Непобедимое племя

Павел Алексеев

Непобедимое племя

1

Золотистая кайма украсила зубчатые горы, подчеркнув их величие. Над ними в холодной выси трепетали едва различимые звезды, мигали за прозрачными облаками, плывущими по следу закатного солнца. Небо цвета спелой сливы минута за минутой теряло яркость. Октябрьский вечер на западе как никогда полон красок и жив. Он умиротворяет, заставляет мыслить и дышать. Дышать взахлеб, полной грудью, до колик.

Я сидел на своей излюбленной лавочке возле дома. Элегантно откинувшись к спинке, разглядывал горную цепь, простиравшуюся с юга на север. Рядом стояли два вспученных кожаных чемодана, готовые вместе со мной к долгой дороге. 1900-й год для меня полон сюрпризов, и он еще не окончен. В Бронсе пятое октября, впереди бессонная ночь, а на рассвете я уезжаю… надолго или навсегда!

Я могу сидеть так часами, не шевелясь, размышляя, прокручивая в голове ворох мыслей. Со стороны в такие минуты я, должно быть, похож на памятник. И пусть, пусть люди считают, как им угодно, а я буду сидеть и думать, потому как затем я и родился, чтобы думать. Одни рождаются, чтобы стать портными, другие появляются на свет, чтобы убивать. Кто-то рождается кошкой, а кто-то коршуном. Нас связывает одно – рождение. Но сейчас я хотел думать не о том, кто кем родился, а о другом.

Городок у нас небольшой. Пять улиц, включая длинную центральную. Сплошные деревянные бараки для железнодорожных рабочих, угольщиков и людей прочих профессий, торговые лавки, мастерская, школа и университет. Кирпичная цивилизация до нас еще не добралась. Многие, как и моя мать, в свое время успели выкупить частный дом недалеко от города. Пешком идти минут десять.

Так вот, двумя днями ранее ровно в три тридцать пополудни я вышел из редакции газеты «Громкий Бронс». Для меня был небольшой праздник: мир, а если быть точным, небольшой городок Бронс, население которого едва перевалило за тысячу, увидел двадцать восьмой номер газеты. Конечно, для редакции это не событие, но для меня, для Теодора Ливза, еще какой повод заглянуть в салун , что находится на центральной улице. Выпуск-то непростой, а с моей статьей об индейском племени аджа. В ней я поделился своими мыслями о том, насколько сильно они полюбились мне. Да, за статью получил десять долларов. Это хорошая премия при моем заработке в пятерку за месяц.

Когда я наградил своим появлением бармена старика Тейлорса, тот сразу забубнил о деньгах, что я ему должен. Пришлось выложить пятнадцать центов и десять центов сверху. Затем я попросил его налить мне рому. Он любезно обслужил меня и даже угостил сигареткой.

Пока я наслаждался жгучим вкусом рома, справа ко мне успел подсесть мужчина. По профилю его лица я заметил, что красотой он не обделен. Сложно сказать, как я это определил, но казалось, что такие, слащавые внешне, с острым ястребиным взглядом и худым лицом только и привлекают женщин. Он примерно моего возраста – лет тридцать, не более, хотя я мог и ошибаться. Еще у него был шрам на левом виске. А кто сегодня без шрамов? И у меня есть этот мерзкий отпечаток. Помню, как брюхо себе вспорол, когда летел с дерева. Да уж, нечего было подглядывать за учительницей миссис Хронс. Все равно так ничего и не увидел.

– Не помешаю? – спросил он важным лидерским тоном.

– Нет! – ответил я и выплюнул горький сигаретный дым.

– Тейлорс, уважь тем же, – сказал он, а затем обратился ко мне: – Смотрю, любите выпить? Третий день и в то же время!

– Я пью, когда мой организм того просит, – задумчиво сказал я и, очнувшись, взорвался: – Какого мула вы за мной следите?

– Я тоже здесь часто бываю. Сижу вон за тем столиком, – сказал он, обернулся и крикнул: – Я сейчас подойду, парни!

