Сказки Освии. Шершех

Пришлось сказать ей, что первое слово дороже второго, и дать согласие на брак во всеуслышанье. Она, как принцесса, не могла пойти против данного слова, иначе и вправду смерть, ты сама знаешь. Амель пришлось признать, что фраза «лучше умру, чем выйду за тебя» – была фигурой речи. К тому же, ещё совсем недавно она так сильно провинилась и перед нашим королевством, и перед своим, что влипать в новые проблемы побоялась. Ей пришлось согласиться. Вот и началась вся эта утомительная возня с платьями и подштанниками.

Но Амель не смирилась со своим поражением и стала отыгрываться в письмах. Она проявила находчивость, разузнала мои секреты, которые я старался стереть из своей и чужой памяти в течение последних десяти лет. В первом же её письме оказался огнестой. Знаешь, что это такое?

Я кивнула. Огнестой был маленьким цветочком, высотой всего в пядь. Он рос на вершинах холмов, где много солнца. Огнестой любил тепло, и с лёгкостью запасал его, а потом, с такой же лёгкостью отдавал обратно, если кто-то осмеливался дотронуться до него. Огнестой все обходили стороной. Даже просто коснувшись его, можно было получить сильный ожог. Любой зной и даже пламя костра ему были ни по чём, потому что он сам был, как огонь.

– Но ты не знаешь, чем был огнестой для меня, – продолжил Альберт. – Когда мне было восемь, я поспорил с друзьями, что смогу съесть три листа огнестоя. Это была проверка на храбрость, и на глупость одновременно. Одну из них я провалил. Я съел ровно три листа.

Ожог был таким сильным, что обратно с поляны меня уже несли. Вернее, нёс. Рональд, конечно. Дружки, которые подбивали меня на это, благополучно разбежались, оставив умирать. Мне просто повезло, что догадливый братец решил проверить, что заставило их предаться бегству.

Тринадцатилетний Рональд притащил меня на себе домой, объяснил всё родителям, и получил от них незаслуженное наказание, за то, что не досмотрел за мной.

Когда я поправился, Рональд уже научился заново сидеть, и родители принялись объяснять мне, что, если играть в такие игры, то наказания не избежать, даже если ты уже был наказан своей собственной глупостью.

Меня отлупили так, что я предпочёл бы повторить огнестой. Я плохо слышал, что именно говорил отец, мне заложило уши от собственного крика, но общий смысл был примерно в том, что умный мужчина никогда не свяжется с опасностью ради того, чтобы что-то кому-то доказать.

Рональд оценивающе наблюдал за поркой, а потом сказал, что ему досталось больше. Няня Мэлли подтвердила. Тогда я впервые пропитался к брату уважением. Таких братьев не предают.

С огнестоем Амель прислала ещё и это, – он достал из нагрудного кармана истрёпанный листок, развернул и протянул мне. На нем была всего две строчки:

«Урок с огнестоем тебя ничему не научил. Ты как был дураком, так и остался».

Убедившись, что я прочитала, Альберт кивнул и продолжил:

– Ей пришлось копнуть глубоко в прошлое, чтобы узнать эту историю. И тогда я тоже принялся «копать». Я порылся в её детских травмах, и кое-что узнал. У неё был один незабываемый учитель. Она боялась его больше, чем темноты, гнева родителей, или злой нянечки, заставляющей доедать кашу.

Этот учитель сказал отцу Амель, что обучение его дочери пойдёт быстрее, если король дозволит в наказание бить её по пальцам. Такой педагогический приём был самым современным на тот момент. Папа Амель долго сомневался разрешить ли, но потом поддался на уговоры учителя, и Амель стали бить золотым пером птицы-стража. Помнишь, в Аскаре есть такие, они облетают земли и предупреждают об опасности?

Учителю было трудно угодить, и он, вопреки своим обещаниям, прибегал к наказанию чаще, чем следовало. У него была тяжёлая рука и своя любимая фраза. Каждый раз, когда дело доходило до пера, перед первым ударом он говорил:

«Только крылья знания поднимут тебя над королевством и помогут защитить его границы, что и следует делать монарху. Я желаю тебе добра, поэтому бью.»

Амель так боялась учителя с его «добром», что однажды сама порезала себе руку, лишь бы не идти на урок, и я её понимаю. А теперь попробуй угадай, что я прислал ей в ответном письме.

Догадаться было не сложно. В кладовых Освии отыскать перо птицы-стража тоже было возможно.

