Веселый Роджер

– Тогда без проблем, я поняла тебя. Вот увидишь, никуда он от нас не денется. – И хитро подмигивает.

* * *

На часах почти два ночи. Можно сделать вывод, что все Беловы – совы, а не жаворонки. Даже дети отправились по кроватям лишь ближе к одиннадцати. Сама Вера привыкла ложиться и вставать рано, поэтому валится с ног от усталости, тем более она отработала четыре смены за последние три дня, чтобы вырваться на эти выходные. Так что ее совсем не волнует необходимость снова провести ночь с Виком в одной кровати – а им постелили вместе в комнате для гостей.

Все утро Вера просто лежит и смотрит на спящего Белова, занимающего бóльшую часть постели. Кажется, они делают вид, что прошлого неприятного инцидента не было. Как и обычно, рядом с этим мужчиной ничего не понятно, а ведет он себя так, что задать прямой вопрос никак не получается. Она пробовала раз сто, честное слово.

В обед Вик с отцом везут ее по достопримечательностям. Девочки с утра в школе, а София хлопочет на кухне. Около трех Вера к ней присоединяется, и вместе они готовят целую кучу разнообразной еды.

По пути домой нужно было заскочить в магазин, и, воспользовавшись ситуацией, Вера прикупила тонну руколы. За последние две недели она изучила, должно быть, все рецепты блюд, куда можно запихать эту странную, на любителя траву.

– А как вы познакомились? – спрашивает Стас.

За столом, помимо Веры и Беловых, еще три пары друзей семьи. Вик закусывает губу, стреляя глазами в угол скатерти, раздумывает, что ответить, но Вера его опережает:

– Он спас меня в парке от группы пьяных маньяков, отвез к себе домой. И повел себя как истинный джентльмен.

Белов давится вином и скрывает улыбку за салфеткой.

Глава 16

Отчеты непотопляемого пирата. Запись 9

Жить на юге должны красивые люди – такие как Вера, например. Вон идет по пляжу босиком в легком коротком платье с открытой спиной, в котором была на ужине. Интересно, она в лифчике? Лямок-то на спине не видать. Загадка на миллион. Полагаю, сегодня за столом все думали только об этом. Ну, по крайней мере я – точно.

Как я и говорил выше, Сочи создан для красивых людей, а не для таких чучел, как я. Конец мая, а тут жара двадцать пять ночью, одежда слетает сама по себе, без усилий. Но только не с меня, разумеется. Джинсы с толстовкой сидят как влитые, крепко и навсегда.

Вера ходит по камешкам, туфли держит в руке, мочит ножки в еще прохладном море, ойкает, отбегает и снова подходит, мочит.

– Купаться хочется, – говорит она.

А мне хочется пошутить, что ей не впервой в ледяной воде, но я благоразумно сдерживаюсь. Хватит уже про Артёма, надоел.

– Если приехать через пару недель, можно будет поплавать, море как раз прогреется. В этом году весна на удивление жаркая.

Вера кивает, бегает на цыпочках по мокрым камням, как маленькая.

– Спасибо, что привез меня сюда, чувствую себя другим человеком! – произносит с восторгом.

– Периодически море необходимо всем людям, – улыбаюсь я, любуясь на нее.

Она садится на корточки, трогает воду, ссутулившись. Спина голая, каждый позвонок выделяется. Чтобы уничтожить прелесть момента, говорю:

– Почему ты не толстая?

Вера резко оборачивается, хмурится:

– В смысле?

– Ты же повар, все хорошие повара – толстые.

– Да ну тебя. Глупейший стереотип.

– Нет, ну правда. – Я подхожу ближе, но не слишком, чтобы не замочить обувь.

– Когда ты в последний раз купался? – Вера поднимается, смотрит в глаза.

Она такая серьезная, что избежать взгляда и разговора практически невозможно. Застала врасплох.

– Давно, – признаюсь почему-то тихо.