«Пошел к черту, жалкий проныра!» – прозвучало со стороны. Я покосился на неопрятных завсегдатаев-картежников, что сидели за круглым столом в центре.

– Хах, шутят, – улыбнулся мужчина.

– Не нужно мне тут, – взвинтился я. – У меня отличная память… на лица в том числе. Вас здесь не было! Впервые вижу!

– Угомонитесь, – просил он.

– Вы мне не друг и даже не знакомый, чтобы успокаивать!

– Я так полагаю, друзей у вас нет, – сказал он обидчивым тоном.

– С чего вы взяли?

– Ваша одежда. Кто из нормальных людей пойдет в этот салун в сюртуке и белой рубашке? Вы либо благородных кровей, либо сумасшедший.

– По-вашему, только сумасшедшие носят сюртук?

– Нет. Просто в этом месте вы уж слишком выделяетесь, а значит, я за вами не следил. Верно? Как только вы входите сюда, то приковываете все взгляды. Спросите любого, и он вам скажет, в какое время и когда вас здесь видели.

– Что ж, мне теперь одеваться, как вы и как полтора десятка тех неотесанных фермеров?

– Кажется, разговор уходит не в ту сторону. Я Брэдли! – сказал он и протянул руку.

– Тео… – я поперхнулся и добавил: – Теодор.

– Значит, Тео?

– Нет, Теодор! – повторил я.

– Теперь знакомы? – спросил он.

– Допустим…

– Хорошо, – сказал Брэдли и шлепнул газетой по стойке. – Ты не знаешь человека, написавшего статью? – он ткнул пальцем в мою статью об индейцах, под которой было написано имя «Родоет Звил».

– Понятия не имею, – хмыкнул я. – Он что-то натворил?

– Нет. Я так понимаю, он хорошо разбирается в индейцах. Точнее, он, наверняка, знает язык племен аджа.

– Оно одно, – сорвалось с моих губ. Я вытер взмокший лоб и добавил: – Племя аджа одно.

– А вам, Теодор, откуда известно?

Вопрос загнал меня в тупик. Сам виноват. Глаза мои забегали, я разгладил свои белесые усики, а через мгновение серьезным тоном выдал:

– Каждый об этом знает, – и тут же я спросил: – Так зачем вам аджа?

– Тейлорс, налей моему другу еще! – сказал Брэдли, а после вполголоса добавил: – Не они мне нужны. Хеллисине. Слышал об этом племени?

Я неловко заерзал на высоком стуле, осмотрелся по сторонам. В это время Тейлорс подставил мне под нос рюмку с ромом. Я хлопнул ее не глядя, тяжело выдохнул и выдавил:

– Нет!

– Брось, – взвыл Брэдли. – Хватит дурака валять. Я же знаю, что это твоя статья, и знаешь ты об этом племени!

– Предположим. А мне-то до них что?

Брэдли пригнулся к стойке, наклонил меня и снова заговорил вполголоса:

– Я золотоискатель. Говорят, у этих хеллисин полно золота. Ты что думаешь?

– А что мне нужно думать?

– Ну… это… Мне нужен переводчик. Если отправишься со мной, я поделюсь золотом.

В ту минуту я задумался. Подозрительный незнакомец следит за мной, подсаживается и предлагает вступить в его шайку. Нет, конечно, золотоискатели зарабатывают хорошо, но предложение выглядело слишком темным. Одно меня останавливало от того, чтобы послать Брэдли к бесу – хеллисине меня интересовали не меньше.

– Значит ты, как тебя там, – начал я, – самый быстрый на западе или самый меткий?..

– Самый удачливый, – смялся Брэдли и застенчиво отвернул лицо.

