Наследник

В последний раз я с ним говорила в ту ночь, когда на меня обрушилось ясновидческое прозрение: мой учитель погиб. Я сама связалась с Уиссхаиньщщем и спросила его, могло ли такое случиться, и почему эта весть долетела ко мне во сне прежде, чем ее донесли межгалактические ретрансляторы (а это делается не мгновенно и даже не очень быстро). Ту беседу с «ночным со-ректором» я припоминаю теперь очень смутно. Я находилась в состоянии транса, как древняя пифия. У меня колотилось сердце, тряслись все конечности, ноги заледенели, язык выговаривал нечто немыслимое – а в экране виднелся безглазый бесформенный призрак, вещавший глубоким механическим басом и называвший меня не по имени, а «госпожа Хранительница». Ни сочувствия, ни сострадания ожидать от него не следовало. Мой учитель, когда со мною случались несчастья, первым делом спрашивал, чем он может помочь. Уиссхаиньщщ лишь с философским спокойствием констатировал: да, феномен мысленной связи между мной и Ульвеном – исключительный, но при этом реальный, поэтому прилетевшая ко мне во сне информация заслуживает быть воспринятой как гипотетически верная. Через несколько дней он прислал сообщение с подтверждением моих самых страшных предчувствий. Это произошло в перерыве между моими занятиями со студентами. Не знаю, как я тогда довела семинар до конца. Возвратилась в дом семьи Киофар и слегла в лихорадке.

Общаться с ним по душам мне не очень хотелось. Я вовсе не избегала профессора Уиссхаиньщща, но больше ему не звонила и не просила об аудиенции, особенно, пока он оставался ректором. Виделись мы исключительно по официальным поводам.

Заметив, что я не спешу покидать зал, в котором шло совещание, он первым спросил:

– Профессор Цветанова-Флорес, у вас есть ко мне дело?

– Скорее, вопрос, профессор Уиссхаиньщщ.

– Тогда прошу вас в кабинет.

– Я только сообщу моим дочерям, что слегка задержусь.

Он молча проследовал в свое сумрачное капище, оставив открытой дверь. Существам его расы чуждо галантное обхождение с дамами, да и вообще они не обременяют себя избыточной вежливостью.

Войдя, я устроилась внутри аморфного сооружения, которое мгновенно приняло форму мягкого кресла, удобного для гуманоидов. Уиссхаиньщщ прикоснулся к панели, и створки двери бесшумно съехались. Несомненно, снаружи вспыхнула надпись: «Не входить. Идет совещание».

– Слушаю вас, госпожа Хранительница, – произнес мощным басом сгусток темной материи, облеченный в бесформенный балахон непонятного цвета.

– Я уже не Хранительница, профессор Уиссхаиньщщ.

– Вы желаете, чтобы я не называл вас так?

Я задумалась и признала про себя его правоту. Несмотря на то, что я больше не ведаю домом семьи Киофар, я храню всё, связанное с учителем: его курс перевода, его кабинет, его тексты. А в сердце и в памяти – облик, голос, манеры.

– Называйте, как вам угодно, старейший наставник.

– Что привело вас ко мне?

– Я хотела узнать про Лиенну.

– В каком аспекте?

– Изменилось ли что-нибудь за шесть лет.

– Почему вдруг у всех такой интерес к этой весьма далекой планете?

– У всех? Я не первая?

– Меня уже спрашивали примерно о том же, причем независимо друг от друга, магистр Илассиа Киофар Саонс и профессор Ассен Ниссэй.

– Вероятно, случайное совпадение, – попыталась избегнуть я искреннего ответа. – Илассиа летала туда вместе с мужем, и Лиенна, смею напомнить, ее родная планета. А Ассен – астроном, у него свой предмет изучения.

– А вы, госпожа Хранительница?

Хотя глаз в нашем смысле у аисян нет, мне показалось, что Уиссхаиньщщ меня насквозь просвечивает. Ложь он бы выявил тотчас же. Но на правду я всё-таки не решилась.

– Мы по-прежнему часто встречаемся в доме семьи Киофар, старейший наставник. И недавно зашел разговор про Лиенну. Все эти годы было слишком болезненно вспоминать о случившемся. После того, как я со слов четырех очевидцев описала убийство учителя в моей монографии, посвященной ему, а также в предисловии к моему изданию его лекций, мы старались совсем не затрагивать этой темы. Говорили между собой о чем угодно, кроме Лиенны. А тут вдруг нам захотелось узнать, как живется тем, кто совершил столь тяжкое злодеяние. Но ни у кого из нас нет и не может быть связи с Лиенной, даже у астрономов. Поэтому, очевидно, Илассиа и Ассен обратились непосредственно к вам. Они ведь тоже знают, что вы – куратор.