Освещение скудное, но она так близко, что, вероятно, может читать по губам.

– Никогда ни перед кем не раздеваешься? – спрашивает так, будто это не одна из самых больших проблем в моей жизни.

Будто мы опять обсуждаем ее потрясающие салаты и бутерброды с руколой, которой сегодня я съел столько, что впору почувствовать себя травоядным животным. Вера как будто не стесняется говорить со мной на эту тему, не чувствует вину за то, что я урод, а она – нет. Обычно все, кто знает о моих шрамах, ведут себя именно так. И я великодушно прощаю им то, что они красивы. Больше этой темы мы не касаемся никогда.

А Вера хочет услышать ответ. Да что с ней не так-то? Веди себя, как и все, Вера. Ты не понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение? Где твоя гребаная тактичность?

Отрицательно качаю головой.

– Тебя можно понять, – грустно говорит она, бросает беглый взгляд на мой живот и отворачивается к морю.

В этот момент внутри что-то обрывается. Зачем я позвал ее сюда и веду себя так, словно она ничего не видела? На что надеюсь? Вера знает, прекрасно помнит, какой я на самом деле. Смотрит на меня и видит урода, от которого тошнит. Которого хочется обнять и плакать, но никак не подпускать к своему телу. Кретин. Прикрываю глаза, чувствуя, как земля уходит из-под ног. На одну лишь секунду позволяю чувствам взять верх, затем беру себя в руки. Это я делать умею, часто тренируюсь. Профи.

Вера смотрит вдаль, я – на ее профиль. Я знаю, что ее левая грудь чуть больше правой, и эта асимметрия сводит с ума. Еще я знаю, что, если вести языком по ее соску снизу вверх, она перестает дышать, замирает, а пальцы так напрягаются, что становятся скрюченными, как веточки у дерева. Если бы я был нормальным мужиком, она бы, вероятно, сжимала, царапала мои лопатки, делясь эмоциями. Но это невозможно, потому что лопатки были обожжены огнем и теперь покрыты уродливыми шрамами. И каждое к ним прикосновение балансирует на грани между Фоновой и Прорывной. Вы помните о моих подружках? Не стоит и мне забывать, что они никогда не уступят меня другой женщине.

– Знаешь, – говорит Вера бархатным, мелодичным голосом, – когда смотришь на море, слушаешь, как оно шумит, чувствуешь, как лижет пальцы, а на языке одновременно будто соль и свежесть от влажного воздуха, хочется пообещать, что обязательно вернешься к нему. Давай, что бы ни случилось, пообещаем, что вернемся сюда еще раз, в сезон, и искупаемся. Ночью. Голыми. И никто не увидит твои шрамы и мою задницу. Поверь, я стесняюсь ходить перед другими без одежды не меньше, чем ты – показывать свои шрамы.

Сердце колотится, как сумасшедшее. Кожа горит, но не как во время приступа.

– Почему? – спрашиваю. – Ты красивая.

Вера поворачивается и смотрит на меня.

– А, по-твоему, все красивое нужно выставлять напоказ?

Я смотрю на нее в упор, руки зачем-то сами находят ее ладони и стискивают их.

– Нет, я так не думаю.

– Почему сейчас не модно раздеваться только перед одним мужчиной? И, если есть что показать, нужно обязательно показать? Вы, типа творческие люди, растлеваете молодежь.

– Ой, да ладно, – усмехаюсь. – В вашей природе хвастаться и демонстрировать красоту. Я всего лишь отражаю ее.

– Вообще-то я была полненькой в школе, а потом на одной из девчачьих посиделок узнала, что единственная среди подружек в десятом классе нецелованная, хотя многие уже вовсю спали с мальчиками. Посмотрела на себя в зеркало и поняла почему. – Вера комично надувает щеки. – Села на диету, которая через полгода привела к анорексии, и я успешно похудела до тридцати восьми килограммов.

– Да ладно.

