Сказки Освии. Шершех

Так же, как Шершех чувствовал движение сока в дереве, сейчас он различал пульсацию крови в живом теле. В этой пульсации была ещё не растраченная сила, и он не смог удержаться от того, чтобы взять её часть. Легко и уверенно Шершех сплёл для девушки кошмар.

Сон был ярче, чем реальность. В нём было жутко с самого начала, даже когда я просто шла по тонкому льду над озером. Лёд похрустывал, будто я ступала по старому могильнику, и высохшие кости отвечали глухим звуком. Кроме хруста тишину разбавляло моё тяжёлое дыхание.

В голове крутилась только одна мысль – не смотреть вниз. Я знала, что самое страшное скрывается именно там, но неудержимая сила сама потянула взгляд под ноги, откуда раздавался хруст. От ужаса меня затрясло. Посиневшие, страшные своей неподвижностью, лица Рональда и Альберта, были отчётливо видны сквозь прозрачный лёд. Их волосы, как водоросли, колебались от движения воды, а открытые глаза были пустыми и мёртвыми. Отчаяние, страх, безысходность захлестнули меня разом, прорвавшись наружу криком. Я с силой ударила руками по льду. Тонкое зеркало, покрывавшее озеро, пошло трещинами, и проломилось. Я упала в чёрную бездну, изранив об острые края льда ладони. Кровь смешалась с водой.

– Ты принадлежишь мне! – сказал из пустоты Шершех, и я увидела его глазами комнату, спящего на полу Рональда, и себя с осколком зеркала в руке, занесённым над его шеей.

В этот момент я проснулась. Холодный осколок зеркала в ладонях был таким же реальным, как кровь, которая капала из них на пол. Я выронила стекло, оно упало рядом с головой Рональда и разбилось. Сон и реальность сплелись воедино, я едва не убила самого любимого человека во сне, повинуясь чужой воле.

К счастью, мой крик никто не услышал. Местные жители завывали так, что стены трактира дрожали. Я осела на пол рядом с Рональдом. Он так устал за день, что ни волна моего страха, ни звук бьющегося зеркала, ни безумное веселье внизу, не смогли его разбудить. Я посидела пару минут, выравнивая дыхание, поглядела на израненные ладони в попытке оценить, насколько всё плохо. Выходило, что хуже некуда.

– Мне нельзя пока больше спать, – решила я. – Надо продержаться эту ночь, а завтра вечером мы уже будем у Освальда. Он лучший маг на два королевства и что-нибудь придумает. Если не он, то больше никто.

Дрожащими непослушными руками я залечила ладони и вынесла за дверь осколки зеркала. Это слабо успокаивало. Что если сон окажется сильнее, и я опять ему поддамся? Тогда ничто не помешает мне снова открыть дверь и взять острое стекло, или ещё проще – достать один из кинжалов или меч Рональда.

Ожерелье давило на ключицы, но его давление ощущала каждая клеточка моего тела. С появлением ожерелья всё пошло не так. Несколько мучительных часов я сидела на полу. Если бы предыдущей ночью я выспалась, было бы легче, но теперь накопленная усталость давала о себе знать, и спать хотелось смертельно. Шум за окнами постепенно становился тише, азарт празднества утихал. Где-то на краю города завывал дурным голосом последний самый стойкий житель, радующийся хорошему урожаю. Нестройные отголоски его песни помогали держаться, но, когда стихли и они, стало совсем невыносимо. Несколько раз я прошлась по комнате взад-вперёд. Это не помогло, глаза закрывались даже на ходу. Здравый смысл отступил, я робко скользнула под одеяло к Рональду и прижалась к нему. Он во сне повернулся и обнял меня. Его спокойное и ровное дыхание стирало все тревоги. Рональд всегда был моей опорой, никто другой не мог защитить лучше, чем он. Даже Альберт подставлял меня несколько раз под удар, но не Рональд. С ним было так надёжно, что все страхи отступили. Объяснять Рональду, почему я лежу рядом с ним, предстояло только утром.

Одеяло, заботливо подбитое под спину, обнимало так приятно, что вставать не хотелось, и лишь вспомнив, что мы вообще-то торопимся, и к месту силы надо добраться до темноты, я заставила себя подняться. Рональда в комнате не было. Обнажённый по пояс, он стоял во внутреннем дворике трактира и умывался, зачерпывая воду из большой бочки. В окно трактира он был хорошо виден, и я отметила, что моя магия сработала безупречно – на его боку не осталось и следа от вчерашней раны.

