Фронтовой дневник танкиста

Перед прорывом

На Одере утро в разливе ракит,

Краснеют построек руины.

В сплошной канонаде дрожит и гудит

Простор Бранденбургской равнины.

Куда не посмотришь, картина одна –

Ракеты, орудий раскаты.

Повсюду в окопах пехота видна,

Бризантные рвутся гранаты.

И в марше, спеша на последний редут,

Носители воинской славы,

Гвардейские части на запад идут

По брёвнам глухой переправы.

Окончится здесь предпоследний маршрут

И, зная приказ командарма,

Войска разместятся и в землю врастут,

На узком овале плацдарма.

Чтоб с этих низин и болотной глуши,

Как с края стального трамплина,

Свой грозный, последний прыжок совершить

До самых предместий Берлина.

Польша, март 1945 года.

(Записано в марте 1945 года).

В окопе.

Товарищ, не в силах в окопе лежать,

Боец заявил командиру.

В руках я не в силах винтовку держать,

И раны измучили спину.

Я верю охотно товарищ тебе,

Ты раненный в прошлом сраженье.

Но наши родные не знают судьбы,

Не знают, что мы в окруженье.

Товарищ умолк и винтовку схватил,

Собравши последние силы.

Едва ли холодный курок опустил,

Как рядом взорвалися мины.

Он тело со стоном своё опустил,

Обвёл всех товарищей взглядом.

Хотя бы на миг, кто туда заглянул,

Назвал бы окружение адом.

Мороз настигал, и ветер шумел

Над нами парят самолёты.

За сопкой наш пулемёт говорит,

Фашистские бьют пулемёты.

Напрасно старушка ждёт сына домой,

А жёны мужей ожидают.

К детям не вернуться папаши домой,

Им скажут, они зарыдают.

Споёмте товарищ мы песню свою,

Споёмте мы песню простую.

Споём эту песню и двинемся в бой

За Родину нашу родную.

Польша, река Одер, 1945 год.

(Записано в 1945 году в Польше).

Побывка.

Лесом, полями, дорогой прямой

Парень идет на побывку домой.

Ранили парня, да что за беда,

Сердце волнует, и кровь молода.

К свадьбе залечится рана твоя,

С шуткой его провожали друзья,

Песню поет он довольный судьбой:

«Крутится, вертится шар голубой,

Скоро он будет в отцовском дому,

Выйдут родные навстречу ему.

Будет его поджидать у ворот

Та, о которой он песню поет,

Вот показалось родное село,

Только теперь не такое оно.

Черные трубы над снегом торчат,

Черные птицы над ними кружат.

Где эта улица, где этот дом?

Где эта барышня, что я влюблён.

Только весит над колодцем бадья

Где ж ты родная деревня моя?

Вышла откуда-то старая мать,

Где же, сыночек, тебя принимать?

Чем же тебя напоить, накормить?

Где же постель для тебя постелить?

В дымной землянке погас огонек,

Парень в потемках на сено прилег

Зимняя ночь холодна и длина,

Надо бы спать, но теперь не до сна.

Дума за думой идут чередой.

Рано, как видно, пришел я домой.

Нет мне покоя в родной стороне

Сердце мое полыхает в огне.

Жжет мою душу горячая боль.

–Ты не держи здесь меня, не неволь!

Эту тяжелую муку врагу

Я ни забыть, ни простить не могу.

Из темноты отзывается мать

Разве же стану тебя я держать?

Вижу я, чую, что сердце болит,

Делай, как знаешь, как совесть велит.

Поле да небо, безоблачный день,

Туго у парня затянут ремень,

Ловко прилажен походный мешок

Свежий хрустит под ногами снежок

Вьется и тает махорочный дым,

Парень уходит к друзьям боевым.

Парень уходит, судьба решена

Дума одна и дорога одна.

Глянет назад в серебристой пыли

Только скворечник маячит в дали

Выйдет на взгорок, посмотрит опять,

Только уже ничего не видать.

Дальше и дальше родные края.

Настенька, Настенька, песня моя,

Встретимся, нет ли мы снова с тобой,

Крутится, вертится шар голубой.

Вот почему мы бесстрашны в бою

Бьёмся жестоко за землю свою.

Счастье своё не уступим врагу.

