Потерянное поколение

– Не величай меня, не люблю! Баба Катя я,-бабка кивнула на дверь в дом,– уж лучше под замком, а то он до греха доведет.

– Да о чем вы?

– Дак о Томе, дочке твоей,– прекрасно зная, что Тамары нет в доме, бабка клонила свое,-пусть уж лучше под замком.

– Тамары нет дома.– Холодно ответила женщина. Сама мысль, запереть дочь, показалась ей неприятной, даже дикой. – И почему я ее должна запирать?

– Ты дочка держи ее от Саньки подальше, по нему охламону тюрьма плачет. Хоть это и не мое дело…

– Верно не ваше,– перебила Фаина,– извините, я спешу на работу.

– Ох ох,– вдогонку пробубнила старуха,– какие обидимшись.

У бабы Кати, к мальчишкам особая неприязнь, которая с годами только нарастала. Искусная огородница, на участке не найдешь ни одной лишней травинки, в каждом из них видела потенциального воришку, который только и думает, как-бы незаконно снять урожай с ее грядок. К Саньке претензии особые. Года четыре назад, у бабы Кати к середине июня у первой в округе созревали огурцы, кто-то прилично обобрал всю грядку. К Санькиному несчастью, его мать первой попалась на глаза бабы Кати. Старушка без зазрения совести обвинила парня, якобы вот этими собственными глазами видала, как ее отпрыск тикал из огорода с полной пазухой огурцов.

Никакие уверения и клятвы, что не он, не помогли. Парня безжалостно на два дня лишили улицы, да еще и на свои грядки загнали. На второй день каторжных работ к ним в гости пришли сестра матери Зина с мужем Борисом.

– А где племянничек?– первым делом поинтересовался Борис. Своих детей у них не было, и всю свою нерастраченную любовь перенесли на племянников, при этом, выделив особо, почему-то Саньку.– Я ему тут шоколадку принес.

– Ремня ему надо, а не шоколадку!– Озлилась мать, и сестре,– представляешь, у бабы Кати все огурцы снял! Стыда не оберешься! Свои на подходе, так нет же, полез зас…нец! Пусть теперь в своем огороде поработает! Узнает, как оно достается.

– Шур, а мы с тобой не лазили?– пытаясь таким вопросом как-то защитить племянника, спросила Зина,– забыла?

– Война была, с голоду! И че, нас отец как вожжами отделал!? Как вспомню, спать не могла, все тело горело, забы-ыла,– передразнила сестру,– а ты не забыла?

«Однако».– Мелькнуло у Бориса, то чем в войну занимался он, лучше и не вспоминать. Закурив, вышел из летней кухни,– «Эх, война.»

– Здорово Саня,– дядька присел у грядки, пропалываемую парнишкой.

– Здорово дядь Борь.– Глухо ответил парень.

– Че, залетел?

– Дядь Борь, да не лазил я! Отвечаю.– Чувствуя как слезы обиды предательски наворачиваются на глаза, отвернулся,– а они не верят.

– А кто, знаешь?

– Че не знать-то, Игаша.-С дядей Борей можно быть откровенным, понимающий мужик.

– А сдать?

– Дядь Борь, ты вроде взрослый, а мелешь, не пойми че.

– Да я так..– Мужчина полностью уверился, паренек не врет.

– Хоть бы пришел, помог, из-за него ведь.

– Ты че сегодня, с дуба рухнул? Он-то при чем? Это карга старая все, не знает, а врет!

– И не знаешь че делать?– Мстительно прищурился дядюшка,– расквитаться надо.

– А че, забор разнести, дык, тут и умру, на грядках.

– Не, это не интересно,– Борис махнул ладонью, пригнись мол,– стебани у матери пачку дрожжей, и бабке, в нужник, скинь. Только раскроши на кусочки, и сахарку,

со стакан.

– И че?

– Увидишь.

Дядя Боря чепуху молоть не будет, это Санька знал наверняка. Столько дельных советов!