От утреннего свежего воздуха, яркого солнца и вида здорового Рональда, стало легко и весело. Кожа на ладонях стянулась, и все произошедшее казалось далёким и зыбким, превратившись в плохой сон. Это ночью страхи обретают неограниченную власть, а днём они так же уверенно её теряют.

Дворик трактирщика за ночь сильно изменился. Остатки разбитых тыкв, огурцов, яблок, свёклы, кабачков, морковок и других овощей, разрушили образ благопристойного заведения лучше, чем боевая магия. Гости, да и сам трактирщик, повеселились на славу. Скорее всего этот городишко будет отскребать остатки овощей со стен до следующей осени. А может быть, просто переедет на новое место и отстроится заново, потому что убрать это не представляется возможным.

Солнце давно уже встало, а местные жители, в отличие от него – нет. Ночное гуляние утомило их, и теперь, в едином порыве, горожане храпели, распугивая диких животных и снижая уровни надоя у домашних.

Я решила воспользоваться тем, что Рональда нет в комнате, отрыла в глубинах чемодана тренировочный кожаный костюм и надела его. Рассмотрела корсет, который безжалостно распорол вчера Рональд. Он оказался мастером по разрезанию – шнурок был распорот идеально, а ткань корсета и рубашки нигде не задета, как будто Рональду приходилось так расправляться с женскими платьями и раньше. Мне эта мысль сильно не понравилась, в животе знакомо защекотало.

Рональд вошёл как раз когда я сложила все свои вещи в чемодан. Он бросил на кровать большую дорожную сумку и скомандовал:

– Перекладывай всё сюда. Наш кучер не проснётся ещё минимум три часа, как и весь город. Местные жители слишком уважают праздник урожая. У нас нет времени ждать, поэтому дальше мы едем верхом.

– Может, всё-таки в карете? – робко спросила я.

Рональд протянул руку, коснулся ожерелья на моей шее.

– Я не знаю, что это за вещь, в чем её сила или магия, но я уверен, что ты бы не спустилась ко мне на пол, если бы не боялась до смерти, – обрезал он все мои возражения. – Если мы выедем сейчас, то доберёмся до места силы к вечеру. Погода хорошая. Считай, что у нас будет приятная прогулка верхом.

Тогда мне казалось, что он, как всегда, прав, но это было не так. У нас оставалось ещё несколько часов, чтобы верить в это заблуждение.

Собравшись, мы спустились на первый этаж. Здесь тоже царил полный разгром. Если вчера место выглядело вполне приличным, то сегодня оно внушило бы отвращение даже неприхотливому гостю. Трудно было отыскать хотя бы один чистый пятачок. За столами, под столами, на столах и полу, спали гости. Сам трактирщик улёгся на скамье, загораживая проход к устью печи. Рональд взялся за один конец скамьи, легко поднял и отодвинул в сторону:

– В печи должна быть еда. Проверь.

Я послушалась. Там действительно оказался горшок с вполне приличной на вид кашей.

– Трактирщик её, можно сказать, собой прикрывал, чтобы с утра не пришлось готовить, – посочувствовала я хозяину.

– Его жизнь от этого не зависит, в отличие от наших, – успокоил мою совесть Рональд. – Мы щедро заплатим.

Чистых или хотя бы целых тарелок не нашлось. Вилок было много, но у каждой была своя особая вилочная судьба. Не все из них смогли пережить ночное празднование. Многие пали в неравном бою с человеческой выдумкой. Самые удачливые из них торчали из пола или стен, у них были все шансы вернуться в скором времени на стол. Те, которым повезло меньше, валялись погнутые в затейливые загогулины, им пришлось бы проделать долгий путь через кузницу, чтобы снова стать вилками. Ну, а самые неудачливые, оказались в помойном ведре, куда их по недосмотру сгрузили с остатками еды. Этих ждала безвременная кончина в корытах у свиней. У местных жителей был какой-то пунктик по поводу вилок.

Я добыла из стены и вымыла две самые приличные на вид вилки. У одной счастливицы даже были на месте все зубцы, и я щедро отдала её Рональду. Ему и так сейчас было непросто справляться с видом и запахом трактира. Аппетита не было совершенно, но есть было надо, и я без особого рвения взялась за кашу. Рональд тоже заставлял себя есть.