– Ваша версия принята.

Очевидно, он догадался о моих недомолвках, но не стал выпытывать правду. Отступать было поздно. Не могла же я встать, извиниться за неоправданное вторжение и уйти ни с чем.

– У вас есть какая-то информация, старейший наставник?

– Не вполне актуальная, госпожа Хранительница, но – есть.

– Если это не тайна…

– Не тайна. Но лучше бы не распространять ее, где попало.

– Вряд ли здесь, кроме нас, причастных, она кому-нибудь любопытна.

– Вы полагаете?..

Еще один поток просвечивающих лучей, пропущенных сквозь меня. Я ощущала себя, словно перед полетом в транскамере.

– Когда случаются планетарные катаклизмы, госпожа Хранительница, они затрагивают всех и каждого.

– На Лиенне… что-то случилось?

– Там теперь постоянно что-то случается. Межгалактический альянс направил туда куратора, хотя раньше в этом не видели необходимости: цивилизация поступательно развивалась, внутренние конфликты гасились самими властями, лиеннцы не воевали с соседями, а старательно конструировали у себя свою воображаемую империю.

– А сейчас они угрожают кому-нибудь?

– Им не до этого, госпожа Хранительница. После убийства моего уважаемого коллеги там начались ожесточенные споры и столкновения, переросшие в непримиримую рознь.

– И кто там против кого выступают?

– Все против всех, госпожа Хранительница. Есть партия, утверждающая, будто отрекшийся император действительно совершил святотатство, и поэтому ничья коронация ни при каких условиях не могла состояться. Их противники, наоборот, поклоняются памяти Ульвена Киофара и считают всех его критиков пособниками убийц. Еще одна партия признает лишь провозглашенную императрицу Иссоа и настаивает на передаче ей всей власти в империи. Но есть и немало тех, кто никогда не смирится с подчинением женщине, и особенно этой – как они полагают, склонной к странным причудам и крайне неуравновешенной. Другие хотели бы смены династии и готовы принять как императрицу магистра Илассиа Киофар Саонс, поскольку она уроженка Лиенны, дочь прославленного профессора Саонса и вдова отрекшегося императора. Наконец, имеются, и в немалом количестве, те, кто выступает против всякой империи и требует уничтожения всех ее институтов и перехода к тому, что жители Теллус зовут демократией. Столкновения всех этих партий, начавшиеся сразу после известных событий, не только не прекращаются, но и движутся в сторону эскалации. В политическом смысле там хаос, чреватый гражданской войной. Бывший глава правительства, господин Оннео Виттай, оказался вынужден покинуть планету вместе со всей семьей и перебраться на Виссевану – якобы, ему угрожали расправой.

– Куратор на Лиенне бессилен остановить кровопролитие?

– Дело не в кровопролитии, госпожа Хранительница. О массовых казнях или вооруженных действиях мы пока не осведомлены. Но на Лиенне установилась атмосфера всеобщей вражды. Социальная обстановка взрывоопасна. Это нас весьма удручает, ведь одновременно происходят другие неблагоприятные изменения. Мы фиксируем участившиеся природные катастрофы и ухудшение климата. Раньше на континенте Фарсан никогда не видели снега. Теперь он выпадает на севере каждую зиму, а порой накрывает и области, в которых выращивают сельскохозяйственную продукцию. Нехватка питания и переход на суррогаты вызывает не только болезни, но и общественные конфликты, придачу ко всем вышеназванным.

– Может быть, виноваты какие-то космические явления?

– Судя по нашим наблюдениям, ничего подобного рядом с Лиенной не происходило. Их солнце, Маир, стабильно…

– Маир?!…

– Чему вы так удивились, госпожа Хранительница?

– Это имя звезды из одного старинного стихотворения, которое мой учитель выбрал для семинара по поэтическому переводу. Он не успел пройти его со студентами, пришлось подключиться мне. Я еще удивлялась, откуда он взял столь редкий текст, и подумала, что учителя привлекали анафоры, а не смысл, который там весьма умозрителен.

