Неисповедимы пути туриста

– Я же говорила, что итальянское мороженое лучшее в мире!

Грядущий день начался с моросящего дождя. Еле выпросив у Любы руль нашего Фольксвагена, с обещанием вернуть его на обратном пути, я довольно быстро спустился с отеля по, уже ставшей привычной, извилистой спирали. По разработанному вчера плану, я повернул на запад и помчался по направлению к, описанному в путеводителе, нереально красивому и романтическому месту, под названием Комо. Чтобы вплотную приблизиться к нему, предстояло проехать около 150 километров по живописной горной дороге.

Между тем, дождь усилился, а зигзагообразная, со множеством поворотов и тоннелей, горная трасса требовала от водителя пристального внимания. Несмотря на это, боковое зрение выхватывало из сероватого утреннего ненастья девственную красоту альпийского высокогорья, которое нависало по обе стороны дороги. Проносящиеся мимо скалистые пики итальянских Доломитовых Альп напоминали красочную мозаику, которая, по мере продвижения автомобиля вперёд, преображалась своими причудливыми формами. Казалось, что фары нашего автомобиля насквозь пронизывают плотные, ниспадающие вниз с остроконечных вершин, облака, открывая всё время меняющиеся очертания суровой горной акварели.

В салоне машины было, как никогда, тихо. Видно, убаюканные непрекращающимся дождём, мои «пилигримные» коллеги, в соответствии с избитым клише, видели проносящиеся мимо горы в своём сонном телевизоре. Никто не пытался прорваться в туалет, не требовал немедленно остановиться возле понравившегося места и не хотел выпить ароматный кофе. Однако, когда дорожный указатель с надписью «Como» предписал, что до него осталось всего двадцать пять километров, в окна машины проникли, сначала несмелые, а потом, просто дерзкие и бесстыжие, лучи горного солнца. Тут же, молниеносно вернувшись в объективную реальность, мои друзья, почти в унисон, спросили:

– Сеня, дорогой! Где мы?

Я, конечно же, не удержался поддеть своего друга и, не без насмешки, ответил:

– А это вы спросите у нашего, проспавшего все горные красоты, прославленного штурмана Эдуарда.

– А я, грешным делом, подумал, что мы на израильско-сирийско-ливанской горе Хермон, – в тон моей колкости отшутился Эдик.

Пока разбирались, что, зачем и почему, наш «VW Passat» торжественно въехал в Комо. Здесь следует заметить, что, с одной стороны, это безумно красивый город, а с другой, невероятно чудное, одноименное озеро, которое на фоне высоченных и сказочных гор, как мы поняли чуть позже, просто заряжает одновременно как энергией, так и спокойствием. Уже из окна машины было заметно, что у него заметно вытянутая форма, в которой одни видят перевёрнутую латинскою букву Y, а другие усматривают в ней силуэт бегущего человека. Такое впечатление создаётся, прежде всего, потому, что это изящное озеро состоит как бы из трёх, заполненных водой и соединяющихся в одной точке, ущелий.

По мере вживания в, какой-то непередаваемо магический, дух этого приозёрного города мы поняли, что быть в нём только один, запланированный нами, день недопустимо мало. В этом месте надо не прогуливаться, а пожить хотя бы неделю, чтобы всецело отдаться ему, неспешно вдыхая чудодейственный аромат, исходящий от волшебной глади живописного озера и приклеенного к нему каскада неповторимых маленьких городков. Надо неторопливо, буквально черепашьим шагом, исследовать их живописные окрестности, подниматься по лабиринту, уходящих в горы, переулков, любоваться изящными, открывающихся со смотровых площадок, горно-водными панорамами, доходить до дальних монастырей, прислушиваясь к звону церковного колокола.

Однако в нашем распоряжении был всего лишь один день, послезавтра мы должны были покинуть наш горный отель, а вместе с ним, очаровавшую нас, доломитовую Северную Италию. В отличие от многих пеших туристов, осматривающих достопримечательности Комо, мы всё-таки были вооружены Фольксвагеном, который позволял нам быстро перемещаться из одной точки этого волшебного пространства в другой, не менее очаровательный, уголок. Благодаря автомобилю, мы успели посетить, примыкающий к Комо, так называемый «Золотой треугольник» c неподражаемыми городками Варенна, Менаджио и Белладжио. Люба и Мила, беспрестанно щёлкали затворами фотоаппаратов, отдавая себе отчёт, что даже самые удачные снимки не передадут полновесную красоту неповторимых пейзажей.

