Куда бежать? Том 1. Вера

– Войну сначала ваш отец проиграл в голове, когда решил положить в свой карман слона, и лишь затем в споре между нами. Я хочу, чтобы вы знали. Не я хотел судебной тяжбы. Это был ответ вашему отцу на отказ сотрудничать со мной по строительству подземной железной дороги. Ваш отец продвигал интересы компании, чужеродной для московской земли. Я несколько раз просил этого не делать и говорил, что готов простить долги, если он будет защищать интересы моих компаний, но он видел слона в глазах, он видел миллионы… И ещё хочу, чтобы вы знали. К смерти вашего отца я не имею никакого отношения.

– Марк Афанасьевич… У меня и мыслей не было на вас подумать, – удивлённо и немного растерянно ответил князь.

– Это я вам на будущее говорю… Александр Александрович, смиренно прошу меня понять, мне ваш дом не нужен. Мне нужен был союзник в московских делах. Ваш отец отказал, когда он мне был очень нужен, зато приходил всегда, когда я был нужен ему. И, смею вас заверить, я ему ни разу не отказал за двадцать лет знакомства.

Марк Афанасьевич сказал последние слова с грустью. Он искренне жалел о смерти Александра Григорьевича, наверное, ещё и потому, что очень хотел в его лице иметь до последних своих дней верного союзника. Дом действительно Марку Афанасьевичу был не нужен. Превратить его в ещё один доходный дом? И что с того? С его-то миллионами? Одним миллионом больше или меньше – его уже это не радовало так, как раньше, когда он заработал первый миллион лет двадцать назад, потом второй через два года, потом третий уже через год. Теперь он и не знает точно, сколько их у него, этих миллионов. Теперь у Марка Афанасьевича не было другого, более ценного, чем деньги: не было признания от его сыновей и внуков, не было семейной заботы и любви. То, чего он не дал сыновьям в их детстве, юности и подростковом периоде – не было у него в его старости, о чём он жалел каждую минуту. Внутренняя жалость к самому себе превратилась в душевное страдание, которое, словно червь, подъедало тело Марка Афанасьевича, и он с каждой секундой стремительно старел.

В редкие радостные моменты он вспоминал очень давние милые сердцу времена, когда он ещё служил приказчиком у вельможи, приносил с работы детям, которым было по нескольку лет, фрукт или конфету, чему дети очень радовались. Эти воспоминания о детских улыбках ему помогали удерживаться в работоспособном состоянии. Времена службы приказчиком прошли быстро, и Марку Афанасьевичу посчастливилось, как он позднее говорил, стать купцом. И с этого момента он для себя решил не тратиться, а все деньги вкладывать только в коммерцию. Перестал дарить детям вкусняшки, а супруге обновки. Если супруга всё понимала и ему во всём помогала, то у детей с каждым годом росло непонимание: почему это при больших доходах отца у них нет новых игрушек, нет карманных денег и нет своих лихачей, как у других сверстников. Строгое ограничение со стороны родителя длилось до окончания университета младшим сыном. От каждого сына Марк Афанасьевич услышал, что они хотят заниматься своими коммерческими делами. И как только сыновья получили деньги, сразу и съехали в Европу.

С каждым днём Марку Афанасьевичу было всё труднее и труднее справляться с душевными страданиями. Они опять усилились, когда Марк Афанасьевич получил очередное письмо от старшего сына с отказом вернуться в Россию и бок о бок трудиться с отцом. Это был третий отказ за год. Отказался вернуться в Россию и его младший сын, который, получив свой миллион от отца, сначала в Москве вёл какие-то дела, потом также переехал жить за границу. Правда, младший сын чаще приезжал в Москву и даже как-то раз внуков, которые по-русски почти не говорили, привёл к Марку Афанасьевичу.

Не знал Марк Афанасьевич, что делать в этой непростой ситуации. Ни с кем не поделишься этой болью и совета не у кого просить даже несмотря на то, что в Москве у него был единственный племянник. Племянника он хорошо устроил и обустроил. Всё размышлял, звать его в свои дела или не звать. Потом решил: пора уже его вводить в курс дела, но до этого всё никак не доходило. Принимал решение открыться племяннику, вызывал его к себе, но в момент каждой встречи с ним что-то его сдерживало. Что именно, он не знал и не понимал, но сделал для себя вывод: нет душевного контакта между ним и племянником». Он всячески пытался этот душевный контакт создать, но не выходило. Все разговоры с племянником сводились к деньгам, и это заводило в тупик Марка Афанасьевича.