– Профессор Джеджидд, очевидно, заранее выяснил, как называется та звезда, к которой ему предстояло лететь. А потом искал это слово в различных текстах и наткнулся на совпадение.

– Очевидно, вы правы, старейший наставник Уиссхаиньщщ.

– И о чем те стихи?

Я процитировала по памяти в оригинале, на русском:

Звезда Маир сияет надо мною,

Звезда Маир,

И озарён прекрасною звездою

Далёкий мир.

Уиссхаиньщщ пользовался лингвочипом, и перевод на космолингву, вероятно, транслировался ему прямо в сознание. Вряд ли он хоть сколько-нибудь разбирался в стихах. Подстрочники на космолингве всегда выходили ужасными.

– Лучше прочих получился перевод английский, выполненный моей ученицей Линдой Харрис, – заметила я и привела те же самые строки:

The star Mayir is shining high above me,

The star Mayir.

A distant world lit by its rays so lovely

is lying here.

– Дальше там говорится о прекрасной планете, где царят любовь и покой, – пояснила я.

– На Лиенне сейчас ни того, ни другого.

– Неужели настолько… плохо?

– Мы пытаемся сбалансировать разные векторы, чтобы кризисы не наложились друг на друга. Но пока удается избегнуть лишь самого худшего.

– Худшего?

– Упадка цивилизации, исключения Лиенны из Межгалактического альянса и последующего неминуемого самоуничтожения местной уйлоанской диаспоры. Прогнозы довольно тревожные.

– Но прошло не так уж много времени…

– На Лиенне – больше, чем здесь. К тому же, госпожа Хранительница, мы говорим о тенденциях. А они таковы. Изменений пока не видно. Разве что нам удалось воспрепятствовать настоящей войне и убедить наиболее ревностных почитателей вашего учителя перенести свою активность на другой континент, Лиоллан, который почти не освоен. Они занялись активным строительством города Киофароа, однако, насколько нам известно, намерены вскоре объявить о своей независимости и сделать Киофароа столицей «Свободного Лиоллана». То есть порвать с Лиеннской империей. Конфликт оказался отнюдь не улаженным, а лишь отложенным на несколько лет или десятилетий.

– Скажите, старейший наставник Уиссхаиньщщ, а возможно ли с помощью технологий, доступных вам, или посредством искусства хронавтики, заглянуть в отдаленное будущее?

– Нет, госпожа Хранительница. Только в прошлое. Будущее создается сейчас усилиями столь бесчисленных индивидуумов и с участием столь многих факторов, иногда совершенно случайных, что мы в силах лишь строить вероятностные прогнозы. Я воздерживаюсь от рассуждений на столь отвлеченные темы. Иначе я был бы каким-нибудь магом или гадателем, а не историком цивилизаций.

– Но хронавтика… позволяет что-нибудь скорректировать… в прошлом?

– Вы хотели бы переписать все события того дня и предотвратить убийство учителя?

– Безусловно. И не только я мечтала бы об этом, старейший наставник Уиссхаиньщщ.

– Ничего не получится. Две реальности несовместимы. Это был его собственный выбор.

– Довольно-таки безрассудный.

– Нисколько. Мой коллега действовал исключительно рассудительно – разумеется, в рамках той этической и поведенческой парадигмы, которую он тогда принял.

– И… ради чего?

– Ради общего счастья, покоя и мира под той самой звездой Маир.

– Оказалось, что всё напрасно.

– Вероятно, вмешались иные силы, госпожа Хранительница.

– Какие?

– Полагаю, вы знаете лучше, чем я.

Он опять пронзил меня своим нечеловеческим взглядом – без зрачков и без глаз, проникающими лучами.

– Ручаюсь вам, старейший наставник Уиссхаиньщщ, я никак не причастна к тому, что творится сейчас на Лиенне. Совершенно никак.

– И не в вашей власти что-либо исправить, – с чуть заметной иронией констатировал он.

– Я всего лишь профессор космолингвистики. И близкий друг семьи Киофар. Не куратор Межгалактического альянса.

– Хорошо, профессор Цветанова-Флорес. Мы достаточно много сказали друг другу. Ступайте к своим дочерям. А я займусь делами Института истории Тиатары.

Двери его кабинета, в котором всегда царил полумрак, разъехались. Я встала, откланялась, произнеся обычное прощание на аисянском – «Да хранит вас вечность, старший наставник Уиссхаиньщщ!» – и услышала вслед вместо ответного вежливого пожелания:

– Мой совет, госпожа Хранительница: осторожнее со словами.