Будет на улице праздник и нам.

Польша, город Кульм, Торн, март 1945года.

(Записано в марте 1945 года в Польше).

Конверт

К тебе сквозь туманы, леса и поляны

Летит мой конверт голубой.

Летит мой листочек, родной голубочек,

В тот дом, где расстались с тобой.

Пусть горы высоки, пусть степи широки,—

Слова прилетят в край родной.

О смелых ребятах, о грозных атаках

Расскажет конверт голубой.

Ты, помнишь, сказала, когда провожала:

«Разлуку враги принесли…»

Тех слов не забуду, врагов бью повсюду,

Чтоб вновь разлучить не смогли.

В боях и походах, в буран – непогоду,

Лишь вспомню твой голос родной,

Мне станет светлее, мне станет теплее,

Как будто ты рядом со мной.

Польша, город Олива, март 1945 года.

(Записано в марте 1945 года в Польше).

Ночью вступили мы на окраину города, бой шёл в центре. Город горел, искры поднимались высоко в небо. Танки грохотали своими гусеницами, артиллерия производила свою работу. Пленные немцы брели на нашу сторону города. Один немецкий шофёр вместе с машиной сдался в плен, приехал к нашим частям и привёз бочку спирта.

Деревушка

Спит деревушка, вяжет старушка

Ждет не дождется сынка.

В стареньких спицах отблески птицы

Тихо дрожали в руках.

Ветер уныло гудит в трубе,

Песню мурлыкает кот в избе.

Спи, успокойся, шалью укройся,

Сын твой вернется к тебе!

Утречком рано ветром нежданным

Сын твой вернется домой.

Крепко обнимет, валенки снимет,

Сядет за столик с тобой.

Будешь смотреть, не спуская глаз,

Будешь качать головой не раз,

Тихо и сладко плакать украдкой,

Слушая сына рассказ.

Ласково солнце глянет в оконце,

Радостно всё обоймёт.

Жизнь фронтовая, даль боевая,

Где совершал он поход.

Польша, город Гродно, март 1945 года.

(Записано в марте 1945 года в Польше).

Ночевали у одного сапожника с командиром роты. Ночевали плохо. Утром рано двинулись через русскую границу в город Кузница.

Ответ на песню «В землянке».

Зимний вечер, тишина и покой

Только дремлет деревья вокруг

В этот час я хочу быть с тобой,

Мой далёкий и искренний друг.

Я не знаю где ты, и какой,

Пусть там смерть, ты не думай о ней.

Ты сейчас от меня далеко,

Но тем ты ближе мне и родней.

Ты ответил на дружбу мою,

Обещал мне, что будешь писать.

И в суровом жестоком бою

Будешь ласки мои вспоминать.

И на тёплые строки твои

Мне хотелось ответить вдвойне.

Чтобы лучшие чувства мои

Помогали тебе на войне.

В тебя верю, родной и прошу,

Чтоб спокоен ты был, идя в бой.

Жду тебя, тебе часто пишу,

Мои мысли и сердце с тобой.

И пусть реки, поля и луга

Разделяют мой любимый нас.

Пусть до смерти четыре шага,

Верь же, близко уж радостный час.

Польша, город Любава, март 1945 года.

(Записано в марте 1945 года в Польше, в городе Любава).

Посылка

Принесли мне в землянку посылку

И повеяло теплом.

И забилось вдруг сердце так пылко,

И я вспомнил тихий дом…

Адрес краткий на пакете,

Там написано одно:

Кто вы? – Петя или Федя,

Или Митя, все равно.

Я ни тот, ни другой и не третий,

Но принять посылку рад.

С удовольствием вам я отвечу

Я тот самый адресат.

Вам спасибо за вниманье,

Я хочу сказать одно:

«Кто вы? Таня, или Маня, или Женя —

Все равно.

Чтоб отпраздновать нашу Победу,

Повстречаться нужно нам.

Обязательно к вам я приеду,

Но куда, не знаю сам.

Где же нашему знакомству

Продолжаться суждено?

Или в Омске, или в Томске, или в Туле

Все равно».

Польша, река Одер, март 1945 года.

(Записано в марте 1945 года в Польше).