Когда в конце дня наша подуставшая группа решила подкрепить, не такое уже и плохое, состояние духа в пиццерии примостившейся у самой кромки водной глади озера Комо, воодушевлённый Эдуард мечтательно промолвил:

– Друзья мои! Не печальтесь, что осмотрели далеко не всё возможное. Очарование этого места, в конечном итоге, стремится к бесконечности. Главное, что мы вжились в атмосферу этого удивительного места и прониклись его парадоксальной неповторимостью.

Бывший доцент, заведующий кафедрой геодезии Одесского инженерно-строительного института, кандидат (по советской градации) и доктор (по израильской) технических наук Эдуард Могилевский одновременно был покорителем горных вершин по форме жизненного функционирования и неисправимым романтиком по её содержанию. Именно поэтому за утренним кофе, Эдик, неформальный лидер нашего итальянского «трека», помпезно объявил:

– Всё, друзья, финита ла комедия! Итальянские города можно смотреть бесконечно. Первое впечатление о них мы уже составили. Второе, бог даст, будет впереди. Завтрак, который мы с аппетитом сейчас поглощаем, не догадывается, что он приготовлен на горном плато, высота которого достигает почти 2000 метров над уровнем того самого Адриатического моря, которое мы обозревали в островной Венеции.

– Эдик, – перебила своего мужа Люба, подливая ему коричневый напиток из кофейника, – к чему вся это твоя высокопарная речь. Такое впечатление, что вот, вот заиграют фанфары.

– Кто знает, может быть и, в самом деле, забренчат, – засмеялся Эдуард, – когда мы с вами сегодня покорим «трёхтысячник», скалистую альпийскую вершину, которую каждое утро видим из окна.

Не успел он завершить свою пафосную тираду, как из-за его спины проявилась стройная фигура черноволосой молодой женщины. Она, без всякого «здравствуйте» или «извините», на чистейшем русском языке спросила:

– А можно мы с Мишей с вами поднимемся на этот «трёхтысячник».

Пока мы с Эдиком приходили в себя, услышав русскую речь в итальянских Альпах, симпатичная брюнетка продолжила:

– Миша – это мой муж, а меня зовут Женя. Мы приехали, вы, наверное, не слышали, из города Ашдода, из Израиля. А ещё, я не знаю, что такое «трёхтысячник». Мы сегодня первый день в этих диких горах, поэтому пойдём, куда скажете, как в этой песне, если знаете, «а я такой, что за тобою могу пойти в любую даль».

– Это же надо, – удивилась Мила, – встретить в этом, удалённом от благ цивилизации, горном отеле, земляков, с которыми живёшь не только в одной стране, а ещё и в одном, на берегу Средиземного моря, городе.

Уже через полчаса наша группа тронулась в путь, соблюдая технику безопасности, предписанную Эдуардом, руководителем нашего восхождения. Функция штурмана отводилась мне. Выклянчив на ресепшен, имеющуюся у них карту лыжных подъёмников плато, где находился наш отель, я повёл своих друзей вверх, где клубились розовато-дымчатые облака. Хотя, по большому счёту, прокладывать им путь было некуда: вершина, на которую мы должны были подняться, была видна почти с каждой точки нашего пути, к тому же, к ней вела, хорошо заметная, извилистая тропа. А ещё, глядя на карту, я обнаружил, что до «трёхтысячника» наша вершина не дотягивала, её высота составляла 2997 метров.

– Ничего страшного, три метра доберём собранными камнями, – улыбаясь, отшутился Эдуард.

Ассоциативно я вдруг вспомнил, из своего альпинистского прошлого, что гора Хан-Тенгри в восточном Тянь-Шане имела высоту 6995 метров. В тоже время в Советском Союзе были четыре вершины, превышающие семь тысяч метров. Советские горовосходители, желая добавить к ним ещё один «семитысячник», попросили геодезистов провести более точные измерения высоты этой горы. По результатам высотных промеров получилось 6995.2 метров. Кто-то из руководителей этих измерений посоветовал каждому из, восходивших на эту вершину, альпинистов брать в рюкзаке немного земли, пока она не достигнет нужной отметки.