Я расхохотался. Тейлорс подхватил смех, забирая у меня пустую рюмку. Пышные седые бакенбарды старика подпрыгивали вместе с отвисшими щеками. Брэдли раскраснелся, а вены на его висках взбухли. Он хотел что-то сказать, открыл рот, но захлопнулся, снял серую шляпу с головы и положил ее на стойку. Было видно, что он злится, но ничего сделать не может. Другой бы двинул мне по роже или еще чего хуже, но этот держался. Я сразу прочухал, что из себя представляет Брэдли.

– Так что? – сухо спросил он.

– Я подумаю, – ответил я и встал из-за стойки. Ноги ощущались ватными, меня слегка шатало.

Я подошел к двустворчатым дверцам, что висели на скрипучих проржавелых петлях и качались всякий раз, когда дунет ветер, обернулся на Брэдли. Он надел шляпу и громко сказал:

– Завтра в это же время!

Я никак не отреагировал. Вышел и направился к дому. Там меня ждала Сьюзен. Мы не были женаты. Сожительствовали, вроде так это называется. Об отношениях не распространялись.

Я прошел в крохотную кухоньку моего небольшого двухэтажного дома, что достался от матери, положил газету на стол, пододвинул ее к локтю замечтавшейся Сьюзен и произнес:

– Новая статья. Там про аджа написано.

Сьюзен, как обычно, улыбнулась, встала, поцеловала меня и задала свой коронный вопрос:

– Ты голоден?

Да, в ту минуту я действительно был голоден. Меня не трогало то, как она реагирует на мои статьи. Пара из нас вышла странная: тихая, будто две мертвые куклы. Возможно, мы подходили друг другу, но с другой стороны, меня она совсем не интересовала. Была скорее дополнением в пустующем доме, чтобы скрасить мое одиночество.

Вечером, после ужина я вышел на улицу. Там, на своей истрескавшейся деревянной лавочке я проводил закат. Смотрел на горы, придумывал себе, что может быть за ними. Под утро, когда полоски солнца осветили их хребет, я вернулся в дом. Сьюзен еще спала, а я, как последняя скотина, завалился рядом, тем самым разбудив ее. Проспал добрую половину дня. Очнулся от противного скрежещущего голоса, что доносился с первого этажа. Это была миссис Хамлоу, матушка Сьюзен. Женщина из тех, что любит чистоту и порядок. К ее великому сожалению, таких слов в нашем доме будто и не знали. Не хочу ругать Сьюзи, но хозяйка она так себе, ленива, да и плохая повариха. Не представляю, что бы творилось, будь у нас дети. Возможно, я зря ее ругаю. Молода она еще, на десять лет младше меня. Девахе едва стукнуло восемнадцать, а тут зачесалось ниже пояса. Ну да ладно, это все неважно.

Так вот, миссис Хамлоу я совсем не любил и видел такую же отдачу от нее. За одним столом мы не могли находиться более десяти минут: то она начинала пререкаться, то я. Черт ее знает, что там на уме: может мужика давно не пробовала, может, боялась за дочь, но, скорее всего, дело в ее сучном характере.

Я вышел из комнаты в ночной пижаме. Знаю, что такой мой вид сильно раздражал миссис Хамлоу, но ничего не поделаешь, ведь дом мой и правила в нем только мои. Она здесь никто, и даже ее дочь Сьюзен, как бы я хорошо к ней не относился, тоже никто.

Миссис Хамлоу стояла в холле. Ее пожухлое лицо походило на пекан. Она молчала и следила за тем, как я медленно и надменно спускаюсь по лестнице. Когда поравнялся с ней в плечах, бездушно поприветствовал и прошел в кухню, где Сьюзен что-то готовила. Запах был похож на рыбу, только протухшую, или на немытые ноги. Хамлоу, кстати, ни слова не обронила. Она лишь вошла за мной, присела на стул у кухонного стола и противно отвернулась. Вероятно, чтобы не видеть меня.

– Что на завтрак? – спросил я у Сьюзен.

Та что-то промямлила. Я не расслышал, но хмыкнул, будто понял. Мне было все равно, чем она сегодня попытается отравить меня. Настроения не было. Наверное, из-за присутствия ее матушки. Я взял газету, деловито раскрыл и начал неспешно ходить глазами по строкам собственной статьи. Я помнил ее наизусть, но в тот миг это было лучшее, чем я мог себя занять.