Умеренный душевный контакт у Марка Афанасьевича был с Вершининым. К Алексею Петровичу он проникся душой. Но между ними было физическое расстояние и были предприятия, за которые каждый отвечал. Марк Афанасьевич приветствовал кредо жизни Алексея Петровича: жить по средствам. Ему это было близко по духу. За последние годы всё больше и больше он с Алексеем Петровичем кооперировался. Даже где-то уступал, успокаивая себя тем, что нужно дать дорогу молодым. Узнавая о его делах, он ими восхищался. Марк Афанасьевич даже несколько раз просил совета у Алексея Петровича и эти советы получал. Он всегда искал возможность дать Алексею Петровичу свои рекомендации, когда они были необходимы. Но одного он не мог обсудить с Алексеем Петровичем – свои душевные страдания.

Со дня знакомства с молодым князем Марк Афанасьевич стал его сравнивать с Алексеем Петровичем и находил сходство если не во всем, то во многом. Были моменты, когда Марку Афанасьевичу казалось, что мог бы он с молодым князем поделиться мыслями, страданиями, но каждый раз себя уговаривал, что нельзя давать слабину. Он ещё сильный. Выдержит. Вот и сейчас у Марка Афанасьевича возникали мысли дать волю рассуждениям, раскрыться молодому князю, и, может быть, прекратятся страдания, но, удерживая себя изо всех сил, он старался не показывать свою боль малознакомому человеку.

– Александр Александрович, вы до сих пор свои деньги не взяли. Хочу знать почему? – Марк Афанасьевич обратился к князю.

Князь взял деньги и положил их во внутренние карманы кителя.

– Вот это и славно. Я надеюсь на нашу с вами дружбу, мой юный друг.

– Марк Афанасьевич, имею такие же надежды на крепкую дружбу.

– Очень жаль, что даже чаю мы с вами не выпили, – продолжил грустно Марк Афанасьевич, показывая на чай на столе. – Наверное, и остыл уже, – он дёрнул за верёвку, и в кабинет тут же явился половой. Марк Афанасьевич любезно попросил подать горячий чай, который принесли через минуту. Половой осмелился сразу налить по стаканам и предложил мёд. Марк Афанасьевич отказался, а князь подсластил свой чай.

– Александр Александрович, прошу меня простить, – попивая чай, обратился Марк Афанасьевич, – что затрагиваю следующую тему, но я очень переживаю за здоровье вашей матери. Как она справляется с потерей супруга и дома?

– С трудом, если не сказать более точно: не справляется вовсе. Сегодня узнала, точнее, догадалась, что Алексей Петрович не может оплатить отцовский долг, так по возвращении в дом со мной не обменялась ни словом. На мои обращения не отвечает. Я очень за маму переживаю. Надеюсь, она согласится ехать со мной в имение.

– Душевный вы человек, Александр Александрович. О маме переживаете, хотите позаботиться. Мои сыновья даже не приезжают на могилу матери. А я их об этом прошу в каждом письме. Царство небесное уже давно дом родной моей Фимочки.

Марк Афанасьевич призадумался, видимо, предался воспоминаниям. Князю показалось, что сейчас на его лице проступят слёзы, но это только показалось. У Марка Афанасьевича слёз-то и не было. Он все их пролил в тоске по своей Фимочке, а потом и по детям.

Князь про себя размышлял, как поделикатнее откланяться, и уже набрал воздух в лёгкие, чтобы высказать прощальные слова, но что-то его заставило передумать, и не стал он прерывать воспоминания Марка Афанасьевича. Но ностальгия по былым семейным минутам счастья закончилась, и Марк Афанасьевич вернулся к беседе:

– Александр Александрович, езжайте домой к матушке и позаботьтесь о ней. Передайте ей мой низкий поклон.

На этом их вторая встреча завершилась.

После неё Марк Афанасьевич несколько раз писал письма молодому князю, но они так и не были отправлены. Марк Афанасьевич письмами звал князя в гости. Очень он хотел посмотреть на молодого князя и по-отцовски чем-то поделиться, может, чем-то помочь, может, совет какой дать, но в сентиментальных делах Марк Афанасьевич не был таким успешным, как в торговых и производственных. Каждый раз перед тем, как положить письмо в конверт, он пасовал и откладывал его в ящик. Через время возвращался, перечитывал, решался переписать, но опять пасовал – и история повторялась.

Человек с цветами

Оказавшись дома, князь сообщил, что дела с кредиторами улажены и более никто из них не побеспокоит. Повторил Григорию Матвеевичу свой наказ не баловать городового полуимпериалами. Поинтересовался, дома ли княгиня, и велел подать обед, хотя по времени это больше походило на ужин. Спросил, не вернулся ли Дмитрий, спросил о здоровье Григория Матвеевича, его супруги и детей, и после небольшого доброжелательного общения направился к спальне матери, которая на все его приглашения выйти отобедать и поговорить отвечала отказом, заявив о неважном самочувствии по известным причинам.