Понятно, что никто из нас не собирался досыпать альпийскую вершину, и мы не спеша продолжали шагать по горной тропе, которая витиеватой змейкой огибала окружающие остроконечные скалы, крутые обрывы и шумные водопады. Подъём был не очень сложный, и мы всё время не уставали любоваться красотами Доломитовых Альп. Поскольку наш отель находился на уже приличной высоте, хвойно-лиственный лес остался далеко внизу. Поэтому тропа вела нас по альпийскому лугу, в некоторых местах которого мирно паслись итальянские коровы. Наша новая попутчица Женя, поглядывая на одну из коричневатых таких бурёнушек, мечтательно проговорила:

– Посмотрите, пожалуйста, на неё, точь в точь, как на обёртке шоколадки «Milka», который я сейчас бы с удовольствием съела.

– «Milka» будем смаковать вместе с нашей Милой в Израиле, – таинственно улыбнулся Эдик, – а сейчас позвольте угостить вас элитным итальянским шоколадом «Modica».

Пока все наслаждались изысканным вкусом и энергетикой кондитерского изделия, Эдик громогласно объявил:

– А сейчас, господа хорошие, мы делимся на две группы: в первой я и моя жена, а во, второй, которую возглавляет Семён, все остальные.

– Чего вдруг мы должны разъединяться, – возмутилась Мила, – мы же одна команда.

– Коллектив-то один, – согласился Эдуард, – но подготовка разная: мы с Любой старые альпинисты, прошли Памир и Тянь-Шань, которые намного выше Альп. Мы с ней поднимемся на вершину напрямую, «в лоб», по скальному выступу, а Семён поведёт вас по горной тропе.

– Но мой муж тоже бывший альпинист, покорял Эльбрус, который тоже не ниже альпийского Монблана, – продолжала сердиться Мила.

– Послушай, Эдик, – вмешался в разговор я, – не ты ли перед началом нашего восхождения что-то говорил о технике безопасности, которую сейчас нарушаешь самым грубым образом. Не мне тебя учить, что без страховочной верёвки, карабина и крючьев никто не совершает такое опасное скальное восхождение.

– Вот именно, что не учить, – не глядя мне в глаза, подтвердил Эдуард, – у тебя, друг мой, только второй разряд по альпинизму, у моей Любы – первый, ну, а меня где-то валяется значок мастера спорта.

– Послушай Эдик, – вспыхнул я, – мы ведь, в конце концов, не вершины приехали покорять, а путешествовать по Европе.

– Так Альпы для меня и есть Европа, – согласился он, – не переживай, Сеня, до встречи на вершине.

Я тяжело вдохнул, мрачно осматривая опасный скалистый, под углом сорок пять градусов к горизонту, карниз, по которому начали подниматься Эдик с Любой, и повёл Милу, Женю и Мишу на вершину более лёгким путём. До неё оставалось всего четыре километра пути, и уже через час мы достигли её, радостно распевая «кто здесь не бывал, кто не рисковал, тот сам себя не испытал, пусть даже внизу он звёзды хватал с небес, внизу не встретишь, как не тянись, за всю свою счастливую жизнь десятой доли таких красот и чудес». Тысяча раз прав был Владимир Высоцкий, которому принадлежали эти, актуальные в данный момент, слова. Перед нами открылась, захватывающая дух, панорама волнистой линии горных хребтов Доломитовых Альп и возвышающиеся над ними шапки заснеженных вершин, ниспадающих к цветной палитре альпийских лугов и вечнозелёных хвойных лесов.

