Байки негевского бабайки. Том 3. Проза

Если мне удастся уговорить дракона, у тебя будет хоть маленький шанс сразиться с драконом на равных, и победить его. И знаешь, что самое интересное? Твой подвиг сможет оценить по достоинству даже господин граф.

Рано утром, едва встало солнце, графский крытый возок остановился на дороге в ста шагах от пещеры дракона.

Возок сопровождали четыре графских стражника верхами. Из возка вышли две женщины и силком вытащили заплаканную девочку. Женщины подтолкнули девочку к пещере, и она потерянно побрела туда, опустив голову и всхлипывая. Вдруг из кустов, что окружали пещеру, на дорогу выскочил мальчишка. Он был одет в большую ему кольчугу, слегка волочившуюся по земле, в большой полукруглый шлем, и держал на плече большой меч с себя длиной.

– Стойте! – Крикнул мальчишка – по договору с сэром драконом я, Джордж Хольден, из рода северных Хольденов, сейчас войду в пещеру, и буду сражаться с зло… с драконом, в общем. И да поможет мне Бог!

Слушайте же внимательно, ибо сказка близится к завершению!

И мальчик забежал в пещеру, а оттуда тотчас же донесся громоподобный рев дракона. Потом был грохот, и еще рев, и еще грохот. И продолжалось это до полудня. Потом мальчишка вышел из пещеры. Кольчуга на нем была порвана, а шлем погнут. Но зато юный воин тащил сразу два меча. Второй, длинный французский меч, поблескивал светлой сталью.

Граф щедро наградил победителя дракона. Юному Джорджу Хольдену были вручены серебряные рыцарские шпоры, серебряный кубок и пергамент, в котором описан подвиг Джорджа. Кроме того, граф Д'Иль наделил юного героя и всех его потомков правом на Холм дракона и пещеру в нем. Что касается красавицы Оливии, которая уже бросала на мальчика кокетливые взгляды, Джордж публично заявил, что не смеет и думать о том, чтобы связать свою судьбу с нею. Он сказал, что в будущем рассчитывает вступить в духовный орден рыцарей-храмовников, и посвятить себя служению Богу.

Тело дракона так и не нашли. Юный герой рассказал, как после тяжкой битвы, в предсмертном порыве, дракон рухнул в озеро в центре пещеры. Очень глубокое озеро, дно которого никак не прощупывалось.

Больше в графстве Д'Иль о драконах не слыхали. А через год с небольшим и Джордж, попрощавшись с отцом, уехал в далекую Францию, где его след и теряется. Но еще много-много столетий вся Европа вспоминала юного героя Джорджа – Георгия, одолевшего дракона и спасшего юную графиню, предназначенную ему в жертву.

Да на стенах драконьей пещеры пытливый глаз еще немало лет спустя мог различить странные магические знаки. Начертанные углем, они были похожи на множество небольших решеток, где в каждой клеточке прорисован кружочек или крестик.

6 Хитрец внутренний монолог растения

Я все еще жив. Твою же мать! Я все еще жив. Чуть-чуть не успел. Сантиметров десять.

–Ну чё ты вылупилась, дура! Если б я мог, я бы все тебе сказал. Но вы меня еще не знаете! Я хитрый. Да, я умный и хитрый. И вам меня не удержать.

Тогда, пять лет назад, я все приготовил. Этот, хрен-его-знает-как-барбитурат. Я знал, я чувствовал, что все кончится инсультом. Как у отца, как у деда. И я не хотел жить как растение. Кто ж знал, что мозг на самом деле еще пашет. А эти томографы, ядрёные, мать их всех, резонаторы врут честным людям. И ведь ясно, что растение. Так усыпите, не мучайте! Ни себя не мучайте, ни меня. Нет, гуманность у них в жопе свербит! Знали б вы, как у меня порой свербит! Но нельзя! Нельзя показывать виду. Потому что я хитрый…

Фуух. Заснул. Ну и спал бы. Чего тормошить, спрашивается?! Какая на хрен еда? Не хочу я жрать. Да это дерьмо и никто бы не стал есть в здравом уме. Ну да, я не в здравом уме. Я растение, которое думает, что оно в здравом уме. И горячее! Эта овощная бурда горячая! Да, я не могу сказать, а ты пользуешься! Главное, ведь знают все – желудок не работает. Но затолкают бурду в рот, и приходится глотать. А потом клизмой выводить. А я, может, колбасы хочу. Копчёненькой. И водки, чтобы забыться....

