Неисповедимы пути туриста

День второй мы начали с осмотра сердца Парижа, с острова Ситэ. Парижане называли его ещё и колыбелью города потому, что именно здесь был построен первый французский королевский дворец (Дворец правосудия) и именно здесь воздвигнут величественный Собор Парижской богоматери. Старый Париж долгое время размещался в пределах этого острова, который изобилует массой достопримечательностей. Мы обошли весь Ситэ в течение сорока минут, но дальнейший осмотр только половины того, что упоминалось в путеводителе, занял у нас ещё полдня. Собор, не какой-то там, как говорится в незабвенном фильме, матери, а самой, что ни есть, Парижской богоматери поразил нас величием своей архитектуры, богатством декора и уникальными святынями. При осмотре этого Нотр-Дам-де-Пари мы почувствовали, надо полагать, божественную энергетику, исходящую от священных реликвий, включая терновый венец, гвоздь, которым прибивали к распятию Иисуса и частички самого креста.

Передохнув после осмотра античных парижских ценностей в нашем отеле, вторую половину дня мы решили посвятить Монмартру. Ведь именно в этом богемном районе жил Эмиль Золя, писали картины Ренуар, Ван Гог и Пикассо, творили Хемингуэй и Френсис Скотт Фицджеральд. Пока я ожидал в холле гостиницы свою жену, ко мне за столик подсела симпатичная брюнетка из тех, возраст которых визуально не определяется. Она, подсмотрев в моих руках путеводитель на русском языке, неожиданно проговорила:

– Здравствуйте, месье. Будем знакомы, меня зовут Роксана, а вас?

Мне ничего не оставалось, как назвать своё имя. Выяснилось, что Роксана, родившаяся в Ереване, жила в Париже уже больше десяти лет. Она оказалась настолько контактной, что уже через пять минут у меня сложилось впечатление, что я знаком с ней много лет. В разгар нашей беседы из номера вышла Мила и, бросив недобрый, даже подозрительный, взгляд на Роксану, спросила меня, куда я положил её сумку. Когда моя жена ушла опять в номер, моя армяно-французская знакомая поинтересовалась:

– Вы не подскажете, Семён, эта симпатичная женщина – ваша жена?

Получив утвердительный ответ, она, не без сожаления, взглянула на меня и нежным голосом проворковала:

– Кто же, дорогой товарищ, в Париж едет со своим самоваром, – что в иносказательном переводе, наверное, означало:

– Не бери с собой то, чего там, куда ты приехал, и так хватает.

Я не успел ответить, так как в этот момент, вышедшие из номера, Саша и Слава подхватили меня за руки и повели к выходу из отеля, полагая, что на этом моё знакомство с блудной парижанкой подошло к концу. Как же они ошибались. Когда на станции парижского метрополитена я подошёл к схеме, чтобы определиться, как лучше добраться до Монмартра, я услышал позади, знакомый уже, голос Роксаны:

– Я могу вам помочь, Семён?

– Нет, спасибо, – ответил я, – мы, вроде бы, справляемся, скажите только, – спросил я разглядывая схему движения подземных поездов, – на карте видно, что на Монмартре есть две остановки: одна сверху, другая снизу, где лучше выходить?

Роксана кокетливо передёрнула плечами и, не глядя мне в глаза, кокетливо прошептала на ухо:

– Не знаю, как вы, Семён, но я предпочитаю сверху.

Увидев приближающихся ко мне родственников, она поспешно вскочила в вагон уходящего метро и вместе с ним навсегда исчезла из поля зрения.

В соответствии с эротическим советом Роксаны мы вышли на верхней станции метро и сразу попали на вершину 130-метрового холма самого высокого и колоритного района Парижа. Тут же перед нашим взором предстало необыкновенной красоты, примерно стометровой высоты, белокаменное, отливающее розовым цветом, сооружение, называемое базиликой Сакре-Кер. Полюбовавшись чудесным интерьером храма, мы вышли на компактную, но многолюдную площадь Тетр, которая по совместительству являлась центром бурной богемной жизни района. Именно здесь мы пили кофе в старейшем бистро La Mere Catherine, именно здесь около двухсот лет назад русские офицеры кричали «быстро», наделив тем самым экспрессный парижский общепит этим благозвучным названием.

