Потерянное поколение

недостатками, со своими привычками, желаниями и не желаниями, наконец. И, если ты не хочешь потерять его, советую не забывать об этом, никогда!– Вспомнились глаза парня,– он любит тебя, по настоящему любит! И не смей! Не нравится, расстанься! Но не смей! Не позволю!

Тамара невольно съежилась, так жестко, мама с ней, не говорила ни разу. Пересилив себя, чтоб не пожалеть дочь, женщина вышла из комнаты. «Пусть ей будет уроком!»-Успокаивая себя прошлась по залу, включила телевизор, мучительно

соображая, не перегнула ли? «Нет не перегнула! Отцовские гены полезли!»

Придя в себя от хлестких слов матери, Тамара попыталась вернуть себе чувство холодной злости, как когда-то, во время тренировок, за излишние, по ее мнению, придирки Марины Павловны, в добавок, обидеться на мать, но не получалось. Что-то гнетущее, неповоротливое, давило на нее, заглушая и гнев, и обиду. Вдруг всплыл затравленный взгляд парня, и как она, в какой-то мере наслаждаясь своей властью, и как ей казалось, праведным гневом, издевалась над ним. «Любящий, беззащитен пред любимым»,– откуда-то мелькнула строка.

«Боже мой!»– Неожиданно ей стало стыдно за себя, за свое поведение, браваду. Пытаясь хоть как-то приглушить навалившееся, заелозила по кровати, не помогло. Вскочив, прошлась по комнатке. Пожалуй, самое жгучее из всех страданий, это чувство вины. Она обидела. Кому как не ей, которую откровенно травили, унижали, понять, что она сотворила? Она обидела того, кто ей дорог, очень и очень дорог, своего любимого! Такого беззащитного! «О-е-е-й!»– И бегом к матери… Урок не прошел даром.

«Униженный и оскорбленный» отойдя несколько шагов от дома встал. «Надо же, шпагат, как с добрым утром! Ни разу не сказала, точно тихушница! Томочка моя! А ей идет когда злится… Че она там, из меня давила?» Проигрывая в голове мотив, стал выделывать элементы танца, которые не получались. Так и подался в темпе танца. Луна, мороз, и, баба Катя, прильнувшая к наполовину замерзшему окну,– «можа, и вправду любит. Вона как пляшет!»

Разгоряченный и довольный собой, (ведь получилось!) внеся клубы морозного воздуха, Санька ввалился в дом.

– Саш ты?– Донеслось из кухни.

– Я, теть Зин!

Санька прошел на кухню. Тетка хлопотала к стола, не оборачиваясь сказала.

– Пироги жарить буду.

– С чем?– поинтересовался племянник.

– Как и просил, с картошкой.

– Здорово. А дядя Боря где?– Раздеваясь Санька заметил на вешалке верхнюю одежду дядьки.

– Не знаешь где!?– Озлилась тетка,– спит скотина! Опять на рогах пришел!

Женщина с силой раскатала лепешку на пирог. Видя, что сделала не то, чертыхаясь, снова скатала тесто в шарик.

– Пришлось одной убираться, и со скотиной, и угля в дом. Ну завтра встанет!

– А батя где?– Только сейчас Санька сообразил, по графику на эту неделю, отец должен быть дома примерно с шести вечера.

–Откуда я знаю?!– Тетка долбанув толкушкой о стол, свирепо уставилась на племянника,– двоит наверное!

– Теть Зин, может че сделать надо?– Зная нрав тетушки, Санька мысленно посочувствовал ее благоверному.

– Да убралась уже! Ты же сказал, до позднего. А кого ждать?– Большие глаза стали хищными,– ну вста-анет!

С веранды послышался шум, следом скрипнула входная дверь и, женский голос.– Есть кто дома?

Санька вышел в прихожую, в дверях стояла живущая через несколько дворов соседка.

– О Саш, ты один?

– Здрасте теть Маш. Нет, тетя Зина еще.– кивнул в сторону кухни.