Григорий Матвеевич ещё при дедушке теперешнего молодого хозяина начал свою трудовую карьеру в семье Барковских. До получения места придверника он отслужил более двух десятков лет. В общей сложности он был верным и преданным дому Барковских вот уже почти сорок лет. Григорий Матвеевич, его жена и их дети были ежедневно при своих делах, но исключительно в кругу семьи Барковского. Семья Григория Матвеевича не представляла себе существования вне дома князя Барковского, поэтому ситуация с кредиторами, с решением суда каждым воспринималась как личная трагедия. Придверник настолько обрадовался новостям о кредиторах, что поспешил поделиться ими со своей женой-кухаркой.

От кухарки к кучеру, от кучера к дворникам и золотарям – новость со скоростью молнии распространялась по дворам, от человека к человеку, и каждый что-то от себя добавлял, приукрашивал, и на следующий день уже москвичи и даже некоторые гости Первопрестольной рассказывали всякие байки друг другу, одна краше и «правдивее» другой.

Князь в этот вечер ужинал один. Студент Дмитрий в дом князя так и не вернулся вечером, не вернулся и ночью.

На второй день утром к князю приехал человек с бумагами от Марка Афанасьевича. Вместе с ним в дом занесли огромный букет цветов. Настолько огромный, что князь и не предполагал, что такие букеты можно соорудить. К букету не было записки, как это было принято. Слова сопровождения устно высказал человек от Марка Афанасьевича, рассыпавшийся в любезностях перед князем и княгиней. Княгиня, узнав от кого цветы, напрочь отказалась их принимать и приказала вышвырнуть букет на улицу вместе с человеком, которого она уже ненавидела. Придвернику с трудом, но удалось вынести цветы, а вот человека от Марка Афанасьевича нет – князю нужно было подписать бумаги. Минут пять князь потратил на объяснения матери, что человек от Марка Афанасьевича пришёл с бумагами, и ему следует их изучить и подписать. Рассказал про деньги, про передачу дома до конца месяца Марку Афанасьевичу. И всячески пытался матери объяснить, что ничего сделать уже невозможно, денег никто им не даст с такими долгами, и, более того, их нечем отдавать. У матери случилась истерика, доводы об исполнении решения суда она и слушать не хотела, а только причитала и даже чуть не накинулась с кулаками на сына.

Такую несдержанность чувств князь видел впервые и впервые видел маму в таком расстроенном состоянии. Князь не мог и в мыслях допустить, что его мать способна на такой эмоциональный взрыв. И вот это проявление несдержанности с критическими высказываниями на грани срыва начало эмоционально давить на князя в особенности тем, что это исходило от матери. Князь в полной растерянности даже перестал что-то пояснять, а только пытался её успокоить, но это совсем не помогало. Княгиню уже было не остановить. Она обвинила сына во всех грехах, и в словах чуть не дошла до проклятий, но слабость организма из-за смерти супруга и похорон довели её до потери сознания. Вызвали доктора, который привёл княгиню в чувство, выписал лекарства, которые тут же сам и предоставил, и рекомендовал покой и ещё раз покой. С момента, как княгиня очнулась, она перестала разговаривать с сыном, но при этом его просьбы исполняла. А все просьбы князя были о сборах для переезда в имение. Княгиня смиренно вместе со служанкой собрала в этот же день свои вещи и к вечеру была готова к выезду.

Выезд в этот день не состоялся, как ранее предполагал князь. Дмитрий ещё не вернулся, и в дом князя пришёл гость – профессор Пётр Алексеевич, которого приняли как самого дорогого человека.

Горожане с момента выкидывания букета цветов, который в карету еле уместили, стали ещё ревностнее рассказывать свои новости. Свежие и даже более интересные сплетни пошли по городу с ещё большей скоростью.

Пётр Алексеевич слухам не придавал никакого значения, но они ему напомнили о крестнике и вообще о семье Барковских. На сегодня он изменил свои планы и решил непременно заехать к ним в гости хотя бы на час.

Припомните моё слово

В доме старались не подавать виду о случившемся, но скрыть от умнейшего и чуткого человека детали было сложно. Пётр Алексеевич, найдя нужный момент, обратился к Ольге Петровне за пояснениями: «Что происходит, и к чему эти презренные взгляды на сына?» Ольга Петровна ответила, что сын её предал, и теперь она не считает его за сына, но ей некуда идти и она вынуждена остаться при нём. Также рассказала, что будет искать место у сестры и, если она смилуется, она к ней переедет, только чтобы больше не видеть сына-предателя.