– И только ближе к концу колледжа нашла идеальный баланс между соотношением жира, мышц и костей. Меня спасли спортзал и правильное питание.

– Серьезно? Ты блевала после каждого обеда? – расплываюсь я в улыбке, но Вера смотрит строго, и веселиться вмиг перестает хотеться.

– Только об этом практически никто не знает. В Москве так ты первый, кому я решилась признаться. Я подумала, тебе будет легче, если я сравняю счет по страшным секретам. Один – один, Белов?

– Требую фотографий. Не верю.

– Я покажу тебе.

Наши пальцы переплетаются, лица так близко, что я чувствую ее дыхание. Вера жмется ко мне, как будто ее не отталкивают шрамы, а я понимаю, что еще немного, и упрусь кое-чем ниже пояса ей в живот. Интересно, как она это воспримет? Лишь бы не забыла про правила, не коснулась меня. Пляж бесконечный, пустынный, прятаться негде. Придется нырять прямо в море.

– Вик, я замерзла, – говорит Вера.

Я одалживаю ей свою толстовку, и мы идем в сторону машины отца, держась за руки. Может, и не зря София выпихнула нас подышать морским воздухом на ночь глядя.

– А ты когда-нибудь кому-нибудь показывал шрамы? Кроме врачей и мамы? – спрашивает Вера уже в машине, все еще кутаясь в мою одежду.

Я включаю печку.

– Показывал, – говорю, выруливая на дорогу в сторону дома. Ищу в плеере что-нибудь мелодичное из «Нежити», хорошо, что захватил флешку с собой.

– И как все прошло?

– Это был первый и последний раз, – усмехаюсь я и подмигиваю Вере. Останавливаюсь на Knife Called Lust.

Мы возвращаемся домой почти в четыре – все спят. А вот мне совсем не хочется. Я даже подумываю, что было бы неплохо продолжить наш флирт в постели, и кто знает, во что он выльется. Но в соседней комнате девочки, а спят они чутко – я знаю. Поэтому решаю, что не стоит. Впрочем, мне и так есть чем заняться перед сном: нужно хорошенько обдумать наш с Верой разговор.

Примерно через полчаса нахожу ее теплую ладонь под одеялом, слегка сжимаю, поглаживая нежные пальчики. Они такие чистые, белые и тонкие по сравнению с моими изрисованными, огрубевшими от десяток шлифовок и «Трудермы». Понимаю, что действую неосмотрительно, но мне так нравится говорить с этой девушкой, касаться ее, спать рядом, что не могу остановиться.

Неожиданно, по моим расчетам, крепко спящая Вера сжимает мою ладонь в ответ. Попался. Она проводит большим пальцем по тыльной стороне, поглаживает. Осторожно так, ненавязчиво. Далее ничего не происходит, но и не нужно. Мы оба притворяемся, что крепко спим. Я отдаю себе отчет, что Вера первой не сделает и шага в мою сторону, но поощряет каждое мое движение в ее направлении. Так и засыпаю, держа ее за руку, переплетаю свои пальцы с ее и улыбаюсь.

* * *

Утром Вера стоит за спиной в проеме ванной комнаты и с интересом наблюдает, как я чищу зубы.

Ее модная прическа погибла из-за влажности, превратившись в копну пышных волос сразу же, как мы сошли с трапа самолета. Я поглядываю на Веру через зеркало, думая о том, что такой она мне больше нравится. Такой она когда-то пришла в мою квартиру за помощью и такой она была моей. Не Артёминой. Хотя все это глупо, конечно. За два года Кустов, должно быть, видел ее любой, во всевозможных ракурсах и состояниях. Вера, в футболке на голое тело и обтягивающих джинсах, смотрит на меня, хитро улыбается уголками губ.

– Что? – спрашиваю я, машинально ища взглядом очертания ее груди. И теперь, после вчерашней прогулки, при мысли о Вериной груди я почему-то представляю не удары брата по моему лицу, а свои – по его.

