Поэты Серебряного века

Ночной дождь

Я слушал дождь. Он перепевом звучнымСтучал во тьме о крышу и балкон,И был всю ночь он духом неотлучнымС моей душой, не уходившей в сон.Я вспоминал. Младенческие годы.Деревня, где родился я и рос.Мой старый сад. Речонки малой воды.В огнях цветов береговой откос.Я вспоминал. То первое свиданье.Березовая роща. Ночь. Июнь.Она пришла. Но страсть была страданье.И страсть ушла, как отлетевший лунь.Я вспоминал. Мой праздник сердца новый.Еще, еще – улыбки губ и глаз.С светловолосой, с нежной, с чернобровойВолна любви и звездный пересказ.Я вспоминал невозвратимость счастья,К которому дороги больше нет.А дождь стучал – и в музыке ненастьяСлагал на крыше мерный менуэт.

1921

Андрей Белый

Жертва вечерняя

Стоял я дуракомв венце своем огнистом,в хитоне золотом,скрепленном аметистом, —один, один, как столб,в пустынях удаленных, —и ждал народных толпколенопреклоненных…Я долго, тщетно ждал,в мечту свою влюбленный…На западе сиял,смарагдом окаймленный,мне палевый приветпотухшей чайной розы.На мой зажженный светпришли степные козы.На мой призыв завылвдали трусливый ша´кал…Я светоч уронили горестно заплакал:«Будь проклят, Вельзевул —лукавый соблазнитель, —не ты ли мне шепнул,что новый я Спаситель?..О проклят, проклят будь!..Никто меня не слышит…»Чахоточная грудьтак судорожно дышит.На западе горитсмарагд бледно-зеленый…На мраморе ланитпунцовые пионы…Как сорванная цепьжемчужин, льются слезы…Помчались быстро в степьиспуганные козы.

Серебряный Колодезь. Август 1903

Солнце

Автору «Будем как Солнце»

Солнцем сердце зажжено.Солнце – к вечному стремительность.Солнце – вечное окнов золотую ослепительность.Роза в золоте кудрей,роза нежно колыхается.В розах золото лучейкрасным жаром разливается.В сердце бедном много зласожжено и перемолото.Наши души – зеркала,отражающие золото.

Серебряный Колодезь. 1903

Последнее свидание

Она улыбнулась, а иглы мучительных тернийей голову сжали горячим, колючим венцом —сквозь боль улыбнулась, в эфир отлетая вечерний…Сидит – улыбнулась бескровно-туманным лицом.Вдали – бирюзовость… А ветер тоскующий гонитлисты потускневшие в медленно гаснущий час.Жених побледнел. В фиолетовом трауре тонет,с невесты не сводит осенних, задумчивых глаз.Над ними струятся пространства, лазурны и чисты.Тихонько ей шепчет: «Моя дорогая, усни…Закатится время. Промчатся, как лист золотистый,последние в мире, безвременьем смытые, дни».Склонился – и в воздухе ясном звучат поцелуи.Она улыбнулась, закрыла глаза, чуть дыша.Над ними лазурней сверкнули последние струи,над ними помчались последние листья, шурша.

Серебряный Колодезь. 1903

Воспоминание

Посвящается Л.Д. Блок

Задумчивый вид:сквозь ветви сиренисухая известка блеститзапущенных барских строений.Всё те же стоят у воротчугунные тумбы.И нынешний годвсё так же разбитые клумбы.На старом балкончике хмельпо ветру качается сонный,да шмельжужжит у колонны.Весна.На кресле протертом из ситцастарушка глядит из окна.Ей молодость снится.Всё помнит себя молодой —как цветиком ясным, лилейнымгуляла веснойвся в белом, в кисейном.Он шел позади,шепча комплименты.Пылали в грудиея сантименты.Садилась, стыдясь,она вон за те клавикорды.Ей в очи, смеясь,глядел он, счастливый и гордый.Зарей потянуло в окно.Вздохнула старушка:«Всё это уж было давно!..»Стенная кукушка,хрипя,кричала.А время, грустя,над домом бежало, бежало…Задумчивый хмелькачался, как сонный,да бархатный шмельжужжал у колонны.