Пётр Алексеевич смиренно слушал эмоциональные высказывания Ольги Петровны и принимал неимоверные усилия, чтобы всё основательно и аргументированно обсудить, усмирить чувство ненависти матери к сыну.

Гость успел только поблагодарить за откровенность, но ничего более.

В малый зал вернулся князь с книгой, за которой он ходил по просьбе Петра Алексеевича. Княгиня посчитала нужным оставить мужчин, найдя себе срочное занятие. Пётр Алексеевич те же вопросы о событиях в доме адресовал своему крестнику. Князь рассказал, как расстались с Марком Афанасьевичем и как справился с кредиторами в Москве, что намерен ехать в имение и справляться и там с долгами.

– Мой студент, Дмитрий Зотов, говорил мне о вашей встрече. Вы вправду хотите ему предложить занятие? – после рассказа князя обратился к нему с вопросом Пётр Алексеевич.

– Я надеюсь на это, но он уже второй день как отсутствует. Поехал в Садки и пока не вернулся. Я начинаю переживать за него.

– За Зотова Дмитрия не переживайте. Он, пожалуй, один из перспективнейших студентов университета на сегодня. Одна просьба к вам: не позволяйте ему покидать университет. Таких талантливых людей я мало встречал. Припомните моё слово: у Зотова знатное будущее. Он новатор и рационализатор. Он первопроходец. Таких, как он, сейчас в России очень мало только потому, что дети крестьян, рабочих и служащих не имеют возможности себя проявить. Нужно искать среди детей таких, как Зотов. Таланты нужно выявлять с малых лет и помогать им развиваться. Талантов в России очень много.

Григорий Матвеевич уже второй раз подошёл к мужчинам и сообщил о готовности подать чай. Пётр Алексеевич отказался и после последних слов стал прощаться. Он был вынужден вернуться в университет и перед уходом выразил надежду на скорую встречу.

Принято благодарить

Проводив своего крёстного, князь позвал за собой в малый зал придверника, но не успели они отойти от парадной, как городовой без стука вошёл в дом. Как и в прошлый раз, городовой с важным видом басистым голосом доложил:

– Здравия желаю, Ваше Сиятельство!.. Осмелился вас посетить и сообщить известие о прекращении против вас долгового производства.

– Добрый день! Удивлён вашему визиту. Известие есть следствие ряда событий, – довольно сухо ответил князь и уже хотел было попрощаться, как городовой продолжил:

– Я рад, Ваше Сиятельство, что так скоро и так успешно закончилось это недоразумение. Позвольте мне вас поздравить с этим замечательным событием.

– Благодарю вас, почтенный!.. Всего вам доброго! – приветливо попрощался князь с городовым.

После слов благодарности городовой не покинул дом, он как вкопанный стоял на месте. Придверник прекрасно понял, чего ждёт городовой, но у него было распоряжение от князя более городового не баловать деньгами. Случилась конфузная ситуация. Григорий Матвеевич не знал, как поступить, а князю и в голову не приходила мысль, почему городовой не уходит. Князь ничего другого не придумал, как спросить городового:

– Вы решили остаться? Наверное, что-то ещё хотите нам сообщить?

Городовой от услышанного вопроса опешил. В подобных обстоятельствах он оказался в первый раз. В голове была только одна мысль: «Принято благодарить. Так благодарите. Что мне вас, молодых, учить нужно?» Желание быть отблагодарённым за известие, принесённое им в дом, как пелена затмила его разум, и ничего более городовой не воспринимал.

– М… Э-э-э… Ваше Сиятельство, я вам хорошее известие принёс в дом! – удивлённо ответил городовой, просительно смотря на князя, а затем продолжил, замешкавшись: – Так это… Ну… Это… Принято благодарить… – городовой перевёл взгляд на своего давнего знакомого придверника, которого считал своим другом, и к нему обратился: – Григорий Матвеевич, отец родной… Ну, вы-то понимаете?

Григорий Матвеевич ничего не ответил городовому. От придверника не последовало ни одной эмоции или знака в пользу спасения городового. Для него служба в доме князя и семья князя были важнее квазидружбы с городовым.

– Так я вас поблагодарил, почтенный! Чего же более? – ответил князь на речь городового.

– Ваше Сиятельство, я, право, не понимаю… Принято благодарить. Так благодарите! – городовой протянул ладонь князю.

– То есть вы хотите монетизированную материальную благодарность? – удивлённо спросил князь.

