Все жизни в свитке бытия

Клара всё поняла и немедленно кинулась на помощь. Без единого слова освободила Сёму от злой блондинки. Первым делом выхватила газету и несколько раз воткнула её в причёску недруга, а потом расстегнула ремень, взяла компьютер, подставила плечо. Сёма встал и вышел в проход.

– Дама, вы плохо себя ведёте в самолёте, – сказала Клара, – вы наверно полны невежества? Сядьте на моё место рядом с этим вопящим младенцем, здесь вы сохраните и причёску, и свою дремучесть. Не то вам будет нехорошо. Я умею предвидеть события.

С этими словами Клара быстро усадила фурию на своё место и дала расчёску, предварительно бережно упаковав в кресло Сёму и сунув ему в рот жвачку, села рядом.

Остаток полёта прошел спокойно. Клара думала, из какого раннего или самого раннего детства несёт эта женщина ненависть, вызвавшую сегодня побоище. И с умилением о муже – как добр и хорош её Сёма. Любовь расцветила щёки, потребовала дополнительных действий. Клара поцеловала Сёму материнским поцелуем, пригладила вздыбившиеся волосы и расположила удобно компьютер у него на коленях.

Таиланд особо описывать нечего, все там по два раза побывали. А кто ни разу, то за него кто-нибудь был. Впечатления общие: еда, вода, массаж, тела. А кто ещё что-то особенное откопает, о них в другой раз.

Отель "Хилтон" он везде на земле “Хилтон”, тоже незачем слова тратить. При отеле бассейн, как водится. К нему прилегал небольшой аппендикс – маленький лягушатник попросту. Он и стал пристанью Сёмы и Клары на ближайшие дни.

Сёма с утра забирался в воду, располагал компьютер на коленях, и полноценный отдых спускался с небес и обволакивал его вместе с красными пятнами. Кстати, они стали, как обещали врачи, уменьшаться. Клара была тут же, подправляла зонт в соответствии с ходом светила и в полудрёме плескалась в тёпленькой водичке.

Но вот однажды… Какое несчётное количество раз это “однажды" портило людям жизнь. Только Клара на одну минуту отошла от Сёмы за ледяной водой, на бассейн опустилась туча пьяных соотечественников, и первая же волна утопила компьютер и чуть не погубила её Сёму.

Вернувшись, она увидела, как устыдившаяся компания вытряхивает из Сёмы воду, держа его вниз головой. Компьютер лежал на дне. Как только Сёма смог говорить, все услышали, какое ужасающее число утопленников покинуло этот мир от Р. Х., но среди этого количества не известно ни одного случая, когда бы в лягушатнике утонул компьютер.

Он бы мог бесконечно развивать тему, но нетерпение добраться до книги рекордов Гиннеса и застолбить небывалый факт избавило весёлую компанию, как от ненужных сведений, так и от ответственности. Сёме не терпелось побыстрее купить новый компьютер.

Как только супруги оказались в номере, Клара разрыдалась. Это случилось впервые за их недолгую жизнь. Сёма не знал, что ему делать. Сведений на эту щекотливую тему его память не содержала, животный инстинкт заставил прижать Клару к себе, как бы защищая от кого-то… Он целовал её залитое слезами лицо и милый лоб, впервые сложившийся в линеечки морщинок…

Кларе предстала эволюционная цепь превращений, на конце которой, стоял её Сёма. И вся грандиозность бытия: неживая природа с её Гималаями – Андами, весь песок и кораллы, да что там! Сама Земля – с растениями и животными – тоже были содержанием Сёмы, венца творения. Об этом он ей рассказывал перед отъездом. И вот это сверхценное создание у неё мог отобрать нелепый случай. Она была безутешна.

– Если тебе жалко компьютер и денег на новый, не переживай – мне должны заплатить много за статью о конце света.

– Какой компьютер, я плачу о тебе, Лохнесское Чудовище! Ты жив – это главное. – Она обняла своего Сёму и гладила его и смеялась сквозь слезы, – что бы я без тебя делала? Я даже не знаю, когда и где оно, это Чудовище жило, и сколько в нём метров и веса!

Сёма задохнулся от чего-то, неизвестного:

– Мы купим компьютеры, самые навороченные, мне и тебе, и будем вместе путешествовать по Паутине!

Он смотрел на подругу и не верил своему счастью, она превзошла самые смелые ожидания. Он возликовал в душе: Голем любит его! И плачет настоящими слезами. Провал тишины был грозен как конец света.