Москва. 1903

Шоссе

Д.В. Философову

За мною грохочущий городНа склоне палящего дня.Уж ветер в расстегнутый воротПрохладой целует меня.В пространство бежит – убегаетДалекая лента шоссе.Лишь перепел серый мелькает,Взлетая, ныряя в овсе.Рассыпались по полю галки.В деревне блеснул огонек.Иду. За плечами на палкеДорожный висит узелок.Слагаются темные тениВ узоры промчавшихся дней.Сижу. Обнимаю колениНа груде дорожных камней.Сплетается сумрак крылатыйВ одно роковое кольцо.Уставился столб полосатыйМне цифрой упорной в лицо.

Ефремов. Август 1904

Изгнанник

М.И. Сизову

Покинув город, мглой объятый,Пугаюсь шума я и грохота.Еще вдали гремят раскатыНасмешливого, злого хохота.Там я года твердил о вечном —В меня бросали вы каменьями.Вы в исступленьи скоротечномМоими тешились мученьями.Я покидаю вас, изгнанник, —Моей свободы вы не свяжете.Бегу – согбенный, бледный странник —Меж золотистых, хлебных пажитей.Бегу во ржи, межой, по кочкам —Необозримыми равнинами.Перед лазурным василечкомУдарюсь в землю я сединами.Меня коснись ты, цветик нежный.Кропи, кропи росой хрустальною!Я отдохну душой мятежной,Моей душой многострадальною.Заката теплятся стыдливоЖемчужно-розовые полосы.И ветерок взовьет ленивоМои серебряные волосы.

Москва. Июнь 1904

Отпевание

Лежу в цветах онемелых,Пунцовых, —В гиацинтах розовых и лиловых,И белых.Без словВознес мой друг —Меж искристых блестокПарчи —Малиновый пукЦветов —В жестокий блескСвечи.Приходите, гостьи и гости, —Прошепчите: «О Боже»,Оставляя в прихожейЗонты и трости:Вот – мои кости…Чтоб услышать мне смех истерический, —Возложите венок металлический!Отпевание, рыданияВ сквозных, в янтарных лучах:До свидания —В местах,Где нет ни болезни, ни воздыхания!Дьякон крякнул,Кадилом звякнул:«Упокой, Господи, душу усопшего рабатвоего…»Вокруг —Невеста, любовница, другИ цветов малиновый пук,А со мной – никого,Ничего.Сквозь горсти цветов онемелых,Пунцовых —Савана лопасти —Из гиацинтов лиловыхИ белых —Плещут в загробные пропасти.

Серебряный Колодезь. 1906

Утро

Рой отблесков. Утро: опять я свободен и волен.Открой занавески: в алмазах, в огне, в янтареКресты колоколен. Я болен? О нет – я не болен.Воздетые руки горе́ на одре – в серебре.Там в пурпуре зори, там бури – и в пурпуре бури.Внемлите, ловите: воскрес я – глядите: воскрес.Мой гроб уплывает – золотой в золотые лазури.Поймали, свалили; на лоб положили компресс.

Париж,1907

Друзьям

Н.И. Петровской

Золотому блеску верил,А умер от солнечных стрел.Думой века измерил,А жизнь прожить не сумел.Не смейтесь над мертвым поэтом:Снесите ему цветок.На кресте и зимой и летомМой фарфоровый бьется венок.Цветы на нем побиты.Образок полинял.Тяжелые плиты.Жду, чтоб их кто-нибудь снял.Любил только звон колокольныйИ закат.Отчего мне так больно, больно!Я не виноват.Пожалейте, придите;Навстречу венком метнусь.О, любите меня, полюбите —Я, быть может, не умер, быть может, проснусь —Вернусь!

Париж. Январь 1907

Обет

Ты шепчешь вновь: «Зачем, зачем онТревожит память мертвых дней?»В порфире легкой, легкий демон,Я набегаю из теней.Ты видишь – мантия ночнаяПространством ниспадает с плеч.Рука моя, рука сквозная,Приподняла кометный меч.Тебе срываю месяц – чашу,Холодный блеск устами пей…Уносимся в обитель нашуЭфиром плещущих степей.Не укрывай смущенных взоров.Смотри – необозримый мир.Дожди летящих метеоров,Перерезающих эфир.Протянут огневые струныНа лире, брошенной в миры.Коснись ее рукою юной:И звезды от твоей игры —Рассыплются дождем симфонийВ пространствах горестных, земных:Там вспыхнет луч на небосклонеОт тел, летящих в ночь, сквозных.