Наши войска уже были у стен города Данциг. Шли горячие бои, немец на этом направлении скопил очень много сил. Все дороги были забиты войсками. Здесь был сбит русский аэростат немцами. Шли с боями к Данцигу.

Каховка.

Украинский ветер шумит над полками,

Кивают листвой тополя…

Каховка, Каховка! Ты вновь перед нами –

Родная, святая земля!

Мы шли через горы, леса и долины,

Прошли через гром батарей,

Сквозь смерть мы пробились встречай, Украина,

Своих дорогих сыновей!

Под солнцем горячим, под ночью слепою

Прошли мы большие пути.

Греми, наша ярость! Вперед, бронепоезд,

На Запад, на Запад лети!

Пожары легли над Каховкой родимой,

Кровава осенняя мгла,

И песни не слышно, и в сердце любимой

Немецкая пуля вошла.

За юность, на землю упавшую рядом,

За Родины славу и честь.

Забудем, товарищи, слово «Пощада»,

Запомним, товарищи, «Месть!»

Под солнцем горячим, под ночью слепою

Прошли мы большие пути.

Греми, наша ярость! Вперед, бронепоезд,

На Запад, на Запад лети!

Польша, город Черск, март 1945года.

(Записано в марте 1945 года в Польше)

Военная сестра

Помню день последнего привала,

Сон бойцов у яркого костра.

Руку мне тогда перевязала

Славная военная сестра.

Теплой нежной лаской окружила,

Подняла ресницы ярких глаз,

Мне о доме что-то говорила,

Чтобы боль немного улеглась.

Не забыть мне тихий и короткий

После боя найденный привал.

Девушку в шинели и пилотке,

Ту, что я сестрою называл.

Сразу вдруг на сердце легче стало,

В эту ночь у яркого костра.

Показалась она мне сестрою,

А сестры ведь нету у меня.

Польша, город Пириц, март 1945 года.

(Записано марте 1945 года в Польше)

После долгих походов нам был дан отдых на несколько недель. Стояли в городе Пириц. Город был сильно разбит, населения было мало. Время наше проходило весело, с друзьями.

Лирическое танго.

Мы с тобой не первый год встречаем,

Много весен улыбалось нам,

Если грустно – вместе мы скучаем,

Радость тоже делим пополам.

Ничего, что ты пришел усталый,

Что на лбу морщинка залегла,

Я тебя, родной мой, ожидала,

Столько слов хороших сберегла…

Пусть дни проходят, спешит за годом год, -

Когда минутка грустная придет,

Я обниму тебя, в глаза тебе взгляну,

Спрошу: "Ты помнишь первую весну,

Наш первый вечер и обрыв к реке,

И чью-то песню где-то вдалеке?"

Мы нежность ночи той с годами не сожгли,

Мы эту песню в сердце сберегли.

И тебя по-прежнему люблю я,

Так люблю, что ты не знаешь сам.

Я тебя немножечко ревную

К совещаньям, книгам и друзьям.

Ты такой, как был, неутомимый,

Лишь виски оделись сединой,

И гордишься ты своей любимой,

И я горжусь сыном и тобой.

Польша, город Берент, март 1945 года.

(Записано в марте 1945 года в Польше)

В этом городе группировалась наша часть, откуда мы продолжали свои боевые действия в марте.

Всё равно война

Вечерело. Солнце закатилось,

Ветер подул слегка.

Прогуляться девка вышла.

Всё равно война.

Повстречала лейтенанта,

Быстро подошла.

Двадцать лет хранила честность,

А теперь – война!

С сильным трепетом и гневом,

Говорит она.

Подойди ко мне поближе,

Всё равно война.

Лейтенант не растерялся ,

Девка хороша.

Ничего я не теряю -

Всё равно война".

Посмотрел на грудь, подумал

Грудь её полна.

Не теряйся, ты военный,

Всё равно война.

И пошёл он с ней до дому,

Ночь темным темна.

На колени она села,

Всё равно война.

Всё сидели, целовались.

Он щупал без конца.

Ей понравилось, смеялась,

Всё равно война.

Жарко стало, распахнулась,

Платьице сняла,

Что стесняться, нас не видно –

Всё равно война".

И по просьбе лейтенанта

Всё с себя сняла.

И в кровать легли, обнялись,

Всё равно война.