Всё было бы хорошо, но с нами не было Любы и Эдика. В теории они должны были подняться быстрее нас. Но ведь ещё немецкий поэт Гёте сказал «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет!». В данный момент нам бы хотелось в роли метафорического древа увидеть наших друзей живыми и невредимыми. С той стороны вершины, с которой они должны были подняться, подъём был настолько отвесный, что практически не просматривался с высшей точки хребта, на которой мы стояли. Прошли долгие и томительные три четверти часа, я уже хотел дать своим спутникам команду немедленно спускаться вниз, чтобы с отеля позвонить в горноспасательную службу для розыска, а возможно и для спасения своих друзей. Как раз в это время перед нами возникли силуэты наших альпинистов. Именно силуэты, поскольку правильно говорят, что «лица на них не было». Вернее физически их очертания фигур как бы присутствовали, но весь их облик был таким взмыленным, измученным и утомлённым, что хотелось немедленно отправить их в ближайший реабилитационный центр. Мила и Женя бросились к Любе обниматься, а мне, пожимая Эдуарду руку, хотелось только применить в его адрес весь, известный мне, список русских ненормативных выражений. Возможно я бы и проговорил их, но Эдик, крепко прижав меня к себе, проникновенно прошептал мне на ухо:

– Прости, дорогой, ты был прав! С меня бутылка.

Может быть, я бы всё-таки прочистил бы Эдику мозги нехорошими словами, но неожиданно на вершину, которую я называл уже словом «наша», поднялась ещё группа людей. От их вида, точнее от одеяния, у меня потемнело в глазах. Они были облачены в чёрные костюмы, чёрные шапочки (кипы) и чёрного цвета обувь. У меня не было и капли сомнения, что это были ортодоксальные евреи, для которых вся их жизнедеятельность вращается вокруг предписаний Торы и соблюдения заповедей служения Богу. Об их мировоззрении и бытие можно говорить сколько угодно много, но всё равно, для обыкновенного современного индивидуума, они остаются людьми-загадкой. Достаточно здесь только упомянуть, что настоящий ортодоксальный еврей должен соблюдать минимум 613 правил «Пятикнижия» (пять книг Торы или Ветхого Завета).

Пятеро молодых мужчин, увидев нашу компанию на вершине итальянской горы, были удивлены не меньше нас. Настороженное молчание длилось до тех пор, пока я, прервав его, не сказал на иврите:

– Шалом! Нехмад лифгош отххем бэгова казэ, – что в переводе означало, – здравствуйте, приятно встретить вас на такой высоте.

Признав в нас как бы своих «однополчан», они дружно захлопали в ладоши, а один из них, улыбнувшись, показал на лазурное небо и с чувством проговорил:

– Ничего страшного, до Творца нашего намного выше, но своими искренними молитвами мы каждый день добираемся до него.

При этом он взмахнул рукой и остальные четверо его единоверцев в течение нескольких минут развернули на итальянской вершине, нечто похожее, на русскую скатерть-самобранку, на которой оказались свежие питы, овощи, хумус (закуска из нутового пюре) и тхина (густая паста из кунжута). Мы с удовольствием перекусили с нашими земляками, что вряд ли было бы возможно где-нибудь в Иерусалиме или в Тель-Авиве.

Спустились к нашему отелю мы довольно быстро, на часах было только два часа пополудни. Эдик с Любой решили показать Жене и Мише, как правильно спуститься с нашего горного пристанища, заодно показав им окружающие окрестности. А мы с Милой надумали прогуляться по альпийскому лесу, который начинался, вернее, если смотреть снизу, заканчивался в полукилометре от отеля.

Как только мы углубились в лесную чащу, возникло ощущение, что попали в какую-то волшебную нереальность. Узкая тропинка, покрытая ещё прошлогодними опавшими листьями, уводила нас в сказочное царство, где журчала горная речушка, раздавался весёлый птичий гомон и где в лёгкие проникал изумительный аромат непревзойдённых лесных запахов. Последнее было особо актуально, поскольку за месяц до поездки Мила перенесла непростое, с осложнениями, воспаление лёгких. По этому поводу были даже у частного врача-пульмонолога, который не особо рекомендовал отправляться в путешествие, в котором мы сейчас находимся. В данную момент, порукой его предостережениям, послышался, довольно близкий, раскат грома. Он явился предвестником приближающейся грозы, которая, буквально через несколько минут накрыла нас порывистым и непроглядным ливнем. Бежать назад было бесполезно, так как мы отошли от нашего отеля не менее, чем на два километра. Поэтому, взявшись за руки, что есть силы помчались вперёд по этой, чуть ли не звериной, тропе, призывая Всевышнего помочь найти приют и спасти Милу от новой опасной простуды.