Вряд ли найдётся в мире турист, который будучи на Монмартре не заглянул в музей Сальваторе Дали. Не миновала эта почётная участь и нас. Только здесь я впервые увидел картины гения сюрреализма, нарисованные рогом носорога и ползающими по холсту улитками, намоченными в красках.

Спустившись с холма на фуникулёре, мы приблизились к знаменитому кабаре Мулен Руж, которое названо в честь огромной деревянной мельницы, построенной над входом. Местные жители говорили, что исключительно благодаря ему, Париж обрёл славу европейской столицы любви и дух тусовочного и сладострастного города. Кабаре восхищает своим эротическим канканом и фееричным шоу с богатством декораций и роскошью костюмов, созерцаемыми из-за столиков с бокалом шампанского. Нам к сожалению, не удалось попасть туда, и не только потому, что стоимость входного билета составляла примерно столько же, сколько стоимость ланча в «туалетном» ресторане, а и ещё из-за того, что его надо было заказывать за несколько дней. Вместе с тем, напрасно путеводитель твердил, что не побывать в Мулен Руж означает не прочувствовать дух Парижа. Прошло почти четверть века, как побывал там, но до сих пор ощущаю соблазнительное дыхание города на Сене.

День третий мы провели на левом берегу Сены. Этот день выдался самым тяжёлым в моей парижской жизни. Его приличествовало охарактеризовать как музейно-экспозиционный. Начался же он в Музее д’Орсэ, который по мнению знатоков представлял собой настоящую сокровищницу художественного и прикладного искусства, продолжился в музее Родена, который размещался в том же доме, где проживал раннее великий скульптор и в музее Пикассо, где мы лицезрели творчество художника от периода кубизма до реализма и от барокко до современного «ню».

Во второй половине дня мы устроили себе отдых от духовных ценностей, посетив Латинский квартал, начав его осмотр с живописного фонтана Сен-Мишель, любимого места парижан для встреч и свиданий. Это один из самых старых районов Парижа. Он получил своё название благодаря, находившемуся здесь, знаменитому университету Сорбонне, преподавание в котором велось именно на латинском языке. Конечно же, мы зашли в главный корпус одного из древнейших университетов мира. Мила даже предложила зайти мне в отдел кадров и осведомиться не нужны ли им профессора для преподавания геодезии. На корню отвергнув её фантастическую идею и сославшись на полное незнание латыни, я предложил просто прогуляться по студенческому, в хорошем смысле, гетто. Квартал, действительно, представлялся молодёжным: однако трудно было определить, кого тут больше, студентов или туристов. В любом случае мы с большим желанием присоединились к пёстрой и, по своему, демократической, толпе праздношатающегося народа. Узкие улочки квартала, на которых расположились, как дорогие, так и доступные по цене кафе и рестораны, напоминали времена трёх мушкетёров. А наш незаменимый путеводитель навязчиво напоминал, что именно в Латинском квартале одинаково уютно чувствуют себя как богатая респектабельная публика, так и молодёжь с ограниченным бюджетом. Причисляя себя к последней, мы выбрали для ужина не самый фешенебельный, но, в тоже время, и не совсем убогий ресторан под названием «Le Chalet St Michel». К тому же и повод был достаточно привлекательный: в этот день Славе исполнилось тридцать семь лет. Ресторан оказался не только бюджетным, а ещё и вкусным. Нам попался очень симпатичный, где-то разбитной, очень весёлый официант, который первым делом поставил на стол красивые фужеры и бутылку бургундского красного вина. Когда я, всеми доступными мне языковыми и жестикуляционными средствами, объяснил ему, что мы хотим поужинать по-французски, он, доброжелательно улыбнувшись, кивнул головой, показывая поднятым вверх большим пальцем, что понял меня. И что вы думаете, действительно, воплотил в жизнь не только то, что я подумал, а дальше больше. Всё это выразилось в том, что он грациозно разместил на столе. Началось всё с обязательной закуски с романтическим названием «фуа-гра», на поверку оказавшееся специальным образом приготовленной печенью гуся. Это блюдо дополнилось «рататуем», нечто деликатесное, напоминающее лечо из баклажанов, перца и кабачков. Затем был фирменный луковый суп, который был вкуснейшей смесью овощного бульона, лука и гренок. И, наконец, гвоздь стола, то, что называется непонятным словосочетанием «Конфи де Канар», традиционное французское блюдо – утка, которая готовилась в консервированном маринаде из чеснока и тимьяна. Что сказать, это вам не духовная пища Лувра или музея Д’орсэ, а настоящая французская гастрономия. Это фразеологически, а, если одним русским словом, то просто «Обожрались!». С большой долей вероятности полагаю, что в череде своих будничных дней ангелов, этот день рождения Слава запомнит надолго.