Ну а что мужчине надо,

Раз легла сама.

Переспать одну, две ночки,

Всё равно война.

Но она сперва не смело,

А потом сполна

И всю ночь кровать скрипела –

Всё равно война".

На кровати лежали обнявшись,

Лейтенанту вспомнилась жена.

Не ругай меня, родная,

Всё равно война.

Эх! Военные ребята,

Не теряйте время зря.

Нажимай на все педали,

Всё равно война.

Не ругайтесь за измену,

Жизнь для всех одна.

За поступки все большие

Спишет нам война.

Польша, город Тухель, март 1945 года.

(Записано в марте 1945 года в Польше)

В этом городе ночевали, перед вступлением на город Черск. В одном переулке поставили машину и постучали в дверь дома. Дверь открылась, и вышел пузатый немец. Его, конечно, убрали и заняли комнату на третьем этаже, спали на перинах. Утром отъехали к Черску. Было ещё полно приключений.

Только на фронте.

Кто сказал, что надо бросить

Песни на войне?

После боя сердце просит

Музыки вдвойне!

Нынче – у нас передышка,

Завтра вернёмся к боям,

Что же твой голос не слышно,

Друг наш, походный баян?

Кто сказал, что сердце гасит

Свой огонь в бою?

Воин всех вернее любит

Милую свою!

Только на фронте узнаешь

Лучшие чувства свои,

Только на фронте измеришь

Силу и крепость любви!

Кто придумал, что грубеют

На войне сердца?

Только здесь хранить умеют

Дружбу до конца!

В битве за дружбу свою боевую

Смело колотим врага.

Ни расколоть, ни нарушить

Дружбы военной нельзя!

Кто сказал, что надо бросить

Песню на войне?

После боя сердце просит

Музыки вдвойне!

Пой, наш любимый братишка.

Наш неразлучный баян!

Нынче – у нас передышка,

Завтра – вернёмся к боям.

Польша, город Банн, март 1945 год.

(Записано в марте 1945 года)

Передышка перед форсированием реки Одер.

Ермак.

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали,

И беспрерывно гром гремел,

И ветры в дебрях бушевали…

Ко славе страстию дыша,

В стране суровой и угрюмой,

На диком бреге Иртыша

Сидел Ермак, объятый думой.

Товарищи его трудов,

Побед и громозвучной славы

Среди раскинутых шатров

Беспечно спали близ дубравы.

"О спите, спите, – мнил герой, -

Друзья, под бурею ревущей!

С рассветом глас раздастся мой,

На славу иль на смерть зовущий.

Вам нужен отдых; сладкий сон

И в бурю храбрых успокоит;

В мечтах напомнит славу он

И силы ратников удвоит.

Кто жизни не щадил своей,

В разбоях злато добывая,

Тот думать будет ли о ней,

За Русь родную погибая?"

Страшась вступить с героем в бой,

Кучум к шатрам, как тать презренный,

Прокрался тайною тропой,

Татар толпами окруженный.

Мечи сверкнули в их руках,

И окровавилась долина,

И пала грозная в боях,

Не обнажив мечей, дружина.

Ермак воспрянул ото сна

И, гибель зря, стремится в волны,

Душа отвагою полна…

Но далеко от брега челны.

Иртыш волнуется сильней…

Ермак все силы напрягает

И мощною рукой своей

Валы седые рассекает…

Ревела буря… Вдруг луной

Иртыш шипящий осребрился,

И труп, извергнутый волной,

В броне медяной озарился.

Носились тучи, дождь шумел,

И молнии его сверкали,

И гром вдали еще гремел,

И ветры в дебрях бушевали…

Польша, река Одер, апрель 1945 года.

(Записано в апреле 1945 года)

Большой героизм проявили русские воины при форсировании реки Одер. Немцы сильно укрепили свой берег. Берег сильный, к тому же мокрый. Несмотря на усилия немцев, они были отброшены к Берлину и всё отступали с боями.

Жизнь русского народа в лагере военнопленных.

Мы живём не вдали от Берлина,

Островок, окружённый водой.

В нём лежит небольшая равнина

И концлагерь с эллектростеной.

Тридцать два деревянных барака,

Бункер, кухня, ревир и бестрит.

Наши девушки холодны, голы,

Хоть март месяц холодный стоит.

