Небо и Твердь. Новая кровь. Часть 1

– Вы знаете, зачем я стою перед вами?

Даже Кетъяро понял, почему вздох, слетевший с уст царя, был исполнен такого раздражения. Естественно, отец не хотел обсуждать дела, связанные с политикой, на глазах у простых солдат и крестьян!

– Амафас Льеффи, я знаю, – сказал Калир Кирине. – Раз Вы настаиваете, раз не желаете ждать, я проявлю уважение к перенесённым Вами тяготам пути и немедля выслушаю всё, что вы хотите сказать. Вы готовы говорить согласно совести и чести, не кривить душой и постоять за каждое своё слово?

– Я готов! – вскричал владыка Огня. – Я головой отвечаю за каждое из слов, которые произнесу перед Вами, мой господин!

– Отлично. Так что же вы ответите на обвинение в измене, о котором я сообщил вам в письме?

Глаза Амафаса Льеффи увеличились, он широко открыл рот, как пеликан в зевке, и вся эта картина показалась Кетъяро лживой до костного мозга.

– Ах, измена… – пробормотал князь Льеффи и оглянулся на своих людей, покрутил головой и воздел руки к Небесам: – Вы всерьёз считаете, я изменник, Ваше Величество? Чем я не угодил Вам? Чем я прогневал Каменный престол?

– Я не считаю так, – бесстрастно отвечал Калир Кирине. – Некоторые мои люди считают. Амафас Льеффи, не воспринимайте так близко к сердцу. Вы сами знаете, что времена нынче не из лёгких. Неурожаи длятся уже который год, люди голодают, бедствуют и поднимают бунты, крупные землевладельцы, обеспокоенные поведением крестьян, обвиняют во всех бедах стайе, кеженов и князей. Я вполне допускаю, что слухи, которые доходили до меня, являются всего лишь досадным недоразумением и преувеличением. Я понимаю, что эта тема не для одного разговора, что нам с Вами нужно многое обсудить. Я намеревался сделать это в спокойной обстановке в моём дворце. Но раз уж Вы прибыли прямо сюда, мне ничего не остаётся… Итак, князь Амафас Льеффи, как думаете, способны ли языки пламени обратить скалы в пепел? Отвергаете ли Вы утверждение о том, что у Вас есть ничем не обоснованные претензии?..

Хозяин Огня сперва ничего не отвечал, и глубокое удивление дрожало на его губах и рыжей бороде.

– Отвергаю! – воскликнул он наконец. – Никогда, никогда я и не думал о том, чтобы посягнуть на Ваш престол! Царь-батюшка, господин мой, Вы знаете меня, я бываю несдержан, слуги мои ходят со следами от хворостин на спинах, жену свою, покуда была жива, бедняжка, я бил в каждую ночь на завершение лунной четверти, сыновья мои любят меня так же, как и боятся, и нет ни одного брата Огненного, который бы сказал, что князь Амафас Льеффи добродушен и непорочен, как ангел эвелламе, но Создатель! Измена! Никогда бы, о господин мой, никогда! Не гореть Огню выше Скал, не лететь Грозе вперёд Ветра! Мой царь, я готов доказать свою верность и словом, и делом!

Он явно был очень взволнован и, покуда говорил, махал руками, как шут верхом на катающемся туда-сюда шаре. Калир Кирине выслушал эту отповедь без тени эмоций во взгляде.

– Хорошо, – его голос, однако, прозвучал с долей облегчения. – Мы это ещё обсудим, когда прибудем к нашему лагерю. Я тронут тем, что вы проделали такой путь ради того, чтобы уверить меня в своей преданности. Прошу, не извольте сильно беспокоиться. Моё решение будет справедливым в любом случае, и, если Вы не повинны ни в чём, Вы легко разубедите меня в вере в истинность тех жутких слухов.

– Я уповаю и надеюсь! – Амафас Льеффи отступил назад и, кажется, готов был опять бухнуться на колени.

– Вашему слову я верю, как ничьему другому, и надеюсь на взаимность своего доверия!

Рыжий гиеноволк, выгнув холку, потрусил вверх по мелким камушкам, покрывавшим склон горы. Кетъяро проводил его взглядом и обернулся к Натианно, который молча смотрел в сторону ещё что-то бормотавшего царю Амафаса Льеффи. В глазах кежена Якьерро была смесь презрения и встревоженности.

– Натианно, – потянул царевич за рукав старшего друга. – Князь Амафас Льеффи может оказаться предателем? Кто-то считает, что он хочет занять трон отца?

Сперва кежен Якьерро долго не отвечал. Затем, когда Калир Кирине сделал знак разворачиваться и шагать вниз, в деревню, Натианно произнёс полушёпотом, за спину подталкивая Кетъяро вперёд:

– Не знаю, братишка, знаю только то, что от Льеффи и прочих огнеголовых можно ждать чего угодно. Все они там, на юге, мозгами набекрень. Холодный рассудок и горячий нрав не могут сосуществовать в одном теле. Когда придёт твоя пора править, помни о том, что Льеффи понимают только язык силы – ничего более. Я их, признаться, и за людей не принимаю, – они бесы, похуже уррако, потому что бегают по Тверди и с ними нужно считаться, как с себе подобными.

Девушка Кийрафа тенью последовала за всеми, перепуганная и ничего не понимающая. Увидев её, Кетъяро низко опустил голову, всё ещё смущённый приключившейся до прибытия Льеффи ситуацией, а Натианно сузил глаза и махнул ей рукой, подзывая к себе.

– Отведите её к моему шатру, когда прибудем вниз, – приказал он своим солдатам. Двое из них сразу подступили с двух сторон к девушке. – Покуда Его Величество заботится о спокойствии государства, моя задача – учить уму-разуму свой народ.

Кетъяро, отчаянно надеясь на то, что «учить уму-разуму» означает «немножко поругаться и отпустить», ещё ниже склонил голову.

– Не будь очень строг к этой девушке, – попросил царевич тихо. – Она попыталась защитить тебя от гиеноволка, когда думала, что ты в опасности.

– Не буду, – пообещал Натианно, улыбнувшись, и потрепал Кетъяро по голове, взъерошив его каштановые волосы. – Мой великодушный братишка.

Глава 5. Сын Тёмного повелителя и суд над предателем

– Я призываю вас взглянуть на этого человека в последний раз и задать ему последние вопросы перед тем, как наш повелитель вынесет ему приговор! – её голос прозвенел над чёрными остроконечными шапками кристаллов, расколовшись на эхо и дрожащий гул. – Пусть Тьма будет нам свидетельницей!

Неловкость царила в зале суда. Скорее всего, она появилась здесь оттого, что подсудимым являлся одиннадцатилетний мальчик вида запуганного и прижученного. Анэйэ занимал своё законное место с левой стороны от отца, восседавшего на трёхногом морионовом троне верховного судьи, и наследнику в отблесках бледного света одинокой звезды, нахохлившейся на одном из кристальных рёбер, отлично были видны смущение и неуверенность на лицах собравшихся уррайо. Впрочем, не на всех. В глазах Айери Лэйо была чудесная смесь равнодушия и презрения. Он, видимо, совершенно не считал, что Эламоно Лэйни был каким-то образом связан с ним – по крови или ещё как. Некоторые уррайо, особо ненавидящие Свет и всё, что его касалось, шипели сквозь зубы: «Отродье эвелламейское», «поганый щенок» и так далее. Каждый раз, когда до ушей Анэйэ доносилось подобное восклицание, он поворачивал голову и находил взглядом Эррамуэ. Тот был бледен как смерть, а глаза его казались слишком большими и совсем чёрными.

– Позвольте мне задать вопрос, о Тёмные братья, – поднявшись на ноги, проговорил Мейорэ Иллийно, предводитель Прасыновей Луны, ордена жрецов-воинов, чьим святым долгом было неусыпно охранять покой Матери – днём и ночью. Обязанности эти были формальными, по истине же Лунные стражи, как их ещё называли, являлись постоянной армией на службе у Повелителя Тьмы. Мейорэ Иллийно был молод и чересчур раболепен, но, насколько было известно Анэйэ, он являлся лучшим мечником Уррэйва и управлял ночным львом так ловко, как будто родился в гриве. – Один вопрос, ваше Темнейшество.

Нерайэ Уррэйва величественно кивнул. В роскошном плаще из шкуры барса, склонившийся вперёд на своём престоле, он был почти жуток, когда тени звёздного света плясали по его лицу. Анэйэ не мог разглядеть губ за отцовской бородой, и ему это было чудно до сих пор, хотя с их встречи прошла уже лунная четверть.

– Эламоно Лэйни, – получив разрешение от повелителя, обратился к подсудимому Мейорэ Иллийно. – Со мной и моими воинами поёт Матерь, и её уста – наши уста. Мы все видим, что Вы не желаете говорить ничего ни в свою защиту, ни подтверждая обвинения Тёмного сына Алийерэ. Пусть в Вас нет ни почтения к предкам, ни уважения к своему народу и его властелинам. Но уррайо впитывают любовь к Луне с молоком матерей. Я не могу поверить, что Вы, в своём возрасте, отважитесь отрицать то, что жизнь Ваша, как и все наши жизни, благословлена Лунными лучами, – мельком глянув на Алийерэ, стоявшую справа от Нерайэ Уррэйва, Мейорэ Иллийно опять обернулся к Эламоно. – Если для Вас осталось что-то святое, то этим святым должна быть наша Матерь. Верно я говорю?

Согласный гул заполнил тишину после речи верховного стража. Анэйэ, прищурившись, вглядывался в угол, где между двух рослых воителей стояла худая тёмная фигурка в плаще, накинутом на голову – братец Эррамуэ. Эламоно молчал всю дорогу, не ответил ни на один вопрос, в том числе когда сам Тёмный повелитель обратился к нему, за что рукояти мечей стражей несколько раз уже обрушивались на его хрупкую тонкую спину. Теперь же, услыхав слова Мейорэ Иллийно, он вдруг приподнял голову, и Анэйэ показалось, будто в кромешной тьме под капюшоном уродца сверкнули злые огоньки глаз загнанного зверёныша.

Эламоно кивнул, и предводитель стражей это заметил.

– Тогда ответьте, именем нашей Матери. Ответьте мне, что Вы чувствовали, решаясь на предательство?

Глаза Эламоно блестели в темноте бледно-фиалковыми звёздочками.

– Я служу одной только Луне, – медленно, спокойно говорил Мейорэ Иллийно, – и своему народу, Лунному народу. Я хочу знать. У такого молодого человека, у неоперившегося птенца – какие могли быть мотивы? Какая цель? О недостойный Лунный сын. Чем не угодила тебе твоя мать? Как ты осмелился отвернуться от первозданного Мрака? О, мне не нужны твои отповеди, – голос стража дребезжал в темноте, отражаясь от кристальных граней. – Одно только чувство. Я должен знать о нём. Ведь для меня… – он обернулся лицом к своим товарищам, – …оно чуждо, как вечной Тьме солнечный блик. И я не могу представить себе, какой силы должно быть это чувство, чтобы оказаться сильнее чувства любви к своему Небу.

Анэйэ увидел, как рот Эррамуэ изогнулся в гневную скобку, и риндо резко поднялся со своего места, вздёргивая подбородок.

– Мой повелитель, позвольте! – воззвал он к Нерайэ Уррэйва.

Айери Лэйо схватил сына за рукав сильными пальцами и усадил на место одним движением. Но Тёмный повелитель кивнул мальчику, укоризненно качнув рукой в сторону своего товарища.

– Пускай говорит, – пророкотал голос отца Анэйэ, как будто древние камни высоко в горах слегка шевельнулись в своих вековых желобах. – Пускай говорит юный Эррамуэ.

Снова встав, Эррамуэ вызывающе посмотрел в сторону Мейорэ Иллийно. Не дождавшись со стороны того удовлетворяющей реакции, мальчик оглянулся к залу – едва различимая тень на фоне теней, очерченная только белыми линиями синичьего света.

– Народ мой, как будто вы не знаете, что сподвигло моего брата на злодейство и преступление! – воскликнул он.

До этого Эррамуэ долго пытался доказать, что все обвинения в сторону Эламоно были подстроены и являются следствием череды досадных ошибок айэ Алийерэ, а следом – людей, отправившихся искать следы доказательств. Он утверждал, что его брату подкинули злоумышленники наполовину уже уничтоженный Тьмой солнцепрядовый свиток, где сохранились только обрывочные сведения о сердцах стихий и приказания, подписанные рукой эвелламе, явно предназначавшиеся для тайного посредника. Он доказывал, что хотя брат его частенько тайком отправляется на Светлые Небеса, ничего страшного в этом нет, его просто влечёт его вторая родина. Он просил собор смилостивиться, ведь Эламоно никогда не причинял никому вреда и рос настолько же беззащитным, насколько и беззлобным. Но Эррамуэ был одинок в своём стремлении защитить младшего брата. Мальчика, ни внешностью, ни манерами, ни духом не походящего на настоящего уррайо, не любил никто. А снисхождению в обители зла нет места.

Теперь же Эррамуэ даже не надеялся оправдать Эламоно. Уже не пытаясь доказать его невиновность, он просто восклицал, глядя в лица присутствующих:

– Как будто это не вы ненавидели его всю его жизнь! Не вы относились к нему, как к белому львёнку в чёрном прайде, не вы давали ему презрительные прозвища, не вы насмехались над ним, не вы! Я давно понял, что, хотя мы с ним братья, но ему не полагается и сотой доли всего, что позволено мне, и это грызло мне совесть половину моей жизни, а представьте, каково было ему! Разве вы бы не возненавидели свою родину, на которой вас держат за последнего шакала?

– Сын мой, – прошипел Айери Лэйо. Некоторые уррайо качали головами, другие говорили:

– Похвальная смелость, юный Эррамуэ, о да. Но, видать, не зря презирали этого ребёнка и не давали житья – раз уж он стоит здесь, перед нами, осуждённый за предательство.

– Я понимаю Ваше стремление оправдать предателя, риндо наследника, – проговорил Мейорэ Иллийно. – У меня тоже были братья, и я могу понять ваши порывы. Тем не менее, я жду ответа на свои вопросы от самого предателя. Ваше негодование не отменит того факта, что он с неведомыми целями пробирался на Светлые Небеса. И что именно в его комнате обнаружился свиток с проклятых Светлых Небес. Против этого Вам нечего возразить. Извольте сесть и дать высказаться своему недостойному брату.

Небесный огонь полыхнул в тёмных глазах Эррамуэ:

– Вы все просто ненавидите Эламоно! Он не похож на нас, и Вы его ненавидите! Вы сами подкинули ему этот свиток! Вы сами всё подстроили!

Анэйэ быстро повернул голову в сторону отца. Он увидел слабую улыбку в глазах Нерайэ Уррэйва и не понял, что она означает. Тёмный повелитель медленно поднял руку, и Айери Лэйо, увидев этот жест, схватил сына за плечо. Тот, почувствовав отцовскую хватку, покорно замолчал, однако его вызывающий взгляд по-прежнему перебегал от одного лица уррайо к другому.

И тут заговорил Эламоно:

– Я был очень рад, донося на Светлое Небо обо всём, что видел здесь. Меня хвалили и позволяли прикасаться к сердцам Светлых облаков. Мне многое обещали. Я чувствовал себя дома там. Поэтому я предал.

Зрачки Мейорэ Иллийно расширились, как у кота. Он спросил негромко:

– Так это правда? Ваша гордость, неудовлетворённая отношением к Вам на родине, ликовала, когда Вы подъедали объедки с эвелламейских столов?

– Да, – только донеслось из-под чёрного капюшона, скрывавшего голову и лицо Эламоно Лэйни.

Гул пробежал по рядам собравшихся и затих. Анэйэ смог разглядеть, как Эррамуэ крепко сжал челюсти, и лицо риндо, смертельно побледнев, стало видно в темноте намного отчётливее. Мейорэ Иллийно, медленно кивнув, откашлялся с брезгливостью в голосе.

– Тёмный повелитель! Обвиняемый сознался, – объявил один из стражей. – Вы прикажете допрашивать его дальше?

Нерайэ Уррэйва встал. Тут же поднялись и все присутствующие, и Анэйэ, и Эррамуэ.

Эхо от низкого отцовского баса загуляло по чёрным сводам зала Истины.

– Достаточно. Пока нам хватает того, что его вина доказана им же самим. Алийерэ! Ты удовлетворён признанием изменника?

– Удовлетворён, – звонко сказала айэ Алийерэ. – Теперь предателю не избежать приговора. Все прочие дознания… предлагаю вести в положенных для этого местах.

Эррамуэ, резко развернувшись, отправился прочь к выходу из зала. Никто не попытался остановить его.

– Ты первый заподозрил его в предательстве, – продолжал Нерайэ Уррэйва. – Какое предлагаешь вынести наказание?

Уррайо опять зашептались. Никто не предлагал «казнь», но многие говорили о пожизненном заточении.

– Я считаю, что недостойный должен поплатиться жизнью за свои прегрешения, – проговорила айэ Алийерэ. – Он должен быть заколот мечом в сердце. Так наши предки убивали дезертиров и изменников.

В тот же миг кто-то из уррайо всё-таки спросил с изумлением:

– Мечом в сердце? Он всё же ребёнок, не слишком ли немилосердно?

– Милосерднее казни через повешение, – возразила айэ Алийерэ.

Люди переговаривались и перешёптывались. Они уважали айэ Алийерэ и верили ей, как приёмному ребёнку драгоценного своего вождя. Вскоре это уважение одолело в них жалость и снисхождение.

Анэйэ с необычным для себя чувством замешательства слушал, как объявляют приговор для белого уродца, любимого младшего брата его риндо. Он не произнёс ни слова. Он видел удовлетворение в глазах айэ Алийерэ. Он вспоминал, как сильно побледнел Эррамуэ перед тем, как покинуть зал Истины. Вряд ли Эррамуэ услышал, какое будущее выбрали для его брата.

Анэйэ почти не вслушивался в слова, прозвучавшие после того, как была утверждена смертная казнь для Эламоно. Теперь предстояло допросить его, чтобы узнать, о чём он вёл переписку со Светом, а также выпытать что-нибудь новое о положении дел на противоположной стороне Неба. У обречённого на смерть не будет причин молчать, и под пытками он совершенно точно разговорится. Анэйэ полностью погрузился в собственные мысли. Они были медленными и осторожно касались тех тем, которые он не хотел поднимать в диалоге с собой. Он просто дождался окончания суда и поднял руку, когда айэ Алийерэ призвала согласных со смертным приговором обозначить своё мнение. Несогласных, не поднявших руки, было меньшинство. И Нерайэ Уррэйва, выслушав обе стороны, кивнул приёмной дочери.

Анэйэ попытался разглядеть выражение лица Эламоно, но его взгляд не смог пробиться сквозь кромешную тьму, сгустившуюся под низко надвинутым капюшоном уродца.

…

– Если он быстро даст все сведения, его казнят завтра, – сказал Анэйэ спине Эррамуэ, которой тот повернулся к другу, едва наследник ступил за порог комнаты. Эррамуэ только обучался в Тёмном замке, жил он на Дождеоблаке, и потому его жилище в Хралуне было обустроено чисто формально – столик из дерева, жёсткая узкая кровать, огромный нарост из чёрного янтаря в правом дальнем углу помещения. Огненные отблески внутри янтаря танцевали, кружась и закручиваясь в вихри. Они слабо-слабо, но всё-таки освещали комнату. Анэйэ подошёл к Эррамуэ и встал так, чтобы видеть его лицо, едва окаймлённое во мраке рыжими бледными линиями. – Мечом в сердце. Айэ Алийерэ сама исполнит приговор.

Глаза риндо заблестели. Он медленно повернул голову к Анэйэ, и жёлтые светлячки в его зрачках стали больше и страшнее.

– Казнят? – переспросил он.

– Я уже сказал. Да, казнят, – Анэйэ не дрогнув выдержал тяжёлый взгляд своего слуги. – Не надо смотреть на меня так… недостойный брат, я не виновен в том, что он предатель.

– И ты ничего не сказал, о господин? Ничего не возразил, когда они договаривались о том, как будут убивать моего брата? Смолчал даже тогда, когда твоя дорогая айэ вызвалась самолично заколоть его?

– Она не вызывалась. Ей приказал отец, – поправил Анэйэ. Он заметил, что Эррамуэ глядит на него сверху вниз, и почувствовал раздражение. – Не надо говорить таким голосом об айэ Алийерэ. Она-то уж точно ни в чём не виновата. И помни своё место, недостойный брат. Ты как будто выказываешь недовольство, когда смотришь на меня так.

Слабый блеск в глазах Эррамуэ слегка померк, как будто он погрузился в раздумья. Он словно готов был что-то сделать…

Но всё-таки не решился. Отвернувшись к своей кровати, риндо бросил надменно:

– Мой повелитель, зачем же Вы утруждаете себя, разговаривая с недостойным смердом? Проваливайте к своей любимой сестрице, обсуждайте вместе с ней, как вы будете убивать моего брата. Впрочем, чего же я ожидал, когда всё стало понятно ещё в начале этого проклятого Светом суда. Никто не заступится за слабого. Никому никогда и в голову не придёт поставить себя на место слабого.

– На место предателя и изменника, – сказал Анэйэ.

– Да проваливай ты! – закричал Эррамуэ, сжав руки в кулаки.

Анэйэ выскользнул из комнаты так быстро, как только мог.

Захлопнув дверь в комнату своего риндо, он отдышался, выпрямился и спокойно отправился в жилую часть замка. Там, не встретив никого, кроме безумной старухи-сказительницы, слепо тыкавшейся в витражное окно своим кривым носом, он достиг собственной комнаты. Зайдя внутрь, наследник затворил дверь, несколько раз повернул тяжёлый бронзовый ключ. Потом сел на краешек низкой кровати, старой как Тьма, не украшенной ни единым элементом декора, – сел в полной темноте и заплакал.

Анэйэ старался не шмыгать носом и дышать как можно спокойнее. Слёзы просто лились по его лицу бесшумными маленькими капельками. Он знал, что его сейчас никто не видит и не слышит. Но он стыдился и был несказанно рад Тьме, которая будто растворяла его в себе и делала невидимым.

Анэйэ было пять лет, когда он впервые познакомился со своим будущим риндо. Эррамуэ был старше его на два года. Старше, выше, сильнее и смелее. Он даже внешностью куда более подходил на роль наследника Тёмного повелителя, чем Анэйэ, – волосы чёрные, как непроглядная ночь, глубокие фиолетовые глаза, крепкое телосложение мальчика, который в будущем станет настоящим богатырём. И Анэйэ нравилось называть его «недостойным братом», слушать из его уст «мой повелитель» и управлять его действиями. Он был о себе очень высокого мнения, когда видел, что такой человек, как Эррамуэ, покорно и беспрекословно выполняет каждый его приказ. Рядом со своим риндо наследник чувствовал себя в безопасности и знал, что может в случае чего положиться на него как на брата. Но, помимо деловых отношений, что-то ещё соединяло его с Эррамуэ, верным помощником, телохранителем и слугой. Из-за этой странной призрачной связи Анэйэ время от времени решался на иск и втихую обучал грамоте, счёту и военному делу драгоценного братца своего риндо. Из-за них он звал Эррамуэ к себе в комнату во внеурочное время и говорил с ним часами напролёт – не о грядущих завоеваниях, наставниках и занятиях, а о самых быстрых львах Небес и том, почему милая дочь главной пряхи замка последние несколько дней не появляется при дворе. Эррамуэ был неотъемлемой частью жизни Анэйэ. Для десятилетнего мальчика пять лет – половина жизни. Целую половину жизни он провёл со своим риндо!

И, хотя они и ссорились, и даже дрались, в этот день Эррамуэ впервые позволил себе прогнать своего господина, а Анэйэ впервые позволил себе прогнаться.

Он знал о том, как сильно привязан Эррамуэ к своему белому уродцу. Должно быть, для него потерять Эламоно то же самое, что для Анэйэ – потерять Алийерэ. Только не просто потерять. Айэ ведь завтра убьёт Эламоно, и душа его улетит в Никуда – навсегда. Это очень расстроит Эррамуэ… «Он просто дурак», – подумал Анэйэ, молча глотая слёзы. Такая глупость – любить существо вроде незаконнорождённого предателя, урода-полукровку. Люди, подобные Эламоно Лэйни, не живут долго, потому что само их появление – ошибка. Только дурак привязывает свою душу к ошибке.

Убеждения Анэйэ основывались на простом тезисе: нечего грустить по недостойным людям. Но стальную логику этого утверждения нельзя было использовать для того, чтобы доказать что-то Эррамуэ.

Анэйэ плакал от собственного бессилия и обыкновенного сочувствия к беде близкого человека, только последнее он не мог бы ни объяснить, ни понять – в силу своего возраста или воспитания.

Когда раздался короткий стук в дверь, Анэйэ сразу понял, что к нему пришла айэ Алийерэ. Он умел определять её шаги, её дыхание, шорох прикосновений её рук. Ему не составило труда определить, что это была именно она. Наследник осушил свои слёзы, вытер глаза рукавом и подошёл к двери, чтобы отворить её.

Едва зайдя в комнату, айэ Алийерэ спросила строго:

– Ты плакал?

Он стоял перед ней со своим обычным выражением лица, с переплетёнными у пояса пальцами рук, а дорожки слёз на бледных щеках было бы не разглядеть, даже поднеся к его лицу звезду. Но Алийерэ знала младшего брата слишком хорошо. Мальчик не мог ей солгать.

– Немного, – без тени эмоций признался наследник. – Это прошло. Я готов. Какие-то приказания, айэ Алийерэ?

Мягко закрыв дверь, сестра прошла вглубь комнаты. Послышался шорох – она ослабила шнурки, связывающие просторный плащ-балдахин, и из-за её пазухи выскользнула на свободу маленькая синичка. Звезда тут же осветила непроглядный мрак, наполнив комнату танцами теней Света и Тьмы. Анэйэ смог разглядеть лицо айэ Алийерэ. Она мягко и расслабленно улыбнулась.

– Анэйэ, – произнесла она тихо. – Сядь, успокойся. Видишь меня?

– Вижу, – сказал наследник, повинуясь и присаживаясь на уголок кровати. – Айэ.

Звезда замельтешила перед глазами, потом метнулась к окну, покружила немного там. Через несколько мгновений хрупкие её крылышки устали, она села на изголовье кровати и недовольно нахохлилась.

Сопровождая синичью бестолковую пляску взглядом, Анэйэ чувствовал, как медленно возвращается к нему спокойствие. Он поднял глаза на айэ Алийерэ. Лицо сестры было умиротворено, но тёмные глаза её, полузакрытые, остро посверкивали на бледных отблесках – она всегда была наготове, как натянутая тетива, как наполовину извлечённый из ножен клинок.

– Анэйэ, – проговорила айэ Алийерэ, – ты плакал потому, что тебе было жаль своего риндо?