Москва. Июль 1907

Отчаянье

З.Н. Гиппиус

Довольно: не жди, не надейся —Рассейся, мой бедный народ!В пространство пади и разбейсяЗа годом мучительный год!Века нищеты и безволья.Позволь же, о родина-мать,В сырое, в пустое раздолье,В раздолье твое прорыдать: —Туда, на равнине горбатой, —Где стая зеленых дубовВолнуется купой подъятой,В косматый свинец облаков,Где по полю оторопь рыщет,Восстав сухоруким кустом,И ветер пронзительно свищетВетвистым своим лоскутом,Где в душу мне смотрят из ночи,Поднявшись над сетью бугров,Жестокие, желтые очиБезумных твоих кабаков, —Туда, – где смертей и болезнейЛихая прошла колея, —Исчезни в пространство, исчезни,Россия, Россия моя!

Серебряный Колодезь. 1908

Русь

Поля моей скудной землиВон там преисполнены скорби.Холмами пространства вдалиИзгорби, равнина, изгорби!Косматый, далекий дымок.Косматые в далях деревни.Туманов косматый поток.Просторы голодных губерний.Просторов простертая рать:В пространствах таятся пространства.Россия, куда мне бежатьОт голода, мора и пьянства?От голода, холода тутИ мерли, и мрут миллионы.Покойников ждали и ждутПологие скорбные склоны.Там Смерть протрубила вдалиВ леса, города и деревни,В поля моей скудной земли,В просторы голодных губерний.

Серебряный Колодезь. 1908

Родина

В.П. Свентицкому

Те же росы, откосы, туманы,Над бурьянами рдяный восход,Холодеющий шелест поляны,Голодающий, бедный народ;И в раздолье, на воле – неволя;И суровый свинцовый наш крайНам бросает с холодного поля —Посылает нам крик: «Умирай —Как и все умирают…» Не дышишь,Смертоносных не слышишь угроз, —Безысходные возгласы слышишьИ рыданий, и жалоб, и слез.Те же возгласы ветер доносит;Те же стаи несытых смертейНад откосами косами косят,Над откосами косят людей.Роковая страна, ледяная,Проклятая железной судьбой —Мать Россия, о родина злая,Кто же так подшутил над тобой?

Москва. 1908

На рельсах

Кублицкой-Пиоттух

Вот ночь своей грудью прильнулаК семье облетевших кустов.Во мраке ночном утонулаТам сеть телеграфных столбов.Застыла холодная лужаВ размытых краях колеи.Целует октябрьская стужаОбмерзшие пальцы мои.Привязанность, молодость, дружбаПромчались: развеялись сном.Один. Многолетняя службаМне душу сдавила ярмом.Ужели я в жалобах слезныхНенужный свой век провлачу?Улегся на рельсах железных,Затих: притаился – молчу.Зажмурил глаза, но слезою —Слезой овлажнился мой взор.И вижу: зеленой иглоюПространство сечет семафор.Блеснул огонек, еле зримый,Протяжно гудит паровоз.Взлетают косматые дымыНад купами чахлых берез.

Москва. 1908

Тела

На нас тела, как клочья песни спетой…В небытиеСвисает где-то мертвенной планетойВсё существо мое.В слепых очах, в глухорожденном слухе —Кричат тела.Беспламенные, каменные духи!Беспламенная мгла!Зачем простер на тверди оледелойСвои огниРазбитый дух – в разорванное тело,В бессмысленные дни!Зачем, за что в гнетущей, грозной гари,В растущий громМы – мертвенные, мертвенные твари —Безжертвенно бредем?