Ну держись старая! Ради справедливости надо отметить, вопрос мести отошел на второй план, Санька не злопамятен, но любознателен, ему крайне захотелось узнать, что будет, каков результат?

Результат ждать не заставил. На второе утро, бабка как всегда, в одно и тоже время доковыляв до туалета, встала, озадаченная звуками исходящими изнутри помещения,– «Пыхтит что ли кто?» Кому в такую рань? И почему в ее туалет?

– Э,– постучала по двери,– хто тама?

Постояв дернула за ручку, и, обомлела; пыхтело то, что никогда в ее жизни не пыхтело! И вонь!

«Может попыхтит, и перестанет?» Целый день баба Катя как маятник туда сюда, пыхтит! На утро чуть ли не бегом, опять пыхтит!

– Провалиться тебе проклятущий!– и со всей силы дверью, хлоп!

– На кого ты, баб Кать?– подошел к забору сосед,– Фу-у, а че вонь такая?

–Откедова я знаю! Пыхтит и воняет, пыхтит и воняет!

–Да кто?

– Он,– бабка обличительно ткнула пальцем в сторону нужника, – проклятушший! Толь может, че подскажешь?

– А че там?– Толян, так все звали соседа бабки, Толю Крюкова, здоровенного детину средних лет, перелез через забор.

– Ни фига себе!– открыв дверь в туалет,– я такого не видал. А вонища!

– Толь с чего он?

– Не знаю баб Кать, загнило наверное,– Толян призадумался, полез обратно через забор,– я щас.

Минуту спустя, вернулся с канистрой.

– Соляркой польем, и не будет. У меня если палец или еще что, загниет, помажу, и, как рукой! Льем?

– Ну лей, хуже, поди не будет.

Ошиблась бабка, будет, еще как будет! Если до, как-то зажав нос, можно было, то теперь, с первой секунды начинало щипать нос, глаза, слезы градом. Только в противогазе, что и предложил Толян,– у меня в гараже есть, дать?

– Себе напяль,– подошла Марина, жена соседа, – ты уже дал, у вражина!

Марина, полная противоположность мужа, маленькая, худенькая.

– Я ж как лучше хотел..

– Получилось как всегда,в огород не выйдешь, вонь. Баб Кать, кому же ты так насолила?

– Думаешь, порчу навели?-перекрестилась бабка.

– Какую к черту, порчу!-Атеистка Марина не верила ни в бога,

ни в черта, ни в какую магию,– сыпанули тебе чего-то.

– О как..– Старушка не спала ночь, перебирая все грехи свои, выискивая, за что наказание свыше, а тут, все просто,– вот дура старая! Марин, а че сыпнули-то, и хто?

– Ну, этого я не знаю, может селитры какой, ее на полях кучами лежит.

– Точно!– Влез в разговор детина,– вчера за заимкой трактор заглушил, только разложил пожрать, слышу ба-бах! Потом опять ба-бах! Рядом прям! Я туда! Они драть, от меня не убежишь! Одного хвать! Э, ору, не вернетесь, я этого в ментовку, и поднял за шкирку, чтоб видели. Баб Кать, а ты взорваться можешь, хотя нет, не взорвешься…

– Так!– прервала Марина,– теперь толком.

С помощью кучи наводящих вопросов, переспросов, выяснили: Толян, работая в поле на своем «Кировце» в обеденный перерыв, поймал компанию мальчишек, развлекающуюся подрывом самодельных бомб. Взяв слово мужика, что он ни в какую ментовку их не потащит, и, к родителям тоже, раскрыли секрет изготовления взрывных устройств.

– Секи дядь Толь, берешь селитру, только с кучи у тополей, с других не пойдет, не горит, наливаешь воду, туда селитру, размешиваешь, и, газету туда, газету, понял? Другая бумага тоже идет, но хуже, гаснет. Газету вымочишь, и на солнце сушишь, пока не захрустит, если не хрустит ничего не получится, высушишь, и во смотри,– друзья подожгли кусок готовой к применению газеты. С шипением, не

воспламеняясь газета быстро истлела,– видал, как бифордов шнур! Вот, затем, наталкиваешь в бутылку, поджигаешь, в горлышко палку, только палку заранее приготовь, все быстро делать надо, и, кидаешь! Ложись!– Не успел Толян приземлиться, как рвануло. Объяснение подкреплялось, наглядным изготовлением и, применением.