– Потом мы переслали друг другу ещё много таких «подарков». В какой-то момент оказалось, что мы вытащили на свет из прошлого столько сокровенных историй друг о друге, что чужими оставаться уже не получается. Как можно быть чужим человеку, который знает, где ты прятал ворованные у старшего брата конфеты, чем переболел в детстве, и какой девочке в шестнадцать лет писал стихи. Рональд, например, ничего этого не знает.

Амель первая начала атаковать в письмах, и первая перестала. Она прислала мне просто письмо, без уколов, намёков и гадостей. Ну и, я, как истинный король, ответил тем же. А теперь моя невеста – кактус, Аштасар и Комир уверяют, что только ты способна её расколдовать, а ты, почему-то не можешь, – подвёл Альберт итоги. – Даже не честно, что самую злую шутку с Амель сыграла ты, а не я.

Мне было ужасно стыдно перед Альбертом, но он меня и вправду не винил. И тут в зал вошёл очень сердитый Рональд. Я видела его таким злым только однажды, когда он вломился в подвал дядюшки Коллопа, где мы с Альбертом стояли привязными к столбам. Тогда он уложил родного дядю одним ударом.

Я струсила и съёжилась, завернувшись в одеяло ещё плотнее. Хотелось спрятаться в него полностью, как ежи прячутся в колючки. Но, к моему облегчению, Рональд был зол не на меня, и нервничать стоило Альберту. Решительным шагом он подошёл, недобро глядя на брата, и обратился ко мне через плечо:

– Комир запретил тебе вставать. Иди к себе, мне надо поговорить с Альбертом.

– Говори, я что, никогда не слышала, как вы это делаете?

– Иди к себе, я прошу, – вымученно повторил он.

– Да, – подыграл брату Альберт. Ему самому стало интересно, почему Рональд так на него злится. – Сходи в магическую мастерскую за снотворным. Только не пей там больше полироль и бусики не трогай.

– Вы что, сговорились? – обиделась я.

Они молча перевели укоризненные взгляды в мою сторону. В этот момент они опять стали похожи друг на друга, как близнецы. Я взорвалась негодованием.

– Ну и ладно! Я тогда тоже заведу от вас секреты и никогда не буду рассказывать! Пойду полью Амель! – я развернулась и пошла к выходу, пытаясь громко топать, но босыми ногами получалось плохо. Зато я отыгралась, захлопнув дверь с такой силой, что во всём дворце дрогнули стекла. Братья не стали ждать, пока я отойду достаточно далеко, и сразу перешли к ссоре.

– Почему люди в городе болтают, что ты передаёшь тайные послания магам через ведьму по прозвищу «Лиса», и заставляешь её приносить тебе клятвы? Сначала, ты даёшь ей титул, зная, как это опасно, а потом требуешь с неё клятвы за свои пустяковые секреты? Ты вообще думаешь головой, или она тебе нужна только чтобы целоваться со своими ненормальными поклонницами? Почему каждый раз, когда с ней что-то случается, ты оказываешься в этом замешан…

Всё ясно, сплетница Унгильда разнесла по городу страшные королевские секреты, раздув наш невинный разговор с Альбертом до размеров всемирного заговора. Уж она точно постаралась добавить в рассказ столько эпитетов, сколько позволял её словарный запас. Я подумала, что с этим пустяком братья разберутся быстро. Досадуя на то, что меня выпроводили, я мстительно добавила из-за двери:

– Альберт ещё конфеты у тебя в детстве воровал! – и, не дослушав, ушла. Они не понимали, что я не хочу уходить потому, что мне страшно оставаться одной, а тем более снова ложиться спать.

Блуждая по замку в поисках очередной жертвы, готовой слушать моё нытье про бессонницу, я шла, куда несли ноги, пока не поняла, что они по привычке привели меня к библиотеке. Она была такой же мрачной, как в моем сне. Расшатанные кошмаром нервы натянулись. Из непроглядной черноты донёсся едва слышный, но отчётливый скрип. Я уже развернулась, чтобы самоотверженно предалась бегству, но тело ещё не вполне окрепло после отравления. Сердце забилось быстро, как от бега, ноги подкосились, и я осела на пол. Книги, так заботливо разобранные и выстроенные мной по алфавиту, шевельнулись, все разом рухнули, а потом в едином порыве сомкнулись вокруг меня плотным кольцом, образуя колодец.