Сюрприз

Выйдя на солнечный свет, я зажмурилась от контраста и не сразу увидела на скамье под кустами мараджики Лауру, Валерию и двух юношей чуть постарше. Один из них – мой брат Виктор. Другого, темноволосого, я не знала. Но это был человек! Не тагманец, не уйлоанец, не пришелец с другой планеты. Девочки сидели, мальчики стояли напротив них и общались столь увлеченно, что меня никто не заметил – я-то боялась, дочери встретят меня с кислыми мордочками: обещала задержаться ненадолго, а провела у профессора Уиссхаиньщща, наверное, битый час.

Заметив мое приближение, Лаура первой вскочила: «А, вот и мама!». Через пару секунд меня окружил молодняк, и я смогла увидеть лицо незнакомца. Ему было лет семнадцать, он еще не избавился от легкой прыщавости, но всё равно выглядел привлекательным: темные волосы в крупных кудрях, огромные карие глаза под густыми ресницами, обаятельная улыбка…

– Мама, познакомься: наш новый друг Стефан Древич! – поспешила представить его Валерия.

– Планетолог, – добавил Виктор. – Тоже учится здесь, в параллельном потоке.

– Древич? – сразу же вспомнила я знакомую с детства фамилию. – Стефан, вы не родственник доктора Камелии Древич?

– Я ее сын, госпожа профессор, – ответил он. – Вы можете обращаться ко мне на «ты», мне будет приятно. О вас я много наслышан, и был страшно рад повстречать здесь сначала вашего брата, а потом и дочерей.

– Как поживает твоя матушка, Стефан? Она все еще работает на Арпадане?

– Нет, госпожа профессор. Мама здесь, на Тиатаре, она будет вести курс космопсихологии для желающих. Это факультатив, но желающих оказалось немало, причем самых разных специальностей.

– Значит, вы недавно сюда прилетели?

– Старались успеть к началу семестра, но слегка задержались. Не страшно, я пропустил совсем не так много. Наверстываю. Занимаюсь целыми днями. Лишь сегодня решил прогуляться, проветрить голову. И сразу же встретил Виктора! А он познакомил меня с Лаурой и Валерией.

– Госпожа Камелия хорошо переносит здешний климат?

– Нормально. Говорит, напоминает ей летнюю Сербию.

– Сербия – это планета? – спросила Лаура.

– Нет, страна на Земле, – пояснил Стефан. – Мама родом оттуда, но покинула ее еще в детстве.

– Передай своей маме привет от меня, – попросила я.

– Может быть, вы хотели бы нас навестить? Мы живем тут рядом, в кампусе.

Не успела я ответить, как Стефан набрал ее код и сразу же получил приглашение для всей нашей компании.

Пока мы шли в профессорскую резиденцию, я мысленно удивлялась такому неожиданному повороту событий.

Камелия Древич намного старше меня. Когда я покинула Арпадан пятнадцатилетней девчонкой, ей было сильно за тридцать. Она запомнилась мне как красивая, стильная, очень выдержанная, очень умная и немного загадочная «психологиня», к которой, похоже, мужчины не отваживались приближаться – она видела их насквозь и словно бы вовсе в них не нуждалась. Я не знала, Древич – это девичья ее фамилия, или она побывала замужем, но развелась. На Арпадане она жила одна. Стало быть, если Стефан тоже носит фамилию Древич, значит, она родила его, не вступая в брак. Ну, неважно, главное, лучше не спрашивать у мальчика про отца. Захочет – сам что-нибудь расскажет.

На третий этаж профессорской резиденции мы поднялись на прозрачном лифте и сразу же оказались на террасе с растениями, шезлонгами, скамьями и столиками – это общественное пространство, но оно примыкает к жилым помещениям, и у каждого квартиранта есть свой уголок, который можно обставить, как нравится.

Камелия Древич уже ждала нас. Она выглядела моложавой и почти не переменившеся. Ну, наверное, волосы она всё-таки красит. Цвет выбран очень удачно: глубокий темно-каштановый. А так – всё такая же стройная, с четкими чертами лица, с проницательным взглядом карих глаз, одетая в цветастое домашнее платье, одновременно и яркое, и не в кричащих тонах: бордовые листья на желтоватом фоне.