– Что-то не так, Теодор? – расторгла тишину миссис Хамлоу.

Я не ожидал этого, но быстро сообразил.

– Нет-нет, все в порядке, – с издевкой произнес я. Мне и самому был отвратен мой голос. Представляю, каково было ей.

– Я пришла увидеть свою дочь! – сказала Хамлоу. – Или это запрещено?

– Увидели? – спросил я.

Та запыхтела, отвернулась и смешно затопала каблучками. Она всегда так делала, когда злилась, а меня это забавляло. Когда я встал и подошел к Сьюзен, чтобы поцеловать ее в шею, Хамлоу оживилась. Я знал, что ее это взбесит. Она как-то недружелюбно вскочила и посмотрела на меня. Ее лицо скукожилось еще сильнее, губы вздулись, а чуть рыжеватые волосы на свету торчали в разные стороны, как у ведьмы.

– Можно вас на минутку, Теодор? – проскрежетала она и направилась к выходу.

Я все же поцеловал Сьюзи, а потом пошел к миссис Хамлоу. Та, сложив на груди руки, ждала меня на крыльце, нервно постукивала носком одной ноги по настилу и презрительно прошивала меня взглядом. Я спокойно спустился по ступеням и прошел к излюбленной лавочке, что одиноко дожидалась меня под унылыми ветвями ивы. Завидев возле соседнего дома миссис Мириголд, изобразил улыбку. Она как обычно развешивала во дворе белье. В руках держала большой таз, а изо рта ее торчали несколько прищепок. Она неестественно вертела своим огромным задом и мычала какую-то мелодию, а двое ее отпрысков носились рядом и пинали мяч.

– Здравствуйте, миссис Мириголд, – заботливо сказал я.

Она обернулась, поставила таз на землю, вынула изо рта прищепки и улыбчиво ответила тем же.

– Сегодня вы прекрасны, как Химера! – сказал я с интонацией поэта, а потом усмехнулся в душе.

– Химера? – удивилась она. – А кто это?

– Неважно, – ответил я, снова ухмыльнулся и добавил: – Главное, что вы прекрасны!

– Вы тоже, – смущенно сказала она. – Пижама вам очень идет!

Она засияла в улыбке, щеки зардели. Странная она. Приехала сюда несколько лет назад. Ничего не знает, даже писать не умеет. Пару раз прибегала с просьбой начеркать письмо для мужа. Говорила, что тот на войне уже пять лет. Вот только мне интересно, от кого детишки берутся, ведь двое точно не доросли до пяти, да и грудничок из дома часто воет.

– Сколько можно? – спросила Хамлоу и шагнула ко мне так близко, что я учуял запах жареных бобов. Наверное, ими она и завтракала.

– Что можно? – спросил я и отступил.

– Когда ты женишься на Сьюзен?

– Это так важно, миссис Хамлоу? Я придерживаюсь свободы в жизни и не хочу никого обременять собой. Если ее это не устраивает, то готов выпустить со всеми вещами. Согласны?

– Нет! – обидчиво ответила Хамлоу.

– Так что вы переживаете? Она живет у меня, я не запрещаю вам с ней видеться. Или у вас на меня взгляды?

– Побойся Бога! – взвыла она так, что соседские дети услышали.

– Значит взгляды на дом? – прищурившись, спросил я.

– Неужели ты меня считаешь настоль корыстной? Неужели тебе, Теодор, не жаль бедную девочку? Ты забыл, что с нами сделал мистер Нейлз…

– Не нужно о нем! – оборвал я.

– Так почему не хочешь взять ее в жены?

– А почему вы так настойчиво этого добиваетесь?

– Сожительствуют только блуды! – сердито говорила она. – Вам нужно по-людски, как Бог велел…

– Вот и пусть бог вас в жены берет, а меня не смейте трогать! – отчесал я, а потом пробурчал под нос: – Что ни день, то старая песня.