– Позови…

– Я иду,– тетка не выпуская из рук скалки вышла в прихожую, удивилась,– Маш, ты чего? Случилось че?

– Да, понимаешь…– замявшись соседка глянула на парня, Санька деликатно вернулся на кухню.

Женщины о чем-то зашушукались, Санька не прислушивался, глядя на стряпню вдруг

почувствовал голод. «Скорей бы нажарила.»

– И правильно, че ребенка пугать,– расслышал теткин тихий голос. И уже нормально окликнула,– Саш, я не надолго.

К огорчению парня женщины ушли,– «Приперлась! Не раньше, не позже!»

«Ненадолго» затянулось. Чертыхаясь как сапожник, Санька начал искать чем поживиться. Нашел на веранде кастрюлю с тушеной картошкой, сразу так захотелось, что слюни потекли. Скорей на печь, разогревать, мимоходом глянул на часы,

показывало без пяти одиннадцать.– «Поем, и спать»

Разогреть, и не сжечь в кость замерзшую тушеную картошку, дело не простое.

Прыгая вокруг кастрюли, предвкушая скорое утоление голода, Санька на память напевал мотив мелодии, под которую предстоит танцевать. От неожиданности чуть не уронил кастрюлю на пол, когда почувствовал легкий толчек в спину.

– Ты че пугаешь!– Накинулся на отца,– мозгов нету! Где шлялся?

– Но-но! Как с отцом говоришь?– Старший не обиделся на сына, да и доля вины, хотелось пугнуть,– а шляешься только ты, я работал. Че напевал-то?

– Двоил что-ли?– уходя от вопроса, спросил сам.

– Н-но, Иван Гусаров, не вышел, поди загулял. Отработает!– Отец махнул рукой,– А Зина с Борькой где?

– Дядюшка спит, а тетушка вышла, и посчезла!– Санька указал на стол,– пирогов стряпать хотела.

– Давно? -Забеспокоился отец.

– Часа два. С тетей Машей Шалимовой. Пошептались и ушли.

Одинцов успокоился, дело соседское, всякое случается.

Поев картошку вприкуску с салом, отец с сыном обретя благодушие, немного пообщавшись, пошли спать в детскую, спальню родителей, заняли гости. Только легли, вернулась Зинаида. Чего-то бубня, разделась, прошла на кухню, где на всякий случай свет оставили включенным. Постояв у стола, решила заглянуть в детскую. Потянуло ароматом свежего самогона.

– Сашк, ик!– Икнув, тетка помянула Господа, перешла на шепот,– ты спишь?

– Зин, тебя где носило?– Поинтересовался старший, приглядевшись добавил,-однако!

Какие-то секунды женщина даже маячить перестала. Факт, что в комнате есть еще кто-то, поверг ее в крайнее изумление,– Ик! Сань, ты что-ли?

– Как ты догадалась? Где шарилась, алкашка?– Одинцов всегда, с большой теплотой относился к свояченице.

– И не алкашка! У Машки дед помер, она позвала. Одной страшно, пока милицию ждали по стопке, и, ик! Осподи! Все!

– Ну, если по стопке… А сколько лет дед Семену?

– Девяносто два!– С пьяным восторгом оповестила женщина,– ик! О Господи! Кто-же меня вспоминает?

– Дед Семен и вспоминает!– Сердито влез Санька,– пирогов обещала!

– Ну ты, мал еще. Пирогов настряпаю, прям щас!– Тетка неуверенной походкой вернулась к столу,– а че бардак устроили, толкушка где?

– Тебя за язык тянут?– Злобно прошипел отец,-Зин не надо пирогов, мне с утра на работу опять, время, первый час, спи ложись.

– Так спите! Я тихо, мешать не буду, ик! Вот навязалась!

– Теть Зин, ты воды попей.– Посоветовал Санька.

В дверном проеме вновь замаячила женская фигура.

–Ты че меня учишь? Ты, че, меня, учишь?!– Отделяя каждую фразу, с пафосом повторилась тетя,– щас сетку возьму! И отец не спасет! Ишь умный!