Да не тряси! Уже проснулся. И проглотил я, проглотил твою бурду! Эх, самих бы вас заставить эти таблетки глотать. Что ты сюсюкаешь? Я и без тебя знаю, что только благодаря этим таблеткам и живу. Ну кто? Кто вам сказал, что я хочу жить? Оставили бы меня в покое по-хорошему!..

Ага, вот как? Сегодня процедуры? Ну очень хорошо! А я вот так сейчас выгнусь! А ты согни, согни! Дура! Что ты видела, что ты знаешь? Один класс и два корридора. А я со своим университетским образованием даже посрать без тебя не могу. Да, я умный, но и умным, бывает, не везет. Один раз мне не повезло по-крупному.

А ведь казалось, вытащил счастливый билет. Да чего там казалось! Так и было. Когда я выписался из госпиталя под Минском после ранения, мой полк уже был расформирован.

Конец 46-го, армию сокращают. И я вроде попал под сокращение. На морде военкома была написана откровенная зависть. Какой-то лейтенантишка, а боевой орден и две медали. То, что за эти награды мне дважды довелось в танке гореть – не считается. Когда в его кабинет зашел капитан в синей фуражке с красным околышем (войска МГБ), на обрюзгшем лице военкома мелькнула какая-то гаденькая усмешечка. Военком вышел, а капитан стал меня окучивать. Впрочем, он мог просто сказать: «Надо!» Мы тогда так были воспитаны. Надо – и все. И понесло меня на край света. Израиль – это была пустыня и болото. Может, в столице, в Тель-Авиве, тогда и было красиво. Но нас-то приземлили в таакой дыре… Я да еще один танкист, с 3-го Украинского, и два техника местных. Они говорили на странном языке, немного похожем на немецкий. А я его не знал. Слышал только, что это называется идиш. У нас в семье его только баба Фира знала. От нее я перенял одно слово – агицын паровоз. Какой там иврит! Я почти до 48-го ни одного, говорящего на иврите, и не встретил. Ползали мы по свалке, и собирали из ржавых остовов грузовики и танки. И таки собрали. Между делом кто-то там провозгласил Израиль. Вот тогда и пригнали к нам молодых израильтян. Я уже почти говорил на идиш, а тут пришлось и иврит учить. И одновременно гонять этих пацанов, пытаясь сделать из них танкистов. А какую гадость мы заливали вместо бензина! Танковые двигатели-то все были бензиновые. Потом были бои. Паршивые бои. И война была паршивой. Но у меня был приказ Товарища Сталина – И мы таки создали армию Израиля. И когда в 49 м, наступил мир, я уже был израильтянином. Я за эту землю кровь проливал! Потом учеба, стройки, стройки, стройки. Инженеру-строителю работы хватало. Опять война- и опять стройки. Жена, дети… Дети. Это сын, дубина стоеросовая, мне никак умереть спокойно не дает. Но я умный! Я хитрый! Я вас всех…

Больно то как! Нет, то, что этот полутруп ты моешь, это хорошо. Гнить я не хочу. Пока не хочу. Вот, вот так, с каталочки в кресло, а я вот так, чуть бочком. Ты же не понимаешь, ты не видишь. Правая-то у меня на виду, а левая-то под одеялом. Вот еще чуть-чуть. Да я бы давно все закончил, но просчитался. И у деда и у отца парализовало правую сторону. Вот я и готовился под левую. Просчитался…

Ну что ты пялишься, дура? Да, я задумался о своем. Опять ты свою овощную бурду будешь в меня вталкивать. Но я хитрый, я покорно буду глотать. Вот, уже кончается. Сейчас! Я мычу, и чуть выгибаюсь. Дура тут же сует мне салфетку в правую. Ага! Я ж интеллигент, как не вытереть ротик салфеточкой. А вот – чуть сдвинул левую. Совсем чуть-чуть. И средний палец, тот, что не совсем умер, еще раз нажал на подкладку. Воот она, лапушка моя! Длиненькая и гладенькая. Так, теперь можно отдохнуть до вечера…

Ага, вечерний чай. Да, мои зубы истерты до корней. А ведь предлагал же дантист. Все предлагал удалить. И деньги у меня были. Пожадничал. Внуку к свадьбе подарок готовил. Квартиру в центре. Да, когда я ушел на пенсию, думал: Какую длинную жизнь прожил! И были еще силы, и были планы. В том числе насчет зубов. Нужно было вырвать. Эта печенюшка как напильник. И трет по корням, трет. Так больно!