– Грешный ты человек, Теодор! Не веруешь в Бога нашего, в создателя нашего и спасителя. Как же тяжело тебе живется с таким-то бременем грешника, непослушника Господнего.

– Нормально живется, – отвернувшись, сказал я. – Вам, погляжу, тяжко дается жизнь, что верите в чепуху!

– Как ты такое сказать посмел? – проскрипела она.

– Где был ваш бог во время чумы, войн, голода, цунами и землетрясений? Где он был? Или ваш бог убийца?

– Значит, люди заслужили того! – бездушно сказала она.

– Опомнитесь, миссис Хамлоу! – сказал я с желанием постучать по ее голове. – Вы верьте! Никто вам этого не запрещает, но не нужно навязывать свою веру мне.

– А ты совсем безвер, я погляжу, – рассердилась она.

– Почему же?..

– По глазам вижу! Так и не хочешь принять в жены мою дочь…

– Причем здесь это? – спросил я. – И какая выдра вас, таких умных, плодит?

– Попрошу без оскорблений! – отозвалась она и подступила ко мне. – Бог все слышит. Бог в каждом из нас!

– Не буду ручаться за каждого, но скажу, что внутри вас не бог, – я кипел от злобы. Не хотел грубить, но она снова до этого довела.

– А кто?

– Гарпия в манто! – гаркнул я, топнул, подняв пыль, и ушел.

Меня окутывала ярость, тянуло пинать песок. Я хотел разбить кулаки о те редкие деревья, что попадались под руку. И разбил, но было так больно, что пожалел об этом через секунду после первого удара. Со вторых этажей деревянных бараков таращились старики и дети. Возможно, и не на меня таращились. Подобными мне город кишел каждый день. Не раз замечал, как средь бела дня люди били друг другу морды, а шериф пожимал плечами и повторял: «Таковы правила».

Я шел по центральной улице, мимо проскакивали лошади с наездниками; раз пыль поднял отчаянный машинист, или как их там, кто ездит на машинах. У нас такое редкость. В основном все на ногах, по-человечески.

Церковный звон развеял городскую суматоху. Все вмиг замолчали и начали слушать этот прекрасный железный бой. Правда, молчание длилось недолго. Как только третий удар увял где-то в поднебесье, разноголосица возродилась.

Салун. То, что я увидел перед собой. Не знаю, судьба или злой рок сыграл со мной так, но иного выбора не было. Ноги тащили именно туда, откуда выныривали люди, сумевшие достичь духовной связи с личным богом, падали перед ним на колени и отрыгивали подобие молитвы. Я поднялся по ступеням, обходя и перешагивая тех двоих, что уже наладили контакт со Всевышним. Миновал мельтешащие дверцы, словил поток прохладного, но пропитанного алкоголем и опиумом воздуха. Уже от этого запаха становилось хорошо. Поразительно, но раньше я этого не замечал. Проплыв взглядом, убедился, что все троглодиты на месте. Они занимали свои, словно подписанные, места и никогда их не меняли. Столик слева: Майк, Норис, Колби, Дилан и Лью; следующий столик: Мик, Джек, Хьюи, Маронс, а Филипа почему-то нет, хотя обычно бывает; третий столик: Моби, Дик, Том, Сойер и Фиц. У барной стойки как всегда беспалый Коди, красотка Сила и ее сестра Хэнри.

На меня все оглянулись, и в салуне родилась тишина. Я хмыкнул, потер растесанный о дуб кулак и прошел к стойке. Взгромоздившись на высокий стул, подозвал старика Тейлорса. Тот посмотрел на меня и промямлил:

– Сегодня опять в долг?

– Я за него заплачу, – сказал Брэдли, внезапно появившийся ниоткуда. – Две текилы, будь добр.