– Ты баб Кать не взорвешься,-и осекся,– черт, я же туда солярки плеснул.

– Плеснул он, да ты туда всю канистру вбухал!– Заметно повеселела баба Катя. Если чего и опасалась бабка, так это мистики, необъяснимого, все остальное, пустяки. Убедившись, что потусторонние силы не при делах, успокоилась, и обрела способность мыслить логически,-это Сашка, Одинцов! Вот паршивец! Ну я Шурке скажу-у! Вот по ком тюрьма плачет! Это он за огурцы мне.

Как говорится, нет худа без добра. Старый туалет уже давно требовал замены, покосился, того гляди, упадет, да и яма (вон как пыхтит!) полным полна. Через Марину, соседка работала мастером на лесном складе при шахте, баба Катя сговорилась с мужиками за шесть литров самогону на новый туалет. Под бдительным оком мастерицы нанявшиеся сработали быстро, и качественно, даже табуреточку с отверстием в подарок. Толян выкопал яму, при этом еще и старую завалил, запах исчез, привезли, еще и поставили. Не туалет, дворец! Просторный, и тубареточка! Села, и сиди, кума королю!

Убедившись на собственном организме, что туалет, вещь не просто, а жизненно необходимая, баба Катя собственноручно прибила петли на дверь, и на всякий случай, повесила замок.

Как это ни странно звучит, но именно этот замок послужил основной причиной, из-за которой, Санька на веки вечные попал в черные списки бабкиной памяти, которого, не сегодня так завтра, все-равно посадят.

А случилось следующее. Уже ближе к осени, на юбилей бабы Кати, хоть и не круглый, шестьдесят пять лет, сам Будда приехал поздравить, да не один, с парторгом и главным экономистом, все с подарками. Будда торт, парторг почетную грамоту, Люба тридцать рублей денег.

– Без чая, не отпущу,– твердо потребовала баба Катя,– Семен, пойдем тоже.

– Не баб Кать, только поел,– отказался Семен, водитель председателя,– я тут, покурю.

Засиделись, кроме чая баба Катя достала бутылочку водочки, слегка захмелев, разговорились.

Семену приспичило, а их все нет и нет. Ну не терпеть же до одури! Пошел в туалет к бабке. Подошел, глаза на лоб, дверь на замке! Не поверил, подергал, точно, дверь заперта. Что делать, организм требует, и все настойчивее. Полез к Толяну, зацепился штаниной, упал, измарался, еще и штанину порвал, но успел. Обратно хотел через калитку, там кобелина на цепи, пришлось опять через забор. Тут на заборе его и застали вышедшие из дома гости с хозяйкой.

– Семен, ты чего там делаешь!?

– Баб Кать, чем же это ты в туалет ходишь, что такое добро под замком держишь?!– Не отвечая на вопрос злобно проорал Семен,– песок золотой сыпется?!

Вот сраму! Все из-за Саньки.

Разговор с соседкой не выходил из головы Фаины. Тревога за дочь, не давала сосредоточится на работе, женщина постоянно, путалась, делала ошибки в расчетах, нервничала.

– Ты че дергаешься?– Не выдержала Люба,– сидишь, как вша на аркане, блоха на цепи. Случилось что?

– Да, Тома, вчера на рыбалку в ночь, ушла,– порывисто вздохнула Фаина,– до сих пор не вернулась.

– На рыбалку, в ночь?– Вытянув губы в трубочку, Люба уставилась на подругу,– с кем?

– С одноклассником, Сашей Одинцовым, друзья его еще. Что так смотришь?– Фаине стало страшно,– что-то не так?

– Да, в общем, нет. Просто, я ни разу не слышала, чтоб девчонка на рыбалку, да еще и в ночь…Ну Томка!

– Ты, осуждаешь?