Ну вот, вот он, момент истины. Давай, дура, доставай свой шприц! Так, так поближе! Умничка! Ампулу и нужно держать в левой, иначе как же я ее у тебя выбью?

А вот так! И выбитая ампула падает в складку одеяла, укрывшего мою левую. Теперь маленький поворотец… Дура, смотри выше, выше! Вот, вот… Видишь, вот она, ампулка!

Ну конечно ты не проверишь надпись! Я хитрый! Я все знал!

Тогда я просто опоздал. Ну, не должен инсульт бить неожиданно. Боли какие-нибудь, ну хоть что-то. В восемьдесят пять я уже был готов. Я ловил первые признаки. Проворонил. Но я хитрый. Все рассчитал. Ампулку запрятал в обшивку кресла. А куда ж и класть паралитика, как не в это кресло. Я его для того и покупал! Конечно, я не думал, что стану растением сразу. Но вышло как вышло. И вот теперь! Да, лапушка, да! Этот твой витаминный укольчик принесет мне избавление. И я, право же, его заслужил! Коли!..

Блииин! Я все еще жив? Что это? …

7 Шербурские зонтики

В полдень солнце жжет в Эйлате невыносимо. Все номальные люди сидят в тени. Но рядом, в шезлонге на самом солнцепеке потягивает пиво пожилой мужик, типичный «русит» – так называют в Израиле всех, туристов или эмигрантов, приехавших недавно из России, Украины и прочих СНГ-вских стран. Я здесь уже больше недели отдыхаю, и, на правах старожила, решил поделиться опытом:

– Земляк, тут солнце бешенное. Можно рак кожи схватить. Ты б в тенек перебрался.

– Ничего, мне солнце полезно, – отвечает «русит».

Причем слова выговаривает с совершенно израильским гортанным акцентом. Смотрит на меня доброжелательно, и добавляет: «Впрочем, если ты свой шезлонг сдвинешь немного, я тоже в тени посижу. Меня Ави зовут»

Он угостил меня пивом, я его – сигаретами. Разговорились.

Ави – «сабра», то есть израильтянин, родившийся в Израиле. Но родители его приехали, хоть и в разное время, из Украины. Он жил в Тель-Авиве, вместе с другими мальчишками кидал камнями в англичан в 46-м. И очень переживал, что закончилась «война за Синай» в 56-м, а он еще не дорос до армии. Русский язык у него от родителей.

Ави – отличный собеседник. Правду ли он рассказывал, и всю ли правду, не знаю. Много деталей, подтверждающих правдивость его рассказов, я потом отыскал в Интернете.

Прилетев после отпуска домой, я все, что запомнил, записал. А вы почитайте.

Я не националист, но не признавать, что между нациями есть разница –это быть слепым на оба глаза. Ну, вот цвет траура у японцев – белый, у тамилов – синий, у европейцев –черный. Есть верные приметы которые для одних предвещают добро, а другим сулят зло. Черная кошка, например. Для Англичан – добрый знак, а нам неудача.

Или возьмем кражу. Для некоторых народов это как национальный спорт. Вот, для техасцев прошлого века- кража скота. Для ваших кавказцев – кража невесты, а для бедуинов – угон машины. Межу прочим, украсть морское судно могут только китайцы. Остальным нациям судьба жестоко за такое мстит. Уж не знаю, в чем тут дело, но пираты были у всех народов. Грабили корабли, захватывали, топили. Вот, казалось бы, равноправие. Но украсть –это только китайцы.

– Постой, Ави. Я ведь историю почитываю. Израильтяне угнали французские ракетные катера в 69-м году.И благополучно их использовали в 73-м, в войне Судного дня.

– Видишь шрам? – Ави показал мне глубокий дугообразный шрам на боку.

– Ну, и какое это имеет отношение…

– Прямое! Я ведь был тогда там. И каждому из нас море отомстило. Хотя катера мы не крали. Мы брали только свое.

– Расскажи, Ави!

– Ладно! Дело прошлое, секрета уже никакого нет.

После шестидневной войны 1967 года французский президент под давлением арабов отказал Израилю в военных поставках. А обстановка была напряженная. Советы подталкивали Египет и Сирию отомстить, снабжали оружием. Египтяне уже располагали 10 фрегатами, 6 эсминцами, полусотней торпедных катеров и 12 современными подлодками, и СССР продолжал усиливать арабские ВМС скоростными ракетными катерами. А у нас огромная линия побережья и почти нет флота.