– Шершех! – негромко, но отчётливо шепнули книги, будто призывая этим словом своего хозяина, который заставил их потерять покой, и из простых книг превратиться в стены крепко держащего капкана.

Прямо напротив меня открылся чёрный лаз, и из него ко мне вышло огромное лохматое существо, достававшее до потолка дворца бурой взъерошенной холкой. Его руки чертили по паркету медвежьими когтями, а человеческое лицо с широким плоским носом и большими синими глазами, неправдоподобно смотрелось на полузверином мощном теле. Существо заставляло дрожать каждую клеточку тела от животного древнего страха. Оно протянуло лапу и сдавило моё плечо так, что захрустели кости.

– Мышка! – сказало чудовище бесцветным голосом, с любопытством разглядывая меня, и будто пытаясь понять, насколько съедобное существо стоит перед ним. – Теперь ты принадлежишь мне!

Чудовище потянуло мою руку вверх, плечо обожгло, будто на него опрокинули кипяток. Надо было колдовать, но от боли и страха все заклинания разом забылись. В голове крутилось только одно, бесполезное, выученное последним. Оно мешало вспомнить настоящее боевое заклинание, и от отчаяния я произнесла его. Чудовище зло посмотрело на меня прежде, чем исчезнуть. К моему счастью, это заклинание помогало не только от мух.

Я вздрогнула и открыла глаза. Книги снова ровными рядами невинно ютились вдоль стен, а замок звенел тишиной. Это заставляло думать, что встреча с чудовищем случилась только в моей голове. Но плечо, которое держала его когтистая лапа, не перестало болеть. Из-под сползшего одеяла были видны четыре глубокие борозды, сочившиеся кровью. Я снова дёрнула ожерелье, мечтая освободиться от него, но это, как и прежде, оказалось бесполезно.

Кое как поднявшись, спотыкаясь и опираясь о стену, я поспешила обратно в тронный зал, холодея от осознания, что существо, порождённое тайной силой ожерелья, всё равно остаётся со мной, и от него, действительно, не убежать. Я ввалилась в тронный зал, мало беспокоясь о том, что у Рональда с Альбертом в разгаре секретный разговор. Братья были очень заняты. Держа мечи на изготовь, они тяжело пыхтели и сочились потом.

Можно было подумать, что это их очередная тренировка, если бы не гнев и негодование, с которым они смотрели друг на друга. Стало очевидно, что я ошиблась, подумав, что они легко разберутся со своей проблемой. Конфликт зародился давно. Записка и клятва, потребованные с меня, хоть и взбесили Рональда, но причина драки была не только в ней. Записка оказалась последней каплей, случайной искрой, подорвавшей бочку накопленного недовольства. Главной же причиной была ревность, надёжно скрываемая до этого момента Рональдом. Она многие месяцы ловила каждый мой взгляд в сторону Альберта, каждое прикосновение, улыбку, смех, а главное – лёгкость и доверие, с которыми мы общались.

Нашу крепкую дружбу с Альбертом легко было спутать с любовью, потому что оба эти чувства всегда растут из одного корня. Дружба, как и любовь, питается добром, преданностью, желанием помочь, разделить радость, поддержать в печали, просто сделать другого человека счастливым, потому что, когда плохо ему – плохо и тебе. Рональд спутал эти чувства, а моя заминка с разговором о свадьбе укрепила его в мысли, что я её не хочу из-за Альберта.

Альберт всегда был лучшим фехтовальщиком. Возможно, он был единственным, кто мог победить Рональда в честном поединке, и сейчас успешно этим занимался, несмотря на ожесточённое сопротивление и яростные атаки Рональда. Альберт выглядел менее утомлённым, на нем не было ни царапины, а у Рональда рубашка на боку была раскроена и пропитана кровью.

Братья так были увлечены происходящим, что не обратили внимание на моё появление, хоть оно и было громким и неожиданным. Как раз в этот момент Рональд сделал резкий выпад, и Альберт, не ожидавший от него такой прыти, пропустил удар. Рональд ранил брата в бедро. На пол закапала кровь. Альберт зарычал сквозь сжатые зубы и атаковал с таким напором, что Рональду пришлось отступать к стене. Он едва успевал отбиваться, а сила, с которой лупил по его мечу Альберт, грозила расколоть оружие.

Никто не имел права убивать Рональда или Альберта без моего участия.

– У меня проблемы, – громко сказала я без предисловий, открывая плечо, на котором остались следы от когтей чудовища. – Ко мне приходил Шершех.