– У вас с отцом хорошие отношения, Стас мне очень понравился. Странно, что твоя мама никогда не упоминала о нем даже мельком.

– Потому что при разводе они разругались в пух и прах и с тех пор ни разу не разговаривали, кроме как обо мне и в случае крайней необходимости.

– Почему? Если не секрет. Они оба хорошие, добрые люди, неужели так и не смогли прийти к пониманию за столько лет?

– Мама хотела, чтобы дядя Коля дал мне свою фамилию и усыновил, тогда мы стали бы одной большой семьей Кустовых. Следовательно, отцу пришлось бы написать от меня отказ. А он мало того что послал мать с ее требованием куда подальше, еще и приезжал ко мне при каждой возможности, забирал на выходные и к себе на каникулы. Исправно платил алименты, плюс щедро спонсировал всякие дополнительные занятия и поездки. Учась в школе, я объездил пол-Европы, тогда как Арина с Артёмом отдыхали максимум в Анапе. В общем, дружной семьи Кустовых не вышло. Я ее разбавил.

– Твой папа молодец, это поведение достойно настоящего мужчины, – твердо произносит Вера, я киваю. – Чем займемся?

– Народ в кино на мультиках, так что дом в нашем распоряжении. Хотя, может, поедем куда-нибудь? В горы, например? Мы ж не телик прилетели сюда смотреть.

– Поедем, обязательно. Но сначала я заправлю кровать и приберусь.

Мы возвращаемся в выделенную нам комнату, я достаю из сумки свежую одежду, фотоаппарат для прогулки и замираю. Вера наклоняется над кроватью, расправляя простыню. В обтягивающих джинсах. Наклоняется. Спиной ко мне, ага. Дразнит. Так кровать не заправляют, попой кверху.

– Не пялься, – говорит мне, не поворачиваясь.

По голосу я точно знаю, что улыбается. Улыбаюсь в ответ, хоть она и не смотрит, ничего не могу с собой поделать.

Понятия не имею, слышится ли в голосе Веры приглашение, но будем считать, что да. Либо сейчас, либо никогда. И я рискую. Подхожу и кладу ладонь на ее бедро, веду по плотной джинсовой ткани вверх, с силой сжимая и каждую секунду ожидая, что оттолкнет, скривится и убежит. Но вместо этого она замирает, а я помещаю ладонь между ее ног, надавливаю на чувствительную область, перебираю пальцами. Другой рукой веду по спине под майкой, заставляя прогнуться, считаю позвонки, добираясь до шеи, слегка надавливаю, стискивая.

– Тебе трогать можно, а тебя – нет? – спрашивает Вера.

– Именно.

Она чуть шире расставляет ноги, так, что вся моя ладонь помещается между ними. Вера уже сама прогибается, опускается на четвереньки на кровать, затем на локти, утыкается лбом в простыню.

Покорная.

Я все еще сзади, глажу ее там, действую ладонью быстрее и сильнее. Вера очень тихо стонет, как будто ей нравятся эти скудные ласки. Кожа под футболкой такая нежная, гладкая, идеальная. Я веду языком вдоль позвоночника, и Вера дрожит, стонет, так сладко и чувственно, что можно кончить, ей-богу, только от этого. Стягиваю с нее майку, обхватываю грудь, сжимаю твердый сосок между пальцами. Наконец-то Вера не сопротивляется, просто отдается. Я сразу понял по ее глазам, что отдаваться она умеет полностью. Мне нужно немедленно проверить эту свою теорию. Прямо сейчас. Поправляю спортивные штаны и тут же возвращаюсь к груди. Наклоняюсь и шепчу на ухо:

– Вера, ты как?

Я сжимаю ее сквозь джинсы очень сильно. Должно быть, ей могло быть больно, если бы я начал с этого, но она лишь подает мне попку, не возражая.