На дворе ночь, а нас поднимают,

Пьём пол литра горячей воды.

А потом на апель выгоняют,

На апелях мы долго стоим.

Тридцать раз на работу считают,

Тридцать раз по пятёркам стоим.

Слышим голос мы скальской чудесный

И гурьбой на работу бежим.

Мы работы такой не боимся,

Но и работать на вас не хотим.

На работе поём, веселимся,

А в душе, в сердце горе таим.

А теперь плачут братья и сёстры,

Плачет родная мать и отец.

Но на фронте бои очень остры,

Нашим мукам приходит конец.

Ничего, дорогие подруги,

Выше головы, пойте смелей!

Ещё две, три большие потуги,

Прилетит дорогой соловей.

Он откроет нам двери за браму,

Сымет платье в полоску с плечей.

Успокоит сердечные раны,

Вытрет слёзы с усталых очей.

Ничего, дорогие подруги,

Будьте русскими всюду, везде.

Скоро лагерь оставим мы, скоро.

Скоро будем на русской земле.

Польша, город Данциг, апреля 1945 года.

(Записано в апреле 1945 года в городе Данциг)

Эту песню спела нам одна освобождённая девушка из лагеря, который располагался в городе. На автозаводе мы освободили своих людей. Они нам много рассказали о зверстве сволочей немцев. Одна прекрасная исхудавшая девушка, среднего роста, лет 18-ти спела нам жалобно песню. От этого голоса у многих товарищей упали слёзы на раскалённую землю. Сжав крепко кулаки, мы двинулись дальше в город гнать немцев, попрощавшись и отблагодарив эту девушку.

Кочегар

Раскинулось море широко

И волны бушуют вдали

Товарищ мы едем далёко,

Подальше от нашей земли.

Не слышно на палубе песен,

Лишь славное море шумит,

А берег суров и так тесен –

Как вспомнишь, так сердце болит.

На палубе восемь пробило,

Товарища надо сменять.

Едва он по трапу спустился

Механик кричит: «Шевелись!»

«Товарищ, я вахты не в силах стоять, —

Сказал кочегар кочегару, —

Огни в моих топках давно не горят;

В котлах не сдержать мне уж пару».

Пойди, заяви то, что я заболел,

И вахту, не кончив, бросаю,

Весь потом истек, от жары изнемог,

Работать нет сил – умираю».

Товарищ ушел… Он лопату схватил,

Собравши последние силы,

Дверь топки привычным толчком отворил,

И пламя его озарило:

Лицо его, плечи, открытую грудь

И пот, с них струившийся градом –

О, если бы мог, кто туда заглянуть,

Назвал кочегарку бы адом!

Котлы паровые зловеще шумят,

От силы паров содрогаясь,

Как тысячи змей пары же шипят,

Из труб кое-где пробиваясь.

Напрасно старушка ждет сына домой;

Ей скажут, она зарыдает…

А волны бегут от винта за кормой,

И след их вдали пропадает.

Польша, город Данциг, апрель 1945 года.

(Записано в апреле 1945 года в городе Данциг)

Бухта города Данциг. Море.

На берегу был захвачен спиртзавод, и спирт тёк ручьями по улицам. Улицы были залиты спиртом. Ещё баки стояли не взорванные, и в них был спирт около 70-ти тонн. Я был поставлен для охраны с десятью бойцами. Много я провёл там трудных минут. Солдаты не давали покоя. 30 тонн раздал бойцам и офицерам, освобождавшим вместе город Данциг.

Морская артиллерия противника сильно обстреливала бухту. Спасались в подвале. Корабли противника с моря обстреливали из тяжёлых орудий.

Сдали спиртзавод приехавшей комендатуре, а сами взяли три литра спирта, закуски и пошли в город Данциг в свою часть. Друг еле держался на ногах, я ему помогал идти, и в таком виде мы дошли до своей роты. Бутылку по дороге разбили. Всё обошлось благополучно.

На жерновой скале.

На жерновой скале, против яркой луны

Мы там поздней порою сидели.

А в саду соловей, громко песни там пел,

Листья весело тихо шумели.

Прижимаясь ко мне, говорила она,

На плечо мне головку склонила.

