Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений

Пьянящая неизвестность подтолкнула Петра. Он действовал в полузабытьи. Его состояние можно было сравнить разве что с сильным опьянением. Только тогда он мог, в точности как сейчас, совершать поступки, полагаясь не на здравый смысл, а только на желание «выглядеть нормальным».

По-прежнему теплая, несмотря на начало календарной осени, ночь окутывала его непроницаемой пеленой. Пахло высохшим сеном или половой. Он стоял около автомобиля и чего-то ждал. Через несколько минут тело стала пробирать дрожь. Внизу живота тянуло. Кровь в теле пульсировала крупными толчками. Ладони рук вспотели. Он догадывался, что все это так просто не закончиться. Он не думал ни о какой провокации. А только ждал, сравнивая себя с всякими особями мужского пола из диснеевских мультиков, у которых в подобном ожидании из всех дырок на теле выскакивали красные сердечки, а мокрый язык, под округлившимися от близкого счастья глазами, свисал до самой земли…

– Ты хоть бы на домкрат поставил, что ли…, – прошептала, остающаяся пока для него невидимой Виктория. – Поспеши! Если он проснется, нам обоим не сдобровать!

– Да, вы правы… Сейчас… Минутку…, – голос Петра был похож на блеянье овцы. Непослушный металл больно ударил по пальцам. Петр торопился успеть и не обращал внимания на боль. – Вот… Все… Где вы?

Хохряков стал отходить от автомобиля и, рассмотрев женский силуэт, удивился тому, как был хорошо слышен голос женщины на таком расстоянии. Виктория ожидала его сзади автомобиля за редкой в этих местах лесопосадкой. Роса еще не упала. Высохшая трава повторяла каждый его шаг треском ломаемых стеблей.

Его руки прилипли к ее талии. Кто кого первым встретил в поцелуе было бы не понятным и самому непристрастному арбитру, суди он сейчас правила этой их сумасшедшей ночной встречи! Не отрывая своих губ от его рта, ее руки уверенно стали опускать его руки вниз, туда, где заканчивалась узкая полоска ткани…

Петр удивился тому, как им сейчас командовали, не оставляя никаких шансов на импровизацию с его стороны! Ее действия были рассчитанными и уверенными. Ничто не становилось лишним и не должно было переделываться. Все осуществлялось с первого раза и было нацелено только в одну точку.

Эта молодая женщина отдалась ему страстно. Насколько им позволяли окружающие их условия, стремительно и глубоко! Без оглядки на условности, словно они были старыми любовниками. Ничуть не сомневаясь в его немалом опыте и силе рук. Так долго, сколько того ей хотелось. До тех пор, пока в степи не растворился ее сладострастный стон…

Они, переплетя свои ноги, еще на некоторое время оставались застывшим единым целым. Первым сползать с вершины наслаждения стала она, одним-единственным движением в следующее мгновение, приведя свой наряд в первоначальное положение и только отбросив далеко в сторону на обочину уже ставшие ненужными, колготки. И моментально отрезвив Хохрякова оледеневшим вмиг голосом:

– Не расслабляйся, юноша! Забудь все и быстро к машине! Запомни: ты помогал мне выбраться из темноты…

Более не единого слова Петр не услышал. Ее руки уже жесткие и без малейшего намека на недавнюю нежность, перевернувшую в голове у Петра все его прежние представления о предназначении женщин на этом свете. Но, странное дело, обиды никакой у него не появилось!

Первой в салон забралась Виктория. Обыкновенно, словно минуту назад ничего не случилось.

Сергей Сергеевич проснулся, когда за руль уже садился Петр.

– Показалось, что колесо село…, – пошел на опережение Хохряков.

Поинтересовавшись тем, который сейчас час, Колиушко подвинулся на диване, прислонился к другому окну и вновь заснул…

Виктория, как и в первые километры пути, продолжала смотреть прямо перед собой, даже еще более, задрав вверх свой подбородок. Намека на сонливость не было в ее горделивой осанке. Ее бодрость и, даже, какая-то возбужденность передавалась по невидимым нитям и Петру.

Осенняя ночь продолжала где-то удерживать свою противоположность – утро. А до Мариуполя им оставалось еще полторы сотни километров.