– Белов, а ты? – шепчет она в ответ низко, хрипло, и от этого непривычного тона я едва не теряю остатки контроля.

Вы и представить не можете, как сильно Вера мне нравится.

– Сейчас… слюни начнут капать тебе на спину, ты не пугайся, – говорю вполголоса.

– Пусть капают. Только пусть и на грудь, хорошо?

В момент я ее переворачиваю, перекидываю ногу так, чтобы Вера оказалась в ловушке подо мной, вдавливаю ее ладони в кровать. Она такая румяная, что я дрожу, понимая, что довел ее до этого. Ей так мало нужно, чтобы возбудиться.

– Твои глаза, – говорит мне.

– Утром были на месте.

– Безумные.

– Я больше не буду спрашивать разрешения. Ты же не дура, Вера, знала, куда едешь и зачем позвали.

Вместо поцелуя я провожу языком по ее подбородку, губам, потом еще раз и еще. Она отвечает своим, поощряя. На поцелуи нет сил, хватит уже, нацеловались. На ее джинсах гребаные пять пуговиц вместо стандартной молнии. А сами джинсы такие обтягивающие, что я сквозь зубы ругаюсь, стягивая их с нее. На Вере белые кружевные, и я уже тянусь туда, где она меня ждет, но мою руку снова останавливают.

– Вера, иди к черту, ты издеваешься?! Хватит строить из себя Королеву Облома!

– Погоди минуту, я кое-чего прихватила. – Она соскальзывает с кровати и несется к сумочке. В одних трусиках, ладная такая, соблазнительная.

Я сижу на кровати, широко раскинув ноги, и ошалело наблюдаю за ней.

– Вот, смотри! – Вера торжественно протягивает мне перчатки и презерватив.

Не хочу даже брать это в руки, смотрю то на нее, то на средства защиты.

– Нам это не нужно. Ты отрицательная, Вера. А презервативы у меня есть. – Хлопаю по карману.

– Это хирургические перчатки, надевай. Я звонила в группу поддержки таким, как я, и всё узнала. Там, – кивает она на себя ниже пояса, – самое опасное место. – Снова быстро кивает, смотрит с энтузиазмом. Ее карие глаза фанатично блестят, такие красивые, что у меня голова кружится. – В общем, с помощью этих штук мы тебя защитим от угрозы.

– Ты отрицательная, – повторяю я, чувствуя, что начинаю злиться.

Ее избыточная предусмотрительность, предосторожность раздражают, глупая заминка бесит.

– Врач сказал, что это не точно, а рисковать я не хочу.

– Вера, это бред, – повышаю голос. – Я не стану это делать в перчатках. – Еще немного, и я начну кричать, без шуток.

Она все еще протягивает мне сверток, но я не двигаюсь. От напряжения и возбуждения верхняя губа начинает дергаться.

– Я видела такие у тебя в комоде. Тогда я не поняла, зачем они, но сейчас догадалась. На пальцах могут быть микротрещинки, опасно. Надевай, Белов, и продолжай с того места, где мы остановились.

– Не буду.

Вера кладет перчатки мне в руки, но я освобождаю ладони. Перчатки падают на кровать. Она опускается передо мной на колени, смотрит снизу вверх, проводит кончиком языка по нижней губе. Я сглатываю, не способный даже на мгновение отвести взгляд.

– Можно взять твою ладонь? – осторожно спрашивает разрешения.

Я киваю, даю левую руку, не в силах сопротивляться тому, что происходит.

– Останови, если что не так, ладно? Я начну медленно.

Вера подносит ладонь к лицу и кончиком языка проводит по тыльной стороне, добираясь до большого пальца. На нем набит якорь, и она эротично ведет по его контуру, целует, все так же стоя передо мной на коленях и поглядывая снизу вверх. Добирается до среднего пальца, взгляд не отводит. Сердце снова разгоняется, я смотрю на нее, едва отдавая себе отчет, что дышу как паровоз, слегка толкаюсь бедрами вперед. Вера обхватывает кончик пальца губами, проводит влажным языком и с силой втягивает в себя.