– Ладно-ладно, теть Зин, сдаюсь.– Пряча в темноте улыбку, пробубнил Санька.

–Если ты, вякнешь хоть слово, – отец мрачно поднялся на кровати,– я даже сетки брать не буду! Зинка, спать шуруй! Утром настряпаешь.

– Сейча-ас!

Упорство жены, по сравнению с бараньим упрямством ее старшей сестры, такая мелочь! Одинцов это знал не по наслышке.

– Зин, стряпай. Только тихо, ладно?

В ответ стряпуха куснув большой палец сжатой в кулак руки, провела по губам, что означало, ни слова, буду тихо.

– Ну и славно.

Тетка, честно держа обещание, даже икать перестала, старалась как можно меньше шуметь. Тихий стук скалки, шуровка в печи, стук сковороды о плиту, легкий шум не мешал. Спит же человек, скажем, под завывание вьюги, и ничего. Последнее, что

слышал Санька, как тетя зачем-то вышла в сени, и погрузился в долгожданный сон. Нехорошо помянув напарника по работе, заснул и старший.

Что-то громкое, непривычное, ворвалось в подсознание спящих! Оба, как по тревоге, вскочив с кроватей тупо уставились друг на друга.

– Ты добычи-и-и, не дождешься,– красиво и громко врывалось из кухни,– Черный во-о-рон, я не твой!

Старший не оценил.

– Зинка скотина!!!– еще громче певуньи,– я тебе сейчас все тесто в пасть

запихаю!!!

– Саш, я не хотела,– держась за столешницу, искренне ответила свояченица,– оно само..

– Ты где добавить успела?!– Изумленно выкатив глаза, перебил Одинцов.

Может быть тетка и сказала где, но в это время в дверях с прихожей появился Борис.

– В чем дело?– поинтересовался.

– А-а-а!– хищно взвыла тетка,– Встал! Кур-р-рва!

Дальше произошло, то чего никто не ожидал. Только что, едва стоявшая на ногах женщина, схватив лежащую на столе скалку, в мгновение ока, как разъяренная кошка, преодолела расстояние до супруга и, хрясь! Кухонная утварь превратилась в грозное оружие, скалкой в лоб!

– О-и-й б…ять!– Борис обеими руками схватился за голову.

Одинцовы проснулись окончательно. И вовремя.

– Ну с-сука!– Борис полез в драку.

Старший, тут как тут, между ними. Однако, длинный, под метр восемьдесят, Борис, сумел достать благоверную.

– Удари-и-л!– Больше от удивления, чем от боли вскрикнула Зина,– Са-ань! Он меня ударил!!!

И, опять, со звериной ловкостью, под руку свояка,и, хрясь!

– Сашка, держи Борьку!-.проорал старший, оттаскивая вырывающуюся родственницу вглубь кухни,– я один не справлюсь!

– Пап, а его держать, уже не надо,– Борис сидел на полу охватив голову руками, медленно покачиваясь из стороны в сторону.

– Вот смотри, что наделала!– Отец с силой затряс женщину,– Смотри-и! Ты ж его чуть не убила!

– Убила?!– Вытаращив глазищи бросилась к мужу,– Боря, Боренька-а, родной мой! Больно? Че молчишь-то?. Я сейчас.

Тетка шустро выскочила на веранду, чем-то пошуршав, вернулась с початой бутылкой водки. «Вот откуда ворон»,– мелькнуло у Саньки.

– Боря, Борь,– тетка склонилась над мужем,– пошли, выпьем. И Саня с нами, ну Борь…

– Дура,– пробубнил Борис.

– Ну, дура,-согласилась Зинаида,– ну вставай, помочь?

– Уйди,– как ни странно, наверное после пережитого, оба казались почти трезвыми.

Несколько раз тряхнув головой, Борис встал. Сердито глянув на жену, повторился.

– Дура.– после паузы добавил,– Сань, ты уж извини. Выпьешь?