И всё стихло, в саду только пел соловей,

Липы тихо ветвями шумели.

Постарайся забыть, поскорее меня

Так устами бессвязно шептала.

Не щадила болезнь красоты молодой

Умерла ведь моя дорогая.

Полюбил я её, боже мой, горячо

Но судьба беспощадная, злая.

Помертвели цветы, закатились глаза,

Навсегда она с миром простилась.

Так хотелось любить, целовать горячо,

Но она от меня удалилась.

Вот уж лето прошло, скоро будет зима,

На скале я сижу одиноко.

Не поёт соловей громко песню свою,

Улетел он отсюда далёко.

Польша, город Данциг, апрель 1945 года.

(Записано в апреле 1945 года)

Берег Балтийского моря. Скала, волны бегут, рассекаясь о скалу, омывая её своими водами.

Данциг. Быстро мы подъехали на полуторке к маслозаводу, чтобы набрать масла. Я слез с машины и отошёл к окну. Вдруг снаряд разорвался с воем возле машины, по ту сторону от меня. Я, прижавшись к земле, лежал, затем подхватился и как угорелый скрылся в блиндаж. Обстрел был сильный, минут 20-ть. Когда кончился обстрел немцев с моря, я вышел из блиндажа. Мотор машины вышвырнуло в сторону, шофёра тоже, но он остался жив. Друга Мошкина тяжело ранило, и легко ранило двух солдат. Мне только порвало комбинезон.

По Чуйскому тракту

Расскажу про тот край, где бушует

Где дороги заносят снега.

Там алтайские ветры бушуют

И шоферская жизнь нелегка.

Есть по Чуйскому тракту дорога,

Ездит много по ней шоферов.

Был там самый отчаянный шофер,

Звали Колька его Снегирёв.

Он машину трёхтонную АМО,

Как родную сестрёнку, любил.

Чуйский тракт до монгольской границы

Он на АМО своей изучил.

А на "форде" работала Зоя,

И так часто над Чуей-рекой

«Форд" зелёный и грузная АМО

Мимо Коли промчится стрелой.

И любил крепко Коля Зою,

Где бы, как, когда бы была,

По ухабам и пыльным дорогам

Форд зелёный глазами искал.

И однажды он Зое признался,

Ну а Зоя суровой была:

Посмотрела на Кольку с улыбкой

И по "форду" рукой провела.

И ответила Зоя сурово:

Вот, что думаю, Колечка, я:

Если АМО мой "форд" перегонит,

Значит, Зоечка будет твоя".

Как-то раз из далёкого Бийска

Возвращался наш Колька домой.

Форд зелёный, весёлая Зоя

Рядом с АМО промчался стрелой.

Вздрогнул Колька, и сердце заныло -

Вспомнил Колька её разговор.

И рванулась тут следом машина,

И запел свою песню мотор.

Шла дорога, обрыв под увалом,

А под камнем шуршала вода.

Шла машина могучим порывом

Под штурвалом пристала рука.

Тут машина, трёхтонная АМО,

Вбок рванулась, с обрыва сошла

И в волнах серебрящейся Чуи

Вместе с Колей конец свой нашла.

И теперь уже больше не мчится

"Форд" знакомый над Чуей-рекой.

А плетётся он как-то уныло,

И штурвал уж дрожит под рукой.

И на память лихому шоферу,

Что боязни и страха не знал,

На могилу положили фару

И от АМО разбитый штурвал.

Польша, город Штадгард, апрель 1945 год.

(Записано в апреле 1945 года в городе Штадгард)

Вcтаёт заря на небосклоне

Встает заря на небосклоне,

С зарей встает наш батальон.

Механик чем-то недоволен,

В ремонт машины погружен.

Башнер с стрелком таскал снаряды,

В укладку бережно их клал,

А командир смотрел приборы,

«Живей!» – механику сказал.

Сигнал был дан, ракета взвилась,

Дана команда: «Заводи!»

Моторы с ревом встрепенулись,

По полю танки понеслись.

Куда, куда, танкист, стремишься,

Куда ты держишь верный путь?

Или с термиткой повстречаться,

Или на минах отдохнуть!

А я термитки не боюся,

И мина тоже не страшна.

Нам дан приказ: «Вперёд, на запад,

Громить проклятого врага!»