– Ах, какая приятная встреча! – улыбнулась она, увидев меня. – Едва Стефан назвал ваше имя, я сразу же сказала: веди сюда немедленно, не лишай меня такой радости! Юлия, это просто невероятно – после стольких лет снова встретить вас! Да, я знала, что вы здесь работаете, но Колледж космолингвистики далековато от университета, я еще не успела нанести визит вам и вашей семье…

– На Арпадане вы звали меня на «ты», – напомнила я.

– А сейчас неудобно, – улыбнулась она. – Давайте выберем компромисс: на «вы», но по имени. Юлия и Камелия.

– Отлично! Мне нравится. Камелия, разрешите представить вам моих дочерей: Лаура и Валерия. Баронессы Ризеншнайдер цу Нойбург фон Волькенштайн. А Виктора вы уже знаете.

– Очень рада! Проходите, мои дорогие, взгляните, как мы живем – и давайте пить чай на террасе, там привольнее.

После крайне тягостного разговора с куратором Уиссхаиньщщем, который больше походил то ли на поединок, то ли на взаимный допрос, общаться с Камелией Древич оказалось невероятно легко. Именно этого мне, очевидно, сейчас не хватало.

О чем только мы не беседовали! Об Арпадане, об общих знакомых, о нашей жизни на Тиатаре, о Колледже космолингвистики, о моих друзьях-уйлоанцах, о бароне Максимилиане Александре, который уже перестал летать, но всё ещё продолжает работать в космопорте – заведует центром подготовки к полетам…

Конечно же, Камелия и Стефан получили приглашение навестить нас в Витанове, когда им будет удобно. Дети, думаю, будут общаться и так – они уж обменялись кодами и договорились о следующей встрече. Вот и славно, а то я немного тревожилась, что Лаура и Валерия дружат в основном с Ульфаром и Массеном – и отчасти с соседом, Тадди Уайтфилдом, но тот теперь тоже студент Тиатарского университета, медик, и бывает дома нечасто.

Наверное, не мне одной приходят на ум возможные сочетания пар. Но об этом всерьез рассуждать пока слишком рано. Моим дочерям по двенадцать. Пока они подрастут, всё может еще измениться. Тиамун развивается, люди сюда иногда прилетают – если не с самой Земли, то с Сироны и Арпадана.

Однако Тадди и Стефан мне нравятся. Славные мальчики.

На маяке

На следующий день ранним вечером после занятий я взяла самый маленький флаер и отправилась на виллу «Илассиа». Келлена Саонса дома не было, но это и к лучшему – я хотела поговорить с самой Илассиа, и желательно с глазу на глаз.

Когда Ульвен впервые привез нас на необитаемый мыс, далеко выступающий в воды озера Ойо, нас поразила строгая красота этого уединенного места. Казалось, каменистый вытянутый полуостров находится вдалеке от какой-либо цивилизации. Только скалы, пески, цветные лишайники, низкие заросли красноватых и темно-лиловых кустарников, шестиногие сухопутные ящерки и крылатые джайки, крабы, раки-отшельники, небо, вода… День был мглистый, обитаемый берег с рыбацкими домиками и пристанями таял где-то вдали, звуки города сюда не долетали – лишь изредка мимо мыса проплывали баржи, издававшие протяжный сигнал, и тогда над водой взмывали потревоженные хищные птицы – аваххи, похожие на птеродактилей.

Ульвен вдохновился рассказом Илассиа о маяке близ Меннао, где она провела свое детство у дедушки с бабушкой. Впридачу к маяку Ульвен решил построить тут небольшую виллу, в которой предполагал поселиться с Илассиа, когда Иссоа сделается главой семьи Киофар. Если бы, как предполагалось в одном из вариантов будущего, Иссоа с Эллафом остались бы жить на Лиенне, вилла «Илассиа» стала бы загородным владением, помимо старинного семейного очага.

В последние месяцы перед отлетом на Лиенну учитель не щадил себя, стараясь закончить всё, что начал на Тиатаре, или хотя бы довести дела до той стадии, когда останется лишь добавить кое-какие мелочи. Вилла была им задумана как подарок Илассиа, и она сама выбирала стиль убранства, дизайн интерьеров и планировку всей территории: как устроить сад возле дома, площадку для флаера, пристань и ангар для яхты, дорогу на тот заветный маяк, сиявший теперь над озером Ойо туманными днями и вечерами.