– Бывает.– Одинцов радовался, продолжения не будет, и Саньке,– иди сын ложись, мы тут тихо…

– Да меня теперь пушкой не разбудишь!– Задорно ответил парень. Зря сказал.

Казалось, только заснул, как страшный грохот потряс комнату. Заботливый папаша, опасаясь, что сын проспит школу, поставил и без того горластый будильник в пустое оцинкованное ведро. На шум даже тетка прилетела.

– Че случилось?

– Провалиться вам всем! – Видя недоуменное лицо тетки, ядовито добавил,– папа с работы позвонил, чтоб сын в школу не проспал!

– Позвони-ил?!– Тетка была уверена, еще вчера у Одинцовых телефона не было,– «или был?! Водка проклятущщая! Я того?»– Мелькало в воспаленном мозгу.

– Догадался,– продолжал психовать Санька,– в ведро, будильник! Заботливый!

– Ху-у,– выпустила дух женщина,– «Слава богу, в уме еще»,– и племяннику,– пирогов будешь?

– Ты че, нажарила все-таки?– Удивился парень.

– Ну, а как?– Пока Санька умывался, тетка собрала на стол,– К обеду что?

Договорились на котлеты с лапшой.

Наскоро позавтракав, Санька вышел из дома, направившись по, ставшему привычным,

маршруту, к дому Тамары, затем, вместе в школу. Уже на подходе к дому понял, там никого нет, ни в одном окне не было света. «Опоздал что-ли, вроде вовремя, с этими родственниками блин, сколько хоть время?»

Ему и в голову не могло прийти, что его подруга была уверена, за ней не зайдут, что так-же как и он, девушка не спала почти всю ночь, но совсем по другой причине.

У парня голова была забита другим, его, либо подняли на час раньше, либо на час позже, при отсутствии матери, такое случалось не раз. «Счастливые часов не

наблюдают»,– Санька с улыбкой вспомнил о тетушке. Но вот и школа, свет везде горит школьники идут, все нормально.

Кабинет математики находился в угловом, одноэтажном крыле здания школы, в котором находилось всего два учебных кабинета, математики, и иностранных языков, остальные помещения, как пионерская комната и учительская, мало посещаемые, поэтому коридор всегда оставался относительно пустынным.

Санька сразу заметил Тамару, в одиночестве стоявшую у самого дальнего окна крыла здания. Любуясь ей, ее горделивой осанкой, ее фигуркой, всей ей, он невольно, чтоб продлить наслаждение, замедлил шаг. Думая что его не видит, девушка неотрывно смотрела в окно, продолжая любоваться немного не дойдя, остановился.

– Я жду тебя.– Неотрывно глядя в окно, неожиданно произнесла девушка.

– Том,– парня насторожил тон девушки, приблизившись вплотную, с тревогой,– что-то случилось?

– Саш, если не хочешь, то не будем.

– Чего не будем?– Тревога нарастала,– Том, чего не будем?!

– Ну, танцевать.

– Ху-у-у,– почти как тетка утром, выдохнул парень,– почему не будем-то? Том?

Санька с силой повернул девушку к себе. Глянув на него Тамара отвела взор.

– Почему не будем?

– Ты не хочешь,– по прежнему пряча глаза, словно чрез силу прошептала девушка.

– Если у меня не получается, это не значит, что я не хочу.

Еще какое-то время девушка низко склонив голову, молчала. И вдруг!

– Ты прости меня! Не хочешь танцевать, не будем, только прости, пожалуйста прости! Я больше никогда так не буду!

Эти глаза, ему запомнятся на всю жизнь. Откровенно говоря, он даже не понял, за что у него просят прощения, он видел другое, она страдает, страдает глубоко, жестоко, он видел на лице подруги следы проведенной без сна ночи, он видел вымученную, жалкую улыбку, какую-то собачью покорность, и еще что-то такое, от чего ему вдруг стало жалко ее, той, недопустимой к любимой жалостью, как словно от любви осталась одна она, жалость. Скорее для себя, чтоб не видеть ее слабости, жалких, заискивающих глаз, чтоб избавиться от гнетущего чувства, нет не разочарования, но смятения, растерянности, он нежно прижал ее к себе, уткнулся в волосы, и, как тогда в первый раз, впитывал аромат ее тела, ставший вдруг, таким родным, таким единственным.