Москва. Декабрь 1916

Родине

Рыдай, буревая стихия,В столбах громового огня!Россия, Россия, Россия, —Безумствуй, сжигая меня!В твои роковые разрухи,В глухие твои глубины, —Струят крылорукие духиСвои светозарные сны.Не плачьте: склоните колениТуда – в ураганы огней.В грома серафических пений,В потоки космических дней!Сухие пустыни позора,Моря неизливные слез —Лучом безглагольного взораСогреет сошедший Христос.Пусть в небе – и кольца Сатурна,И млечных путей серебро, —Кипи фосфорически-бурно,Земли огневое ядро!И ты, огневая стихия,Безумствуй, сжигая меня,Россия, Россия, Россия —Мессия грядущего дня!

Поворовка. Август 1917

«Я»

В себе, – собой объятый(Как мглой небытия), —В себе самом разъятый,Светлею светом «я».В огромном темном миреМоя рука растет;В бессолнечные шириЯ солнечно простерт, —И зрею, зрею зовом«Воистину воскрес» —В просвете бирюзовомЯснеющих небес.Березы в вешнем лесе,Росея в серебре, —Провеяли «воскресе»На розовой заре…«Я» – это Ты, ГрядущийИз дней во мне – ко мне —В раскинутые кущиНад «Ты Еси на не-бе-си!».

Дедово. Декабрь 1917

У т р о

(и-е-а-о-у))Над долиной мглистой в выси синейЧистый-чистый серебристый иней.Над долиной, – как изливы лилий,Как изливы лебединых крылий.Зеленеют земли перелеском;Снежный месяц бледным, летним блеском, —В нежном небе нехотя юнеет,Хрусталея, небо зеленеет.Вставших глав блистающая стаяОстывает, в дали улетая…Синева ночная, – там, над нами,Синева ночная давит снами!Молньями, как золотом, в болотоБросит очи огненные кто-то.Золотом хохочущие очи!Молотом грохочущие ночи!Заликует, – все из перламутра, —Бурное, лазуревое утро:Потекут в излучине летучейПурпуром предутренние тучи.

1917

Младенцу

Играй, безумное дитя,Блистай летающей стихией:Вольнолюбивым светом «Я»,Явись, осуществись, – Россия.Ждем: гробовая пеленаПадет мелькающими мглами;Уже Небесная ЖенаНежней звездеет глубинами, —И, оперяясь из весны,В лазури льются иерархии;Из легких крыльев лик ЖеныСмеется радостной России.

Москва. Март 1918

«Июльский день: сверкает строго…»

Июльский день: сверкает строгоНеовлажненная земля.Неперерывная дорога.Неперерывные поля.А пыльный, полудневный пламеньНемою глыбой голубойУпал на грудь, как мутный камень,Непререкаемой судьбой.Недаром исструились долы,И облака сложились в высь.И каплей теплой и тяжелой,Заговорив, оборвались.С неизъяснимостью бездоннойМолочный, ломкий, молодой,Дробим волною темнолонной,Играет месяц над водой.Недостигаемого бегаНедостигаемой волныНеописуемая негаНеизъяснимой глубины.

1920

Александр Блок

«Небесное умом не измеримо…»

Небесное умом не измеримо,Лазурное сокрыто от умов.Лишь изредка приносят серафимыСвященный сон избранникам миров.И мнилась мне Российская Венера,Тяжелою туникой повита,Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры,В чертах лица – спокойная мечта.Она сошла на землю не впервые,Но вкруг нее толпятся в первый разБогатыри не те, и витязи иные…И странен блеск ее глубоких глаз…

С. Шахматово. 29 мая 1901

«Предчувствую Тебя. Года проходят мимо…»

И тяжкий сон житейского сознаньяТы отряхнешь, тоскуя и любя.Вл. СоловьевПредчувствую Тебя. Года проходят мимо —Всё в облике одном предчувствую Тебя.Весь горизонт в огне – и ясен нестерпимо,И молча жду, – тоскуя и любя.Весь горизонт в огне, и близко появленье,Но страшно мне: изменишь облик Ты,И дерзкое возбудишь подозренье,Сменив в конце привычные черты.О, как паду – и горестно, и низко,Не одолев смертельные мечты!Как ясен горизонт! И лучезарность близко.Но страшно мне: изменишь облик Ты.