Город металлургов и моряков встречал их предрассветной дымкой, стирающей все огромное количество заводских труб. Как не сомневался в проворности мореплавателей Сергей Сергеевич, по приезду их в порт, первый автомобиль из новой партии уже спускался на причал. Такая непредвиденная ретивость поначалу вызвала некоторую растерянность и, даже, панику. Первым, что ввело в ярость Колиушко, было отсутствие в порту к моменту прихода их судна местных водителей.

– Ничего, Сергей Сергеевич! Я постараюсь отогнать, – сам напросился Петр.

– Хорошо, Петя! Спасибо! Давай аккуратненько, чтобы поменьше места на причале заняли. Придется частить, чтобы все уместились…

Портовые краны расстарались. Сухогруз «Мария К» под хорватским, с геральдическим щитом в мелкую красно-белую клеточку, флагом был пришвартован к торцу причала и поэтому разгружался с обоих бортов. Петр уже через час такой интенсивной разгрузки был весь в мыле. Он не успевал пересаживаться из автомобиля в автомобиль. Причем, садясь в водительскую дверь, а выходя все время помня наставления шефа, через пассажирскую. И, тем более, не успевал запоминать все новые и новые технические «навороты» в изобилии встречающиеся в этих, словно только вчера с конвейера, чудесах американского автомобилестроения. Многолитровые «Бьюики», «Плимуты», «Понтиаки», «Форды», «Шевроле», «Крайслеры» и «Джипы» [11] крутились перед глазами Хохрякова словно в колесе. Портфель с ключами оставался все это время у него под под мышкой. Он очень спешил, но не смотря на это, не удавалось быстро находить в этом ворохе сейчас ему необходимый.

Хохряков с огромным облегчением увидел, как один из двух кранов поднял свой хобот и стал уезжать по причалу от их корабля. Второй в это время медленно, словно тоже в сильной усталости, опускал на бетон причала последний зелено-перламутровый внедорожник – «Додж-Джимми». Рука Петра привычно полезла в опустошенный портфель и, к удивлению, нащупала вместо последней связки еще две. Лишними оставались в портфеле ключи от выгружаемого сейчас на причал автомобиля. Долго не думая, еще совершенно не зная, зачем он это делает, Петр оказавшуюся лишней связку положил в свой карман.

Усаживаясь на шикарное кожаное кресло, Петр с улыбкой отметил еще одно достоинство этого чуда техники: автомобиль разговаривал со своим владельцем, приветствуя его появление! Но, только английской скороговоркой, из которой Петр понял одно приветствие «hello, boss!».

Когда на причале замерли в идеальном строю семьдесят переливающихся краской и хромом автомобилей, Петр отрапортовал, остававшемуся все это время в салоне своего автомобиля Сергею Сергеевичу. Тот сдержанно поблагодарил своего водителя и с некоторым сожалением прекратил общение со своей спутницей:

– Идемте, Виктория, будете выбирать!

– Прямо сейчас и в этом месте? – восторженно засомневалась женщина.

– Да, именно! Через час может быть уже поздно, поверьте мне! Мои покупатели есть очень несговорчивые люди и в случае совпадения интересов даже я не в силах буду вам помочь! Петя, помоги нам, пожалуйста!

Они втроем направились к выгруженному только что автопарку, до самого конца, впрочем, дойти им было не суждено:

– Вот эту, пожалуй! – остановилась и кивнула одной головкой в сторону отогнанного из-под корабля последним «Джимми» Виктория.

Ее лицо оставалось и сейчас полностью равнодушным и даже при виде этого великолепного автомобиля.

– А вас не смущает его мощность и грозный вид? – стал проверять степень уверенности в правильности своего выбора своей клиентки Сергей Сергеевич, в ответ, на что женщина только слегка повернула свою голову.

– Понял! Понял, Виточка! Все понял! Петечка, «заверни» нам, пожалуйста, покупку! – скороговоркой попросил Колиушко Хохрякова.

– Куда? – коротко поинтересовался Петр.

– Да, куда-нибудь, за город… Только, не очень далеко… Вернешься сюда сразу же! Как бы нам вдвоем не пришлось этим всем заниматься до конца! Хотя, вон и наши помощники! – указал взглядом вдаль по причалу Сергей Сергеевич…

В клубах пыли, громко перескакивая на стыках бетонных плит причала, к ним стремительно подъезжало несколько автомобилей, которые, впрочем, Петр уже встречал за рулем отобранного Викторией автомобиля.