Этого хватает.

Бросаю ее на кровать, но она скрещивает ноги, напрягается всем телом и подает перчатки. Отрицательно качает головой, взгляд стальной, уверенный, щеки алые, пылают. Волосы растрепаны по плечам, соски – твердые горошины.

– Дура, какая же ты… дура! – побежденно рычу я, хватая пакет с ненужной защитой. Отворачиваюсь, чтобы надеть презерватив, снова прячусь за одеждой. Привычным жестом вскрываю упаковку перчаток, натягиваю одну, затем вторую. И кидаюсь на Веру.

Она уже сама стянула трусики, и моя рука погружается в ее влагу. Вера тут же выгибается, разводя колени шире. Стонет, просит еще. Мне хочется ласкать ее долго, изучать, но для первого раза это не вариант. Совсем не вариант. И я, следуя инстинктам и обширному опыту, делаю так, как правильно, как быстрее. Целую ее, глажу, ласкаю шею, грудь, покусывая сначала один сосок, потом другой. Сам дурею от запахов, нежности идеальной кожи, но больше – от осознания того, что Вера от моих прикосновений с каждым вздохом все ближе к пику. Живу только одним желанием – чтобы она кончила сейчас, со мной, для меня. И она делает это через несколько минут от моих пальцев, ярко, влажно, заливаясь еще большей краской. Так часто дышит, что можно предположить, как сильно колотится ее сердце. Почти так же, как мое, наверное.

– Наконец-то, – шепчет ее красный рот, и я, продолжая ласкать Веру одной рукой, пихаю средний палец другой между ее губ.

Она сдергивает перчатку, обхватывает его полностью, втягивает в себя, слюнявит, и я, гребаный петтинговый извращенец, кончаю следом, уткнувшись ей в шею.

Мы лежим рядом, Вера полностью голенькая, я в одежде и одной перчатке. Подношу руку к лицу.

– Вкусно пахнешь, – говорю.

Проходят драгоценные минуты короткого отпуска, но на время плевать. Мы прерывисто дышим, зачем-то подстроившись под ритмы друг друга, я успеваю любоваться тем, как поднимается ее аккуратная грудь. Приятное тепло разливается по телу, на губах играет вялая улыбка. Не хочу ни в горы, ни на море. Хочу так лежать вечно.

Понимаю, что полностью счастлив, на все сто процентов. Посмотрите на меня сейчас – вот мой максимум. Курить хочется.

А потом случается это, заставляя мозг мгновенно включиться.

– Вик, у тебя большие проблемы, да? – раздается в тишине приятный Верин голос, останавливая время.

Я цепенею, чувствуя, как бросает в жар. Вот и сказке конец. Я тону, добровольно отпуская плот и мечтая скорее задохнуться. Ее насмешек и сравнений с Артёмом я не выдержу.

Расслабился, забылся, и вот результат. Обычно я кое-чего объясняю девицам перед процессом, и они не задают вопросов после. А с Верой все случилось иначе, без тонны лапши на ушах. Понятия не имею, что сказать. Хочется провалиться сквозь землю, исчезнуть, вернуть время и никогда не прикасаться к ней. Только бы избежать этого момента.

Она смотрит в потолок, я кошусь на ее профиль, но поворачиваться не спешу.

– У тебя огромные гребаные проблемы с сексом, да?

Молчу, пораженно прикрыв глаза. Это и так понятно, зачем она спрашивает? Сердце снова начинает разгоняться, но уже не от возбуждения. Понимаю, что транки лежат в тумбочке у кровати с уже вскрытой бутылкой воды. Я подготовился. Продуманный наркоман, вы, должно быть, уже в курсе, да?

– Я сразу поняла, еще в тот раз, когда ты спрятался в ванной, что с тобой что-то не так, но не думала, насколько это серьезно. Не терпишь вообще никаких прикосновений, кроме как к рукам и губам, да?