– При чем здесь осуждаешь? Молодец девка! Не в тебя, корову дойную, молодец!– уткнувшись в бумаги, добавила,– не бойся, ничего плохого с ней не будет. Я Сашку знаю, он с моим племянником Олежкой, с самого детства вместе.

Слегка успокоившись, Фаина занялась расчетами, отвлеклась. Произошла цепная реакция, запсиховала Люба.

Родив на свет двоих сыновей-погодков, пришлось распрощаться с мечтой о дочери. Никакие уверения мужа, что третья будет дочь, не убедили женщину.

– Ты можешь производить только себе подобных, никакой фантазии! У одноклеточное!

Не сказать, что Люба не любила своих сыночков, свою плоть и кровь, она их обожала. Но как приласкать, просто обнять, прижать к себе, если братья, чуть ли не с рождения второго, не могли поделить места под солнцем. Минимум как три года, Жене исполнилось шесть, Толе соответственно семь , в доме Щегловых продолжалась непримиримая битва двух «титанов», с постоянным вмешательством третьего, в лице мамы, которая без разбору (поди, разберись!) щедрой рукой оделяла подзатыльниками того и другого, стараясь здесь быть справедливой, обоим поровну, даже считала, сколько одному, столько и другому.

– За что наказание!?– Взывала к небесам женщина, и к мужу,– хоть бы ты повлиял!

– Эй, вы там! Ну-ка, тихо!– Считая, что отцовский долг на этом исполнен, Николай возвращался к делам по хозяйству, которых невпроворот.

– Тьфу!

Лишь уложив своих отпрысков в кровати, дождавшись пока уснут, давала волю материнским чувствам. Люба могла часами, невзирая на усталость, при свете ночника, сидеть упершись подбородком в ладонь, и смотреть на спящих сыновей, изредка поправляя то на одном, то на другом одеяло, едва касаясь губами, целовала головы спящих детей.

– Какие красивые,– шепотом говорила вошедшему мужу,– век бы сидела.

– Наши,– соглашался Николай, присаживаясь рядом с супругой,– я там это…

Вот так, шепотом решали те или иные житейские вопросы, куда потратить деньги, жаловались друг другу, Будда совсем измучил со своими бумагами, а рук-то только две а не сто, да и завгар, еще та скотина, если машина новая, так ее обязательно надо угробить, надо-то, всего один день, на ТО.

Незаметное семейное счастье. Замечаешь, только когда потеряешь.

Приезд Фаины с дочерью восприняли приветливо, с пониманием. За две недели проживания, пока белили красили, ремонтировали новое для приезжих жилье, все семейство Щегловых очень привязалось к ним, они стали родными, особенно к Тамаре. У братьев даже случилось нечто, вроде перемирия. Мало того что не дрались, еще и великодушно уступив свою комнату гостям, спали вдвоем на одном диване, в зале. Особенно нравилось, когда Тамара читала им вслух интересные, привезенные с собой, книги. Да и вообще, такая красивая, только худющая. В связи с нервным срывом, у девочки совсем пропал аппетит. Матери стоило больших трудов, чтоб хоть что-то съела, хоть что-то запихать в тающую на глазах дочку. При встрече на вокзале, шокированная видом Тамары, Люба схватила, прижала к себе девочку, украдкой смахивая с ресниц так не нужные в это время, слезы. Такая страшная перемена в девочке. Больше любых слов, поразило то безжизненное равнодушие с каким девушка воспринимала ее объятия, словно не человека, а куклу. Последний раз, Люба видела Тамару два года назад, когда проездом побывала в гостях у подруги.

Искренне любя, за те дни под одной крышей, она, в общем, не особо любившая гостей, так привязалась к Тамаре, что где-то в глубине души, не хотела, чтоб Фаина переехала в купленный, еще до их приезда, домик.

«Надо-же, отпустила девченку. Хватило ума, где-то умная, а где дура-дурой.»– Мнительной Любе полезли в голову страшные картины.