И в этот момент Сёма увидел: тело Клары начало покрываться трещинами, как это бывает с настоящими глиняными изделиями, а потом непостижимым образом исчезло. В момент её не стало. Ну как если бы её, как каплю воды, поглотил жар нестерпимого солнца. Проступившее на лбу слово, потеряв в поцелуях букву «алеф» превратилось в «мет», что значит «смерть»!

Последним растворилось алое коралловое сердечко, на котором светилось слово "amore".

Сёма потерянно огляделся, его разум не соглашался c исчезновением подруги. Внутри сделалось пусто и холодно. Исчезнувшая плачущая Клара стояла перед глазами. Печальные строки рвались прямо из сердца:

Так где сердечко из коралла?

На ленте шёлковой оно

В лучах рассвета заиграло…

И на заре сгорело алой.

Сёма отдался во власть своей памяти: она выдавала сведения обо всех существовавших Големах и способах их исчезновения.

Перекрывая информационный поток, звучала их любимая песня:

Всё стало вокруг голубым и зелёным…

Слова – мотыльки, произнесённые Кларой, порхали вокруг… Сёма понял, что не хочет возвращаться в мир, где нет Клары…

В невыносимом страдании спасением сверкнуло озарение:

– Весь этот мир вместе со мной – Големы, значит…

Явление Пак Де.

Живет на свете Пак Де. Не знаю где. Но он всегда рядом. Сидит на песке перед островком жизни – горящим костром, подкладывая поленья. Вот он где. В сполохах света появляются как мотыльки, сопровождающие его люди. Набираясь тепла, исчезают. Изредка Пак Де роняет слова – это его улов в реке безмолвия.

Однажды, нескончаемый лабиринт привёл к нему и меня. Каждый из нас носит при себе открытую книгу своей жизни, и все мы понемногу умеем её читать. Встреченный человек обладал этой способностью. Неслучайность самой встречи была очевидной. Оцепеневшая под тяжестью детских травм, разорванных отношений, проигранных ценностей я всё равно не хотела признать поражение.

Появление учителя означало неотвратимость урока. Чудо избирает достойных. Остальным предстоит упорный труд: копай глубже, кидай дальше. Пришлось оставить засохший кокон и двигаться вперед. Тепло от костра и тепло участия Пак Де разве этого мало, чтобы изменить себя?

Золотые искорки, улетающие в небо, уносят в Горние Выси горячее намерение действовать. Получать – правильно и хорошо, но желание отдавать – это как родить ребёнка – продолжить непрерывающуюся нить жизни.

Хочу усвоить урок Пак Де.

Ловец мгновений.

Шутка

Я еще – есть.

Я здесь.

О й- й -й!

Меня волнует

эта весть.

Взгляд

Ловит миг:

все вокруг

мой выбор

воздвиг.

Наливное яблочко

да синяя тарелочка.

Стрип дэнс.

На танцполе пляшут

мальчики и девочки.

Шик да блеск

любви бурлеск.

Оп – ля!

Утром жизни проза

принесла грозы.

Был ларец чудес -

таинственный лес.

Отвернулась

на мгновенье,

а он исчез!

Наливное яблочко

да синяя тарелочка.

Ох-х-х!

Помоги – ка встать

Бабке со скамеечки.

Часть IV. Повести.

Жду тебя в Мадресельве.

Глава 1.

Женщина открыла створку запечатанного на зиму окна и только было собралась смахнуть приставший листок, как в окно влетел… шмель, напевающий «О моя несравненная Италия!» С того времени квартирка Милы стала наполняться всевозможными книгами, альбомами, фильмами, путеводителями о Bel paese – "красивой стране", так не без гордости называют Италию итальянцы. Страной Чудес назвала её героиня.

Мила потеряла покой- чем больше она узнавала, тем неотступнее её преследовало желание оказаться в Стране Чудес. Совсем недавно мечтала поездить по Золотому Кольцу, посмотреть красоты русского севера. И вдруг, с бухты–барахты, Италия.

Она пошла на курсы итальянского, смотрела фильмы, передачи о путешествиях, исторические очерки, читала современные романы.

С чего вдруг человек заболел Италией? Кажется возможный ответ есть. Когда долго живёшь в российской провинции, да ещё у черта на куличках, устаёшь от уродства. От хрущёвок и брежневок, больше похожих на бараки для заключённых. Одним своим видом они ежедневно отравляют существование.