Тейлорс кивнул, достал из-под стойки два стакана и нацедил в них жгучей кактусовой водки. Первый стакан я махнул в секунду, а со вторым спешить не стал, теребил стакан в руке. Услышал, как Брэдли попросил Тейлорса налить еще один стакан текилы. Вероятно, второй он заказывал для себя. Ну да ладно. Я оглянулся. Тут же поймал на себе тяжелый взгляд то ли Мика, то ли Джека. Я их всегда путал. Этот леший смотрел на меня как-то странно: жадно, как плут на дешевку. В такие, выбивающие тебя мгновения, теряешься, ничего не слышишь. Я и пропустил, что сказал мне Брэдли. Придя в себя, одарил его своим вниманием и переспросил:

– Что?

– Ты точно сумасшедший! Никак не из благородных кровей!

– Почему?

– Вчера в сюртуке, сегодня в ночной пижаме. Все в порядке?

– А ты мне друг, чтобы я тебе все докладывал? – спросил я.

– Нет, но знакомый, а это уже что-то. Сам же говорил.

– Почему я в пижаме, не твоего ума дело!

– Хорошо, – сказал Брэдли и обиженно отвернулся.

Что-то дернуло меня повернуться вслед за ним и толкнуть его в плечо. Потом я выпил второй стакан текилы и, раскрепостившись, спросил:

– Так что там с твоим золотоисканием?

– Не так громко, – вполголоса сказал он и добавил: – Пойдем на улицу.

Мы вышли. В пустом закоулке, между двух телег с помоями, остановились. Брэдли огляделся и посмотрел на меня так, словно хотел в любви признаться. Я отстранился, уперся плечом в деревянную стену и разул уши.

– Завтра мы отъезжаем на поиски хеллисин, – начал он. – У них много золота, если верить источникам…

– Каким источникам ты веришь? – спросил я, глядя в его наивные глаза.

– Люди говорят!

– Люди много чего говорят. Ты понимаешь, что это опасно?

– Про опасности не рассказывай, – гордо сказал Брэдли и показал пальцем на шрам на виске.

– Откуда? – спросил я.

– Долгая история! Так что, ты с нами?

– С кем с вами? – спросил я и оглянулся. Наше уединение расторг молчаливый пьяница, решивший испражниться возле одной из телег с помоями. Мы минуту молчали, а как только мужчина исчез из виду, я добавил: – Это может стоить жизни!

– Я слышал, что хеллисине жестоки, – говорил Брэдли, – сдирают кожу с людей. Но мы рискнем. Уж очень много у них золота.

– Глупости! – твердил я. – У них нет золота.

– Ты же говорил, что не знаком с ними, – заверещал Брэдли.

– Я знаком с аджа, а они почти братья с хеллисинами.

– Хочешь смейся, хочешь нет, но я самый удачливый на западе и найду золото хеллисин. Ты со мной?

– Вера твоя, – безучастно сказал я. – Не думаю, что ты там найдешь что-то кроме разочарования.

Я собирался уйти, но он остановил меня, схватил за плечо и протянул несколько долларовых купюр. Осмотревшись по сторонам, Брэдли сквозь зубы выдавил:

– И процент от находки!

Я хмыкнул, огляделся, забрал деньги и безучастно выдал:

– Мне по пути. Но знай, что это опасно!

Он улыбнулся, ткнул себя в грудь большим пальцем и гордо сказал:

– Опасность и Брэдли – одна семья!

Я посмотрел на него, как на отчаявшегося вора, что хочет украсть кусок угля из рушащейся шахты. Он вызывал одновременно и умиление, и сострадание. Есть множество маршрутов, о которых наверняка никто не знает. Зачем ему сдалось индейское племя, которое может пустить его на заготовки?

Когда мы расходились, он, словно король Шотландский, пафосно крикнул:

– Жди нас на рассвете!

– А ты знаешь, где я живу?

– Да!

***

И теперь, глядя на потерянные под ночным небом горы, я держу в ладони амулет. Поглаживаю большим пальцем правой руки верхнюю часть орлиного клюва. Перья этой гордой птицы щекочут мое запястье. Хочется повесить на шею длинную полоску из оленьей шкуры, но нельзя. Амулет предназначен не мне.