Илассиа поселилась здесь в одиночестве сразу после свадьбы Иссоа и Эллафа. Никто даже словом не намекал на то, что она должна покинуть дом семьи Киофар. Но ей самой, очевидно, было мучительно находиться там без Ульвена, и мы все хорошо ее понимали. Когда мы собирались в зале или в малой гостиной, постоянно казалось, будто сейчас он спустится к нам по лестнице или войдет через внешнюю дверь из сада. Всем порою мерещился его голос. А уж как тяжко ей становилось ночами, я даже вообразить себе не отважусь. На вилле, по крайней мере, он никогда не жил и не ночевал. Вся мебель и утварь была девственно новой, и лишь те немногие вещи, которые Илассиа привезла с собой, хранили память об их прошлом счастье.

Я навещала ее, когда писала свою монографию об учителе. Она не отказывала мне в беседах, хотя давались они ей тяжело, и я старалась не быть навязчивой. Потом я прислала ей полный текст, попросив высказать замечания или внести дополнения. Речь шла, конечно, о биографической главе, в которой требовалась максимальная взвешенность и корректность. С текстом предварительно познакомились также Иссоа, Эллаф и Маилла: нельзя было обнародовать сведения о семье учителя без согласия близких родственников. Каждый сообщил мне полезные и интересные сведения, особенно Иссоа, в ведении которой теперь находился семейный архив. Пока я редактировала окончательный вариант своей книги, с Илассиа мы не виделись – она тоже писала собственный труд, посвященный ее отцу.

Коллеги решили, что моя монография достойна быть вынесенной на защиту как докторская диссертация, и пришлось заниматься формальностями, отнимавшими всё свободное время. Пару месяцев я вообще не виделась ни с кем из семьи Киофар.

А потом вдруг Иссоа позвонила мне и сказала, что доктор Келлен Саонс и Илассиа решили связать свои судьбы. Наша императрица отнеслась к этой вести на редкость спокойно и пригласила нас с Карлом на бракосочетание, которое должно было состояться в узком семейном кругу, без гостей. Вскоре официальное приглашение последовало от жениха и невесты. Мы слегка удивились подобному обороту событий, но восприняли его с пониманием. Доктор Келлен знал Илассиа чуть ли не со времен ее прилета на Тиатару, перед свадьбой с Ульвеном она даже жила в его доме в качестве родственницы (очень дальней), овдовели они почти одновременно – словом, они хорошо понимали друг друга. Илассиа не скрывала, что продолжает любить Ульвена, и лишь доктор Келлен мог находиться рядом с ней, не впадая в бесплодную ревность.

Свадьба вышла очень тихой. По сути, она свелась к регистрации брака в стенах администрации Тиастеллы и к скромному угощению в доме семьи Киофар. Церемонию у очага не проводили. Почему – всем было понятно. Иссоа благословила новобрачных не как иерофантесса, а как глава семьи Киофар. Помимо нас, присутствовали только Ассен и Маилла. Мы слегка пошутили над причудливой волей судьбы: Илассиа сделалась мачехой Эллафа и свекровью императрицы, то есть старшей дамой в семье. Однако на их отношения это не повлияло. Илассиа не притязала ни на какое главенство и вела себя очень тактично. Доктор Келлен казался смущенным, но притом несомненно счастливым.

После свадебного обеда Келлен и Илассиа отбыли на виллу, а мы, немного пообщавшись, тоже вскоре разъехались. Никто из нас не желал бы, чтобы Илассиа навсегда осталась скорбящей вдовой, а доктор Келлен встретил старость в одиночестве, но пылкой радости тоже никто не испытывал.

Через несколько дней последовало внезапное продолжение. Илассиа и Келлен пригласили всех нас к себе. За Иссоа и Эллафом послали яхту, Маилла с Ассеном приехали по суше на электрокаре. А мы с Карлом прилетели на флаере.

Илассиа, как оказалось, попросила Маиллу освятить очаг на вилле, чтобы можно было проводить там сугубо семейные церемонии, без гостей и огласки. Сама Илассиа давно уже приняла посвящение от Ульвена и не раз помогала ему, однако «пробудить», как тут говорится, совершенно новый очаг мог лишь иерофант высокого или самого высшего ранга. Это входило в прямые обязанности императрицы, но Илассиа побоялась беспокоить ее: Иссоа вынашивала наследника и должна была скоро родить. Присутствие Иссоа уже воспринималось как особая милость.