Где-то на мгновение, заблудшая любовь, вернулась, вернулась уже другой, жалость сменилась глубоким чувством ответственности за нее, он понял, он ей нужен, он ей очень нужен, она любит, его любит, и только ему возможно сделать так, чтоб больше никогда-никогда, не увидеть ее такой. «Родная моя, единственная»,– то-ли сказал, то-ли подумал. Да и важно ли это?

Важно другое. Она, готовая, может, это только минутная слабость, готовая на все, лишь бы не потерять его, и он, не просто не захотел воспользоваться этим, а не воспринял, душой не воспринял. Вряд ли он смог бы объяснить это, но ему не нужна она такая, ему нужна та, которая была, которая есть, и которая будет,– его Вселенная.

– Вы чего там обнимаетесь, вообще-то уже звонок прозвенел!– Гулко в полумраке коридора раздался голос учительницы математики,-нашли укромный угол!

– Катерина Сергеевна, Тамара боится, что вы ей за контрольную поставите заслуженную двойку, а я говорю, вы опять ее пожалеете и поставите пятерку.. Ой блин!– Девушка с силой ущипнула друга.

– В класс!!!

Пропустив Тамару, Санька как галантный кавалер, решил уступить дорогу и учительнице. Педагог со стажем, ловко поймав его за ухо, втолкнула в кабинет.

Чем ближе праздник, тем больше суеты. Все куда-то спешили, искали вкусные дефицитные продукты, выстаивали длинные очереди, и даже в этих очередях, царило предновогоднее настроение. Чем оживленнее становилось в конторе, тем тоскливее становилось Фаине. Одиночество тяжелей переносится именно в эти дни, предпраздничные. Возвращаясь с работы, чтоб хоть как-то прогнать ненавистное, гнетущее ощущение пустоты, стараясь быть незаметной, наблюдала за репетицией дочери с другом. Не смотря на данное дочерью обещание, не орать на Саньку, наверное, даже наоборот, крику добавилось. Но это уже был другой крик, часто переходящий в веселый, заразительный смех Тамары. Так смеются над детьми,

творящими какую-нибудь несуразицу.

– Саш, танец без смысла это набор движений, никому, в первую очередь тебе самому, ненужных движений,– втолковывала Тамара,– не пойдешь ведь, ты домой вместо обычного шага, а выписывая какие-то там, кренделя…

– Ходил.

– Саш, я серьезно…

– Том, правда ходил! Когда репетировать начали.

–Ты что, серьезно?

– Ну, да. Всю дорогу тренировался, вспотел даже.

Переглянувшись, мать с дочерью неожиданно расхохотались, рассмеялся и Санька. Очень заразительно смеются!

– Думаете, смешно было?– Простой вопрос вызвал новую, неудержимую бурю смеха.

Пытливо всматриваясь в партнера, Тамара напряженно искала ключик к его воображению,– «У него вообще, воображение есть? Иванушка-дурачок мой… Простой как карандаш. Иванушка, жар-птица..»

– Саш, помнишь, мы с тобой откуда-то шли, а на дороге стоял голубятник, мужчина такой…

– Дядя Коля?

– Да, кажется., помнишь? Он нам еще показывал, как голуби в небе крутятся, помнишь? Как к нему свысока-свысока голубка на руку прилетела.

– Помню, у него…

– Погоди,– девушка не дала договорить,-мне тогда показалось, что он сам с ними летает. Такое лицо было. Помнишь?

Санька хотел сказать ,придурковатое, но осекся, с какой стати придурковатое? Мужик просто любовался ими, искренне, с душой.

– Помню Том.– Совершенно серьезно ответил подруге,– мне тоже так показалось…

Если даже, ему тогда ничего и не казалось, теперь, был уверен, так и было, показалось.