Когда пытка едой окончилась, мы вышли на улицу, под ослепительно яркое осеннее солнце. Воздух был таким упоительно свежим после смрадного трактира, что казалось, пришла весна, наполняя всё вокруг ароматами цветов. Но эта иллюзия быстро рассеялась вместе с теплом, которое сразу выстудило из одежды осенним ветром. Я зябко поёжилась, поплотнее завернувшись в плащ.

Рональд стал отвязывать наших лошадей. Он опознал их безошибочно среди полутора десятков скотинок. Лошадки стояли, подрагивая, им тоже было жаль уходящего лета. Одна из них, рыжая, была потолще, а вторая, серая, потоньше. Рыжая поняла, что скоро её отдыху придёт конец, опустила голову в ведро с овсом и набила напоследок рот.

Когда Рональд стал отвязывать вторую, то на секунду замер, недоуменно глядя на её бок. Я обошла серую кобылку и проследила за его взглядом. Чья-то твёрдая рука вывела сажей на её боку каллиграфическим почерком с замысловатыми завитушками: «Рональд вонючка!»

Рональд окинул внимательным взглядом всех лошадей, сонно жевавших у коновязи, потом будто нашёл, что искал и кивнул.

– Знакомься, – стал он представлять лошадей мне, хлопая их по спинам. – Это Гера, наша новенькая, – представил он мне рыжую обжору. – Это Омка, на которой ты ехала со мной в первый раз на поле лилий. А это, – он неожиданно подошёл к третьей лошади, привязанной чуть в стороне, – это – Матильда – любимая кобыла Альберта. Он где-то здесь. Так и знал, что он увяжется за нами!

Найти короля оказалось не трудно. Удобно развалившись на бархатных сиденьях и завернувшись в плащ, Альберт спал в нашей карете. Во сне он обнимал свой заплечный мешок, из которого торчал до боли знакомый оранжевый кактус. Рональд кашлянул. Альберт приоткрыл один глаз и спросил недовольно:

– Послание нашёл?

– Да, – подтвердил Рональд. – Какого черта ты здесь делаешь?

– Не «ты», а «вы». Прояви уважение к даме, и не забывай, что нас здесь двое.

Рональд повторил свой вопрос ещё менее литературно. Это был второй раз, когда я слышала, как он ругается.

– Я еду по королевским делам, а в этом весёлом городке остановился на ночлег, – Альберт решил больше не испытывать терпение брата. – Потом заметил твоих лошадей и не смог удержаться.

– И какие же королевские дела тебя вынудили покинуть дворец?

– Я вычислил, кто из градоправителей уже второй год ворует деньги, которые я отправляю на ремонт дорог и мостов. По странному совпадению это оказался некий знакомый мне маг. Помнишь ту историю с отравленным вином? Я ему всё своё наследство отдал, чтобы тебя спасти. Но этому старому хрычу показалось мало. Он уехал из столицы, устроился в самом отдалённом городе, какой нашёл, и самопровозгласился в нём градоправителем. Этот жук навозный имеет наглость и сейчас вытягивать из меня деньги. Ты меня знаешь, я такое не прощаю. Я найду его и помогу избавиться от излишков, которые ему скоро всё равно не понадобятся. Кроме того, он маг, и я смогу убедить его в том, что он очень хочет помочь моей невесте. Не оставлять же Амельку в таком виде.

– Да, – протянула я. – Амель трудно будет в пути. Всё-таки осень, дорога, холод, дожди. Полив может оказаться слишком интенсивным, корни загниют, и… твои поклонницы не вынесут такой радости, а почтальоны опять станут доставлять тебе их ночные горшки.

Альберта передёрнуло.

– Я спасу её! – очень убеждённо сказал он. – Я раздобыл энциклопедию кактусов, и теперь многое о них знаю. Этот вид, например, – он тыкнул пальцем в Амель, – хорошо переносит холод. А за поливом я буду следить. Так что ты, – он обратился к брату, – поезжай спасать свою невесту, а я ещё часик посплю, и отправлюсь спасать свою, – Альберт широко зевнул. – Ночка выдалась бессонная. Местные жители слишком весело празднуют сбор урожая. Мне даже пару раз за ночь захотелось запретить все осенние праздники разом, особенно когда кто-то из местных жителей запачкал мои сапоги гнилью.

– Ты умудрился ввязаться в бой на тухлых помидорах и проиграть? – насмешливо спросил Рональд.

– Ты меня недооцениваешь, – очень довольно ухмыльнулся Альберт. – Вражеский лагерь пал и молил о пощаде уже на пятой минуте.