…Таким способом продажи товара они пользовались давно. Чтобы не вызывать не нужных вопросов у своих оптовых покупателей, Сергей Сергеевич часто «уводил за занавес» приглянувшиеся ему самому экземпляры. И это, не смотря на то, что в каждом новом случае изменение «списка» вело к многочасовым напряженным переговорам. Сейчас же, уводя на глазах клиентов аппетитный, наверняка забитый в перечне заказа, автомобиль две тысячи первого года модельного ряда, Коли ушко вообще мог накликать на свою голову беду! Но, видимо, его интерес в этот раз был не только в деньгах, о чем без труда догадывался Петя…

Как и было условленно, отобранный автомобиль Петр припарковал во внутреннем дворике кемпинга, расположившегося в двадцати километрах от Мариуполя по трассе в сторону Донецка.

Перед тем как выйти из его шикарного салона, он еще раз попробовал правильность своего предположения и проверил на совместимость, появившиеся необъяснимым способом, лишние ключи. Все совпадало! Странным образом, случайно, без предварительного обсуждения подобранный Викторией автомобиль в дорогу был укомплектован вторым набором ключей, которые, в свою очередь, таким же странным образом перешли в руки Хохрякова. Его об этом никто не спрашивал. А он решил об этом никому не говорить.

Захлопывая дверцу, Петр услышал из спрятанных в нутре автомобиле динамиков вполне человеческий голос на английском. Смысл сказанного сводился уже к прощанию автомобиля со своим владельцем…

Под завистливые взгляды редких посетителей этого места дорожного отдыха, Петр остановил на трассе старенький «Жигуленок» и уже через час вновь был на причале Мариупольского морского порта, где закипали нешуточные страсти.

Там толпа небритых, с сурового вида лицами, мужчин хмуро приближались к черному автомобилю. На Колиушко, прижатого спиной к этому «Мерседесу» наседало сразу четверо:

– Ты что нам обещал!? – брызгал слюной толстенький и прыщавый лицом «главный» покупатель. – Ты же, считай, уже нарвался! За этот металлолом ты мне кровью харкать будешь! Твой «Якорь надежды» с молотка пойдет! Ты мне все документы перепишешь, сечешь!? Ты же меня перед моими клиентами подставляешь! Как я им буду объяснять, за что ушли их такие деньги!? – грозил он очень скорой и вполне реальной расправой вполне понятными, несмотря на сильный кавказский акцент, словами.

– Это все выдумки, Джамиль! У меня отличный товар! Сейчас мой человек все покажет! Твои ребята ошибаются! Они, ведь, по старинке смотрят, на глазок и на ощупь… Эй, Петя, покажи людям наше качество! – взмолился Сергей Сергеевич при виде Хохрякова.

Виктории в эти минуты на причале и в автомобиле не было…

Петр взял из багажника инструмент и стал под недовольное сопение «проверяющих» демонстрировать автомобили. Начал он, конечно, с самых вызывающих подозрение:

– Посмотрите, прибор ведь не обманывает! Здесь в любом месте, куда не ткни, толщина лака и грунтовки ровно ноль три миллиметра! Полная норма! Американский стандарт! И с чего вы взяли, что они битые?…, – твердил одно и тоже Петр, с содроганием представляя, что именно с ним будет, если эти люди догадаются, что прибор в его руках сейчас заблокирован на «нужном» делении и совершенно не измеряет реальное положение вещей, которое было плачевным: все, без исключения, автомобили были восстановлены после аварий.

Страсти не улеглись, пока он не повторил одну и туже операцию дважды и со всеми без исключения автомобилями, стоящими на причале.

– Ладно, прибору я, допустим, верю, – продолжал наступать прыщавый, – с этими разобрались… А зачем ты забрал у нас на глазах себе самый хороший!? Мы разве с тобой так договаривались!?

– Джамиль, дорогой! Поверь, что этот автомобиль я должен отдать людям, которые позволяют нам с тобой в этом месте общаться! Разве это было бы возможным, будь все по другому? Сам подумай, ты же тоже деловой человек!

– Хорошо, подумал! Тогда ты должен мне выплатить компенсацию! Ты даже не догадываешься, кому тот «Джимми» был обещан!

– Я согласен, Джамиль! Любую неустойку, только угомонись! Нам же еще дела предстоит решать! Зачем же нам ссориться? – залебезил Сергей Сергеевич.