2

И вот рассвет. Горы уже не так живописны, как на закате. Они бледны, несуразны, за серой дымкой не разглядеть их выразительных черт. Едва солнечные лучи коснулись гор, я услышал цокот лошадиных копыт, а затем увидел, как через ивовую рощу к моему дому неспешно движется повозка. Пара гнедых лошадей и крытая белым шатром телега. Наездники – два странных типа, которые мне с первой минуты не понравились. Потрепанные пиджаки с брюками, пыльные шляпы, одутловатые мохнатые лица. Точно бандиты с листовок «разыскиваются». Телега остановилась, и из нее сзади выпрыгнул Брэдли. Он подошел ко мне, обнял, как-то странно, по-братски и с улыбкой сказал:

– А ты себе не изменяешь: сюртук чист, рубашка бела, туфли начищены до блеска, а шляпе не хватает страусиного пера. Не к индейцам едешь, а на собственную свадьбу!

Не знаю, чем так удивил мой наряд Брэдли, но мне в такой одежде действительно комфортнее. Она нигде не натирает и легко чистится. По крайней мере, у меня проблем с этим нет. Я и в прошлый поход был наряжен также.

– Я еду с индейцами говорить, а не охотиться! – сказал я.

– Твоя воля, – сказал Брэдли.

Я хмыкнул, разгладил усики у себя под носом и поднял два чемодана, набитые тряпьем, книгами, едой и сувенирами. Сувениры индейцы любят, поэтому я взял для них некоторую посуду, зубочистки и несколько коробков спичек. Также я прихватил дневник, в котором собирался вести записи о путешествии. Я закинул чемоданы в телегу, где сидели еще двое. Они выглядывали из полумрака, и лиц их было не разобрать.

– С родными попрощался? – спросил Брэдли.

– Поехали! – недовольно буркнул я. Брэдли забрался в повозку и подал мне руку. С непривычки я кое-как вскарабкался, и телега тронулась.

Я презрительно осмотрелся. На меня пялились старик и рыжеволосый пацан. В глубине телеги стоял бочонок и, судя по всплескам, в нем было что-то жидкое. Точно не порох. Рядом с пузатым бочонком неприметный сундук. Что в нем, даже и гадать не хотелось. Я достал из своего чемодана книгу. Думал почитать, но напрасно. Брэдли подсел и начал трещать над ухом.

– Так что, ты познакомишься с командой? – спросил он.

Я оторвался от страницы и посмотрел на двоих, что сидели напротив.

– Команда, – усмехнулся я. – Как гордо сказано. Нет, не хочу!

– Ну же, – подбадривал Брэдли. – Это Гимли, – он указал на рыжего недоростка. – А это мистер О’Блик, – сказал Брэдли и кивнул на странного старика с колпаком на голове и седой козьей бородкой.

Как ни странно, О’Блик внушал больше доверия, нежели тот недоумок, что не спускал с меня глаз и лыбился, как квокка.

– В твоем роду викингов не было? – поинтересовался я у пацана.

– Это из-за моих волос? – спросил Гимли. – Нет. Зато мой отец Майкл Пирс. Вы, должно быть, слышали о нем. Он знаменитый на западе путешественник. Кстати, вы на него очень похожи.

– Боже упаси! – выплюнул я. – Брэдли, какого хрена ты с собой ребенка тащишь?

– Я не ребенок, – влез Гимли. – Мне уже шестнадцать.

– Успокойся, Тео, – просил Брэдли. – Он хорошо разбирается в местности, – сказал Брэдли.

– Ни дня в школе не пропускал? – возмутился я. – Я тоже в местности хорошо разбираюсь! Этот обрубок не охотник и даже не похож на него. Сомневаюсь, что он нас куда-то приведет! Ох, зря я подписался на это!

– Не ворчи! – просил Брэдли.