Мы оставили Альберта досыпать, а сами вернулись к лошадям и стали готовиться к отъезду.

– Выбирай, – щедро предложил Рональд, когда сумки были приторочены к сёдлам, а подпруги затянуты. Я нерешительно перевела взгляд с Геры на Омку и обратно. Гера вновь опустила голову в ведро с овсом, недовольная предстоящей разлукой с едой. Омка задумчиво изучала собственный бок, где красовалась надпись «Рональд вонючка».

– Поеду на Гере, – решила я. – Омка уже, в каком-то смысле, предписана тебе судьбой.

Рональд подсадил меня на лошадь, и сам вскочил в седло с лёгкостью, доступной только человеку, который провёл в нём полжизни.

– Отсюда примерно пять часов пути, – сказал он, из его рта вырвалось облачко пара. – К месту силы уходят две дороги. Поедем по этой. Насколько я помню, она проходит мимо города, и мы сможем в нём заночевать, если не успеем добраться к месту силы до темноты. Надеюсь, там праздник сбора урожая уже закончился.

Он хлопнул Омку по крупу, придавая ей ускорение. Кобылка обиженно на него посмотрела и нехотя ускорилась. Моя не стала дожидаться шлепка по круглому заду и прибавила ходу сама.

И хоть это и не имеет никакого отношения к тому, что произошло дальше, первая баллада, сложенная в честь короля Альберта, появилась примерно через два дня после нашего отъезда. Сложенная народом, она разнеслась по городам и весям со скоростью ветра, а уже через месяц вышел целый сборник песен, посвящённых приключениям молодого короля. Баллады сыпались сотнями, красной линией отмечая путь, по которому ехал Альберт со своей Амелькой.

Землянка

Из сборника баллад о рыцаре печального кактуса:

…Он хитрого, жадного мага хэй-хо

Связал и сказал сурово:

«Не расколдуешь принцессу, хэй-хо

Лишу навечно спиртного!»

А маг посмотрел на колючки, хэй-хо

И нагло ему ответил:

Ей так даже лучше хэй-хо, хэй-хо,

В красивом оранжевом цвете.

Наш рыцарь был нравом весел и добр,

Но на этот раз не смеялся.

Он в подвалах мага всё ценное сгрёб,

Раздарив тем, кто в этом нуждался.

После нашей встречи с Альбертом меня стала грызть совесть. Мне было ужасно стыдно, что это именно из-за меня он должен сейчас спасать свою невесту. Раньше я люто ненавидела Амель за то, что она сделала. Я не могла простить её, даже понимая, что она творила свои злодеяния, будучи заколдованной.

Волшебное зеркало лишило её способности любить, оставив только ум, но одного ума слишком мало. Главное качество человека, скрыто в самом его названии. Оно не связано с какими-либо особыми умениями. Всё дело в человечности.

Будто в насмешку, или в назидание, великие боги поставили теперь меня в такое же положение, в каком была Амель. Я начинала её понимать. То, что творило ожерелье, не имело к моей воле никакого отношения, но сделать с этим я ничего не могла. Прямо как аскарская принцесса, я совершила опасное колдовство, которое теперь непонятно как снимать.

Мне повезло, мои друзья были добрее, и смогли меня простить. Им было достаточно одного глупого оправдания, звучавшего наивно и неубедительно. Так же кричат дети, сломав любимую мамину вещь: «Это не я! Это всё Шершех!». Противный голосок в моей голове шептал:

«Остаётся только надеяться, что королю Вальгу, отцу Амель, тоже хватит снисходительности простить тебя, списав всё на Шершеха».

Рональд безжалостно подгонял лошадей. К концу третьего часа пути я перестала чувствовать отмёрзшие пальцы. Спину начинало ломить, а то, что пониже её, натёрло седлом. Это сделало дальнейший путь мучительным. Я охрипла, пытаясь уговорить Рональда пройтись хоть немного пешком. На его месте сдался бы любой менее целеустремлённый человек. Рональд держался, и будто не замечал моего нытья, безжалостно его игнорируя. К слову, его пальцы были такими же белыми, как и мои.

А после обеда, которого у нас не было, небо осветила вспышка, и зарядил ледяной дождь. Капли шлёпали по моему капюшону и скатывались с него, как с капустного листа. В этот момент я испытывала невероятную благодарность к Ягоде, сделавшей меня водостойкой. Рональду повезло меньше, он водостойкостью не обладал. Чёрный дорожный костюм давно промок, вода стекала ручьями по налипшим на лицо волосам, полы плаща схватились льдом.