Вот в 1969 и заказал Израиль у лучших судостроителей того времени во французском Шербуре восемь ракетных катеров. Но пока катера строили, пока готовили испытания – запрет распространился и на них. Тем не менее осенью, даже не пройдя весь комплекс испытаний, группу из трех катеров перегнали в Израиль. Это был большой скандал! Ну, и остальные катера взяли под контроль. У стапелей полицейские, у причальной стенки войсковой патруль. А надзирала за всем группа арабов в форме Иностранного легиона. Они как будто учения какие-то проводили. Сразу за забором верфи. И выставили радар и батарею скорострельных пушек, перекрывая фарватер.

Ну, нас оформили норвежцами. Уж не знаю, есть ли норвежский язык, только мы его не знали. Болтали на немецком, и это всех устраивало. У меня родители на идиш разговаривали, а этот язык с немецким – как русский с украинским.

Мне предложили принять участие в операции, как снайперу. Тогда в Израильской армии снайперов, считай, и не было, а в той ситуации мог пригодиться.

Мы приехали в Шербур уже осенью, и стали испытывать двигатели. За месяц и полицейские, и военные у причала привыкли к норвежским техникам и к реву моторов наших катеров. Но арабы за всем следили зорко, и даже если б нам удалось увернуться при выходе из порта, нас бы в море накрыла артиллерия или авиация, хоть французская, хоть арабская, на выбор. Уйти нужно было по-тихому.

В то время я познакомился с француженкой, Иветтой. Славная такая девчушка, и бойкая. Ты фильм «Шербурские зонтики» видел? Вот она такая же тогда была. Все пела. Она кое-как на немецком, я кое-как на французском. Друг-друга понимали. А чтоб целоваться, и вообще знание языков не требуется. Погода дождливая была, и все лавочки в округе привыкли к тому, что мы с Иветтой сидим на них под зонтиком, и целуемся.

Вот в один вечерок, когда погода наладилась, мы с ней пошли от гостинницы, где «норвежские техники» жили, куда глаза глядят – то есть, подальше от чужих глаз. Сидели на берегу бухты, целовались. Красиво, луна светит. На глади воды кораблики и яхты фонариками отсвечивают. А мы у самого конца бухты, где ржавеют старые корабельные корпуса.

Целуемся. Тут дело бы дальше пошло, но Иветта ни в какую – мол, «люди ходят». Они и вправду изредка проходили мимо. Гляжу – баржа у причала. Сразу смекнул, что если там бродяг нету (они во Франции клошары называются) – самое подходящее место для продолжения наших игр. Поднялись мы на эту баржу. Нашел я местечко почище, постелил свой плащ. Присела моя Иветта, стал я ее обнимать, целовать, и только навзничь опрокинул – откуда-то из щели – огромная крыса! И мимо нас, и в воду.

Иветта завизжала, а я стал ее успокаивать. Потом к борту подошел. Гляжу –за баржей вроде как речка, или протока узенкая. Там тоже старые корпуса стоят. Я и спросил у девочки своей, что это за место. Она из семьи корабеллов. Все там знает. Ну, она и рассказала, что тут раньше второй фарватер был, но им давно не пользуются, потому что засорили и ржавых кораблей понаставили. После такой информации мне любовь в голову не шла.

Проводил я Иветту до дому, хоть и сожалел о потерянной возможности. Она, похоже, тоже жалела. А я поспешил к мифакеду, то есть командиру нашей группы. Он, как услышал про заброшенный фарватер, даже прослезился от волнения. За две недели мы по ночам этот фарватер разведали, где надо – с помощью лебедок ржавые корпуса с дороги подвинули. Все это в полной тишине, вручную. И тютелька-в тютельку к Рождеству все приготовили. На Рождество заказали зал в ресторане. Гостей пригласили. Я пригласил Иветту, намекнув, что это будет очень важный для нас вечер.

Накануне вечером собрались мы тихонько, и по-английски, не прощаясь, ушли вторым фарватером из бухты. Когда нас хватились, мы уже пол дроги до дома прошли.

Вот тогда-то я и украл морское судно – шлюпку. За нее мне море и отомстило. Она принадлежала смотрителю маяка, и мы с напарником ее угнали. Мы ее потом привязали к нашему катеру, и так, на буксире, дотащили в Израиль. А ведь говорили мне: «Оставь!»