Хаотичная застройка города, загаженная киосками-времянками китайского образца пятидесятых годов прошлого столетия, ещё больше подчеркивает дурновкусие местных строителей. Нет-нет да и прострелит желание побывать в цивилизованной стране, сохранившей культурный багаж ушедших времён и посмотреть на современную архитектуру. Однажды наступает предел терпению. Тихий стон души не оставляет сомнений – нужны новые впечатления.

Конечно, есть люди, которым не надо выходить из дома. К ним мир приходит сам. Но как мало их! Большинство нуждается хотя бы во временном погружении в другую культуру, в толпу. Где ты – другой ты. Ради этого открытия, для испытания себя в незнакомых обстоятельствах, мы пускаемся порой в путешествия.

Проводы на пенсию затянулись. Оказалось много спиртного и еды. Не пропадать же добру! По ходу вечеринки выяснилось, что за двадцать лет некоторые не успели сказать коллеге добрых слов. Растроганная и слегка навеселе телеведущая не без удивления узнавала, что была, оказывается, многим интересной, но недоступной. Сегодня в бессвязных репликах прозвучали оправдания:

– Где для этого было взять время: одна растила ребёнка, постоянно переживая запои и возмещая долги мужа – местной литературной знаменитости, вчистую сдавшемуся алкоголю. Несколько лет после эфира ей приходилось убирать студию, чтобы содержать семью.

Все это знали и жалели и его и её. Разговор, подогретый выпитым, набирал обороты. И вот уже операторы перестали стесняться в выражениях, "девочки" солидарно рыдали, вспоминая тех, кого до срока унесла пагуба.

Мила под шумок собралась, и, прихватив пару бутербродов, прошла через проходную. Настал момент, когда можно простить все обиды, забыть командировки: в последний раз она мысленно пресекла линию жизни нормальных людей, всё ещё востребованных, и оказалась в резервации под названием пенсионеры.

С подаренной картиной под мышкой, слегка навеселе, Мила не спеша возвращалась домой. По дороге вспомнила, что получила премию и не успела посмотреть. Прямо на улице, прислонив картину к ноге, нашарила в сумке конверт, поднесла к близоруким глазам и не поверила. Сумма приятно удивила: и на музеи… и на покупки… хватит. Пытаясь попасть ключом в замочную скважину, она услышала скрип двери в подъезде и шаги в сопровождении стука палки.

– Климов?!

– А ты, небось, ждешь Данте Алигьери?

– Почему его?!

– Водку я с ним пил. Только что! Он мне стих подарил, послушай:

Ведь если нам любовь извне даётся

И для души другой дороги нет,

Ей отвечать за выбор не придётся…

– Это из той книжонки в нашей мастерской, которую ты каждый раз выбрасываешь, а я подбираю.

– Нет-нет, Павел, только не о любви …сейчас.

– Понял. Ты права. Мне тоже надоело – ты её взашей в дверь, она в окно лезет…

– Великий Дант меня разволновал – прав он, чувствую. Давно чувствую. Потянуло порисовать его. А для смелости водочки выпил. Гении они не любят панибратства. Его как духа задобрить надо!

– Вижу, сильно подшофе. Долг пришёл вернуть? Давай. И – обратный ход, Климов. У меня нынче – праздник!

– Я у тебя совсем немножко погощу! Можно? Каши хочу. Он подошёл совсем близко и снял со щеки прядь волос. Мила стала нагружать Павла пакетами, подчеркнуто сердито приговаривая:

– Послушай! Мне надо одной побыть.

– Не прогоняй, будешь сильно жалеть. Я тебе картинку принёс. В подарок.

Они стояли у открытой двери.

– А ты, Подруга, по какому случаю приняла?

Он крутил носом, пританцовывал и весело стучал палкой.

– Заходи уж!

Климов с дурашливой галантностью попытался перехватить курточку Милы, но запутавшись в сопровождавшем шарфе, выглянул из него и по-попугайски пронзительно закричал:

– Паша хочет каши!

– Дай отдышаться и вообще помолчи, пока ужин приготовлю.

– Ну, нет! Откуда у тебя картинка? Где ты её взяла?

– Тебе подарил её какой-нибудь маляр! На экспертизу! Срочно?

– Я ушла сегодня в свободное плавание. Мне полтинник. Понял?

Ей стало жалко себя и она заплакала.

–Ты чё?! Ну зачем ты плачешь? Ну и что – подумаешь, мне тоже полтинник.

– Ты мужик!

– А ты зато не хромая и красивая. Чё те надо еще? Ну, не надрывай душу! Ты же знаешь как Вероника по каждому случаю лила слезы.