Только чуть позже я подумал, что совсем не исключена возможность, что именно фанатичные приверженцы Торы, которых мы, может быть не совсем случайно, встретили на вершине альпийской горы и которые, судя по всему, молились за здоровье моей жены, буквально через несколько минут привели нас к симпатичному домику на берегу озера. На входной двери красовалась привлекательная, соответствующая данному моменту, вывеска «cafe bar». Встретить в горах, в лесу заведение, где можно перекусить и выпить, представлялось мне полным нонсенсом. Вряд ли была вероятность набрести в Карпатах или, тем более, в горах Кавказа на нечто подобное. Полагая, что приозёрный бар, если и не приснился мне, то оказался просто фантомом, я, повинуясь написанному «push», толкнул массивную стеклянную дверь, не веря, что она откроется. Вопреки ожиданиям, она отворилась и впустила нас в, укутанное полумраком, со светящейся стойкой бара, уютное помещение. В кафе не было ни одного человека, однако перед нами тут же появился симпатичный бармен. Я заказал по сто грамм коньяка и два кофе, причём, чуть ли не силой, заставил свою, в общем-то ведущую трезвый образ жизни, жену выпить содержимое бокала залпом, в один приём. Возможно это имело необратимый терапевтический эффект, который избавил мою прекрасную половину от неизбежной простуды. В любом случае этот симпатичный, внезапно встреченный, бар также войдёт в неразрывную цепочку самых ярких воспоминаний об Италии.

Мила и думать не думала, что грядущий вечер сулит ей продолжение алкогольного возлияния. Ведь это, с одной стороны, был последний день нашего пребывания в Италии, а с другой, Эдик выполнил своё обещание «с меня бутылка» и, загадочно улыбаясь, водрузил на стол штоф с наклейкой «Limoncello» – ликёр, который изготавливался методом настаивания лимонной кожуры в спирте. Не успел он вскрыть пробку, как тут же, вместе с тостами «За страну пиццы и спагетти», «За Альпы», «За горные озёра», «За покорённую вершину», последовала незамедлительная дегустация популярного итальянского напитка. А я, тем временем, всё думал про себя:

– Как же так получилось, что еврейский пророк Моисей сорок лет вёл свой народ по пустыне, чтобы достигнуть земли обетованной. Несмотря на то, что есть там и Средиземное, и Мёртвое и Красное море, гора Хермон и озеро Кинерет, 80% этой земли находится в безжизненной пустыне. А вот современные итальянцы, к своему несоизмеримому счастью, без всяких длительных переходов и хождений, получили божественный подарок, начиная от древнего Рима, очаровательной Венеции, холмистой панорамы Тосканы, южной оконечности суровых Альп и волшебной природа неаполитанских островов.

Как бы вторя моим мыслям, после принятия второй дозы лимонного «лекарственного» спиртного, Мила чуть ли не пропела:

– Не забуду симпатичных и, одержимых своей страной, итальянцев. Ведь каждый из них – это «театр одного актёра», со своей яркой индивидуальностью и неповторимой жестикуляцией.

– Такое впечатление, – в тон моей жене вторила Люба, – что жители Италии абсолютно свободные люди и делают только то, что им нравятся.

Когда в бутылке почти не оставалось знатного Лимончелло, Эдуард подытожил:

– За наше здоровье! И чтобы не в последний раз мы посещали эту роскошную, гостеприимную, обласканную солнцем, страну интересных мест, великолепных трасс и бесподобно вкусной кухни. Лехаим!

Уже в десять часов утра следующего дня мы подъезжали к швейцарской границе. Тут нас ожидал денежный сюрприз. Оказалось, чтобы въехать в дружественную европейскую страну следовало заплатить дорожный сбор, который выливался в круглую сумму швейцарских франков. По крайней мере, на эти деньги можно совсем неплохо несколько дней питаться в Италии. Но самое интересное и, вместе с тем, обидное, что взамен за оплату тебе наклеивали на лобовое стекло машины красивую виньетку, которая позволяла ездить по стране ровно год. Нам совсем не нужны было двенадцать месяцев колесить по Швейцарии, необходим был только день, может быть два, чтобы проехать через неё в Германию, чтобы завершив кольцо, вернуться в начальную точку нашего автопробега, в город Мюнхен. Мы с Эдиком, попеременно чередуя немецкие слова с английскими, долго объяснили это таможенному пограничнику. Ничего не помогло, наш Фольксваген въехал в страну банков, сыра, шоколада и гор только, когда мы наклеили злополучную виньетку после оплаты дорожного сбора.