– Вот что Фай, бери путевки, и дуй домой! Если Томка не пришла, бегом ко мне, искать поедем. Если пришла, дома поработаешь, не приходи. Если что, скажу зуб у тебя болит, поняла?

Ушедшая было тревога за дочь, снова охватила женщину. Быстренько собрав бумаги, чуть-ли не вприпрыжку понеслась домой. К счастью, уже на подходе к дому увидела бредущую навстречу Тамару.

– Мам, смотри!– еще не дойдя, дочка потрясла нанизанной на алюминиевую проволоку рыбой. Два пескаря свалились на землю, порвались тонкие жабры,– А, черт!

Не замечая, что чертыхается как Санька, бросив на дорогу курточку подобрала рыбешек.

– А, черт,– обе руки оказались заняты. Не раздумывая долго девушка нога об ногу сняла обувку, подцепила с земли куртку и, прогнувшись через спину положила себе на плечо, обулась. Подглядывающая, сквозь щель в заборе, баба Катя офонарела.

Ладно бы, где на арене, а тут так, между делом!

– Мам, это я сама! Я поймала!

– Ты чего чертыхаешься?!– счастливо улыбаясь, поинтересовалась мать.

– Мам, ты даже не представляешь, как здорово на рыбалке! Там такой восход! Туман

такой над речкой, я купалась, вода теплая-теплая! И мальчишки купались…

– Пойдем домой, говорунья моя,– радуясь за дочь, Фаина с благодарностью вспомнила об Аклиме Тынысовне,– что мы на улице.

Еще какое-то время, мелодичным голосом полнила небольшой домик; какие мальчишки (семь богатырей!), и что, ухи вчера обожралась, а Саша, небольшая пауза, в общем, и Саша, они все, такие зыконские…

– Какие-какие? Ты где таких слов нахваталась?

– Ма-а-м! А Леший! Он самый лучший!.. Кроме конечно..,– и, затихла.

Подождав немного, Фаина заглянула в залик, дочь спала.

Укрыв Тамару вернулась на кухню. – «Кто бы он ни был, этот Саша, но я ему благодарна.» Такой, счастливо-раскрепощенной дочери, Фаина не помнит с самого детства. – «Обожралась, зыконские, надо-же… Надо позвать в гости этого Сашу, что за фрукт?»

Протерев стол, Фаина разложила взятые с собой путевые листы, как послышался шум подъехавшей к дому машины. Хлопнула дверца, спустя секунды по веранде в быстром темпе зацокали каблучки, кто-то сильно спешил.

– Не пришла еще?– Влетела Люба.

– Спит.

– Ху-у-у,-протяжно выдохнула женщина, и словно не до конца доверяя,– Где она?

Слегка озадаченная хозяйка молча кивнула в сторону зала.

Люба процокала в зал,– Ти моя либонька, спи-и-т!

Полюбовавшись, на спящую «либоньку», вернулась на кухню.

– Вечно ты, Файка, из ничего панику создашь, всех на ноги подымешь! Говорила же, ничего с ней не случиться! У изжога!– Громким шепотом выговорила подруге,-поехали, Колька материться будет.

Вошел Николай,– Пришла?

– Конечно пришла,– прошипела благоверная, и Фаине,– поехали. Я че там, одна сидеть буду?

15

Уходило лето. Яркое, насыщенное, неповторимое. Уходило, оставляя в памяти для некоторых из них, может быть, самые счастливые воспоминания. Зимой, посадили Игашу, он же Игорь Инютин, этот в целом, неплохой парень, поступив в ПТУ на базе восьмилетки проучился год, связался с нехорошей компанией. Ночью проникли в хозяйственный магазин, обворовали. Ущерб более трех тысяч рублей, соответственно реальный срок, три года в колонии для несовершеннолетних.

Закончив училище, ушел служить в армию Леший. Дополнительным набором, уже в начале следующего лета, Алексея призвали в железнодорожные войска, отправили на БАМ.

Так и не смог добиться парень ответной любви Светки. Девушка даже не пришла на проводы в армию.