– Фсё-фсё, давай подую, где болит.

– Я те картинку принёс – твой портрет выцарапал из музея. Десять лет по выставкам. Затаскали. Я им не дарил. Тебе дарю. Он не спеша развязал бечёвочку и освободил портрет от бумаги.

– Ты рехнулся! Лучшую работу забрал. Предлагали ведь купить?

– Предлагали. Она – твоя с первого мазка, я так решил.

Мила смотрела на забытую, незнакомую себя, кипень яблоневого цвета вокруг головы пульсировала радостью, и вся круговерть напоминала ей спираль танцующих дервишей. Её накрыло давнишнее воспоминание. Яблоневый цветущий сад, они с Павлом, счастливые и влюбленные – и впереди целая жизнь…

– Я пристрою картинку на стеночке, а ты мне, Ласточка, кашку сваргань.

– Да, а чё тебе подарили? Знаешь же нашего брата. Ревнивы.

– Да посмотри сам, я домашнее надену.

– Ну-ну. Ой! Зря напрягся – здесь фото!

– Фото?!

Мила разглядывала усадьбу, окружённую туями с лиловыми зарослями лаванды. Прикреплённая записка была от дочери. "Ты мечтала побывать в Италии?! Вот тебе – Фазенда в Мадресельве на весь июнь. Наши общие друзья согласились напечатать и оформить фото, чтобы не возиться с пересылкой. Благодарю их! Подробности обговорим в скайпе".

– Павел! Ты понял?! Я в июне еду в Италию! Что же это за водопад подарков?!

– В Италию?! А я?!

– А тебе кто мешает! Бери билет – и вперед!

– Ты неправильно меня поняла. Объясняю телеграфно: хочу с тобой в Италию!

– Интересный поворот! Ты явно перебрал!

– Пшёнку-то вари. Обещала.

Повизгивания дрели, слившись с кухонными шумами, на время заставили каждого предаться собственным мыслям. Мила видела потоки пилигримов, подобно муравьям ползущим по дорогам католической Мекки. Бессчётное количество народа из разных стран связывали посещение с освобождением от грехов, очищением плоти от соблазнов. Деньги, скопленные в течение жизни, оседали в благословенной стране, приумножая её богатства.

Паломники возвращались с пустыми кошельками, зато несли в своём сердце поразившие и усвоенные восприятия жизни и культурных традиций итальянцев, чтобы насытить ими своё окружение, обогатить духовный мир.

Странники были одновременно туристами, которые и нынче устремляются с теми же целями на Апеннинский полуостров. И каждый из них по возвращении рассказывает свою версию увиденного итальянского чуда.

Когда она поняла, что побывать в Италии – единственный способ воспринять её чувственно и усмирить ненасытное любопытство, просто решила туда поехать. Дочь, не слишком эмоциональная особа, побывавшая в Италии год назад, всё ещё присылала фото и путевые заметки. Выходит, целый год Мила жила мечтой о предстоящем путешествии. Да и говорящие Шмели к кому попало не залетают.

Размышления Петра Чаадаева обострили желание и придали её залетевшей мечте глубокий смысл. Ведь Чаадаев же родная русская душа. Что ему надо было в Италии?

"Рим – это связь между древним и новым миром, так как безусловно необходимо, чтобы на земле существовала такая точка, куда каждый человек мог бы иногда обращаться с целью конкретно, физиологически соприкоснуться со всеми воспоминаниями человеческого рода, с чем-нибудь ощутительным, осязательным, в чём видимо воплощена вся идея веков, – и что эта точка – именно Рим.

Тогда эта пророческая руина поведает вам все судьбы мира, и это будет для вас целая философия истории, целое мировоззрение, больше того – живое откровение.” Мысль, выписанная полгода назад её каллиграфическим почерком, и помещённая за стекло кухонного шкафчика, гипнотизировала. Вот оно: «соприкоснуться со всеми воспоминаниями человеческого рода».

Италия представлялась Миле кимберлитовой трубкой земли, где спрятаны сокровища бытия. Мадресельва, о которой так много рассказала дочь, хоть и крошечное, но отмеченное особой благодатью произведение Творца, видела не иначе как зелёный изумруд.

Мила оперлась о подоконник, от такой фантастической картины только у бесчувственного бревна голова не закружится. А при чем здесь Климов! Почему он пришел именно сегодня, когда у нее обвал событий. Какое он имеет к этому отношение?! Какое? Хватит им прошедших двадцати лет, раскачивающих словно маятник от любви к ненависти…

– Ну всё, готово.

– Картинка как тут и была! Ты угадал – здесь ее место. Клим! Каша подана!

– Скажи, Подруга, какими заклинаниями ты уговариваешь пшено стать кулинарным шедевром?

– А что ты про него знаешь? Что она на Руси в чести у простого народа аж с третьего тысячелетия до нашей эры, знаешь? Что монахи всех религий во все времена питались им, особенно в пост, наряду с гречей, как основными продуктами? Потому что это вкусное, сытное и полезное блюдо. Особенно если добавлять масло, молоко, творог, тыкву, орехи, мёд и много ещё чего можно. Хотя бы это ты знаешь?

– Вот-вот и за вкус и за пользу люблю её. Эта у тебя с тыковкой, я угадал?

– Мила, ты без дела зачахнешь, будь моим кашеваром. А?! Платить буду картинами. По рукам? Павел резко повернулся, так что стул накренился и взял обеими руками пальчики Милы.

– Паша, вот к такому… я совсем не готова.

– А ты подумай! Сколько мне ещё ждать?!

– Подумаю при одном условии – нам надо с тобой хорошенько проветрить свои "чуланы".

Последние картины в Даляне продали?

– Продали, вот должок. А насчёт Италии что? Не в тему?!

– Климов, ты меня смутил. Не могу я так сразу. Признаюсь, не было тебя в моих планах.

– Нет уж ты сразу. Че тут тянуть? Нарисуй, срочно изобрази меня в своих планах! Ты же знаешь, я двадцать лет только тобой и живу. Бегаю как мальчишка по твоим следам, вижу во сне, днём рисую тебя – он говорил всё тише, удивляясь, как же тесно связан он с сидящей напротив женщиной.

– Ну случилась такое у нас с тобой – разбежались из-за глупой ревности. Карнавал он и есть карнавал: лишку хватил. Вероника была заводная, ты же свою подругу знаешь. Просто шутку затеяла, сценку как в театре. Целовались, конечно, всерьез, так уж получилось. А потом – дело чести. Вроде не в чем себя упрекнуть: отслужил Веронике до последнего её дня. Она так и не узнала, что женитьбу нашу разрушила. Потешились, расстались…

–Ты мне скажи, возьмёшь меня или нет. Деньги у меня есть, много за картины получил, хватит на двоих. За границей не был ни разу. В Италию хочу, как пацан на рыбалку. Ну возьми, Христа ради. Ты же знаешь какой я покладистый, буду у тебя на побегушках.

– Вот же пристал, Климов! Иди домой, утро вечера мудренее.

Глава 2

.

Мила плохо провела ночь. Просыпалась от тревожных видений, плакала, жалея себя. Под натиском переживаний стала вспоминать, где и что сделала не так. Петух на соседской лоджии извелся кукарекать и охрип, когда раздался звонок.

Голос Павла был слегка виноватый, но улыбка перекрывала едва обозначенную неловкость.

– Приглашаю тебя на завтрак! Ко мне, в десять. Мы никогда не встречались за завтраком. Не пожалеешь. Отказ не принимается. Очень нужно. Водитель на жигулях не заставит ждать, ровно в десять. – И отбой.

Что он ещё выдумал? После смерти Вероники Мила ни разу не заходила в хорошо знакомую раньше угловую двушку. Наконец–то закончилась игра в прятки. Пришло время определиться им с Павлом, кто они друг для друга.

День обещал быть тёплым. Мила задержалась с выбором наряда. Отчётливо поняла, что хочет удивить Климова, услышать похвалу. Выбрала маленькое платье, конечно же, выгодно обозначившее фигуру, и светлый кардиган. Островное лето – не черноморское. Осталась собой довольна, от духов отказалась, слегка протерла руки розовой водой.

Действительно, Климов минута в минуту посигналил в открытое окно жигулёнка. Изобразил пальцами пробежку. В свежей белой рубашке с высоким стоячим воротником он выглядел совсем иначе, чем она привыкла его видеть в мастерской за мольбертом. Павел вышел, открыл дверцу и, наклонившись, коснулся её лица. Поцелуй словно упорхнул. Оба стали быстро обсуждать цветение и запах черёмухи, уже усыпавшей крышу машины.

Мила не сразу узнала квартиру. Всегда неряшливая, заваленная книгами, старыми журналами, пыльными японскими черепками, жалующаяся немытыми окнами, напоминала запущенного больного. Вероника совсем не занималась домашним хозяйством.