– Хорошо… Но с тебя его полная стоимость!

– Что!? – угрожающе рыкнул, на мгновение, забыв реальное положение вещей и расстановку сил на причале, Колиушко. И тут же опомнившись, добавил: – Всего-то, сто сорок тысяч, какая мелочь…

– И эту, как ты говоришь, мелочь, ты мне будешь должен отдать через семь дней! Или этот автомобиль! А если правильно, то ты сейчас не получишь от меня именно эту сумму! Ха, ха, ха! – довольный своей изобретательности рассмеялся толстый.

– Но…

– Через неделю, и не днем позже!!! И ты сам самолично должен будешь.

Отдать мне эти деньги, понял?!

Сергей Сергеевич сразу как-то сник и согласился с последним в свой адрес предложением всего одним кивком головы…

– Хорошо, – сменил гнев на милость прыщавый. – Для расчета едем в гостиницу… – По машинам, мальчики! И не забудьте прихватить с собой нотариуса…

Петр не принимал участия в пересчете денег. Вся эта процедура ему была известна давно. Он, просто не любил смотреть на такое количество чужих денежных знаков.

Хохряков сидел в отдельном номере и под тихий звук телевизора вспоминал минуты своих переживаний прошедшей ночью. То, что он, пусть и униженный, испытал от близости с этой, (он не хотел даже мысленно называть эту женщину грубыми словами)…, вводило его, даже спустя эти часы, в трепет и новое возбуждение. Умалить пережитое им быстротечное наслаждение не могло ничто. Даже, тот нервный срыв на причале в ожидании разоблачения… Он до сих пор ощущал вкус ее губ и запах тела. Представляя их позу в мгновения наивысшего наслаждения, Петр вводил себя сам в дрожь…

Перемены на экране были им замечены не сразу. Привычная картинка беспрерывной на этом российском канале рекламы сменилась в первые минуты трансляции не дублированными выпусками американских новостей. Начиная вникать в происходящее сейчас почти рядом в соседнем государстве, Хохряков испытал внутренний шок. Как же так!? Только что ведь отзвучали фанфары Хасовюрта! То, что он вначале принял за кадры из боевика, медленно стало приобретать в его сознании свою полную реальность самого, что ни на есть прямого эфира. Дым и пыль над дорогами, уходящие к горизонту колонны бронетехники и вертолетные эскадрильи на бреющем полете над взошедшими злаками полями Чечни только спустя несколько минут повторяемой на экране сенсации стали знаменовать собой масштабы происшедшего.

Никогда ранее Петр не интересовался политикой. Ни глобальной, ни, тем более, своего государства внутренней. В газетах он искал только интересующую его информацию о ценах, адресах, спросе и предложении. Его устраивало такое положение вещей, когда никто не мог его упрекнуть в том, что он отстает от политических веяний в его державе и, тем более, не знает, даже фамилий ведущих политиков. Ему это было ни к чему. Для его бизнеса, тем более. До этого самого момента.

Одно становилось для Петра незыблемым и очевидным с этой минуты: в одно мгновение мир изменился. В одну-единственную секунду, казавшиеся ему до этого глобальные проблемы превратились в пыль. Внутренняя уверенность в том, что и он тоже должен, начиная с этого дня, измениться, придавила и расплющила его сознание.

«Это на что же способен человек!? И даже не только своей кажущейся легкой способностью к самопожертвованию! Но и филигранным расчетом. Дерзостью. Целеустремленностью. Жестокостью, умноженной на цинизм и демонстрацию грубой силы… Но остается во всем этом некая недосказанность. Чего именно они желали добиться своим, выходящим за пределы простого человеческого понимания, поступком? Их молчание по этому поводу навевает невеселые раздумья. Помнится, Нострадамус [12] предсказывал третью мировую именно с Ближнего Востока? Все теперь может случиться. Все! Если точно не рассчитают и на ответные меры не поднимется весь мусульманский мир с его неисчислимыми людскими ресурсами, а то и с ядерным, бактериологическим или химическим оружием! Вот это будет жизнь! Только голову успевай пригибать… Летать-то все над нашими головами будет! Надо поспешить, Петя! К чему? К тому, чтобы исправить существующее положение вещей! В свою пользу! А я способен на это? По всей видимости, да…».

Сергей Сергеевич вошел в комнату без стука. Точнее, ворвался:

– Уходим! До места, где оставил «Додж» за рулем поедешь ты! Дальше пересядешь на него, Витка одна не справиться…

– А вы?