Полицейские ушли, и военные накануне Рождества основной пост у причальной стенки сняли, и оставили только солдата в будке. Чтобы его внимание отвлечь, пока вся группа размещалась в катерах, и уходила от причала, напарника нарядили в светлое платье, в каком моя Иветт часто ходила. И мы с ним, прикрываясь зонтиком, сидели в шлюпке недалеко от этой самой будки. Бедняга, может, все глаза проглядел, пытаясь разобрать, чем мы под прикрытием зонтика занимались. Вторая пара в это время точно так же, под зонтиком, но только на лавочке, отвлекала внимание арабов. Когда катера уже скрылись в тени баржи возле старого фарватера, мы подобрали двух наших ребят, и на шлюпке поплыли туда же.

А как домой пришли, я Иветте телеграмму дал. На французском. Ребята помогли составить.

Но только она не ответила.

И вот представь себе, больше года прошло. Я служу на базе возле Ерухама. Это самое безводное место в мире, посредине пустыни Негева.. Тут и дождей-то не бывает. Мне поручают сопровождать военную колонну. Подъезжаем к перекрестку – стоят машины, платформы и на одной из платформ – знакомые контуры. Подхожу ближе – точно! Моя шлюпка. Я ее и под брезентом узнал. Перегоняют со Средиземного моря на Красное. Ну, я не утерпел, забрался на платформу, чтоб погладить такой родной борт. Только прикоснулся – машина дернула, меня бросило на трос, которым ее прикрепили, трос порвался – и меня по боку! Так меня море посредине Негева достало.

А напарнику еще больше досталось. В день, когда мы на базу вернулись, ему сказали, что жена к родителям на два дня уехала. Ну, он и привел домой подружку. А жена вернулась, и их застукала.

Нет, нельзя нам морские корабли красть! А был бы китайцем – хоть бы что!

8 Понты в истории

В Древнем Риме жили патриции, плебеи, и рабы. Патриции были люди уважаемые, серьезные, и занимались серьезными и важными делами. Плебеи не были уважаемыми, но тоже занимались разными делами. А рабы просто работали.

Через Древний Рим текла река Тибр.

Как-то древние римляне решили строить через эту реку мост. Были они ребята организованные, потому собрали деньги, и учредили коллегию, которой эти деньги передали. В коллегию выбрали, конечно, уважаемых людей, – патрициев. Поскольку «мост» по древнеримски – “понт”, то коллегию назвали – понтифики.

Древние римляне любили собираться на главной площади, – Форуме, – и обсуждать общественные дела. Работали за них рабы, поэтому собирались на Форуме часто. И как соберутся, – кто-нибудь из понтификов обязательно берет слово, и рассказывает, какой большой и красивый мост они построят, как много пользы принесет этот мост, соединяя один берег Тибра с другим, как расцветет в результате торговля, а вслед за ней ремесла и искусство. Люди верили понтификам. И чем больше понтифики рассказывали про блага, которые принесет Риму мост, который они построят, тем больше уважения оказывали им сограждане.

Постепенно понтификам поручили и другие очень важные дела – например, разбираться в применении древних законов (древние римляне очень уважали древние законы), и толковать волю богов (древние римляне очень уважали богов).

Понтифики были очень заняты новыми делами, и на Форуме звучали речи о важности древних законов и толковании воли богов, о том, как расцветет торговля, ремесла и искусство, благодаря неустанным заботам понтификов.

Так продолжалось много веков, про собранные когда-то деньги все забыли, а мост по-прежнему никто не строил. И только плебеи, которые, как известно, не были уважаемыми людьми, говаривали: «Ты бы лучше дело делал, а то понты развел, как понтифик !»

Так и пришло в наш современный язык слово «понты»

9 Как нас имеют краткий обзор

(Хотя грубых выражений я старался избежать, людям с тонкой душевной структурой от чтения рекомендую воздержаться)

Вы, надеюсь, меня понимаете. Поэтому я не буду давать точного энциклопедического определения термину "имеют".

И обзор свой начну не с обезьян (в зоологии я не силен), а с человека социального.

Общество, или, учитывая его первобытный характер, община, возглавлялось вождем. Вождь имел кого хотел и сколько хотел. Именно тогда, в начале времен и сформировалось основное деление человечества на два класса: на "они" и "мы". Они – это те, кто имеют, а мы – это те, кого имеют. Не хочу спорить с Марксом, но считаю свой вариант классового деления более научным.