День четвёртый мы посвятили поездке в Версаль. Всего полчаса езды на электричке окунули нас в, один из самых посещаемых памятников Парижа, дворец, который знаменит своей архитектурой, необычной историей и удивительными садами. С одной, стороны, налицо некая схожесть с Петергофом в Ленинграде и с Воронцовским дворцом в Алупке, а с другой – совершенно уникальное, ни с чем не сравнимое, зодчество. Мы несколько часов гуляли по роскошным залам дворца, открывая для себя особенности интерьеров королевских апартаментов.

Вернувшись из Версаля, мы поехали в центр Жоржа Помпиду, который резко контрастировал с, уже привычной нам, средневековой готикой. Перед нашими глазами предстало колоритное сооружение. Его особенность состояла в том, что, не внутри стен здания, а прямо на фасаде были проложены синие вентиляционные и зелёные водопроводные трубы с жёлтыми сплетениями электрических проводов и красными эскалаторами с лифтами. На пяти этажах этого футуристического здания разместились выставочные залы с творениями современной живописи, дизайна, скульптуры, инсталляций и перфоманса. Вспоминая вчерашний музейный день, мы ограничились смотровой площадкой этого необычного сооружения, откуда открывался вид от Монмартра до Собора Парижской Богоматери.

Продолжая осматривать современный Париж, мы добрались на метро до района Ла-Дефанс, который называли не иначе, как французским Манхэттеном, полностью и целиком состоящим из офисных и торговых зданий. Сегодня он считался самым большим деловым центром во всей Европе. Надо же тому случиться, что именно здесь снова приключилась история, связанная с туалетами. Если она, вся история, развивается по спирали, то наш инцидент складывался из её виточков. Короче говоря, в какое-то, не самое удобное для неё мгновение, Слава повторила тираду своей сестры:

– Сеня, ты, случайно, не знаешь, где здесь туалет?

Надо сказать, что Сеня и на этот раз не располагал информацией о размещении «уголков задумчивости» в стольном граде под названием Париж. Как назло, ни кафе, ни рестораны в радиусе полкилометра невооружённым взглядом не просматривались. Зато опытным геодезическим глазом наблюдателя измерительных объектов я вдруг заметил прямо на тротуаре невзрачную, малоприметную для гуляющих туристов, серую будку, на которой маленькими, почти незаметными, буквами было написано «toilletes». Это было спасение не только для моей свояченицы, как остронуждающейся в этом «приюте», но и для моего авторитета руководителя и идеолога нашего путешествия. Не долго думая, я схватил Славу под руку и подвёл к заветному сооружению. Там висела маленькая табличка, на которой были пронумерованы пять предложений: очевидно, эта была инструкция для пользователя, разумеется, на французском языке. Единственное, что было доступно моему пониманию: это какого достоинства французскую «денежку» надо было вставить в монетоприёмник. Счастье, что нужная монетка нашлась у меня в кошельке. Когда я ввёл её прорезь, дверь минитуалета тут же приоткрылась, и я широким жестом хозяина заведения пригласил Славу пройти в вожделенное место. Сам же, счастливый, с осознанием завершённого дела, примостился на скамеечке, напротив туалета. Но оказалось, что до финала туалетного церемониала было ещё далеко. Не успел я и выкурить желанную сигарету, как вдруг дверь туалета раскрылась, и я увидел свою родственницу, мягко говоря, в неглиже, которая окончательно не закончила то, что надлежало сделать. Остроту в происшествие добавило и то, что, не совсем одетую, Славу видел не только я, а и достопочтенные парижане, которые в этот момент проходили мимо раритета туалетного зодчества. Когда она, кое-как приведя себя в порядок, вылетела из туалета и без сил опустилась на скамейку рядом со мной, первое, что она произнесла:

– Куда ты меня завёл? Просто ужас какой-то. Это ты во всём виноват. Что это за дурацкая французская автоматика, которая отпирает двери, когда я ещё не закончила свою процедуру.