С. Шахматово. 4 июня 1901

«Его встречали повсюду…»

Его встречали повсюдуНа улицах в сонные дни.Он шел и нес свое чудо,Спотыкаясь в морозной тени.Входил в свою тихую келью,Зажигал последний свет,Ставил лампаду весельюИ пышный лилий букет.Ему дивились со смехом,Говорили, что он чудак.Он думал о шубке с мехомИ опять скрывался во мрак.Однажды его проводили,Он весел и счастлив был,А утром в гроб уложили,И священник тихо служил.

Октябрь 1902

«Дома растут, как желанья…»

Дома растут, как желанья,Но взгляни внезапно назад:Там, где было белое зданье,Увидишь ты черный смрад.Так все вещи меняют место,Неприметно уходят ввысь.Ты, Орфей, потерял невесту, —Кто шепнул тебе: «Оглянись…»?Я закрою голову белым,Закричу и кинусь в поток.И всплывет, качнется над теломБлаговонный, речной цветок.

5 ноября 1902

«Полюби эту вечность болот…»

Полюби эту вечность болот:Никогда не иссякнет их мощь.Этот злак, что сгорел, – не умрет.Этот куст – без нетления – тощ.Эти ржавые кочки и пниЗнают твой отдыхающий плен.Неизменно предвечны они, —Ты пред Вечностью полон измен.Одинокая участь светла.Безначальная доля свята.Это Вечность Сама снизошлаИ навеки замкнула уста.

3 июня 1905

«Девушка пела в церковном хоре…»

Девушка пела в церковном хореО всех усталых в чужом краю,О всех кораблях, ушедших в море,О всех, забывших радость свою.Так пел ее голос, летящий в купол,И луч сиял на белом плече,И каждый из мрака смотрел и слушал,Как белое платье пело в луче.И всем казалось, что радость будет,Что в тихой заводи все корабли,Что на чужбине усталые людиСветлую жизнь себе обрели.И голос был сладок, и луч был тонок,И только высоко, у царских врат,Причастный тайнам, – плакал ребенокО том, что никто не придет назад.

Август 1905

Перстень – страданье

Шел я по улице, горем убитый.Юность моя, как печальная ночь,Бледным лучом упадала на плиты,Гасла, плелась и шарахалась прочь.Горькие думы – лохмотья печалей —Нагло просили на чай, на ночлег,И пропадали средь уличных далей,За вереницей зловонных телег.Господи Боже! Уж утро клубится,Где да и как этот день проживу?..Узкие окна. За ними – девица.Тонкие пальцы легли на канву.Локоны пали на нежные ткани —Верно, работала ночь напролет…Щеки бледны от бессонных мечтаний,И замирающий голос поет:«Что́ я сумела, когда полюбила?Бросила мать и ушла от отца…Вот я с тобою, мой милый, мой милый…Перстень-Страданье нам свяжет сердца.Что́ я могу? Своей алой кровьюНежность мою для тебя украшать…Верностью женской, вечной любовьюПерстень-Страданье тебе сковать».

30 октября 1905

Друзьям

Молчите. проклятые струны!А. МайковДруг другу мы тайно враждебны,Завистливы, глухи, чужды,А как бы и жить и работать,Не зная извечной вражды!Что делать! Ведь каждый старалсяСвой собственный дом отравить,Все стены пропитаны ядом,И негде главу преклонить!Что делать! Изверившись в счастье,От смеху мы сходим с ума,И, пьяные, с улицы смотрим,Как рушатся наши дома!Предатели в жизни и дружбе,Пустых расточители слов,Что делать! Мы путь расчищаемДля наших далеких сынов!Когда под забором в крапивеНесчастные кости сгниют,Какой-нибудь поздний историкНапишет внушительный труд…Вот только замучит, проклятый,Ни в чем не повинных ребятГодами рожденья и смертиИ ворохом скверных цитат…Печальная доля – так сложно,Так трудно и празднично жить,И стать достояньем доцента,И критиков новых плодить…Зарыться бы в свежем бурьяне,Забыться бы сном навсегда!Молчите, проклятые книги!Я вас не писал никогда!