Но страсти, кипящие в зале, были слишком сильны, чтобы я смогла остудить их этим. Меня по-прежнему не замечали. Тогда я схватила железный таз с водой, стоящий у трона, и бросила его на пол, не думая о том, что сухой остаться у меня не получится. Ужасный грохот отвлёк братьев, они, наконец, заметили меня и нехотя опустили оружие, поглядывая друг на друга с неутолённой яростью.

– Ко мне приходил Шершех, – повторила я. – Он стоял передо мной, как вы сейчас, сказал, что я принадлежу ему, и оставил вот это!

Теперь оба брата всматривались в раны на моём плече едва не касаясь лбами. Горячка поединка утихала, разум вновь обретал власть над эмоциями. Рональд откинул меч, и в повисшей тишине тот со звоном ударился о плитку пола. Гнев быстро сменялся нарастающей тревогой. Братоубийство было отложено на потом, Альберту не настолько хотелось прикончить брата, чтобы убивать его безоружным.

Кошмары и реальность. Шершех

Рональд боялся. Сильно боялся. О великие боги, кто, кроме меня, был способен довести его до страха? Рональд нёс на себе ответственность за всё, что мог и не мог, и в его список попала я, получив себе в защитники самого надёжного человека в мире.

Он собрал у себя в замке миллионы книг, и они там, в отличие от библиотеки королевского дворца, не пылились, а все были прочитаны, хоть и казалось, что на это надо потратить не меньше пяти жизней. Рональд умудрился управиться за пару десятков лет, но даже почерпнутые им знания не помогали ему сейчас понять, как правильно поступить. Для мужчины нет страшнее чувства, чем беспомощность. То вязкое ощущение страха, которое осталось у меня после встречи с Шершехом, передалось и ему. Именно оно помогало понять, что всё серьёзно.

Рональд повернулся к брату.

– Альберт, пообещай, что больше не попросишь ни одной клятвы с моей невесты, – потребовал он.

– Альберт просил с меня клятву в шутку, – заступилась я за короля. – Он не так глуп, как ты думаешь.

– Такими вещами не шутят, – возразил Рональд.

– А ты пообещай, что в следующий раз разберёшься, что произошло, прежде чем нападать, а то ведь однажды у тебя может получиться меня отправить к великим богам, – сердито выпалил Альберт, но его гнев уже угас окончательно.

Они крепко пожали друг другу руки. Альберт, прихрамывая и зажимая рану в попытке остановить кровь, пошёл к трону. Рональд поднял меч, вложил в ножны, подхватил меня под локоть, и сказал:

– Мы уезжаем прямо сейчас. Маги Освии не знают об этом ожерелье ничего, значит, мы едем в Аскару к Освальду.

– Я с вами, – тут же сказал Альберт. – У меня к Освальду тоже есть дело.

– Нет! – категорически возразил Рональд. – Я знаю твою проблему и спрошу о ней Освальда сам. Я буду защищать свою невесту, а тебе нужно беречь свою, а не плестись за нами.

Рональд развернулся, и повёл меня к выходу.

– Лисичка! – внезапно окликнул Альберт, – Если тебе этот сухарь и дурак надоест, я подыщу тебе другого жениха.

– Лучше лиши меня титула. Иначе меня ждёт скорая смерть. К библиотеке я больше не подойду.

– Библиотека тебя дождётся. Я дарую тебе десять лет на то, чтобы привести её в порядок, но не заберу титул. Боюсь, что без него ты можешь решить не возвращаться сюда совсем, а ты мне нужна. У меня всё-таки из-за тебя невеста – кактус.

Рональд был в комнате, пока я складывала в небольшой чемодан самые необходимые вещи. Он стоял, отвернувшись к окну, потому что уловил моё смущение, когда дело дошло до упаковки белья.

– Рональд, что ты не договариваешь? – решилась спросить я. – Ты что-то знаешь о Шершехе?

Рональд тяжело вздохнул.

– Мне он тоже снился, когда ожерелье осталось в моей комнате на ночь. Ничего больше. Я недооценил опасность и принёс ожерелье. Это моя ошибка, которая непонятно к чему приведёт.

– Ты берёшь на себя слишком много. Ты не бог, и не можешь предвидеть всё. И я даже рада, что мы поедем к Освальду и Василике. А ещё, теперь твоя очередь паковать чемоданы.