Когда я напоил успокоившуюся Славу кофе с жёлтым вкуснейшим парижским эклером, она пришла в себя, и мне удалось провести следственное дознание. Ещё до этого, с известной долей вероятности, я предполагал, что свояченица совершила нечто такое, что категорически запрещалось совершать и что точно было написано на маленькой табличке у входа на непонятном нам языке. Когда же Слава сказала, что она нажала кнопку смыва воды в унитазе перед тем, как одеться, я скорее догадался, чем понял, что при этом сработал какой-нибудь фотоэлемент или другое автоматическое устройство открытия дверей. Просто авторы этого электронного механизма, наверное, не без основания, полагали, что пользователь туалета сначала приводит себя в порядок и только потом устраняет следы своего деяния. В нашем случае имел место парадоксальный случай, когда клиент вёл себя деконструктивно. Теперь, в этой ситуации, мне было трудно предположить, что сестра моей жены запомнит больше: ресторанный день рождения в Латинском квартале или туалет в парижском квартале Ла-Дефанс.

День пятый. Утром обнаружилось, что после вечернего ужина, который мы соорудили на основе продуктов, купленных в супермаркете, у нас остался набор французских сыров, разные копчёности и даже непочатая бутылка вина. Поскольку завтрак входил в гостиничный сервис, у меня созрело, ранее незапланированное, решение – посетить знаменитый Булонский лес и устроить там небольшой пикник с оставшимися гастрономическими яствами. Если быть до конца откровенным, то тоже самое рекомендовал нам наш незабвенный путеводитель, в котором открытым текстом подчёркивалось, что Булонский лес – это западное «лёгкое» Парижа, которое упоминалось на многих страницах романа Ги де Мопассана «Милый друг». Я вдруг вспомнил, что ещё будучи пионером, втайне от родителей, перечитывал, кажущиеся тогда более, чем эротическими, эпизоды романа. Вспомнил, что классик женской прозы писал, что Булонский лес был, с одной стороны, знаменитым местом прогулок богатых людей, а с другой, имел репутацию укрытия, которым часто пользовались для тайных любовных встреч. Именно тогда в народе говорили, что в Булонском лесу брачные союзы заключались без присутствия священника. А сегодня, по заверению всё того же путеводителя, ночами район Булонского леса наводняют, самые красивые в мире, парижские девушки лёгкого поведения, ищущие знакомств с мужчинами, которые передвигаются уже не в каретах, а в дорогих автомобилях. Что можно здесь сказать, если даже русский поэт Евгений Евтушенко в одном из своих стихотворений писал:

«Какие девочки в Париже, чёрт возьми!

И чёрт – он с удовольствием их взял бы!

Они так ослепительны, как залпы

Средь фейерверка уличной войны.

Война за то, чтоб царственно курсируя,

Всем телом ощущать, как ты царишь,

Война за то, чтоб самой быть красивою,

За то, чтоб стать мадмуазель Париж!»

Ожидая с Сашей на улице наших жён, под впечатлением евтушенковской поэзии, я стал меланхолически вглядываться в проходящих молодых парижанок и пересчитывать их. Поскольку улица, где мы стояли, была достаточно оживлённой, а Мила и Слава собирались довольно долго, то среди полутысячи прошедших мимо меня мадмуазелей я признал, действительно, «красотками», в лучшем случае, три десятка из них. Отмеченное, возможно, говорило о неполном моём понимании французской гламурности или о том, что современные критерии оценки женских прелестей претерпели существенные изменения со времён Мопассана, Золя и Стендаля.