Первое время из Рональда шёл пар, но потом тело остыло настолько, что вода перестала испаряться. Его губы посинели, взгляд остекленел, он весь мелко подрагивал и угрюмо молчал. Сейчас он был таким же грязным, как аскарская принцесса в день прибытия в Альмагард, и куда более замёрзшим.

Рональд мужественно сносил это внезапно обрушившееся на нас испытание, и всё так же прямо держался в седле, напоминая печального рыцаря, обречённого скитаться по свету в поисках правды, и не способного склониться ни перед соперником, ни перед бушующей стихией. Даже сейчас он был красив и благороден. В очередной раз я поняла, как сильно его люблю.

Я замолчала, хоть и казалось, что уже примёрзла к седлу. Рональду наверняка было хуже, чем мне, и дальше канючить было совестно. Ничего не оставалось, кроме как дожидаться, когда это путешествие наконец-то закончится.

Прошли ещё три часа. Начало темнеть. Ни город, ни место силы так и не появились ни за первым поворотом дороги, ни за вторым, ни за пятым, ни за десятым, и это было страшно. Сомнений не оставалось, что мы заблудились.

Если бы не дождь, у нас была бы возможность заночевать в поле даже сейчас, глубокой осенью. Если бы мы дождались кучера или повели карету сами, то не промокли бы и смогли встретить ночь в ней. Если бы дорога была правильной, мы бы уже сидели в тёплой гостиной Освальда. Но исправить ситуацию было уже нельзя, и оставалось только сожалеть о совершенной ошибке, которая могла нам стоить жизней. В комфорте городов люди часто забывают, что природа опасна и равнодушна, и, чтобы убить, ей иногда хватает обычного дождя, подкреплённого холодом. Теперь, если мы не найдём укрытия, не сможем обсохнуть и согреться – смерть. Я взглянула на Рональда. Последний час он был совсем плох. Или мне показалось, или его пальцы начинали синеть.

В отчаянии я в очередной раз всмотрелась вдаль, надеясь наконец увидеть спасительный огонёк жилья впереди. Дорога исчезала, спрятанная под покровом дождя. Её не было видно дальше, чем на три метра вперёд. Сквозь эту сплошную завесу невозможно было рассмотреть что либо, кроме отяжелевшей ото льда травы и канав, размытых потоками воды.

Неожиданно Рональд остановил несчастную Омку.

– Дальше ехать нет смысла, – мрачно сказал он. Я с опаской посмотрела на него. Рональд был неестественно неподвижен и едва ворочал языком. Он был в шаге от того, чтобы свалиться с лошади и держался только на силе духа.

– До города мы засветло не доберёмся. Придётся ночевать здесь.

Я не сразу поняла, где это «здесь», но проследила за его взглядом и увидела старую, полуразрушенную землянку, настолько заросшую травой, что её почти невозможно было разглядеть. В тот момент я была рада ей больше, чем огромной дворцовой комнате, обставленной с роскошью.

Рональд съехал с седла, упал на землю, и остался лежать в грязи и воде. Холодея от ужаса, я соскользнула вниз, тоже упала, но тут же поднялась. Отвыкшее от ходьбы окоченевшие ноги слушались плохо. Я, как мне показалось, невыносимо медленно подошла к Рональду и помогла ему подняться. Он даже через мутнеющее сознание испытывал стыд за свою слабость, потому что сам привык быть опорой и ни в ком не нуждаться.

Спотыкаясь об отяжелевшую траву, мы кое-как добрались до входа в землянку. Спускаясь по скользким ветхим ступеням, Рональд поскользнулся и снова упал, исчезнув в её тёмном провале. Я спрыгнула следом, спеша на помощь, и не подумала в тот момент, что могу запросто переломать ноги, если там слишком глубоко или внизу навален хлам.

Всё обошлось, я мягко приземлилась в воду. Её натекло на дно землянки по колено. Рональд уже был на ногах и, опираясь о стену, шёл к полуразрушенному очагу. Рядом с ним остались три скамьи, их грубые деревянные поверхности едва выглядывали из-под воды. Рональд добрёл до ближайшей, рухнул на неё и застыл. Его кожа стала серой, по телу прошла судорога, и я вспомнила кошмар предыдущей ночи, в котором они вдвоём с Альбертом смотрели на меня из-под льда.