– Понимаешь Том,– отвечая на вопрос, Света показала неожиданную черту своего характера,– я сколько ни пыталась, так и не смогла полюбить его, одна жалость, даже до слез, но не смогла. Леший классный, очень хороший, но он больше мне брат, чем парень, понимаешь? Он считает меня бестолковой, ветреной, и пусть, так лучше… Он не заслужил жалости, он достоин большего… Да и себя в жертву тоже… Потому и не пошла, боялась пожалею, дам надежду, потом вини себя. Мне наверное легче было, если бы он наоборот, невзлюбил меня, вот правда!

Почти следом за Алексеем, на все лето исчезла и сама Светка. Закончив учебный год, (все-таки, ведь поступила в техникум!), вместе с одногруппниками, уехала в качестве бойца стройотряда куда-то, на стройку в Хакасии.

Уехал навсегда и Тихон, он же Виктор Тихоновский, за границу, в Монголию. Так по крайней мере сказала всезнайка Юлька. Тихон уехал не прощаясь, лишь в почтовом ящике, Фаина Андреевна нашла письмо на имя дочери. Никто кроме Тамары не знает его содержания, но какое-то время девушка находилась в грустноватой задумчивости.

Уходило лето. Уходило, чтобы вернуться, вернуться со своей яркостью, насыщенностью, неповторимостью. И опять под окнами дома Сулагиных зазвенят задорные голоса, кто-то вновь принесет гитары, кто-то, из оставшихся

прошлогодних, задаст настроение, и все пойдет, казалось бы, как прежде.

Вернувшись, уже в начале сентября с Хакасии, в один из вечеров, Света придет на сабантуй. Присев на краешек бревен, молча наблюдая за ее прежними всего лишь годом, ну двумя, моложе, друзьями-приятелями, за многими новенькими, подросшими

за год, малолетками, и вдруг, с грустью ощутит, она уже чужая на этом празднике ранней юности. И уйдет, не сказав привычного, «пока», уйдет, растворившись в темноте, и никто ее, не окликнет, не позовет обратно.

Как всегда, когда ей что-нибудь нужно, путем заискивания, ласки, периодических скандалов, выдавит у строптивой матери разрешения жить в студенческом общежитии, хотя до учебы добираться чуть больше часа, где ее новые друзья, новые поклонники, и та среда, которая гораздо более, чем отчий дом, подходит для этой, с неуемной жаждой жизни, натуры. И, как там в песне поется? «И хотя нам прежнего немного жаль, лучшее конечно впереди!»

Первого сентября, Санька, войдя в кабинет, решительно занял место за партой рядом с Тамарой. Просидевшая с ней весь минувший год, Марина Гунько, хотела было возмутиться, но видя, как тот насупился, чем-то напоминая кота, урвавшего кусок сала, и готового теперь биться за него до последнего, молча перешла на другое место. Так целый день, перейдут из кабинета в кабинет, хлоп! Он уже на месте. От таких финтов, девушке и приятно, и смешно, и неловко. Так и не нашлась, что сказать. К счастью, уже на следующий день, видя, что никто не зарится на его сокровище, угомонился.

Потекли школьные будни, с каждым днем ночи становились холоднее, зачастили дожди, следственно все реже стала собираться молодежь у дома Сулагиных. К счастью для Саньки, сам бы вряд ли осмелился, уж очень стеснялся парень мать Тамары, «шибко красивая», даже встреч избегал, чуть завидя, сваливал с пути женщины, еще летом настойчиво был приглашен Тамарой в гости.

– Саш, приходи завтра в гости, мы с мамой торт испечем,– вскоре после рыбалки, предложила девушка, глянув на розовеющий восток, с улыбкой добавила,– точнее сегодня, часа в два.

– Я один что-ли?

– Ну, если боишься, маму возьми.

– То-о-м!

– В два часа! Ясно?– Резко повернувшись, Тамара открыла калитку.

– То-о-м.

– Отстань!– Даже не оглянулась, шагая к дому.

«Черт, даже не поцеловались!»