– Вот,– обрадовалась девушка,– так и в танце, мы с тобой радуемся, я вся в движении, в общем, летаю, ну девушка, и ты, тоже летаешь, только как-то сдержанно, ты больше смотришь, как я радуюсь…

– Любуюсь.

– Ну, любуешься,– Тамара слегка покраснела,– ты меня понимаешь?

– Понимаю Том,– с большой долей правды ответил, что-то уловил,– Том, включи музыку.

Девушка торопливо подойдя к проигрывателю, включила пластинку. Ощущения схожие с теми, когда он пел « Зореньку», взбудоражили парня. Видения, как картинки на слайдах, мелькали перед мысленным взором, меняясь одно другим. Вот она сидит за столом в школе, серьезная, недоступная, вот на рыбалке, с шутливым высокомерием смотрящая на Лешего, вот на полянке, на восходе, в халатике… Менялись видения, неразрывно связанные с воспоминаниями из яви, и главное, глаза, на первом плане ее глаза. То веселые, искристые, то вдумчивые, серьезные, и, самые-самые; спокойные, лучистые, неразгаданные. Закончилась музыка. Санька взглянул на девушку; вот они, самые-самые! Спокойные, неразгаданные….

– Том, показывай.

Глядя на них, женщина с облегчением ощущала, как недавнюю пустоту в душе наполняет покой, как жизнь вновь обретает всю ее полноту, всю красочность, всю неповторимость бытия. «Чего это я,– подумалось ей,– вот оно, мое счастье, моя доченька, я не одинока, я никогда не буду одинока, у меня дочь, она счастлива, значит и счастлива я.– Пряча мечтательную улыбку, вздохнула,– эх, если бы еще он был рядом!» А кто он?

Это был , даже про себя, она не произносила этого имени,– Рахим.

«Может, Люба права? Плевать на сплетни! Где ты сейчас? Конечно же на Кавказе, в своем доме, – невольно вздохнула,– с семьей. Нет!» Словно ища поддержки

взглянула на дочь. Тамара уперев локоть правой руки в ладонь левой, поджав подбородок, как ей показалось, придирчиво осматривала, стоявшего напротив партнера. «Вот собственница!»

– То-ом!

– Мам, нам танцевать не в чем.– Девушка растерянно оглянулась к матери.

– То есть, как не в чем?-Не поняла Фаина.

– У меня есть, я буду в том, серо-серебристом, которое в Алма-ата купили, а у Саши, кроме школьного, костюма нет, Саш, может свитер черный есть?

– Том,– Парень мысленно перебрал свой скудный гардероб,– нету.

– Нет, свитер не пойдет,– скромная зрительница превратилась в полноправного члена творческого коллектива,– к твоему платью нужен костюм.

Теперь уже обе, если и не придирчиво, то с большим интересом, осматривали Саньку.

– Желательно черный.– Резюмировала Фаина,– будет красиво.

– А галстук? Мам а галстук какой?– обе в размышлении уставились на грудь парня.– Может серый…

–Точно дочь, под цвет твоего платья.

Санька чувствовал себя довольно странно, вроде как на него не обращают внимания, и в тоже время, он в центре внимания, речь-то о нем.

– Э,-э!– решил о себе напомнить.

– Вот тебе и э,– Тамара удрученно вздохнула,-где взять-то?

– Думать будем.– Видя, и понимая, как важно для дочери это выступление, мать, прямо сейчас готова идти в магазин, на свои деньги купить этот пресловутый костюмом, но это невозможно. «Может все-таки предложить?– Еще раз взглянула на Саньку, даже застыдилась своих мыслей,– нет, невозможно. И я, дура! Костюм к платью!»

– Черт бы его побрал!– Мрачно изрек Санька. Весь вечер и утро он перебирал все возможные варианты и ничего. Не особо понимая вкуса каши, тем не менее, с завидным аппетитом поглощая, продолжал искать решение свалившейся проблемы.

Друзей куча, но ни у одного нет черного костюма! Вот, все у них есть, а костюма нет!

– Черт бы его побрал!