1908

На островах

Вновь оснеженные колонны,Елагин мост и два огня.И голос женщины влюбленный.И хруст песка и храп коня.Две тени, слитых в поцелуе,Летят у полости саней.Но не таясь и не ревнуя,Я с этой новой – с пленной – с ней.Да, есть печальная усладаВ том, что любовь пройдет, как снег.О, разве, разве клясться надоВ старинной верности навек?Нет, я не первую ласкаюИ в строгой четкости моейУже в покорность не играюИ царств не требую у ней.Нет, с постоянством геометраЯ числю каждый раз без словМосты, часовню, резкость ветра,Безлюдность низких островов.Я чту обряд: легко заправитьМедвежью полость на лету,И, тонкий стан обняв, лукавить,И мчаться в снег и темноту,И помнить узкие ботинки,Влюбляясь в хладные меха…Ведь грудь моя на поединкеНе встретит шпаги жениха…Ведь со свечой в тревоге давнейЕе не ждет у двери мать…Ведь бедный муж за плотной ставнейЕе не станет ревновать…Чем ночь прошедшая сияла,Чем настоящая зовет,Все только продолженье бала,Из света в сумрак переход…

1909

«Не спят, не помнят, не торгуют…»

Не спят, не помнят, не торгуют.Над черным городом, как стон,Стоит, терзая ночь глухую,Торжественный пасхальный звон.Над человеческим созданьем,Которое он в землю вбил,Над смрадом, смертью и страданьемТрезвонят до потери сил…Над мировою чепухою;Над всем, чему нельзя помочь;Звонят над шубкой меховою,В которой ты была в ту ночь.

Ревель. 1909; 1911

Поэты

За городом вырос пустынный кварталНа почве болотной и зыбкой.Там жили поэты, – и каждый встречалДругого надменной улыбкой.Напрасно и день светозарный вставалНад этим печальным болотом:Его обитатель свой день посвящалВину и усердным работам.Когда напивались, то в дружбе клялись,Болтали цинично и прямо,Под утро их рвало. Потом, запершись,Работали тупо и рьяно.Потом вылезали из будок, как псы,Смотрели, как море горело.И золотом каждой прохожей косыПленялись со знанием дела.Разнежась, мечтали о веке златом,Ругали издателей дружно,И плакали горько над малым цветком,Над маленькой тучкой жемчужной…Так жили поэты. Читатель и друг!Ты думаешь, может быть – хужеТвоих ежедневных бессильных потуг,Твоей обывательской лужи?Нет, милый читатель, мой критик слепой.По крайности, есть у поэтаИ косы, и тучки, и век золотой,Тебе ж недоступно все это!..Ты будешь доволен собой и женой,Своей конституцией куцей,А вот у поэта – всемирный запой,И мало ему конституций!Пускай я умру под забором, как пес,Пусть жизнь меня в землю втоптала, —Я верю: то Бог меня снегом занес,То вьюга меня целовала!

1908

Сусальный ангел

На разукрашенную елкуИ на играющих детейСусальный ангел смотрит в щелкуЗакрытых наглухо дверей.А няня топит печку в детской,Огонь трещит, горит светло…Но ангел тает. Он – немецкий.Ему не больно и тепло.Сначала тают крылья крошки,Головка падает назад,Сломались сахарные ножкиИ в сладкой лужице лежат…Потом и лужица засохла,Хозяйка ищет – нет его…А няня старая оглохла,Ворчит, не помнит ничего…Ломайтесь, тайте и умрите,Созданья хрупкие мечты.Под ярким пламенем событий,Под гул житейской суеты!Так! Погибайте! Что́ в вас толку?Пускай лишь раз, былым дыша,О вас поплачет втихомолкуШалунья девочка-душа…

1909

«В неуверенном, зыбком полете…»

В неуверенном, зыбком полетеТы над бездной взвился и повис.Что-то древнее есть в поворотеМертвых крыльев, подогнутых вниз.Как ты можешь летать и кружитьсяБез любви, без души, без лица?О, стальная, бесстрастная птица,Чем ты можешь прославить Творца?В серых сферах летай и скитайся,Пусть оркестр на трибуне гремит,Но под легкую музыку вальсаОстановится сердце – и винт.

1910

«Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?..»

Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?Царь, да Сибирь, да Ермак, да тюрьма!Эх, не пора ль разлучиться, раскаяться…Вольному сердцу на что твоя тьма?Знала ли что? Или в Бога ты верила?Что там услышишь из песен твоих?Чудь начудила, да Меря намерилаГатей, дорог да столбов верстовых…Лодки да грады по рекам рубила ты,Но до Царьградских святынь не дошла…Соколов, лебедей в степь распустила ты —Кинулась из степи черная мгла…За море Черное, за море БелоеВ черные ночи и в белые дниДико глядится лицо онемелое,Очи татарские мечут огни…Тихое, долгое, красное заревоКаждую ночь над становьем твоим…Что же маячишь ты, сонное марево?Вольным играешься духом моим?

1910

Унижение

В черных сучьях дерев обнаженныхЖелтый зимний закат за окном.(К эшафоту на казнь осужденныхПоведут на закате таком.)Красный штоф полинялых диванов,Пропыленные кисти портьер…В этой комнате, в звоне стаканов,Купчик, шулер, студент, офицер…Этих голых рисунков журналаНе людская касалась рука…И рука подлеца нажималаЭту грязную кнопку звонка…Чу! По мягким коврам прозвенелиШпоры, смех, заглушенный дверьми…Разве дом этот – дом в самом деле?Разве так суждено меж людьми?Разве рад я сегодняшней встрече?Что ты ликом бела, словно плат?Что в твои обнаженные плечиБьет огромный холодный закат?Только губы с запекшейся кровьюНа иконе твоей золотой(Разве это мы звали любовью?)Преломились безумной чертой…В желтом, зимнем, огромном закатеУтонула (так пышно!) кровать…Еще тесно дышать от объятий,Но ты свищешь опять и опять…Он не весел – твой свист замогильный…Чу! Опять – бормотание шпор…Словно змей, тяжкий, сытый и пыльный,Шлейф твой с кресел ползет на ковер…Ты смела! Так еще будь бесстрашней!Я – не муж, не жених твой, не друг!Так вонзай же, мой ангел вчерашний,В сердце – острый французский каблук!

1911

«Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…»

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,Молодеет душа.И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,Не дыша.Снится, – снова я мальчик, и снова любовник,И овраг, и бурьян,И в бурьяне – колючий шиповник,И вечерний туман.Сквозь цветы и листы, и колючие ветки, я знаю,Старый дом глянет в сердце мое,Глянет небо опять, розовея от краю до краю,И окошко твое.Этот голос – он твой, и его непонятному звукуЖизнь и горе отдам,Хоть во сне, твою прежнюю милую рукуПрижимая к губам.

1912

«Рожденные в года глухие…»

З.Н. Гиппиус

Рожденные в года глухиеПути не помнят своего.Мы – дети страшных лет России —Забыть не в силах ничего.Испепеляющие годы!Безумья ль в вас, надежды ль весть?От дней войны, от дней свободы —Кровавый отсвет в лицах есть.Есть немота – то гул набатаЗаставил заградить уста.В сердцах, восторженных когда-то,Есть роковая пустота.И пусть над нашим смертным ложемВзовьется с криком воронье, —Те, кто достойней, Боже, Боже,Да узрят царствие твое!

8 сентября 1914

Пушкинскому дому

Имя Пушкинского ДомаВ Академии наук!Звук понятный и знакомый,Не пустой для сердца звук!Это звоны ледоходаНа торжественной реке,Перекличка пароходаС пароходом вдалеке.Это древний Сфинкс, глядящийВслед медлительной волне,Всадник бронзовый, летящийНа недвижном скакуне.Наши страстные печалиНад таинственной Невой,Как мы черный день встречалиБелой ночью огневой.Что за пламенные далиОткрывала нам река!Но не эти дни мы звали,А грядущие века.Пропуская дней гнетущихКратковременный обман,Прозревали дней грядущихСине-розовый туман.Пушкин! Тайную свободуПели мы вослед тебе!Дай нам руку в непогоду,Помоги в немой борьбе!Не твоих ли звуков сладостьВдохновляла в те года?Не твоя ли, Пушкин, радостьОкрыляла нас тогда?Вот зачем такой знакомыйИ родной для сердца звук —Имя Пушкинского ДомаВ Академии наук.Вот зачем, в часы закатаУходя в ночную тьму,С белой площади СенатаТихо кланяюсь ему.

5 февраля 1921