– А я поведу нашу! Петечка, уходим быстренько! Потом досмотришь!

– Вы слышали? – поинтересовался Петр, стараясь прогнуться перед шефом приятным, по всей видимости, и для него тоже известием.

– Ерунда все это! Россия справиться, не переживай… Нам надо свои ноги уносить! Спасибо русским за то, что и их карты спутали! Слышал, доллар сразу начал валиться? Они это услышали и сразу, обо всем забыв, пятками засверкали в свою Чечню, пока я не сообразил и не захотел курс менять…

Сборы были быстрыми. Но не стремительными. Сказывался возникший в голове вакуум от всего происшедшего. Некоторая растерянность все не хотела уступать место расчету и уверенности в действиях Хохрякова.

Мариуполь давно остался позади, когда прозвучали первые слова:

– А мы успеем добраться? – совсем не так, как в первые минуты их знакомства, воспрашала Виктория. Тон. С каким был задан ее вопрос уже был совершенно не властным.

– До чего?…, – не понял Сергей Сергеевич.

– Пока не начнется война…

В салоне повисла тягостная пауза. На этот вопрос никто не успел ответить. И даже каждый самому себе.

– Вот здесь… Я сейчас, – открывая дверь еще до полной остановки автомобиля, сообщил всем Петр.

– Хорошо! Иди, мы тебя подождем, – пообещал Колиушко.

Когда Хохряков подъехал к хозяйскому автомобилю, Виктория уже стояла рядом, а на водительском месте гордо восседал Сергей Сергеевич.

Забираясь в салон через заднюю дверь, женщина передала слова Колиушко о том, что бы Петр не спешил.

Поехали.

– Может, пересядешь? – не поворачивая головы, спросил Петр.

– Успею…

– Садись, он не увидит! – продолжал настаивать Хохряков.

– Помолчи, пожалуйста! – как-то отрешенно и грустно, вполне по-женски, попросила его Вита.

– Я весь день вспоминал… Это ты была или не ты? Вначале такая строгая «до нельзя»! Потом, словно, гетера! – вспомнил Петр слова своей подружки Крупской.

– Что, так профессионально? – с легко угадываемой насмешкой в голосе уточнила женщина.

– Да, почти! Я помню, сердце, прямо останавливалось! Да и время, проведенное с тобой, пролетело, как одно мгновение… Зачем ты так?

– Что, задела? Да, понимаю, молод-то ты ведь очень…Хочешь еще?

– А ты нет?

– Не знаю… Я сейчас о другом думаю…

– О чем?

– Домой надо доехать!

– О чем вопрос!? Конечно, доедем! Только медленно будет, Сергей Сергеевич больше ста двадцати не давит…

Еще спустя несколько минут Вита уже сидела на коленях у Хохрякова спиной к налетающей ленте дороги.

Электрический привод регулировки кресла и рулевой колонки а, главное, наличие в автомобиле круиз контроля, позволили им продолжить начатое прошлой ночью прямо во время движения. Благо, Сергей Сергеевич их совсем не торопил…

Глава IV

Виталик Сергиенко был почти как все. Все время. До школы и после окончания десятилетки. И во время службы в армии, где довелось ему служить ровно два года. Он не был заводилой среди дворовых мальчишек. Тем более, среди сверстников всего района большого индустриального города.

Его заводской район был в те годы вторым после шахтерской Петровки-Трудовских. [13] Вторым потому, что ребята, жившие поблизости с металлургическим заводом на Александровке, не могли ни численностью, ни уменьем совладать с бесчисленными толпами, жившими на другом конце города. Да, и не хотели тоже. Здравого рассудка их предводителей хватало, чтобы делать верный выбор между призрачным первенством и количеством раненых и погибших в уличных стычках и боях.

Он даже пробовал курить кнап. [14] Не говоря уже о выпивке! Но далее, чем этих невинных проб «за компанию», дело у него не пошло, что само собой не позволило последовать примеру многочисленных друзей и знакомых, попавших вскоре под суд или в наркологические диспансеры. Навсегда в его сознании остались похороны своего лучшего товарища во дворе.

Санек был младше его и слабее. Зато всегда был с ним рядом и никогда не предавал. Какую-то отстраненность Александра за несколько месяцев до трагедии Виталий не почувствовал. О чем спустя даже годы продолжал ругать себя сам.