Хоть мы и нашли крышу над головой, в землянке было нисколько не теплее, чем снаружи, и едва ли суше. Смерть, протянувшая руки к Рональду, стояла совсем рядом, и прогнать могла её только я. Надо было взять себя в руки и внимательно осмотреть полуобвалившиеся стены. Удача отвернулась от нас не окончательно. Или путники, которым случалось ночевать здесь прежде, или бывшие хозяева жилища, оставили в выложенной камнем нише дрова. К этому чуду прибавилось ещё одно – нижние поленья оказались не такими уж и сырыми, их вполне можно было разжечь.

Есть магия, когда машут руками, говорят нужные слова, и, как результат, получают, что хотят. Она опирается на знания и навыки, которые человек получает упорным трудом в дополнение к природным способностям. Но есть магия куда более сильная и спонтанная, она влияет на то, что мы не способны изменить, её творят сами боги, подгадывая момент и события так, чтобы спасти от беды забредшего не туда путника. Какова была вероятность наткнуться на пустую землянку вдали от города, увидеть её из-под пелены дождя, а потом найти в ней спасительные дрова, от которых сейчас зависела жизнь? Цепь таких событий – проявление божественной магии, совершающейся без участия человека.

При ближайшем рассмотрении очаг показался не таким уж и разрушенным, дымоход выглядел целым, а это было главное. Я засуетилась с дровами, с тревогой поглядывала на неподвижного Рональда. Озябшие пальцы не слушались, а от того, что я нервничала и торопилась, получалось ещё хуже. Я едва не выронила в воду горелку, словив её в последний момент на лету. Если бы она упала в воду, об огне можно было бы забыть. Заклинания, разжигающего огонь, к сожалению, не существовало.

Наконец, я справилась, и красные тёплые языки заплясали сначала слабо и нехотя, потом всё больше набирая силу. Рональд сел и протянул руки к огню. Вряд ли это могло сильно помочь. Он слишком промёрз, одежда была мокрой насквозь, а неуверенного тепла от огня не могло хватить, чтобы отогреться и высохнуть. Несмотря на это, Рональду становилось понемногу лучше. Внезапно меня осенила догадка.

– Снимай мокрое, я высушу! – почти счастливо сказала я, понимая, что с даром болотницы смогу это сделать. Рональд непослушными пальцами попытался расстегнуть плащ, но ничего не получалось. Тогда я подошла, чтобы помочь, но для Рональда это было слишком унизительно. Он отвёл мою руку в сторону и сказал:

– Нет, я сам. Пойди привяжи лошадей.

Только сейчас я поняла, что, если он последует моей просьбе и снимет всё мокрое, то на нем ничего не останется. Молча я расстегнула свой плащ, аккуратно положила рядом с ним и поднялась наверх по перекошенной лестнице.

Немного отогретые руки слушались куда лучше. С привязью справиться не составило труда, и мне пришло в голову попробовать высушить лошадей, и заодно дать Рональду больше времени. Грустные Гера и Омка опустили головы к земле. У них тоже выдался не лучший день. Гера настолько утратила жизнерадостность, что даже перестала жевать, хоть занималась этим всю дорогу, срывая то там, то сям придорожную траву и листья с кустов. Дождь мелко бил по спинам лошадок. Я положила ладонь на холку Омки, откашлялась и сказала пафосно:

– Высохни и согрейся, скотинка!

Вы бы видели глаза кобылы, когда вся вода одной большой каплей скатилась с неё и ушла в землю. Думаю, в этот момент она поверила в богов, или придумала их. Я поставила над обеими кобылками щит, надеясь, что он укроет их от дождя. Щит, как ни странно, сработал, и я пожалела, что раньше не придумала использовать его как зонт.

Гера была высушена мною уже более уверенным шлепком по боку, припечатанным с задорным:

– И тебе дарую чистоту и сухость, животное!

С неё вода вперемешку с грязью брызнула во все стороны, благополучно обойдя меня. Гордость за себя приятно согревала, и очень довольная я спустилась обратно в землянку.

Рональд сидел, завернувшись в мой плащ. Ему было не просто перебороть гордость и взять его у меня, но он понимал, что, если не согреется, завтра со мной ехать будет некому. Его одежда, аккуратно сложенная, лежала на скамье рядом. Я отжала её (уровень воды на полу землянки при этом несколько поднялся), подбросила вверх и словила уже сухой, придя в восторг от новой открытой способности.