Я весело сунула ему в руки свой, уже застёгнутый, дорожный чемодан, и мы вместе пошли к нему. На улице светало, и с утренним солнцем ко мне возвращались жизнерадостность и силы, а ночные проблемы таяли и казались глупыми.

У себя Рональд снял прорезанную рубашку, и изучающе посмотрел на рану, рассекающую бок. Бок был очень красивым, как, впрочем, и всё остальное. Я невольно залюбовалась. Рональд словил мой взгляд и улыбнулся.

– Давай залечу, – предложила я, ужасно смущаясь.

– Залечи. Уверен, ты справишься не хуже Комира.

У меня его уверенности не было. Когда Освальд научил меня использовать исцеляюще заклинание без побочки, я много раз пробовала его на себе, но никогда на ком-то другом. Сглотнув, я положила руку на его горячий бок, прикрыла рану, провела по ней, будто стирая, и перенаправила побочку на рост волос. Мне нравилось, когда у Рональда волосы чуть длиннее.

Рана благополучно исчезла, на её месте остался красный след. Я подняла глаза на жениха. Рональд не следил за тем, что я делаю, а неотрывно смотрел мне в лицо. Неожиданно для самого себя, он потянул меня за талию и крепко обнял, потом, так же неожиданно с силой отодвинул, резко развернулся и начал складывать вещи.

– Прости, – сказал он, уводя взгляд в сторону, хоть извиняться было не за что. Я смущённо опустила голову. Взгляд скользнул по рукам. Только сейчас, в ярко освещённой солнцем комнате, я увидела под ногтями кровь, которой там не должно было быть. Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, откуда она взялась. Я растерянно провела по своему только что залеченному плечу. Розовые следы на месте царапин были слишком узки, чтобы принадлежать чудовищу с медвежьими когтями. Вопреки моей первой догадке, их оставил не Шершех, а я сама.

Праздник урожая

К месту силу решено было ехать в карете. Сборы были короткими, всего через час карета уже катила, увязая в грязи на ладонь. День прошёл нудно, а когда на поля стали ложиться сумерки, мы подъехали к небольшому городу, который перестал быть деревней недостаточно давно, чтобы обзавестись замком, зато оказался настолько популярным, что в нём выстроили три десятка трактиров. Это радовало, сегодня, похоже, нам предстояло спать на кроватях, если уснуть вообще получится.

Но мы радовались раньше времени. В пристоличном городке, как оказалось, каждую осень с размахом праздновалось окончание сбора урожая. Праздник длился целую неделю. Днём горожане и приезжие устраивали состязания на звание лучшего огородника. Они выставляли самые видные экземпляры овощей, натирая их, полируя, и тщательно скрывая от всех секреты удобрений и заклинаний, усиливающих рост. К вечеру каждого дня определяли победителей, сумевших впечатлить зевак размерами, формами или цветом корнеплодов. Вечером, независимо от результатов, праздновали все, причём так, что было слышно в столице. Честно сказать, горожане и устраивали этот праздник ради грандиозного недельного гуляния, найдя для него более или менее приличный предлог.

Праздник прижился и стал привлекать к себе гостей из окрестностей. Сейчас шёл третий, самый интересный день. Впереди была сортировка. Это значило, что сегодня ночью горожане вынесут на улицу ящики с гнилыми овощами, разобьются на два лагеря, и начнут швырять друг в друга помидоры, яблоки, картошку, а самые сильные и глупые – тыквы. Это был любимый день праздника для многих. Гостей привалило столько, что трактиры с ними не справлялись. Многих это нисколько не смущало, и, готовясь к бурной ночи, они отдыхали под придорожными деревьями, возами или просто прислонясь к стенам домов. Самым везучим удалось найти свободный стог сена, или выпросить у добрых хозяев разрешение заночевать в сарае (разумеется, не бесплатно).

Мы проезжали мимо одного такого, слишком уж гостеприимного сарая. Двери в него не закрывались. Им мешали это сделать чьи-то ноги. Скорее всего гость заплатил хозяевам полцены, потому как его нижняя половина ночевала на улице. Верхняя половина безмятежно спала в обнимку с поросёнком.

Рональду надоело кружить по городку. Он остановил карету у того трактира, который показался ему самым приличным. Как и следовало ожидать, для него место нашлось. Хоть Рональд и собирался путешествовать инкогнито, в Освии не было настолько глухой деревни, где бы его не знали в лицо.