Каждый из нас немного расстроился от незапланированной утери финансовой наличности. Но ненадолго. Когда через полчаса мы въехали в швейцарский город Лугано нам тут же захотелось взамен утраченных финансов петь душевные романсы. Он разместился в окружении гор на берегу одноименного озера. Мы не спеша прошли к центру, большинство старых зданий которого были выполнены ломбардском стиле. Город был насыщен старинными площадями, видовыми майданами, парками и променадами. Когда мы, в ожидании традиционного кофе, сидели в открытом, на берегу озера, кафе, я прочёл в путеводителе фразу «dolce far niente», что в переводе с итальянского на русский означало «сладкое ничегонеделание». Она, как нельзя лучше, подчёркивала праздную атмосферу, которую создавали толпы туристов, осматривающих этот прелестный городок.

Следующую, запланированную ещё в домашнем задании, остановку мы сделали в городе Люцерн. Если Лугано был швейцарским итальяноязычным городом, поскольку располагался вблизи итальянской границы, то Люцерн, будучи недалеко от границы с Германией был, в основном, немецкоязычным. Он вобрал в себя, наверное, все прелести страны, включая расписные домики, деревянные средневековые крепостные стены и мосты, а также живописное извилистое, со скалистыми берегами, Фирвальдштетское озеро. Конечно, всего лишь часовая прогулка по этому живописному городу не могла дать полного впечатления об его истинной красоте. Однако, чтобы понять это, вполне достаточно было увидеть, один из старейших крытых мостов в Европе, средневековый Часовенный мост под двускатной крышей с красочными росписями под сводом, неотъемлемую часть городского пейзажа – башни-близнецы Хофкирхе и умирающий лев, высеченный в скале в память о героической гибели швейцарских гвардейцев, защищавших дворец Тюильри.

И снова серая лента, только уже, швейцарского автобана. Мы продолжаем со средней крейсерской скоростью двигаться к немецкой границе. Солнце уже преодолело больше половины своего пути по небесной сфере. Не успел я вспомнить старую заповедь советского командировочного, что первым делом нужно обеспечить себе ночлег, как на дороге, рядом с указателем поворота, бросился в глаза большой красочный щит, на котором было выписано «billige touristenzimmer». Видимо кто-то специально подсуетился, вовремя направив нас в «дешёвые комнаты для туристов». Свернув с автострады на узкую асфальтовую дорогу, мы проехали около десяти километров, пока не увидели трёхэтажный бревенчатый дом с уже знакомой нам вывеской «Gasthaus».

Характерно, что вышеназванный гостевой дом возвышался не на какой-то, пусть даже совсем небольшой, сельской улице, а посреди поля, на котором росли красивые цветы и даже колосились злаки. При поселении оказалось, что отель был вовсе не такой дешёвый, как, по крайней мере, нам представлялось. Но это была Швейцария, где чуть ли не в каждом домике чудились финансовые магнаты и всемогущие банкиры. Решив, что время искать другое, приемлемое на одну ночь, жилище обойдётся дороже, мы остались в этом странном отеле.

Не прошло и пяти минут после нашего заселения, как дородная хозяйка в голубой блузке с отложным кружевным воротничком и в чёрной плиссированной, с розовыми оборками, юбке принесла поднос, на котором красовались голубого цвета тарелки, наполненные сырным фондю. Важным, на наш взгляд, приложением к этому национальному швейцарскому блюду явилась бутылка белого вина. Но, наверное, ещё более существенным был радушный жест хозяйки со словами, что такое угощение является традицией отеля и за него не надо платить. После такого колоритного обеда этот гостевой дом уже не казался нам таким дорогим. Итог, как всегда, подвёл Эдуард, томным голосом проговорив: