Беллетрист

Пощелкивая, медленно крутилась на роликах печь, в несколько раз больше мельниц, в длину метров сто. Под печью было тепло, даже жарко. «Все, что намечено партией – выполним!» – висел недалеко плакат.

– Смотрите, – Соболев поднял железный прут и легонько ударил им по швеллеру наверху – посыпался цемент, много цемента.

– Вот вкратце, Федор Семенович, про завод все. Скоро заводу десять лет. Вы домой или в цех? На работу завтра.

Федор зачем-то пошел в цех.

Сверкала сварка, словно кто играл, баловался с огнем. Шумела вентиляция. По сравнению с помолом и обжигом, условия работы в цехе были завидными.

Подошел Чесноков:

– Федор, семья потом приедет? Или один? Да, одному, конечно, нелегко. Если есть друзья, то ничего. Я тоже, можно сказать, один живу. Жена меня выгоняет из дома. Нет, дорогая, квартира на меня записана. Я одного знаю, может, ты мне не поверишь, но это чистая правда, баба обокрала мужа, уехала. А ведь двадцать лет прожили. Вот такие бабы бывают. Надо иметь свой угол. Раз начальник обещал комнату, значит, дадут. Первое время у тебя будет выходить сто тридцать – сто сорок рублей. Тебе одному хватит. Мастером будешь – и зарплата будет больше. Будешь меня ругать. Ругай, я не обижусь. Только за дело ругай.

Конец смены. Токаря чистили станки, никто уже не работал.

Шел дождь. Небо то очищалось, то опять набегали тучи. В окнах домов загорался свет. Где-то играла музыка. Федор хотел зайти в столовую, но Мария наказала, чтоб сразу домой.

Мария была в желтом тонком свитере, красиво обтягивающем грудь, в джинсах.

– Как, Федор Семенович, поработали?

– Я не работал.

– Ах да… Понравился завод? Юра опять опаздывает. Вовремя никогда не приходит. Начальник! Ответственность большая. Вы ешьте, не ждите его… салат, биточки. Не стесняйтесь.

Мария ушла в комнату, чтобы не стеснять гостя, подошла к окну.

Сомова опять спотыкалась. Сколько раз муж подбирал ее пьяную на улице. Неймется бабе. Говорили, что в войну она вынесла раненого мужа с поля боя, тогда они еще не были женаты, выходила. Выходить-то выходила, а сейчас мучает. Детей нет. Может, из-за этого и пьет.

Мария включила телевизор, села в кресле и стала ждать, когда Федор выйдет из кухни, поговорить. Гость о себе ничего не рассказывал: странный какой-то. Федор все не выходил. Мария хотела встать, посмотреть… Юра пришел.

– Телевизор смотришь? Я сегодня прочитал в газете, что многочасовой просмотр телепередач отрицательно сказывается на здоровье. Человек не в состоянии переработать предлагаемую информацию. Оттого неврозы, чрезмерная возбудимость.

– Пошли, психолог, накормлю тебя.

– Мы с Алексей Алексеевичем, механиком, зашли в буфет.

– Я же тебя предупредила, никуда не ходить. Чай будешь?

– Нет.

– Сколько будет у нас жить Федор? – перешла Мария на шепот. – Боюсь я его что-то. Странный какой-то. Все молчит, а спросишь – не знаю. Как ребенок, только большой. Не нравится он мне.

4

Было холодно. Кто-то сзади кашлял. Кажется, все дороги вели на завод. Завод, ощетинившись трубами, совсем этому был не рад. Стучала дробилка, скрипели краны, транспортер – билось стальное сердце предприятия. Рабочие – точно белые, красные кровяные тельца

Одноэтажное бытовое помещение. Шкафы, шкафы, шкафы.

Чем-то была недовольна работница бытовой.

– Борис, ты еще не женился? – подтрунивал над плешивым рыжим мужчиной парень.

– Это ты под бабью дудку пляшешь, – нараспев отвечал Борис.

– Борис, у меня есть тут одна на примете. Хочешь, познакомлю? – встрял в разговор еще кто-то за шкафом. – Здесь она работает. Близко.

– Дурак! – огрызался Борис. – Твоя жена с другим валяется.

Вмешался третий:

– Правильно, Борис! Так его! Ты его за углом повстречай.

– У меня есть резиновая плетка, в середине железный прут. Всыплю – вот будет помнить!

– Борис, он боксер.

– Видал я таких боксеров. Будет прятаться под юбку. – Борис злорадно и отвратительно рассмеялся.

– Борис, за тобой бабы бегают?

– Пусть они за тобой бегают, сопляк!

– Борис, у тебя не хватает?

– Иди сюда, – угрожающе протянул Борис. – Я покажу тебе, у кого не хватает!

– Сломанные часы все покупает, якобы ремонтирует, – рассказывал мужчина пенсионного возраста. – Как-то у одного сломались часы, обратился к Борису. Он взял часы, обещал отремонтировать. Через неделю мужик пришел, а он приносит ему в платочке запчасти.

От бытовок до цеха было метров 200—250.

Разнарядка уже прошла.

– Опаздываете, Федор Семенович, – сделал замечание Аркадий Петрович Забелин.

Федор работал с Рашидом, собирали термобак в обжиг. Работа была несложная.

В полдесятого, крякнув, Рашид поднял руку – перекур. Федор единственный из слесарей не курил.

– Кто не курит, тот работает, – как бы между прочим заметил Лаптев, слесарь.

– Еще немного поработаю и рассчитаюсь, – откровенничал Трошин, сварщик. – Уеду к родителям в Рязанскую область. Там рабочие нужны. Там пивзавод, птицефабрика. А что здесь? Цемент. А там воздух чистый, речка…

– Ты уж который год рассчитываешься, – отвернулся Рашид.

Десять-пятнадцать минут – перекур, и опять работа. И так до обеда. Большинство в цехе в столовую не ходили, брали с собой.

В столовой была очередь. Рабочий в синей каске щелчком стряхивал с ушей впереди стоящего товарища цемент:

– Сразу видно, с помола.

– Не говори, везде сыплет.

Очередь двигалась медленно, вбирая в себя все новых и новых знакомых, стоящих в очереди. Невысокого роста женщина со смеющимся лицом принялась наводить порядок. Выстоять в очереди – полдела, надо еще добыть поднос, их катастрофически не хватало, передавали из рук в руки.

Федор весь обед простоял.

– Лучше брать с собой, – советовал Лаптев.

Трошин все никак не мог дождаться конца смены; с утра – все ждал обед…

В четыре часа уже никто не работал; убирали, мели. Без пяти пять Федор вместе со всеми вышел из цеха.

В душевой мужики кричали, делили лейки, всем не хватало. Мылись вдвоем под лейкой. Федор мылся с Чесноковым.

– Ты, Федор, не переживай, – говорил Александр, успокаивал, – раз Юрий Владимирович обещал, значит, будет тебе комната. Он слово держит. Свой угол – хорошо. Знаешь, какая у тебя кликуха? Ты только не обижайся. У нас у каждого почти прозвище. Один пришел к нам устраиваться на работу. Его спросили: пьешь? Пью, конечно, что я, белая ворона? Так и прозвали его белая ворона. А тебя прозвали молчун. Ты какой-то некомпанейский, сам по себе. У меня кликуха – философ. Коллектив у нас, Федор, дружный. Конечно, бывают ЧП, но кто в наше время не пьет? Блоха и та пьет. Кулиев здорово пьет… бабник. С ним лучше не связываться: в какую-нибудь историю вляпаешься. Месяца через два освоишься, появятся друзья. Все нормально будет. Заходи как-нибудь на досуге, посидим, поболтаем. Познакомлю тебя со своей «старухой». Зверь-баба!

5

Федор приходил на работу: любители домино вовсю уже забивали козла за расточным станком. По одному, по двое собиралась смена.

– Привет, – небрежно махнул рукой подошедший Тимофеев.

– Рашид, ты опять, наверно, к соседке ходил?

На правой щеке Рашида красовалась большая царапина.

– А тебе что, завидно?

– Да уж немолодой, по бабам-то ходить.

– Может, это кошка его царапнула.

– Вот так! Дуплись, чего ждешь? – ругался Борька, токарь.

– Успею!

– …успеешь, когда я тебе его отрублю!

– Следи за партнером. Куда ставишь?! Спишь!

– Вылазь!

– Списано.

– Я тебе покажу «списано»!

– Несчастливое это место, – говорил токарь. – Я тоже проиграл.

Пришла Татьяна, фрезеровщица, встала в стороне, сложив на груди руки. Подошли Марина с Галиной – токаря.

– Двигайтесь! – потребовала Марина, женщина уже в годах. – Расселись.

– Женщинам надо место уступать, – поддержала ее Галина.

– Вам дай слабинку, так быстро на шею сядете.

– Да, – упрямо тряхнула головой Марина.

– А-а! – завизжала пышнотелая Галина.

– Так ее, Витька, жми! – учил Тимофеев.

Подошла Тамара, инструментальщица. Интеллигентная, симпатичная женщина. По одному, по двое собиралась смена. У большинства была работа.

– Про технику безопасности не забывайте, – напомнил Забелин.

Федор сверлил трубы на фильтра, после обеда была уже другая работа: надо было срочно заменить ролик на мельнице в сортировочном цехе, приварить два листа двести на триста. Пантелеев, крановщик, там уже ждал.

– Вот черт! Нашли работу в конце смены, – сматывая кабель, ворчал Рашид.

Ветер дул то в лицо, то заходил в спину. Где-то рявкнул тепловоз.

– Холодно. – Втянув голову в плечи, беспрестанно фыркая, Рашид шумно вбирал в себя богатое содержимое носоглотки. – Не люблю я эти срочные работы.

Сортировочный цех был сразу за обжигом. В цехе – никого. В бетонных ячейках лежали разного калибра шары для мельниц. Чуть в стороне стоял сортировочный барабан.

Федор с Рашидом поднялись на площадку, что у сортировочного барабана.

Откуда-то снизу появился мужчина в фуфайке с ободранными рукавами. Это был Пантелеев, крановщик. Он рассказал, что надо сделать, объяснил, как работает барабан; пожаловался на шум.

Час с небольшим ушло на замену ролика, потом Рашид приварил пластины.

– Спасибо. – Пантелеев долго махал рукой в знак благодарности.

– Значит, не куришь, не пьешь?.. – спрашивал Рашид. – Не теряйся, у нас много в цехе незамужних женщин. Например, инструментальщица… симпатичная баба. Такие как ты, самостоятельные, нравятся женщинам. Через месяц Забелин рассчитывается, ты – на его место. А я бы не хотел быть мастером: отработал свое – и свободен. Пошли, Федор, зайдем в одно место, тут недалеко.

Это была бойлерная – царство больших и маленьких вентилей, труб. Было тепло – хоть не уходи. За столом сидела дежурная. Рашид стал обниматься.

– Уймись, уймись, дурак! – отстраняясь, смеялась дежурная.

– Ладно, потом к тебе зайду.

– Бутылку не забудь! – то ли в шутку, то ли всерьез крикнула дежурная.

– Раньше она в помоле работала, – рассказывал Рашид. – Сейчас ее перевели на легкий труд. Силикоз легких у нее.

Пошел снег.

6

Скрипнула в комнате дверь, и вошла Тамара, инструментальщица. Красавица.

– Вот, пожалуйста, инструмент, – разложила Тамара на столе метчики, ключи. – Выбирайте.

Федор долго искал нужный инструмент.

– Федор Семенович! Федор Семенович! – Кто-то ломился в дверь.

Милиция.

– Вставайте. На работу.

Мария.

– Ездил бы на автобусе и высыпался. И тебе, Мария, меньше забот. – Лежал Юрий Владимирович, вставать – рано. – Ты его, Мария, больше не буди. Проспит – проспит. Его проблемы.

– Неудобно. Гость…

– Это ему должно быть неудобно. Встал?

– Встал.

Федор все никак не мог забыть сон, с ним пришел и на работу. Прошла разнарядка, Тамары все не было. В инструменталке Андрей, токарь, выдавал инструмент.

– Как жизнь? – спрашивал Трошин.

– Ничего, – заученно отвечал Федор.

– Как к тебе Власов относится? Я знаю, он мужик справедливый, – подмигнул Трошин проходившему мимо Рябову, фрезеровщику.

Федор рубил на гильотинных ножницах пластины на печь на футеровку. Пластин надо было много. Шли они на крепление кирпича в печи. За ножами стоял упор, все пластины одного размера. Каких-то навыков не требовалось, знай нажимай на педаль.

За два дня работы на ножницах Федор настолько освоился, что выполнял работу механически.

– Обед. Пошли, – стоял за спиной Чесноков, торопил. – Выключай ножницы.

Мужики уже забивали козла за расточным.

У столовой Борис опять ругался:

– Ты молодой. Они за тобой бегают. У тебя кровь с молоком.

– Я видел тебя тут с одной…

– Молчи, сопляк!

– Да, – глубокомысленно протянул Чесноков. – Если его не дразнить, послушаешь – нормальный человек. А если его еще приодеть, он даст фору обидчикам. С другой стороны приятно, что такой вот есть… хуже тебя. Ты уже не последний человек. Бытие определяет сознание. Заходи, Федор, как-нибудь, потолкуем.

В столовой опять была очередь.

– Спешить, Федор, некуда. Не война. Садись.

Федор с Чесноковым еще обедали, когда появилось заводоуправление, у них обед был на полчаса позже. Красивые кофточки, духи, капрон…

После обеда Федор опять рубил пластины на футеровку.

Трошин подошел:

– Дела идут.

Тимофеев с Новиковым собирали защитный кожух на двигатель. Тимофеев все никак не мог приставить лист к уголку – лист соскальзывал. Новиков с откинутым щитком стоял рядом, ждал, когда слесарь установит лист, чтобы его приварить. Но у Тимофеева ничего не получалось. Тогда Новиков, смачно сплюнув, легко поставил лист на уголок, приварил. Тимофеев, довольный, отошел в сторону:

– Готова собачья будка. Теперь собаку надо.

Кожух действительно похож был на собачью конуру.

– Надо Генку туда посадить, чтобы не лаял.

Генка, токарь, всегда с кем-нибудь да ругался, был недоволен.

7

Обжиг: на второй печи лопнула шестерня главного привода. Работа срочная. Почти все большое начальство собралось – инженер, главный механик, начальник обжига. Власов тоже был, Забелин.

Чуть в стороне от печи был разведен костер, заложена шестерня для нагрева, запрессовки в нее вала.

Рядом с костром, задрав стрелу, наготове стоял кран на гусеничном ходу. Рабочий в фуфайке с меховым воротником все подбрасывал в костер доски, подливал масло. Механик обжига который раз уже замерял вал, лежащий рядом; щупал шестерню, проверял нагрев. И вот последовала команда: приготовиться! Рабочий в фуфайке с меховым воротником застропил шестерню. Юрий Владимирович еще раз проверил нагрев: лучше было перегреть, чем недогреть. В случае недостаточного нагрева вал намертво застревал в отверстии, не садился. Это называлось «посадить козла». Ничего хуже нет.

Вал легко зашел в отверстие шестерни. Повезло. Облегченно вздохнул главный механик завода; просветлели лица рабочих. Запрессовать вал – это было полдела, надо было еще соединить шестерню с главной венценосной шестерней, опоясывающей печь, попасть в зуб.

Ветер пронизывал насквозь, не помогала фуфайка.

– Холодно, – пытаясь согреться, прыгал рабочий в зеленой каске.

– Ладно, перекур, – согласился главный механик завода.

Рабочие потянулись в обжиг.

В дежурке было тепло, сидеть бы и сидеть: работа не ждала. Сразу как-то, не договариваясь, встали, пошли на печь. Наверху, у привода, в беспорядке валялись гаечные ключи, трубы. Коварно блестело масло, припорошенное цементом. Рабочий в фуфайке с меховым воротником опять застропил шестерню уже с валом. Шестерня неумолимо поползла вверх. Вот она уже оказалась над печью. Кто-то в последний момент подобрал ключи, отбросил в сторону. На шестерню была наброшена веревка, чтобы оттянуть шестерню, завести ее за фундамент редуктора. Шестерня легла на опору печи, но не так, как надо. И опять подъем. Шестерня вдруг соскочила с выступа и – на рабочего, стоявшего у редуктора. Все… Кто-то из бригады бессознательно потянулся к шестерне, чтобы изменить ее ход, но куда там… – пять тонн. По счастливой случайности шестерня чуть коснулась плеча рабочего.

Шестерня никак не попадала в зуб с венценосной шестерней. Мешал кожух – трос соскальзывал… Третья, четвертая попытка. Пошли в ход ломы, трубы, доски. Главный механик командовал, то отходил в сторону, полагаясь на сноровку рабочих, то опять давал команду. Сломался домкрат. Работали без обеда, до победного конца. Докуривали последние сигареты.

– Спирту бы сейчас, – жалобно протянул кто-то из рабочих.

Механик распорядился, чтобы накормили рабочих, привезли продукты, дал денег.

Собрались опять в дежурке. Было высказано немало предложений, как лучше завести шестерню, попасть в зуб венценосной шестерне.

Темнело. Шестерня, точно заговоренная, ни в какую не хотела вставать на место. Очередная попытка, и шестерня легко вошла в зуб венценосной. Наконец-то! Последовал длинный перекур.

– Где здесь мой Валера? – подошла женщина в желтом пуховике.

– Испугалась, что мужа долго нет?

– Конечно, скоро сутки будут, как его дома нет.

– Скоро приду, – обещал супруг. – Кожух поставим.

Негнущимися от холода пальцами Федор крепил кожух, закручивал болты. Дежурный электрик принес две переноски. Осталось работы часа на два.

В конце недели, кто работал на печи, были премированы.

8

– Проходи, Федор, садись, – указал Юрий Владимирович на стул у окна. – У нас в инструменталке некому дежурить. Тамара ушла от нас, рассчиталась.

– Можно? – вошел Кадочников, токарь.

– Я занят.

– Но…

– Я разговариваю. Освобожусь – тогда… И на чем мы с тобой, Федор, остановились? Ах да, Тамара рассчиталась. Я хотел бы попросить тебя поработать некоторое время в инструменталке. Работа не тяжелая. В зарплате ты не потеряешь. Думай, решай. Надумаешь, Забелину скажешь.

Аванс давали.

– Пересчитай, – говорила Лужина, табельщица, полная, в годах женщина с добрым лицом.

Кто пересчитывал, кто, махнув рукой, доверял.

– Тимофеев опять без очереди, – схватил Трошин слесаря за куртку.

– Ишь, примазался, – возмущалась крановщица. – Лезет без очереди.

– Гони его!

– Тише, тише… У меня долги. Вот этому я должен, вот этому, – тыкал Тимофеев пальцем чуть ли не каждому в очереди в грудь.

Тимофеев все же не стал стоять, без очереди получил аванс, разделил деньги на два кармана:

– Это домой, это на пропой.

– Товарищи, не толкайтесь! – призывала к порядку табельщица.

Тут же за столом сидел комсорг, с профсоюзом собирали членские взносы.

– Пересчитай, Федор.

– Хорошо пересчитывай, чтобы не надули. На свет посмотри. Может, фальшивка.

– Хватит вам смеяться над человеком, – окинула взглядом табельщица очередь. – Правильно он делает. Ничего в этом зазорного нет. Я не счетная машина, могу и ошибиться. Вот не стану выдавать деньги, если не будете пересчитывать!

– Будем, будем… – ответил Борис за всех.

До конца смены еще сорок пять минут.

Было много праздношатающихся, собирались все больше компаниями.

– Я могу выпить хоть сколько, – рассказывал Полыгалов. – Пьяный буду говорить, говорить… У меня у пьяного все можно выведать, узнать. Прошлый раз, помнишь, собирались у меня. Я что-то рассказывал, рассказывал, потом бух – и отключился.

– Мы тебя на диван положили. А меня, когда выпью, тянет на улицу, на разные там подвиги.

– А мне пьяному на деньги везет. Раз я был на дне рождения, иду домой, все уже прошли, я смотрю – три рубля валяются. И не раз уже так. А ты что, Федор, молчишь?

– А у него, когда выпьет, память отшибает.

– Ты, Федор, не обижайся, – заговорил Трошин, – ты какой-то… не нашенский. Не от мира сего.

Федор прошел аптеку, парикмахерскую и вышел к кафе, где с Митиным напился, уснул; хотел зайти, не стал, пошел в кино. Перед сеансом в полной тишине диктор местного радио обнародовал фамилии местных дебоширов. Фильм был военный, про разведчиков.

Вышел Федор из клуба в сумерках, зашел в столовую. Очередь была небольшая.

– Товарищи! – взорвался женский голос. – Я здесь стояла, спросите вот этого товарища. Я стояла впереди вас, потом вышла на минуту, мне надо было.

– Ладно, вставай, – разрешил мужчина.

– Что значит «ладно»! – не унималась женщина. – Я законно стояла здесь, это мое место.

– Вставай!

– Вы не кричите на меня, пожалуйста. Я вам не жена!

После столовой Федор зачем-то пошел в «Культтовары». В магазине играла музыка, сильно пахло духами. Продавец, блондинка, задумчиво смотрела куда-то вверх. Рядом с грампластинками был трикотажный отдел – нижнее белье, носовые платки, носки…

Было уже девять часов. Совсем темно.

– Вы что-то, Федор Семенович, сегодня припозднились? – спрашивала Мария. – Ужинайте.

– Я в столовую ходил.

– Юра, я говорю тебе, что он не пьяный.

– А где же он тогда был? С первой получки он должен угостить товарищей, обмыть получку. Традиция такая.

– Не знаю, – шептались супруги в комнате.

9

– Вот, пиши, Федор, – положил Забелин на стол бланк соцобязательства. – Можешь посмотреть, как у других написано. Бери только те пункты, которые можешь выполнить. Например, работать без травм и аварий, участвовать в общественной жизни цеха, повышать свой общеобразовательный уровень, отработать на благоустройстве завода, города столько-то часов, сдать в Фонд мира столько-то, подтвердить звание «Ударника комтруда». Тебе же надо бороться за звание «Ударника комтруда», так как ты – человек новый. Можно, конечно, и не брать соцобязательства, только у нас таких нет.

Забелин встал, подошел к окну. Вошел Николай Спиридонович Покушев, нормировщик, с блуждающей улыбкой на лице.

– Что, Аркадий Петрович, обозреваем вселенную?

– Да, – безрадостно ответил Забелин.

– Смотрел вчера по телевизору американских астронавтов. Их жены тоже хотели бы летать. Я спросил свою жену, полетела бы она. «Нет», – ответила она. Я ей стал говорить, что ее будут показывать по телевизору, от поклонников отбоя не будет. «Почему ты не хочешь полететь?» А она говорит: «Меня все равно не возьмут». Практичными стали женщины.

– Написал?

Зашел Чесноков.

– Федор, подожди меня, я сейчас быстро приму соцобязательства. Такое тебе скажу – упадешь. Я быстро.

И пяти минут не прошло, Александр вышел.

– Поздравляю, Федор, – протянул Александр руку. – Пляши. Тебе дают комнату. Не забудь меня в гости пригласить. У меня в завкоме есть знакомый, вот он про твою комнату мне сказал.

– Идет! – зашумели станочники. – Где ты ходишь? Инструмент нужен.

Федор открыл окно выдачи инструмента, встретился с недружелюбным взглядом Комарова, токаря.

– Нехорошо, Федор, так делать, – выговорил Комаров, сокрушаясь. – Ты уходишь, а нам работать надо, инструмент надо.

– Хватит лясы точить. Бери, что надо, уходи! – крикнул кто-то.

– Не кричи.

Подошел Забелин:

– Что за шум?

– Инструментальщика не было.

– Он принимал соцобязательства.

– Что же молчит? Молчун.

У слесарей что-то загромыхало, вроде как упало.

Тимофеев уже мыл руки, он рано всегда уходил в столовую и потом играл в домино.

На дверях столовой висела «Молния». Отмечалась хорошая работа машиниста цементной мельницы А. А. Шариповой. «Позор пьяницам и хулиганам» – мужчина с красным носом, С. К. Мякитцкий, с обжига, шагал пьяный с бутылкой в кармане. «25 ноября заседание завкома. Явка обязательна».

Говорило заводское радио. Смена Заварухина первенствовала в соревновании «25 съезду КПСС – 25 ударных декад».

В столовой опять очередь. У кассы стояла «дикая дивизия» – женщины с помола, человек шесть. Одна обычно занимала очередь, потом к ней вставали другие.

В меню на второе был говяжий язык. Большая редкость.

– На днях проходили выборы в партийных организациях, так вот осталось… – не мог без шуток Покушев.

Федор пришел из столовой – был еще обед.

– А ты не получал «сопливого»?

– А ты каждый день получаешь. Играть не умеешь!

– Зато ты умеешь! – сошлись Кулаков с Тимофеевым.

К концу смены уже весь цех знал про комнату Федора в коммуналке.

– Все образуется, Федор, – говорил Трошин. – Поживешь – осмотришься. Там женишься. Квартиру получишь. Только выбирай хорошую женщину.

Подошел Круглов. Трошин отошел в сторону, вскинул руки:

– Посмотри, Федор, какой красавец!

– Не болтай! – замахнулся токарь на Трошина резцом.

– Вот видишь, я с ним по-хорошему, а он ругается. Убьешь. Жена у меня плакать будет.

– Ты все равно с ней не живешь.

– Все знает! – крепко обнял Трошин токаря.

Федор не заметил, как прошла смена: принимал, выдавал инструмент. В бытовой опять дежурила женщина с девочкой..

– Ребенка зачем привела? – делал Гусев женщине замечание. – Голые мужики, и ребенок здесь…

– А с кем я его оставлю?

– Думать надо!

В душевую Федор не пошел, работа не грязная.

По радио передавали последние новости. Григорий Золотухин, бригадир каменщиков СМУ-14 награжден знаком «Победитель соцсоревнования». Бригада досрочно выполнила план девятой пятилетки. Высоких результатов добились Семенов Евгений Петрович, Григорьев Леонид Иванович и многие другие в бригаде. Бригаде Золотухина второй год присуждается звание «Бригада комтруда». За девятую пятилетку на счету бригады уже шесть пятиэтажных домов. Это значит, сотни людей переселятся в новые квартиры. Это достойный подарок 25-му съезду КПСС. Больших успехов добились и животноводы Украины. Они уже выполнили задание пятилетки на 150%. Позывные о досрочном выполнении плана девятой пятилетки поступают со всех концов страны. Инженеры, рабочие, колхозники, все встали…