Хозяин уступил свою комнату, получив в десять раз больше положенного. На вопрос, где он сам будет ночевать, счастливый трактирщик ответил, что сегодня спать вообще не собирался, и показал нам мешок порченой картошки. Приближающаяся ночь была его любимой на празднике урожая.

К слову, как оказалось на утро, наш кучер тоже предпочёл сомнительному удовольствию ночёвки в карете, разгульное веселье вместе с местными жителями. Ящик гнили ему кто-то продал за баснословную цену.

Спальня трактирщика один в один походила на комнату моих родителей. Есть что-то неуловимое, что связывает все комнаты трактирщиков. Может быть, это узорчатый ковёр или маленькое зеркало, висящее над комодом, или расшитые подушки, уютной горочкой разложенные на короткой, узкой, но высокой кровати. Я перевела взгляд на Рональда. Мука отразилась на его лице.

– Я посплю на полу, – героически предложил он.

Я оценила подвиг. Его герцогской спине, хоть и лишённой титула, но не лишённой свойственных ему привычек, никогда не доводилось спать на чем-то столь жёстком и грязном. Моя куда менее благородная спина справилась бы со сном на полу проще.

В благодарность я щедро поделилась с женихом сразу тремя подушками, оставив себе одну самую маленькую, и отдала ему одеяло. Матрас на кровати был таким мягким, что обволакивал со всех сторон, надёжно защищая от холода осенней ночи, который уже начинал пробираться в комнату сквозь щели.

После ужина мы погасили свет, я порылась в чемоданчике, выудила из него ночную рубашку, приказала Рональду отвернуться, но переодеться у меня не получилось.

– Рональд, – жутко смущаясь обратилась к нему я. – Шнуровка запуталась.

Он обречённо встал, нащупал шнурок моего корсета и стал развязывать.

– Только не смотри! – почти прокричала я.

Рональд деликатно старался не касаться меня, сильно оттягивая шнурки.

– Тут так темно, что я всё равно ничего не вижу, можешь не стесняться, – ответил он, хотя я чувствовала даже спиной, что он немного нервничает, и у него подрагивают руки. Он так и не смог победить шнуровку, а только запутал её ещё сильней. Потом вдруг резко корсет перестал меня сдавливать. Слишком резко.

– Ты что, его разрезал? – возмутилась я.

– Это всего лишь шнурок, – спокойно отозвался Рональд. Завтра попросишь жену трактирщика, она даст тебе новый и поможет одеться. Но я бы посоветовал тебе сменить платье. На всю дорогу шнурков точно не хватит.

Он улёгся обратно на пол под одеяло и отвернулся. Я быстро натянула длинную, до пят, рубашку, и устроилась на кровати. Сон навалился, как и в предыдущую ночь, слишком резко, чтобы оказаться обычным. Опять мелькнул Лелель. На этот раз он даже не пытался говорить и пробыл совсем не долго.

Шершех в очередной раз прогнал навязчивого чужака, прорывавшегося в каждый сплетённый им сон. Он с радостью бы избавился от тени этого тщедушного человечка насовсем, но мир мёртвых, откуда тот приходил, был неподвластен богу тьмы. Всё, что он мог сделать – прогонять чужака всякий раз, когда тот пробивался через дымчатую завесу навеянных Шершехом иллюзий.

Шершех сразу понял, что Лелель – тот человек, которому есть что рассказать о нем. Этот чужак жил двести лет назад, проникал в тайны королевств, подслушивал, о чём шепчутся государи со своими министрами, жёнами и тайными агентами. В то время, похоже, ещё не все легенды о Шершехе были как следует забыты.

Шершех чувствовал, что ему нужно быть очень осторожным, пока его власть над носителем такая хрупкая и ненадёжная. Ему хотелось большего. Он желал свободы, желал сделать девчонку настоящим проводником, но время ещё не настало.

«Надо быть с нею осторожнее, – подумал бог разрушения. – Не хватало ещё случайно сломать её раньше времени.»

Конечно, он мог запугать своего нового носителя до смерти, убить и восстановить все потраченные за годы заточения силы в один момент, но это было слишком опасно. Шершех понимал, что сейчас его спасение зависит от того, насколько крепко держится ожерелье на тонкой шее девушки, так удачно ему подвернувшейся. Если Шершех ослабит хватку, или случайно убьёт её, к опасному украшению долго никто не притронется, и вновь потянутся века ожидания, и без того наскучившие ему до тошноты, до желания исчезнуть.