Классовое разделение (и тут я вполне солидарен с Марксом) не признает ни пола, ни расы, ни религии, ни языка. Впрочем, как и классовая солидарность. Классовое общество (и вновь нужно отдать должное Марксу) основано на насилии, или подавлении, применяемом одним классом к другому. И хотя классы нельзя признать полностью однородными, но различия тушуются перед общей классовой сутью. Позднее я укажу некоторые особенности каждого класса.

В соответствии с предметом настоящего обзора виды классовых обществ я подразделяю не по отношению к средствам производства, а по способу, которым "они" имеют "нас".

Да простят меня читатели, если в описании этих обществ я использую не строго научные, но доступные и общепонятные термины.

Итак, первым по времени формирования, и по некоторым другим признакам, следует считать авторитарно-тоталитарное общество.

Характеризуется оно достаточно строгим соблюдением ритуалов.

По приказу сверху, т.е. от "них", организованно, "мы" собираемся в определенных местах. Затем по команде фельдфебеля (центуриона, комиссара, политрука, муллы) спускаем штаны, юбки, набедренные повязки, нагибаемся, и громко прославляем власть. Подойдя сзади "они" засовывают в каждого десятого из "нас" ствол огнестрельного оружия (от пистолета до установки "Стэллс") и производят выстрел. Иногда- холостой, или (уж совсем редко) просто щелкают затвором.

До изобретения огнестрельного оружия использовались катапульты, змеи и скорпионы, которые засовывались с той же целью в те же места.

Затем всех оставшихся стегают по всем выступающим частям тела шпицрутенами, шомполами, фасцами и т.п. и лишь после этого имеют. Следовательно, сам акт воспринимается с нескрываемым облегчением. После чего следует команды: "Засупонься!" "Подтянись!" "Рр-няйсь-смиррна!" и "имевший" сообщает каждому: "Молодец, сволочь! В следующий раз ноги отрежу!" На что "мы" дружно отвечаем: "Рад стараться, Ваше б-родь!", или, более патриотично: "Служу Отечеству" и добавляем "Урррааа!!!"

Наивным упрощенчеством было бы считать, что этот вид общества изжил себя, устарел, или остался только в недоразвитых африканских и азиатских странах.

Вовсе нет! И в самых цивилизованных и гуманных государствах находится для него достаточно места. Разве армия любой страны – не соответствует описанию?

Характерной чертой этого общества является пирамидальность, или ступенчатость. На нижней ступеньке – народ. "Они", которые стоят на следующей ступеньке (условно можно назвать "их" унтер-офицерами) "отимев" свое, тут же превращаются в "нас", которых имеют "офицеры", стоящие повыше. Причем "офицеры" имеют как "унтер-офицеров", так и остальных "нас". И так далее. Сверху пирамиды – вождь, хан, фюрер, аятолла, генеральный секретарь. Он имеет всех.

Если авторитарно – тоталитарное общество появилось десятки тысяч лет назад, то следующий вид – общество бюрократическое, возник не более, чем за 8 тысяч лет до Рождества Христова.

Создали его, вероятно, древние шумеры. Бюрократ – в нынешнем понимании – владелец места за канцелярским столом (бюро – фр.)

Бюрократ приходит к "нам" домой, либо "мы" приходим в его канцелярию. Затем бюрократ придавливает нас своим столом (бюро), так, что мы не можем пошевелиться, и имеет нас столько, сколько может.

Особый ритуал при этом не соблюдается, за исключением разве что условного поведения. Бюрократ делает вид, что "иметь" нас ему тяжело и даже неприятно, а мы, наоборот, изображаем полное удовлетворение и, в некотором роде, восторг. При этом не воспрещаются, а даже приветствуются постанывания и крики "Ох!" и "Ой!"

Хотя и это общество имеет пирамидальное строение, но пирамидальность эта отличатся от уже названной в обществе авторитарно-тоталитарном.

А именно: бюрократ с вышестоящей ступени "имеет" только нижестоящего бюрократа, не опускаясь ниже, и уж, ни в коем случае, не снисходя до того, чтобы "иметь" народ.

Большая часть населения мира и сейчас живет в условиях преимущественно бюрократического общества.

Наконец, позднее всех формируется общество демократическое. В этом обществе подавляющий класс настолько слит с классом подавляемым что невозможно провести четкую грань между ними. Взаимовлияние и взаимопереходы из класса в класс создают этому обществу не пирамидальную, а спиральную структуру.

Для этого общества характерны два наиболее распространенных вида взаимодействия классов: