Наследник

Лариса Кириллина

Наследник

Status

quo

Мы остались на Тиатаре.

После гибели моего учителя мне хотелось бросить всё и исчезнуть из этого мира, улетев в другую галактику. Например, на Землю, которую я вспоминаю теперь очень смутно. Папа, думаю, был бы не против, хотя вряд ли узнал бы привычные города и пейзажи, а наших близких мы в живых не застали бы. Однако вялые разговоры о возвращении на родную планету постепенно утихли. Лететь всей семьей – неподъёмно дорого даже для нас, слывущих на Тиатаре весьма состоятельными, а то и богатыми. Вместе с детьми нас семеро: папа, я, мой муж Карл Максимилиан (в обычном общении – Карл-Макс или Карл), его отец – барон Максимилиан Александр, мой младший брат Виктор и наши с Карлом дочери, Лаура и Валерия. Я – высокооплачиваемый профессор Колледжа космолингвистики, входящего в Межгалактический Тиатарский университет. Папа – преподаватель юридического факультета, получающий к тому же солидную пенсию дипломата в отставке. Оба моих барона – владельцы частного космолета «Гране». Максимилиан Александр уже не летает, а Карл – регулярно. Каждая экспедиция – большие расходы, но потом и большие деньги. Тем не менее, даже если мы сложим все нажитые капиталы, на семейное путешествие в совершенно другую часть Вселенной средств не хватит. А разделяться нет смысла. Мы все тесно связаны и уже составили на Тиатаре дружный клан, главой которого, сама того не желая, оказалась я – Юлия Антоновна Цветанова-Флорес, она же баронесса Юлия Лаура Ризеншнайдер цу Нойбург вон Волькенштайн.

Меня уже никто не зовет, как в детстве, «Юла». Разве что брат или, изредка, папа. Для него я опять стала «Юленька». Для Карла – «Юльхен». Для друзей по-прежнему – «Юлия», или на уйлоанский манер, тягуче и плавно: «Юллиаа».

Если кто вдруг откроет эту часть моих хроник, не зная всех предыдущих, поясню, что с уйлоанской семьей Киофар была связана вся моя жизнь на Тиатаре, а может быть, и вся судьба, сколь бы пафосно это ни прозвучало.

Киофар – семья необычная. Мой покойный учитель, выдающийся космолингвист Ульвен Киофар Джеджидд, был наследным принцем двух империй – Уйлоанской, давно погибшей, и Лиеннской, возникшей в другой галактике. Его младшая сестра Иссоа носит титул императрицы, хотя на Тиатаре считается частным лицом (здесь нет и не может быть никаких императоров). Какими путями уйлоанская община появилась на Тиатаре, описывать долго, существует обширная литература по теме, в том числе «Уйлоанские древности», ежегодник Тиатарского университета.

Уйлоанцы антропоморфны, но не очень похожи на нас. Для меня давно уже не имеет никакого значения, что у них, например, три глаза, а у меня только два. И что кожа у них серовато-зеленоватая. Мы ведь тоже им кажемся не слишком красивыми существами. Волосатость и бородатость для них – признак принадлежности к животному миру. Но долгие годы дружбы упразднили всё внешнее и оставили только то, что по-настоящему ценно и важно: уважение, преданность и – осмелюсь произнести это слово – любовь.

Мой любимый учитель был убит на планете Лиенна, куда его настоятельно пригласили с официальным визитом. На Лиенне, как я уже говорила, существует другая диаспора уйлоанцев, которая решила воссоздать империю во главе с Императором-иерофантом. Ульвен оказался единственным в целой Вселенной, кто имел законное право на трон, и предполагалось, что визит завершится его коронацией. С ним отправились самые близкие: супруга – Илассиа, сестра – Иссоа, жених сестры – Эллаф Саонс, и мой муж Карл в качестве советника и телохранителя.

Все мы знали, что Ульвен совершенно не жаждал принимать императорский титул. Он вообще крайне скептически относился к идее Лиеннской империи, считая ее «симулякром». Свое будущее он связывал исключительно с Тиатарой, где работал в то время со-ректором Межгалактического университета, а по окончании срока намеревался возглавить одно из созданных им учреждений – Музей Уйлоа или Институт истории Тиатары. По сути – сменить сферу профессиональной деятельности, превратившись из космолингвиста в уйлоаниста.

Поэтому, отправляясь на Лиенну, он надеялся убедить местные власти сделать императрицей Иссоа, принцессу-наследницу, которая уже изъявила готовность остаться на этой планете, если ей позволят выйти замуж за незнатного Эллафа. После трудных переговоров согласие было достигнуто, протокол торжеств утвержден, разработана обширная программа празднеств – коронационных и свадебных. По их окончании старшие члены семьи Киофар, Ульвен и Илассиа, собирались вместе с Карлом вернуться на Тиатару.

До их пор неизвестно, существовал ли широкий заговор против «звездного императора». Власти Лиенны категорически отрицали свою причастность к случившемуся. Согласно официальной версии, Эверен Силлар, убийца Ульвена – одиночка-фанатик, рьяный приверженец традиционной монархии, который усмотрел в церемонии провозглашения Иссоа императрицей невиданное святотатство. Уйлоанской империей никогда не правили женщины, и даже при отсутствии у императора сыновей власть передавалась любому родственнику-мужчине. Ульвен же, убеждая лиеннцев сделать императрицей его сестру, апеллировал к прецедентам во вселенской истории цивилизаций, приводя в пример и земные монархии, вроде древнеегипетской, русской или британской.

Карлу ныне по зрелому размышлению кажется, что заговор инспирировался властями, и убийцей мог стать почти любой из лиеннцев, желавших принять участие в церемонии у очага как помощник верховного иерофанта. Только Маон Виттай, племянник главы правительства, господина Оннео Виттая, вряд ли мыслился исполнителем негласного приговора – ведь убийцу пришлось бы потом судить и казнить. А несчастному юноше Эверену Силлару, одержимому фанатической мечтой о великой империи, внушили, будто он решился на жертвенный подвиг, ради которого стоит отдать свою жизнь. Карл и Эллаф обратили внимание на невероятную точность удара. Лезвие вошло прямо в сердце. Такое внезапное молниеносное действие требовало тщательных тренировок – возможно, с участием манекена. Но доказать причастность властей Лиенны к покушению на священную особу Императора-иерофанта теперь невозможно. Несомненно, они постарались уничтожить улики и надежно спрятать свидетелей. Межгалактический альянс не обладает правом вести расследование уголовных дел на местах, если только власти не просят о помощи. Поэтому руководство Альянса предпочло не ставить под сомнение официальную версию.

Я провела те ужасные дни в доме семьи Киофар. Отбывая на Лиенну, мой учитель назначил меня Хранительницей своего очага. Это значило, что я временно становилась посредницей между домом и всеми его обитателями как в прошлом, так и в настоящем. Дом был весь пронизан незримыми токами пресловутой сакральности и принял бы как Хранителя не любого, а только действительно избранного. Вопреки недовольству уйлоанской родни, Ульвен объявил, что его избранница – я, уроженка Теллус, инопланетянка. О наших с учителем истинных отношениях ходили разные толки, однако нам не в чем было каяться перед близкими, а посторонние не имеют никакого права об этом судить. Свой долг я исполнила. Как и он – свой.

Уйлоанцы, живущие в Тиастелле, по старой памяти называют меня «госпожа Хранительница», хотя сейчас я храню не дом семьи Киофар, а лишь память обо всем, что с ним связано. Обо многом я уже рассказала и в моей монографии «Профессор Ульвен Киофар Джеджидд, его научная и педагогическая деятельность», которую я защитила как докторскую диссертацию, и в моих записках, которые постоянно перечитываю, правлю и понемногу готовлю к изданию.

Я не знаю, искал ли он смерти, достигнув предела, доступного существу из плоти и крови. Несмотря на то, что он долго противился року, не желая признать себя Императором, он не мог перестать развиваться и стремиться ввысь и вперед. Я сама наблюдала за постепенным перерождением замкнутого и угрюмоватого магистра Джеджидда в блистательного профессора, а затем и в великолепного ректора Ульвена Киофара Джеджидда, члена Планетарного совета Тиатары, под конец же – в «его императорское высочество принца Ульвена Киофара Уликенсса Джеджидда». Апофеозом преображения мог бы стать «Император Лиенны и верховный иерофант уйлоанцев – Ульвен Киофар Уликенсс Джеджидд». Дальше было двигаться некуда. Но желал он не власти, а нового знания. Он был слишком тонок, умен, ироничен и безудержно смел, чтобы стать лишь декоративным правителем «ложной», как он выражался, империи. Ульвен не скрывал своих планов: если он получит верховную власть, то сломает и переделает все институты, не оставив камня на камне. Иссоа, его сестра, ни на что подобное не покушалась. И почему убили Ульвена, не дав довести церемонию до конца, оставалось загадкой. В своем кругу, семейном и дружеском, мы старались не обсуждать тех мрачных событий, коль скоро изменить ничего уже было нельзя. Оставалось принять status quo – сложившееся положение дел.

С тех пор миновало шесть лет.

Уйлоанская община Тиатары прервала все сношения с властями Лиенны. Межгалактический альянс наложил на планету огромнейший штраф и весьма неприятные санкции. Поскольку Ульвен успел провозгласить Иссоа императрицей, титул ее всеми признан, хотя официальная коронация так и не состоялась.

Наша скромная императрица живет по-прежнему в доме семьи Киофар. Сразу же по возвращении с Лиенны она вышла замуж за Эллафа Саонса. У них двое детей: принц-наследник – Ульвен Киофар Саонс, и дочь Файолла, названная в честь покойной матери Ульвена и Иссоа.

Вдова Ульвена, Илассиа, как ни странно, тоже вступила в брак, причем не с кем-то, а с доктором Келленом Саонсом, отцом Эллафа. Теперь она официально зовется «Илассиа Киофар Саонс». Ульвен в своем завещании оговорил ее право сохранить его родовую фамилию даже в случае нового брака, а Иссоа не высказала возражений. Саонсы на Тиатаре теперь тоже считаются высшей знатью. Но ведут они себя вовсе не как праздные аристократы. Келлен по-прежнему возглавляет Медицинский центр в Тиастелле, а «магистр Илассиа Киофар Саонс» преподает биоэтику в Межгалактическом университете. Утруждать себя защитой докторской она не стала, ее имя и без того уважаемо. Иногда ее привлекают к сотрудничеству в планетарных проектах как консультанта по экологическому законодательству.

В этом дружески-родственном браке родился сын, на радость всей семье Киофар. Он стал полным тезкой своего умершего деда, профессора Лаона Саонса, инициатора археологической экспедиции на Уйлоа и родоночальника научной уйлоанистики.

Изменения произошли и в семье племянницы моего учителя, Маиллы, которая до возвращения Иссоа с Лиенны исполняла обязанности верховной иерофантессы дома семьи Киофар. Ее союз с астрономом Ассеном Ниссэем пополнился новой маленькой звездочкой – дочкой Иланной, получившей свое имя в честь обеих бабушек, Ильоа и Вианны. Теперь у их сыновей-близнецов, Ульфара и Массена, есть сестренка, хотя мальчики пока не осознали, какое им выпало счастье, и считают Иланну обузой, когда их просят с ней поиграть.

Дом семьи Киофар по-прежнему служит нам общим пристанищем. Мы собираемся там и по праздникам, и просто по выходным – повидаться и поговорить по душам, посмотреть на наших растущих детей, вспомнить юность и поделиться приятными новостями.

Жизнь продолжается, и, хотя забыть о случившемся невозможно, здесь всё чаще слышится смех и витает веселье и радость.

Дитя алуэссы

В этот раз собралась почти вся наша уйлоанско-земная компания: Иссоа, Эллаф, их дети, Илассиа, Келлен, Лаон-младший, Ассен с двумя сыновьями (Маилла осталась с захворавшей дочкой Иланной), – ну и мы: два моих барона, я и наши с Карлом дочери, Лаура и Валерия.

Кроме нас, по дому незаметно сновали Нинниа, няня крошки Файоллы, и две приходящих прислуги, – мать и дочь, Ваканда и Танджи (эти двое – тагманки, они очень давно тут работают).

Взрослые сели обедать в парадном зале, а детям, как обычно, накрыли в прилегающей маленькой гостиной. Лаура и Валерия сначала слегка обиделись, что их не сажают за общий стол («Мы умеем прилично вести себя, мы баронессы!»), но, увидев Ульфара и Массена, сразу повеселели. С близнецами Ниссэй они дружат почти что с младенчества. А малышню, Ульвена и Лаона, – первому пять, второму четыре, – так и быть уж, согласны терпеть.

Уйлоанская кухня изысканна, растолстеть с нее невозможно, если только постоянно не питаться сухими продуктами и концентратами фирмы «Фарфар», рассчитанными на быстрое утоление голода. «Фарфар», как я давно уже знаю – семейное предприятие, доли которого принадлежат двум сестрам, Ильоа Сеннай и Иссоа Киофар Саонс, а меньшая часть – Маилле Ниссэй, выделенная ей как приданое. Мой учитель некогда продал свою долю, поскольку совершенно не желал заниматься предпринимательством и считал неуместным связывать свою репутацию космолингвиста с яркими коробочками «Фарфар». Продукция, впрочем, очень хорошая, она меня всегда выручала: хозяйка я так себе, кулинарка же совсем никакая. Но, конечно, лучше питаться свежей едой, чем концентратами. В этот раз нам подавали рыбу под нежным тающим соусом, запеченных моллюсков, салат из орехов и водорослей, фрукты, зелень и ягоды. Десерт, как обычно, чуть позже. Обещаны сладкие пирожки и мороженое.

Дети быстро насытились и побежали во двор – старшие поплескаться в бассейне, младшие поиграть с ними рядом; присмотреть за всей стайкой взялся Ассен – у него это хорошо получается.

Мы же, как только со стола было убрано, принялись непринужденно болтать обо всем на свете. Обсуждали семейные новости, я рассказывала об успехах брата – Виктор поступил в Тиатарский университет и учится по специальности «тиаграфия» (география, но применительно не к Земле, а к Тиатаре), и ему это очень нравится, особенно предстоящая полевая практика в неисследованных краях. Папа? И у него всё прекрасно. Он ведет семинар «Межгалактическая дипломатия». Нагрузка щадящая, зато смысла в жизни прибавилось: готовится к занятиям, общается с молодежью, прибывшей с разных планет.

Внезапно в зал, где мы разговаривали, ворвался юркий зеленоглазый Ульвен.

– А ну их всех! – заявил он с порога. – Не хочу больше с ними играть!

– Тебя кто-то обидел? – спросил Эллаф.

– Кто посмеет? – гордо ответил пятилетний принц. – Нет, папа, мне просто скучно! Лаон маленький, остальные все задаваки!

Красноречием этот ребенок явно пошел в профессора-дядю. Едва научившись говорить, Ульвен изъяснялся целыми фразами, которые постепенно становились всё более четкими и пространными. Выражать свои мысли для него не составляло труда, причем теперь уже не на одном, а на трех языках – уйлоанском, тагманском и, как ни странно, немецком, поскольку он часто слышал, как мы общаемся по-немецки – я, два барона, Лаура и Валерия, а также порой и Иссоа, научившаяся немецкому от Карла. Слух и дикция – безупречные, но чего еще ждать от племянника космолингвиста?.. И всё-таки, когда крошечное существо, носящее дорогое мне имя, впервые обратилось ко мне – «Frau Julia» – сердце дрогнуло. Да, я знала, этот Ульвен – совершенно другой, и еще непонятно, кем он станет, однако не могла избавиться от ощущения чуда. Когда я бывала в доме семьи Киофар (из-за занятости – реже, чем мне бы хотелось), мальчуган набрасывался на меня, заставляя играть с ним в слова и мгновенно запоминая и воспроизводя своим тонким смешным голоском мои знаменитые дидактически-мнемонические песенки, которыми я перемежаю ученые лекции.

– Хорошо, сынок, посиди рядом с нами, – разрешила Иссоа. – Ты, наверное, перегрелся, остынь, тут прохладно. Хочешь соку? Какого тебе – покислее, послаще?

– Да, мама! Хочу. Послаще. Только разбавь холодной водой. Пожалуйста.

– А что делает Лаон? – спросила Илассиа.

– Дядя Ассен с ним пускает в фонтане кораблики. Все прочие прыгают в бассейн, ныряют, брызгаются. И очень громко визжат.

Крик и визг действительно доносился изрядный, хотя дети давно уже вышли из возраста беспричинных конфликтов и драк. Просто им было весело, и они вопили от радости.

При Ульвене наши взрослые разговоры прервались. Мы смотрели, как он пьет сок, и молчали. Мальчик быстро почувствовал, что он вторгся некстати, и спросил:

– Мама, папа, можно мне наверх?

– Можно, только не шуми. Не буди сестру.

– Ладно! Я найду, во что поиграть.

Гибкий и прыткий, как ящерица, он мгновенно пронесся по лестнице и исчез в полумраке верхнего этажа. Императорские покои, как всегда, запирались на ключ, там хранились семейный архив, мантия иерофанта и сакральные принадлежности для церемонии у очага. В остальных же комнатах ничего столь важного не находилось.

Мы, однако, забыли про скрипку. Ту самую скрипку, на которой когда-то так прекрасно играл мой Карл в сопровождении барона Максимилиана Александра. Синтезатор в нашем доме в Витанове всё-таки появился, его доставили с Арпадана, и с ним понемногу осваивались Лаура и Валерия. А скрипка осталась в доме семьи Киофар. Карлу некогда на ней упражняться, и в полеты ее брать с собою нельзя. Иссоа, насколько я знала, тоже больше не играла на своем любимом «виолино», хотя, следуя наставлениям Карла, иногда извлекала инструмент из футляра, протирала, освобождала от пыли при помощи специального устройства, подтягивала струны, смазывала смычок канифолью – и вновь убирала в сундук, где лежали самые дорогие ее сердцу реликвии прошлого. Карл так и не мог решить для себя, подарил он скрипку Иссоа или не подарил, а просто отдал на сохранение. Периодически он проверял состояние инструмента и кое-что в нем подлаживал, но назад не требовал. Он сам понимал, что здесь эта хрупкая вещь будет в большей безопасности, чем в нашем жилище с его несколько суматошным и безалаберным бытом.

Когда детские крики и смех за окном внезапно стихли (вероятно, Танджи вынесла детям фрукты, сладости и мороженое, и они, прервав свои буйные игры, занялись десертом), сверху послышались дико противные взвизги, в которых с трудом узнавались звуки скрипки. Я подумала даже, что там пищит от боли какой-то звереныш, но, во-первых, в доме семьи Киофар никогда не держали животных, а во-вторых, Ульвен, хоть большой озорник, неспособен кого-либо мучить.

– Эллаф, милый, будь любезен, сходи туда, отними у него виолино, – попросила Иссоа. – Как он только нашел! Это ведь не игрушка.

Но прежде, чем Эллаф успел выполнить просьбу жены, Ульвен сам начал спускаться к нам, таща на плечах футляр со скрипкой, словно добычу.

Карл метнулся к нему, опасаясь, что мальчик шарахнет дорогим инструментом по ступенькам или балясинам.

– Мама, папа, что это, почему я раньше не видел? – спросил он, возбужденный своим открытием.

– Bitte, gib mir die Geige! – властно вмешался Карл и, не дожидаясь ответа, сам взял у него инструмент.

– Geige? – переспросил незнакомое слово Ульвен.

– «Виолино», – певуче сказала Иссоа.

– «Виолино» – по-итальянски, – пояснила я. – А по-немецки «die Geige». Впрочем, по-уйлоански тоже теперь «виолино». Называй, как тебе больше нравится.

– Для чего оно?

– Musik machen, – лаконично ответил Карл.

– Wie? – тотчас спросил по-немецки мальчик.

– Ich zeig's dir… «Сейчас покажу».

Карл бережно положил инструмент на стол и раскрыл футляр. Придирчиво осмотрел свою скрипку, к которой уже давно не притрагивался. Иссоа тоже на ней не играла, но ответственно относилась к своим обязанностям и содержала «виолино» в порядке. Оставалось только настроить и смазать смычок канифолью. Канифоль, естественно, синтетическая.

Ульвен наблюдал за ним как зачарованный.

Наконец, Карл решился взять два многозвучных аккорда. Сначала слитно, одним ударом, потом вразбивку, арпеджио.

– Ах! – только и выдохнул мальчик. – Bitte, nochmal! Ещё!..

Неуверенно, словно наощупь, Карл заиграл какую-то медленную мелодию. На мой слух, очень трогательную, прямо до слез. Временами он морщился, ибо не всё получалось, как надо. Но как именно надо, никто тут не знал, кроме барона Максимилиана Александра.

– Что это? – спросила я, когда он закончил.

– Юльхен, ты по-прежнему дремучий профан, – изумился он. – Это шлягер на все времена. Уж тебе-то надлежало бы знать. Чайковский. Адажио из «Лебединого озера».

– Adagio? Schwanensee? Was ist das, Onkel Carl? – тотчас встрял любопытный Ульвен.

– Адажио – когда играют спокойно и медленно, – сказал Карл.

– А лебедь – это большая белая птица, – пояснила я. – Вроде «илассиа», но немного другая. С красивой длинной изогнутой шеей. Живет на планете Теллус в водоемах со спокойной водой.

– Лебеди бывают белые и черные, – добавила Илассиа, никогда не встречавшая ни тех, ни других, но, как биолог, изучавшая экосистемы инопланетной фауны.

– А «Лебединое озеро» – это балет, – продолжил Карл. – Ну, такая игра с представлением, только без слов… Там танцуют под музыку. В том числе девушки-лебеди. И одна из них, белая, любит принца, – постарался Карл объяснить как можно понятнее. – Другая, черная, пытается их погубить. Поэтому музыка вышла местами печальной.

– А давайте станцуем балет! – загорелся Ульвен. – Покажите мне, как он выглядит!

Мы с Карлом и бароном-отцом рассмеялись. Когда-то мы удивлялись тому, что наш друг принц Ульвен категорически не желал танцевать и никогда не музицировал в чьем-либо обществе, кроме Иссоа. Для его племянника-тезки этих проблем, похоже, не существовало. Или ему пока еще не внушили строгие правила императорского этикета.

– Прости, я танцую гораздо хуже, чем играю на скрипке, – признался Карл.

– Я тоже хочу играть! – потребовал мальчик. – Научи меня!

Карл переглянулся с Иссоа.

– Инструмент велик для тебя, – сказал Карл. – Ты не сможешь держать его правильно. На Теллус я заказал бы тебе уменьшенный вариант, в четверть этого. А здесь никаких «виолино» не делают.

– Почему?..

– Потому что на Тиатаре они никому не нужны.

– Как? А мне?.. Мама, папа, давайте потребуем, чтобы нам привезли или сделали Geige! Только маленькое. Для меня.

Карл пытался ему объяснить, что ни быстро, ни просто это не выйдет. Нужны чертежи, особые материалы, опытные мастера, и сам процесс изготовления инструмента может длиться несколько месяцев – даже на Теллус, где скрипки учились производить в течение нескольких столетий. А на Тиатаре такого опыта вовсе нет. Можно попробовать заказать аналог из пластика, но звук будет заведомо ненатуральным. Не таким, как у этого подлинного, очень старого инструмента.

– Тогда учи меня прямо на этом!

– Ульвен, ты не можешь приказывать дяде Карлу, – мягко одернула сына Иссоа.

– Могу! Я принц!

– Карл наш друг. С друзьями нельзя обращаться невежливо. Ты разве слышал когда-нибудь, чтобы я или твой отец говорили в таких выражениях с госпожой Хранительницей или с обоими господами баронами?

– Нет, – смутившись, признался Ульвен.

– С твоей стороны уместно было бы извиниться, – заметил Эллаф.

– Bitte um Verzeihung, – тотчас сказал Ульвен с умилительной кротостью. – А как будет «госпожа Хранительница»?

– Frau Bewahrerin, – ответил Карл. – Если очень вежливо, то «милостивая госпожа», «gnädige Frau».

– Und zwei gnädige Herren Barone, – мгновенно подхватил Ульвен, непринужденно сладив с немецкой грамматикой.

– Неужели ты будущий космолингвист? – умилилась я.

– Или будущий музыкант, – возразил барон Максимилиан Александр.

– Музыкант-император – такого еще не бывало, – сказала Илассиа.

– А Иссоа? – напомнил Карл.

– Да, я пела когда-то, – согласилась она. – Но давно не пою. Даже дома.

– Почему? У тебя ведь такой замечательный голос, – напомнила я. – Мне казалось, что ты перестала петь, когда длился траур по брату…

– Нет. Причина не в том, – призналась Иссоа.

– А в чем же?

Она обняла Ульвена и нежно, но повелительно приказала ему: «Ступай, мой милый, во двор к другим детям, тут взрослые разговоры. Потом мы тебя позовем».

Вид у мальчика был недовольный, но препираться с императрицей он не счел для себя возможным. Какие-то правила этикета родители ему очевидно успели внушить, раз уж он понимал, что титул принца влечет за собой как права, так и обязанности.

Интересно, так ли воспитывали в свое время другого Ульвена?.. И таким ли он был? Бойким, властным, напористым, неуёмно пытливым?.. Еще рано судить о том, насколько племянник и дядя похожи характерами. Внешне, пожалуй, различия очевидны: у мальчика глаза зеленовато-карие, а не коричнево-серые. И в них более явственно угадывается неотразимо проникновенный взгляд его матери – алуэссы.

Смех и детские крики во дворе возобновились. Видимо, все накинулись на Ульвена с расспросами, что такое забавное происходило в гостиной, а он объяснял на смешанном уйлоанско-немецком про «виолино» и Geige, или сердито отмахивался, когда вопросы казались ему несуразными.

– Дорогая Иссоа, ты что-то начала говорить, – напомнила я.