Она изо дня в день плавно перемещалась из класса Художественной школы, находившейся в пяти минутах от дома, на продавленный диван. Обедала тем, что приготовил Павел, и принималась читать, перемежая занятие сном. Может уже в то время её тело покорилось неизлечимой болезни? Друзья-художники избегали унылую и ядовитую на слова Веронику. Даже на день рожденья, при вечном дефиците выпивки, званые, в гости, не приходили. Деньги не занимали.

Помещение, переустроенное и перепланированное, поражало уютом, чистотой и светом, вливавшимся с двух сторон. Сосновые полки были аккуратно заполнены, как в магазине, всевозможным подспорьем для рисования. Приятный запах смолы, скипидара, канифоли немного напоминал лёгкий дух опрятной церкви. Мила отмечала особую педантичность в расположении вещей и не могла поверить, что это тоже часть характера Павла.

В Художественной мастерской его тесный кабинет мало отличался от других. Он кажется был доволен произведенным эффектом: что–то тихонько напевал, ныряя на кухню и возвращаясь к столу. Накрытый зелёной тканью, у открытого окна, уставленный красивыми тарелками, он напоминал скатерть – самобранку из сказки.

– Занятно придумал, – отметила с улыбкой Мила. – Вспомнил ромашковую поляну?

Очередное появление и вовсе усадило Милу на стул. Под звуки песни из фильма «Ромео и Джульетта" в исполнении Лучано Паваротти, Павел с широкой улыбкой вынес большущий букет коралловых роз.

– Перецеловал все бутоны в благодарность за каждый прожитый тобой год. Только надежда, что мы с тобой встретимся, спасла меня от беспробудного пьянства и приковала на все эти годы к мольберту. Ты слышишь самые прочувствованные слова. Запомни. Такое не повторяют. Глаза у него увлажнились. Нет, из них двумя бороздками пролились слезы. Павел протянул букет. Мила растерянно смотрела то на него, то на цветы. Наконец, прильнула к нему и поцелуй пришёлся рядом с ухом, отчего оба расхохотались.

– Ты мне чуть не откусила ухо. В наказанье я укушу твоё. Он бережно поцеловал её обе щеки и с нежностью погладил завиток уха. -Жа-а-а-лко!

Павел принес вазу, поставил цветы на край стола и подвинул стул.

–Усаживайся – у нас будет долгий завтрак. Пока не попробуешь мою стряпню – не выпущу.

– Неужели ты автор всех этих умопомрачений?

– Да я ещё и не такое… могу. Двадцать лет практики… Крысы в лабиринте в какие сроки обучаются находить дорогу к еде?

– Всё перед тобой, приятного аппетита!

О ней заботятся! Мила почувствовала небывалый прилив энергии. На большой стене из потрескавшейся белой рамы неудержимо рвались соцветия нежно-лиловой сирени. Цветы изнемогали от тяжести лепестков и щедрого солнечного света.

В сознании возник и стал стремительно разворачиваться день, когда ветка была частью огромного цветущего куста. Рая и Виктор, их друзья, жили в стареньком родительском домике у реки. На время сбора папоротника они попросили их присмотреть за козой и кошками. Тогда-то и выбрала Раечка тяжёлую ветку махровой сирени и поставила её в зелёную бутыль.

Это были три дня блаженства: сирень, казалось, возникала на холсте сама. Плотные многослойные мазки играли со светом, наливались силой. Скоро сиреневое нашествие на полотне одержало победу. Ветка в бутыли сдалась и обмякла. Сеансы прерывались нескончаемыми поцелуями на зелёной пахучей ромашке двора, прогретой солнцем. Одежда перепачкалась зелёным, от их тел шел густой аптечный запах.

Коза не желала отдавать молоко. Набегавшись и выманив весь припасённый для неё хлеб, она сама подходила к кастрюльке, давая понять, что готова заняться настоящим делом. Вечерами, под звёздами, всё на том же ромашковом островке, они ели козье молоко с чёрным хлебом и мечтали, как совсем скоро будут жить вместе. Молодым специалистам по направлению полагалась комната в общежитии. Шли дни, когда они, кажется, дышали в унисон.

– Вчера я развел клоунаду, думал ты поймёшь и посмеёшься со мной. Видимо действительно лишку хватил. Я считаю себя мужиком, ну, в русском значении слова. Всё, что хочу в этой жизни, стараюсь сделать сам. Когда я САМ подготовлю поездку, дам тебе знать: жду тебя в … Мадресельве или еще где-то… Как тебе блинчики? Хочешь ещё?!