Из услышанного городовой понял только слово «благодарность», и этого ему было достаточно.

– Ну… Да… Да, благодарность, – ответил городовой, ещё ближе протянув свою руку к князю.

– Прошу меня покорно понять. Вы мне сообщили известие, которое я сам и сотворил. Я, не вы, нашёл решение вопроса с кредиторами. Вы мне сообщили то, что я ещё вчера знал. За что вы денег требуете?

– Я с опасностью для моего места службы вас выгораживал от законного ареста и вот сейчас, когда вы всё славно решили, следует меня отблагодарить! – ответил городовой, всё ещё держа протянутую руку.

– Вас довольно благодарили, когда вы приняли на себя, как вы выразились, опасность, не арестовывая меня. Хотя никаких оснований для ареста не было. Сейчас-то за что вы денег требуете?

Городовой протянутую руку убрал, выпрямился, словно принял смирную стойку, посмотрел на князя, потом на своего квазидруга придверника, потом опять на князя и вымолвил:

– Ваше Сиятельство, как вам будет угодно. Запомним этот долг за вами! – повернулся и вышел, не сказав никаких прощальных слов.

Как только дверь в парадной закрылась, Григорий Матвеевич посчитал нужным обратиться к князю с нравоучением:

– Ваше Сиятельство, прошу меня простить за моё замечание, но вам следовало отблагодарить городового деньгами, каким бы странным вам это ни показалось.

– И почему же мне следовало?

– Завтра, может быть, уже и сегодня с вами не захотят иметь дело в городе. Каждый, кто узнает о сегодняшнем отказе, откажется сотрудничать с вами.

– Григорий Матвеевич, вот поясните мне, молодому, почему мне следовало дать взятку городовому?

– Ваше Сиятельство, так заведено.

– Так может, пора уже менять заведённые правила и жить по закону? Городовой получает жалованье. Ему со всей его семьёй предоставляют место проживания, что тоже немаловажно. Его дети обучены за счёт государства. Так почему он ходит и требует мзду?

– Ваше Сиятельство, так заведено.

– Вот заладили: так заведено, так заведено. А, между прочим, это «так заведено» губит жизнь народа. Пора это прекращать, – раздражённо высказал князь.

Достоин уважения

В момент высказывания князем своего мнения в дом со стороны двора вошёл студент Дмитрий. Подойдя к князю и Григорию Матвеевичу, он поприветствовал их. Что князя, что Григория Матвеевича удивил внешний вид Дмитрия, и они быстро переключились с обсуждаемой темы. К тому же оба были крайне заинтригованы отсутствием студента со вчерашнего утра. Дмитрий вернулся в дом князя в рабочей одежде, с грязными руками и лицом. По окончанию работы в кузне он старался руки и лицо отмыть от нагара, но не вышло. Дождевой водой из уличной бочки нагар не смывался, сколько бы Дмитрий ни старался.

– Ваше Сиятельство, – обратился Дмитрий к князю, а потом и к придвернику: – Уважаемый Григорий Матвеевич, прошу меня простить за долгое отсутствие и за отсутствие известий от меня. Сообщаю вам, что со мной всё славно, и с одеждой тоже всё хорошо, она в карете. С вашего позволения, я приведу себя в порядок и представлю подробный отчёт.

– Мы за вас уже начали волноваться, – ответил князь. – Ждём вас к обеду. Время, пожалуй, подошло.

Князь последовал в столовую, придверник – на кухню, а Дмитрий после подсказки придверника пошёл мыть руки в гостевую уборную. Уже с чистыми руками, но, как и прежде, с грязным лицом он забрал одежду из кареты и стал подниматься наверх в момент, когда Ольга Петровна спускалась по лестнице со второго этажа. За Ольгой Петровной горничная уже три раза ходила с просьбой пообедать, и вот она соизволила.

Ольга Петровна, увидев Дмитрия в рабочем и довольно грязном одеянии, испугалась и закричала, у неё чуть не случился второй за сегодня приступ. От крика все сбежались в большой зал. Князю пришлось объясняться. Григорий Матвеевич тоже подключался с пояснениями, когда это было нужно, и немного помог князю. Ольга Петровна уже с опасением и мыслями: «Что ещё за презент приготовил сын на сегодня?» – всё-таки последовала в сопровождении горничной в столовую.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Вид пчеловодства, заключающийся в добыче мёда у пчёл, живущих в дуплах деревьев.

2

Тюрьма для политических арестантов в Москве напротив дома генерал-губернатора.

3

У Марка Афанасьевича было двое сыновей (авт.).

4

Пятирублёвую золотую монету.