Вера приподнимается на локте, целует меня в уголок сжатых губ.

– У меня есть идея. – Она прижимает палец к моим губам, призывая помолчать. – Давай не будем сегодня говорить о твоих проблемах. И вообще когда-либо, пока ты не почувствуешь, что готов. Ладно? Кажется, мы нашли неплохой способ, как перебросить тебя через край, да? У меня ведь получилось доставить тебе?

Я открываю глаза и снова кошусь на нее.

– Предлагаю на этом и остановиться. А там дальше будет видно. Ты отличный любовник, Белов, твои пальцы – это просто нечто. Но я хочу дольше.

Киваю. Все же решился повернуть голову в ее сторону. Однако какой смелый парень.

– Я не против заниматься с тобой этим еще, если ты захочешь.

Снова киваю.

– Но тогда тебе придется за мной ухаживать. Просто так я не даю, знаешь ли.

Ее тон абсолютно серьезен, а слова настолько неуместны в сложившейся ситуации, что мои стиснутые до дрожи губы медленно расплываются в улыбке, пока я не начинаю смеяться, Вера следом тоже. Она действительно говорит все это, глядя на меня, после того как узнала, что мужик из меня так себе.

– Я люблю цветы, подарки, пирожные и всю это женскую романтическую ерунду, слышишь?

– Понял насчет пирожных и ерунды. Тогда считай, что затраты на поездку к морю ты только что оправдала. – Я подмигиваю ей, приподнимаюсь на кровати, затем иду в ванную, чтобы заняться гигиеной.

Вера показывает мне язык, не реагируя на грубую шутку, остается сидеть голой на кровати, что-то читая в телефоне.

– И я хочу в горы, – говорит она мне вслед прежде, чем я успеваю закрыть за собой дверь.

Отчетливо понимаю, что будут ей и горы, и подарки, и все, что только захочет.

Глава 17

Вера

«Кашкай» незаметно выдает сто двадцать по пути из аэропорта. Вера расслабляется в кресле и болтает по телефону с мамой, переписывается с Ариной, пока Белов следит за дорогой.

Ей нравится кататься с ним, и музыка его кажется почти терпимой, а их короткие разговоры вызывают улыбки. Рядом с Виком в машине хорошо думается, ей комфортно и спокойно. А еще она слегка возбуждена – это ее новое, пока непривычное состояние, когда он рядом. Естественное состояние, присущее началу новых отношений, когда уже есть воспоминания, от которых бросает в дрожь, но перспектива будущих открытий пьянит, дурманит. Из-за нее не ходишь, а паришь, ей живешь, дышишь.

Вере хочется ехать с Беловым вечно. Вдыхать кислород, который он выдыхает, смотреть на его серьезное лицо, ловить нахальные улыбочки, которые он периодически себе позволяет.

Сильные разрисованные руки с идеальными ухоженными ногтями сжимают руль, Вера смотрит на длинные пальцы, представляя их на своем теле. Их прикосновения творят с ней поразительные вещи, Вик ее гладит так, что под кожей горит, кровь несется по венам, ударяет между ног, разливаясь жаром. Он так много вкладывает в эти прикосновения, что они будоражат. Веру и раньше трогали мужчины, но никогда так, как он. Белов от этого тащится – она чувствует. Гладит ее и тащится от того, как она стонет, на его лице столько эмоций. И этот взгляд, сверлящий дыру прямо в сердце.

«Потрясающие, незабываемые выходные!!! – не отказывает себе в восклицательных знаках Арина. – Ты лучше всех! Спасибо-спасибо-спасибо! Как сама?»

«Не поверишь – тоже потрясающе. И рада за тебя. Когда будут подробности? И хотя бы фото знаменитого Марка».

Мама снова перезванивает. Это уже в третий раз, так как связь периодически пропадает. С ходу задает кучу вопросов, волнуется.