Я утвердился в этом своём, возможно некомпетентном, мнении, когда мы, гуляя аллеями Булонского, уже не леса, а парка, не встретили ни одной красивой женщины, напоминающей, хотя бы отдалённо, Мадлен и Сюзанну, героинь мопассановского романа «Милый друг». В чаще леса, открыв на берегу озера бутылку вина, мы с аппетитом закусывали знаменитыми французскими сырами: Camembert, Roquefort и Brique. Саша, словно читая мои мысли, сказал:

– Ну вот тебе и Булонский лес, сколько ни гуляем, даже одного презерватива не нашли. Наверное, его вторая жизнь начинается с наступлением темноты, когда аллеи, где сейчас играют дети, превращаются в огромный бордель под открытым небом.

– Ладно, Саша, – перебил я своего свояка, – в конечном итоге дело не столько в притонах и разврате, сколько в том, что сегодня мы покидаем замечательную европейскую столицу под названием Париж. Давайте же здесь, в именитом Булонском лесу, выпьем остатки нашего вина за этот прекрасный город, который подарил нам немало прекрасных мгновений ощущения полноты жизни.

После обеда мы должны были попрощаться с Парижем, но, никоим образом, не с самой Францией. Проектом, который я составил ещё в Израиле, было предусмотрено восемнадцать дней путешествия, последняя треть которого приходилась на автомобильно-экскурсионный пробег по замкам, расположенным по реке Луара. В тель-авивском турагентстве мне попалась симпатичная девушка, у которой я попросил найти мне прокатный автомобиль по наиболее бюджетной цене. Им оказалось малогабаритное итальянское авто Fiat Punto, малопригодное для длительного путешествия в составе четырёх персон, с их немалым багажом впридачу. Прочитав на моём лице некое неприятие предложенному, обаятельная менеджер по имени Хана стала что-то выуживать из своих туристических кондуитов. Вдруг её лицо пронзила блистательная улыбка и она, обращаясь ко мне, ликующе воскликнула:

– Нашла для вас, небесного цвета, Мерседес, как раз подойдёт к вашим голубым джинсам.

Я хотел было сказать, что цена таких дорогих автомобилей у меня не ассоциируется с колером брюк, но Хана опередила меня, довольным голосом пропев:

– Вы только посмотрите, всего на десять шекелей в день дороже, чем Fiat, который я только что предлагала. Получается, что вы за шесть дней потрясающей езды переплатите всего около двадцать долларов. Это просто прокатное агентства «Budget» объявило скидку на несколько дней. Берите, даже не думайте. Будете ездить по Франции, как король Людовик, вспоминая при этом меня.

Хана была права, я вспоминал её не только, сидя за рулём пятиметрового с хромированными бамперами, с именитой звездой на капоте «Mercedes-Benz 300», с объёмом двигателя 3500 куб. см, а и в момент, когда уже в Израиле, пересаживался в свою первую миниатюрную машинку (1000 куб. см) «Subaru Justy».

Как это объявляют на цирковой арене, следующим номером нашей программы было заполучить шикарный автомобиль в агентстве и доставить его в отель, где собирали свои вещи к грядущему путешествию Мила, Слава и Саша. Программа, действительно, имела, в некотором роде, цирковой оттенок. Первая её часть, которая казалась самой страшной, заключалась в оформлении необходимых формальностей для получения машины. Просто, когда в предыдущих поездках мы оформляли прокатные автомобили в Мюнхене, я, худо бедно, говорил по-немецки, в Мадриде – мои дочери могли, близко к тексту, выстроить английские предложения. Здесь же, в Париже, я не говорил ни по-английски, ни, тем более, на языке Ги де Мопассана. Если бы кто-то спросил, как я справился с поставленной задачей, вряд ли внятно ответил бы этому человеку. Возможно, если бы какой-нибудь режиссёр театра пантомимы наблюдал за нашим диалогом с менеджером «Budget», то непременно, без всякого кастинга, зачислил бы меня в театральную труппу. Как бы там ни было, но уже через четверть часа после нашего фантомного общения со служащим агентства, подписав, неизвестно о чём гласящие, бумаги, я сидел на кожаном сидении роскошного «Mercedes-Benz», изучая приборную панель и средства управления немецким чудом автопрома.