Ровно в два, Санька не постучав (в селе при входе в дом никто никогда не стучался ) приоткрыл дверь, сунул голову,-Тома, и-их!!!

В метрах двух от входа стояла мама Тамары. Какое-то время уставившись друг на друга молчали.

– Здравствуй!– первое впечатление о парне оказалось положительным.

– Ага, а где Тома?– Впервые увидев женщину на близком расстоянии, Санька совсем растерялся,– «Красивей артистки!»

– Чего ага? Здравствуй говорю!– Парень определенно нравился, особенно глаза, немного наивные, но умные и добрые.

– Здрасте, а где Тома?– Санька немного успокоился, наверное как и многие, пережив первые секунды встречи, больше всего пугает неизвестность.

– Может, ты полностью войдешь,– не отвечая на вопрос, предложила женщина,– мне вот, как-то неловко общаться с одной головой.

– Так мне че, войти?

–Так уж, изволь!– Фаина поняла, истинная причина нелепого поведения парня, ни что иное, как любовь к дочери, а это главное. Да и сам парень, похоже, светлый.

Санька неуклюже просочился (иначе и не скажешь) в дом. Постоял, освоился.

– Может присядешь,– Фаина Андреевна, уже откровенно любовалась парнем.

Санька зажав кулаки в карманах брюк, плюхнулся на указанную табуретку стоявшую у стола. Решил показать, что парень он серьезный, и, выдал;– А, у вас ни че, чистенько.

– Вот спасибо, оценил! Мы старались!– С трудом сдерживая смех, поблагодарила хозяйка.

Поняв, что брякнул не то, насупился,– «Молчать буду.»

И, вопреки данному себе слову, словно сам черт дернул, тоном, требующим немедленного ответа,– Тома, где!?

Не сдержавшись, женщина засмеялась. Не зря десятилетие спустя, Тамара в сердцах воскликнет,– «Как был шит белыми нитками, так и остался!» Несколько даже, непроизвольно, Фаина Андреевна приблизилась к парню, легкой рукой коснулась

волос Саньки.

– Успокойся, сейчас придет, у нас соль закончилась, к бабе Кате пошла, сейчас придет.– А глаза у самой, синие-синие, как небо осеннее, и приветливые, лучистые.

С улицы послышалась легкая поступь, вошла Тамара.

– Пришел,– хотела добавить,( без мамы?), но сдержалась,– мам, ты бабе Кате обещала укол поставить.

– Да, я помню,– весело кивнула на Саньку,– а друг у тебя строгий, сразу пытать, куда я тебя дела.

– А то! Он такой, так что смотри.– Минуты назад, Тамаре пришлось выслушать целую тираду от бабы Кати,– иди, думаю, баба Катя кое в чем просветит тебя,– девушка кивнула в сторону сидящего Саньки,– он преступник, правда не сейчас, в недалеком будущем. Не сегодня, так завтра.

Злодей в перспективе, разинув рот, смотрел то на мать, то на дочь, пытаясь понять, как такие разные на внешность, в чем-то очень схожи, а в чем?

– Ты чего так?– хлопоча у разделочного стола, стоявшего по диагонали от обеденного, возле которого сидел Санька, спросила Тамара.

– У?

– Пыхтишь как паровоз?– Девушка обернулась к парню.

– Да нормально. -

На Тамаре был одет тот же, серо-голубого, в цветочки, халатик, что и перед рыбалкой. Трудно сказать, почему именно такой, домашний наряд девушки, произвел на парня то неизгладимое, яркое впечатление, что всю жизнь, бывая в разлуке, в его памяти в первую очередь всплывал именно этот образ девушки, стоящей у стола; босоногая, наступив ступней на ступню, деловито склонившая голову над работой, изредка убирающая c глаз тыльной стороной ладони, непокорную, пепельного цвета, прядь волос. И, много лет спустя, уезжая на целых две недели в командировку, на ее,– «Счастливого пути»,– уже на пороге, вдруг мелькнет этот образ,и, в порыве, воскликнет,– «Родная моя! Для меня все пути-дороги счастливы. Они все, ведут к тебе!»