– Ты чего, Саш?– Удивилась тетка,– случилась че?

– Мне черный костюм нужен, срочно!– Занятый исканиями, Санька даже не заметил, какое впечатление произвела брошенная фраза.

– Ты что, жениться собрался!?– Большие глаза тетушки стали необъятными,-меня же Шурка убьет!

Санька вкратце объяснил суть проблемы.

– В жизни бы не подумал. Черт бы его побрал! Я ведь Томке пообещал, прикинь, теть Зин.

– Прикидываю…

Проводив племянника, женщина задумалась. Присев у стола, какое-то время даже не шевельнулась, встала прошлась, опять присела.

– А тут и думать нечего!– Пришла к решению.

Как раз в это время вошел со двора Борис. Судя по ворчанию со скотиной управился.

– Развели скотины, кулачье, от одного навоза сопреешь…

Раздевшись, прошел на кухню. Привычным движением положил табуретку на бок, закурив, сел.

– Развели говорю, скотный двор!– Довольный собой и жизнью, выпустил клуб дыма,– кулачье.

Внимательно приглядевшись к мужу, Зинаида решила, самое время.

– Борь, Сашке костюм надо, черный…

– Какому?– Борис с удовольствием затянувшись, с шумом выдохнул.

– Младшему, какому еще.

– Он что, жениться собрался? Нас же Шурка, поубивает!

– Совсем мозги пропил?– Возмутилась супруга,– жениться! Танцевать ему надо, в школе, и не в чем. Костюм нужен, понял?

– А-а, а я-то при чем? От меня че надо?

– Чтоб ты купил.

– Кого?

– Костюм, кого!– Занервничала Зина,– ты че дураком прикидываешься?

–Я?– Борис ткнул себя пальцем.

– Ты!!!– теряя терпение, крикнула женщина,– с тобой говорю, не со стенкой!

– Так Зин!– Осклабился благоверный,– ты мне на обед даешь девяносто копеек, раньше хоть рубль давала…

– А в «Бабьем горе» вино по девяносто семь копеек! – Так в простонародье окрестили магазин, находящийся неподалеку от места работы Бориса, – нет, чтоб пожрать по человечески…

– Так вот!– в свою очередь перебил жену,– и ты хочешь, чтобы я из этих денег

отслюнил на костюм?!

– Никто на твои копейки не зарится!– Брезгливо отмахнулась Зина,– я спрашиваю, купим или нет?

– Бутылку купишь?.

– Ах ты шкура продажная, лишь бы…

– Покупай!!!

– Э,– несколько даже разочарованно, не дал высказаться,– Будет тебе бутылка. Но только вечером, как управимся.

– Не раздевайся Саш, -Встретила парня уже одевавшая пальто тетка,– в город поедем.

– Зачем?

– За костюмом тебе!– Вышел из кухни, уже тоже одетый Борис.– Забыл что-ли?

– Че, правда?– По детски, недоверчиво, и уже понимая, что это правда, счастливо засветились глаза парня.

– А когда я тебе врал?– Если минуты назад, еще как-то жалел денег, то теперь, глядя в счастливые глаза племянника, облегченно вздохнул, хорошо, что не отказал.

По каким-то, одним портным, известным меркам, фигура у Саньки оказалась стандартной, поэтому костюм подобрали быстро. Правда не черный, а темно-синий. Но это уже не важно, темно-синий, значит, почти черный.

– Как влитой!– похвалила тетка,– Борь, тебе как?

– Нормально.– Кратко оценил дядя, лукаво улыбнувшись, добавил,– хоть пляши!

– Том, я нашел!– Влетев в дверь, возбужденно воскликнул Санька.

– Нашел?! Где!– Тамара даже не спросила, что именно нашел парень.

– В городе, в магазине, тетка купила! Только не черный, темно-синий.

– А чего не принес?– Огорчилась девушка.

– Я принес.

– Ну и где он?

– В сенках оставил.

– Господи-и! Ни дать, не взять, Иванушка-дурачок!– Тамара невольно рассмеялась,– заноси давай!