Черный платок на голове тети Дуси, матери товарища вначале не вызвал мысли о самом Сашке. В той семье было, кому умереть от старости. И словам женщины «Сашенька умер» Сергиенко вначале не поверил. Пока не увидел в квартире тринадцатилетнего мальчишку в гробу.

На Сашкины похороны он купил большой букет разноцветных хризантем. С этим букетом на груди обитатель деревянного пристанища с выпущенным поверх пиджака воротником белой рубахи был похож на первоклассника уснувшего перед первым звонком.

Рядом с гробом толпились многочисленные друзья и подруги, которые очень долго не давали приступить к завершению похоронного ритуала на кладбище. Их строй все не заканчивался и каждый целовал Александра в губы и в лоб, словно для каждого он был родным братом.

Такое скопление наркоманов в одном месте Сергиенко в тот нерадостный день увидал впервые в жизни. Все эти разряженные девчонки и мальчишки, большинство из которых, судя по нарядам, представляли не самые бедные семьи их города, уселись на корточки вдоль кладбищенских оград центрального ряда. К каждому из них подходили и отсыпали из большого целлофанового кулька в протянутую ладонь горсть измельченной маковой соломы, которую все запивали несколькими глотками сухого белого вина.

Это были поминки по их понятиям. А хоронили все они своего товарища, который умер от передозировки. Когда Сашке стало плохо, его просто привели к дому и, теряющего сознание, бросили под дверью. Впрочем, догадавшись позвонить…

Родители у Виталия были тоже обыкновенными людьми. Для того времени и места. Отец и мать работали. Получали какие-то деньги, которых всегда в семье не хватало. У Виталия была еще и младшая сестренка, которой, по мнению родителей, полагалось чуточку больше внимания, чем ему, «оболтусу и разгильдяю». Кроме теплых родительских слов Танечке всегда перепадало больше новых вещей и угощений. С этим тоже Сергиенко мирился, повторяя за родителями бесчисленное количество, раз слова «так надо».

Отец Виталика очень часто бил. За двойки в дневнике, за вызовы родителей в школу, за вырванные из книг страницы, за поздние возвращения с улицы, за запах сигаретного дыма изо рта… Бил его отец ремнем, скакалкой, специально принесенным в дом с улицы толстым прутом с куста. Бил, зажав его голову между своих ног. Методично и ничего при этом не приговаривая. Так долго, пока за сына не вступалась мать, которой с трудом удавалось вырвать ревущего до заикания ребенка из рук своего мужа. Или пока Виталик сам не начинал просить о пощаде.

Результат такого жесткого воспитания не заставил себя ждать. Уже в юношеском возрасте Сергиенко стал трусом. Он стал бояться даже намека на возможную скорую драку, а любой, приближающийся к его лицу кулак не мог встретить иначе, как с сильно зажмуренными глазами. Он никогда не мог ответить старшему и более сильному в свою защиту. А только сглатывал слезы обиды и молчал.

Еще одним последствием такого многолетнего родительского «внимания» стала его развитая до болезненного состояния способность врать. Всем без исключения. По любому поводу и даже тогда, когда этого ему совсем не требовалось, и на него никто не нападал, требуя ответа за содеянное. Лгал он искусно и изощренно. С таким тоном в голосе и выражением лица, что вскоре все стали верить его самым неправдоподобным вымыслам. Не говоря уже, о тех случаях, когда он старался изо всех сил сохранить свою неприкосновенность. И эту свою, приобретенную по отцовскому недомыслию, склонность Виталий пронес сквозь всю свою жизнь.

Но самым чудовищным его приобретением после того общения с родителем стало почти постоянное желание мучить слабых. Особенно котят и щенков, которых, он просто убивал после многочасовых и изощренных по своей жестокости издевательств…

Перед призывом в армию Виталик только успел закончить автошколу добровольного общества содействия армии, авиации и флоту. Из-за чего, как он не хотел, его призвали на службу во внутренние войска. Его нежелание служить конвойником объяснялось очень просто. Район, в котором он родился и вырос, предполагал такое знание для своих обитателей. Среди уличных «учителей» было много тех, кто отсидел свой срок и не мог не поделиться радостями блатной жизни. В том числе и тем, за что именно необходимо ненавидеть ментов, попкарей и лягавых. [15]