Вторая часть программы заключалась в доставке этого чуда к отелю, и представлялась мне более простой. Несмотря на это, я подошёл к ней ответственно, не ограничиваясь просмотром маршрута по карте, а пройдя его пешком, изучая по пути, важные для водителя, географию движения, детали поворотов и дорожных пересечений. В принципе, всё было не так уж и сложно, расстояние от агентства, которое размещалось на Елисейских полях, до нашего отеля не превышало пяти километров. Буквально через несколько минут пробега от паркинга предстояло выехать к Триумфальной арке, а затем, повернув направо, практически по прямой линии двигаться к улице Rue Лаfayette, где размещался наш отель.

Однако именно с Триумфальной арки, которая, по большому счёту, была построена для военных триумфов после блистательных побед Наполеона, и начались все неурядицы. По крайней мере, в отличие от Бонапарта, никакого торжества и ликования у меня не получилось. Просто возле знаменитой арки, которая возвышалась на площади Шарля де Голля посредине улицы Елисейские поля, асфальтовыми лучами разбегались в разные стороны, всего-навсего, двенадцать оживлённых парижских магистралей. Поэтому, автомобильное движение там носило сверхинтенсивный характер. Когда, уже мой, «Mercedes» выехал на этот «триумфальный» круг, он оказался в третьем, от края, дорожной окружности, ряду, с которого совершить поворот направо не было ни малейшей возможности. С невероятным усилием мне всё-таки удалось перестроиться в первый ряд. Этот, непредусмотренный домашним проектом, манёвр лишил меня точки индикации, от которой надо было отсчитать седьмой поворот направо. Теперь трудно было угадать, который, из двенадцати реально существующих, мне нужен. Счастье, что мой напряжённый мозг вспомнил название, нужной мне, поворотной улицы «Rue Friedland». Теперь оставалось только в бурном потоке французских «Renault», «Peugeot» и «Citroen» разобраться, где находится надобная мне «Rue» (улица). Совершив несколько полных оборотов вокруг всё той же Триумфальной арки и, вглядываясь в таблички с названиями, радиально расходящихся от неё, улиц, мне всё-таки удалось найти искомую «авеню» и совершить правый поворот в её сторону. Облегчённо вздохнув, преисполненный победоносным чувством решения трудной задачи, я поехал по оживлённой улице, по которой передвигались потомки древних галлов. Однако оказалось, что радоваться было преждевременно. Совершенно неожиданно прямо перед лобовым стеклом моего немецкого транспортного средства «нарисовалась» фигура французского, уж не знаю, как точно назвать, то ли жандарма, то ли ажана. Светодиодный полосатый жезл служителя дорожной полиции однозначно предписывал, что мне, вместо продолжения прямолинейного движения, следует немедленно повернуть направо. На этот раз моя усердная жестикуляция, показывающая, что мне жизненно необходимо ехать именно прямо, не оказала на стража дорожного порядка никакого влияния. Только потом я узнал, что именно на этой улице происходила забастовка государственных служащих. Пришлось повернуть в направлении, указанным французским ажаном. Усилием воли пришлось снова включить свой мозговой центр. Я, сообщив самому себе:

– Ну и где наша не пропадала, – подумал, – нет ничего проще: после своего правого поворота, я вырулю налево, потом ещё раз налево, и, таким образом, снова попаду на улицу, по которой ехал ранее.

Но так уже устроена наша жизнь, что реалии, почти всегда, вносят свои коррективы в планируемое. Так произошло и на сей раз. Я попал в такую невообразимую паутину парижских улочек и переулков, что выбраться из неё представлялось достаточно сложной задачей. К тому же и карта Парижа осталась в рюкзачке, который остался в гостинице. Единственно положительным в этой непростой ситуации оставалось то, что я помнил название улицы Lаfayette, на которой помещался наш отель. На своём хорошем французском прононсе, методом многочисленных расспросов у прохожих, мне всё-таки удалось на своём быстроходном «Mercedes», вместо запланированных четверти часа, через полтора часа добраться до нашего парижского пристанища, где меня ожидали, уже встревоженные, родственники.