млеет знойно-голубоеПодобье гор – далекий Крым.И горяча тропа на зноеПо виноградникам сухим.

1906

Новый храм

По алтарям, пустым и белым,Весенний ветер дул на нас,И кто-то сверху капал меломНа золотой иконостас.И звучный гул бродил в колоннах,Среди лесов. И по лесамМы шли в широких балахонах,С кистями, в купол, к небесам.И часто, вместе с малярами,Там пели песни. И Христа,Что слушал нас в веселом храме,Мы написали неспроста.Нам все казалось, что под этиПростые песни вспомнит ОнПорог на солнце в Назарете,Верстак и кубовый хитон.

1907

Ночные цикады

Прибрежный хрящ и голые обрывыСтепных равнин луной озарены.Хрустальный звон сливает с небом нивы.Цветы, колосья, травы им полны,Он ни на миг не молкнет, но не будитБесстрастной предрассветной тишины.Ночь стелет тень и влажный берег студит,Ночь тянет вдаль свой невод золотой —И скоро блеск померкнет и убудет.Но степь поет. Как колос налитой,Полна душа. Земля зовет: спешитеЛюбить, творить, пьянить себя мечтой!От бледных звезд, раскинутых в зените,И до земли, где стынет лунный сон,Текут хрустально трепетные нити.Из сонма жизней соткан этот звон.

10 сентября 1910

Зимняя вилла

Мистраль качает ставни. Целый деньПечет дорожки солнце. Но за домом,Где ледяная утренняя тень,Мороз крупой лежит по водоемам.На синеве и белый новый дом,И белая высокая оградаСлепят глаза. И слышится кругомЗвенящий полусонный шелест сада.Качаясь, пальмы клонятся. Их жаль, —Они дрожат, им холодно от блескаДалеких гор… Проносится мистраль,И дом белеет слишком резко.

1906–1911

Памяти

Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метельБегут кресты – раскинутые руки.Я слушаю задумчивую ель —Певучий звон… Все – только мысль и звуки!То, что лежит в могиле, разве ты?Разлуками, печалью был отмеченТвой трудный путь. Теперь их нет. КрестыХранят лишь прах. Теперь ты мысль. Ты вечен.

1906–1911

Поэтесса

Большая муфта, бледная щека,Прижатая к ней томно и любовно,Углом колени, узкая рука…Нервна, притворна и бескровна.Все принца ждет, которого все нет,Глядит с мольбою, горестно и смутно:«Пучков, прочтите новый триолет…»Скучна, беспола и распутна.

3 января 1916

Цирцея

На треножник богиня садится:Бледно-рыжее золото кос,Зелень глаз и аттический нос —В медном зеркале все отразится.Тонко бархатом риса покрытНежный лик, розовато-телесный,Каплей нектара, влагой небесной,Блещут серьги, скользя вдоль ланит.И Улисс говорит: «О Цирцея!Все прекрасно в тебе: и рука,Что прически коснулась слегка,И сияющий локоть, и шея!»А богиня с улыбкой: «Улисс!Я горжусь лишь плечами своимиДа пушком апельсинным меж ними,По спине убегающим вниз!»

31 января 1916

Кобылица

Я снял узду, седло – и вольноОна метнулась от меня,А я склонился богомольноПред солнцем гаснущего дня.Она взмахнула легкой гривойИ, ноздри к ветру обратив,С тоскою нежной и счастливойКому-то страстный шлет призыв.Едины Божии созданья,Благословен создавший ихИ совместивший все желаньяИ все томления – в моих.

3 февраля 1916

«Настанет день – исчезну я…»

Настанет день – исчезну я,А в этой комнате пустойВсё то же будет: стол, скамьяДа образ, древний и простой.И так же будет залетатьЦветная бабочка в шелку —Порхать, шуршать и трепетатьПо голубому потолку.И так же будет неба дноСмотреть в открытое окно,И море ровной синевойМанить в простор пустынный свой.

10 августа 1916

Рабыня

Странно создан человек!Оттого что ты рабыня,Оттого что ты без страхаОтскочила от поэтаИ со смехом диск зеркальныйПоднесла к его морщинам, —С вящей жаждой вожделеньяСмотрит он, как ты прижалась,Вся вперед подавшись, в угол,Как под желтым шелком остроВстали маленькие груди,Как сияет смуглый локоть,Как смолисто пали кудриВдоль ливийского лица,На котором черным солнцемСветят радостно и знойноАфриканские глаза.

1916

Москва 1919 года

Темень, холод, предрассветныйРанний час.Храм невзрачный, неприметный,В узких окнах точки желтых глаз.Опустела, оскудела паперть,В храме тоже пустота,Черная престол покрыла скатерь,За завесой царские врата.В храме стены потом плачут,Тусклы ризы алтарей.Нищие в лохмотья руки прячут,Робко жмутся у дверей.Темень, холод, буйных галокРанний крик.Снежный город древен, мрачен, жалок,Нищ и дик.

12 сентября 1919

Канарейка

На родине она зеленая…БрэмКанарейку из-за моряПривезли, и вот онаЗолотая стала с горя,Тесной клеткой пленена.Птицей вольной, изумруднойУж не будешь – как ни пойПро далекий остров чудныйНад трактирною толпой!

10 мая 1921

Николай Бурлюк

«Осталось мне отнять у Бога…»

5 op.

Осталось мне отнять у Бога,Забытый ветром, пыльный глаз:Сверкает ль млечная дорогаИль небо облачный топаз, —Равно скользит по бледным тучамУвядший, тусклый, скучный ум.И ранит лезвием колючимСухой бесстрашный ветра шум.О ветер! похититель воли,Дыханье тяжкое земли,Глагол и вечности и боли«Ничто» и «я», – ты мне внемли.

1910

«Неотходящий и несмелый…»

12. ор.

Неотходящий и несмелыйПриник я к детскому жезлу.Кругом надежд склеп вечно белыйАлтарь былой добру и злу.Так тишина сковала душуСлилась с последнею чертой,Что я не строю и не рушуПодневно миром запертой.Живу, навеки оглушенный,Тобой – безумный водопадИ, словно сын умалишенный,Тебе кричу я невпопад.

1910

Бабочки в колодце

Там, в тишине подземной гладиИ сруба заплесневших бревен,Их смерти верный путь бескровенТонуть во тьме ночных исчадий.Напрасно в отраженьи звездномТрепещут крылья непосильноИ воздымают воздух гнильныйСвоим биеньем слишком поздно.Их лижет холод неудержныйПод опрокинутым эдемом, —Здесь безнадежность – некий демон,Как и он, давно отвергнутый.

1913

«Ко мне вот-вот вдруг прикоснутся…»

Ко мне вот-вот вдруг прикоснутся,Уж ветер волос шевелит,И заклинанья раздаютсяПод сводом безразличных плит.Но я молю с кривой улыбкойТвою изменчивую лень,Что если бы, хотя ошибкой,Ты на меня роняла теньИ если б твой любовник вялый,Покорный медленным устам,Прикрыл хотя частицей малойМоих телес заметный гам.Сереет сумрак подземелья,Врагов звончее голоса,И кроет от ночного зельяМой лоб кровавая роса.

Ночная смерть

Из равнодушного досугаПрохваченный студеным вихремПлощадку скользкую вагонаНогою судорожною мину,И ветви встречные деревьев,Взнеся оснеженные лица,Низвергнутся в поляны гнева,Как крылья пораженной птицы.

1914

«В ущелье уличного дыма…»

В ущелье уличного дымаЗловоний непрейденный рядТобою услажденный ядС брегов замерзшего нарыма.Интеллигент и проходимец

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Я (лат.).

2

Беседки (фр. kiosque).