Все жизни в свитке бытия

Людмила Салагаева

Все жизни в свитке бытия

Жизнь – это путешествие, а не дом.

Часть I. Мой остров

Фуга

Осыпьте поэта дарами.

Накануне любимого праздника я мысленно собираю близких друзей в виртуальном пространстве. Мне этого достаточно, чтобы почувствовать многоцветие жизни и красоту человека.

Сергей Нырков – поэт милостью Божьей относится к людям, к которым приходишь как к эталону совести и творчества. Ещё год прожит – мгновения радости, незабываемый свет стихов Сергея вплелись в трудные дни, помогли их осознать.

«Жизнь земная, куда ты несёшь?

Всё сильней притяженье – знакомая сила. Не случившимся манишь и голосом счастья зовешь.

Но зачем?

Ведь со мной уже это всё было.

Даль небесная светом меня напоит!

Станет путь без конца и начала!

Улетают свободные птицы, но этого мало.

Жизнь моя!

Неужели останусь в долгу, что живу,

Что душа не находит покоя,

Что стою на земле, а все птицы летят надо мною,

Что ещё «Че-Ло-Век?»

_____________________

О, слепая судьба!

Как устал я бежать за тобою…»

 Cергей Нырков

Диалог с поэтом.

Если долго идти вдоль моря и слушать шум набегающих волн, случается провал в тишину. Глушизну. Пропали обгоняющие друг друга, пугающие, призывающие, отрезвляющие слова. Смолкло нытьё, даже простенькая мелодия сердца сбежала. Свет и воздух проходят через меня без препятствий. Я не тело.

В провале тишины нет ничего. Потом – проблеск восторга как луч солнца, пробившийся в узкую щель. И заливающее, смущённое чувство благодарности за то, что было. А что было? Этот обморок, отключение, обнуление, провал – что он мне дал? Обновленье! После пустоты всё засияло как будто сняли пыльный занавес, открыли широкий горизонт. О, небеса! Вы распахнули объятья в манящий, радостный, многоцветный, живой мир!

Прибой не просто шумит – на гигантском пространстве воды исполняется симфония моря. Тончайшие нюансы в направлении и силе ветра меняют рисунок мелодии. Приносимый волнами песок, образующий рельеф береговой черты, мгновенно переписывает партитуру.

Набегающий, усыпляющий, баюкающий ритм фуги прерывается внезапным шумом. Огромная стая чаек, кем-то вспугнутая, снялась с места и с тревожными вскриками закружила над водой. Они унесли наваждение на своих белых крыльях. А может то были ангелы? И всё это случилось для меня? Слепым дождём пролились слёзы благодарности…

Существование расточительно. Куда бы ни взглянул – разворачивается новая картина. Всюду приготовлены дары. Луга, полные разноцветья, радуются лету. Заблудившаяся пчела, привлечённая запахом розовой воды на щеке, принесла утешение – не плачь о неизвестном, тебе всё это снится. Пчелу увлёк налетевший ветер. Слизнувший с верхушек волн запахи глубинной жизни океана, обременённый тайной, он порывается рассказать историю Вселенной. Но наше время не совпадает. Оставив на моём лице солёный поцелуй, он улетел.

Заманчиво знать наизусть историю Вселенной. Но как мне быть с вопросом, не оставляющим ни на минуту: кто я есть и зачем здесь. Затем ли, чтобы запастись опытом и знаниями? Вкус опыта горек, а жизнь бесконечна. Зачем он мне? Знания – не моё служение. Горечь преследовала меня. Убегая от неё, училась, строила семью, любила или думала, что любила (кто знает, что такое любовь!), ошибалась. Терпеливо собирала пожитки опыта и начинала сызнова…

Однажды в неудачном замужестве случилось то же, что сотворили чайки с мелодией моря. Диссоциативная фуга – болезнь бегства в незнакомый город, на время прервала моё семейное испытание. Забыв себя почти до исчезновения имени, я растворилась в маленькой дочери. Судьба приготовила взамен неслыханное подношение – любовь. Невесть откуда взявшееся чувство нежности вместе с радостью жизни заполнило каждую клеточку тела, каждое слово и мысль.

Ни жара, ни холод, ни отсутствие денег нисколько не влияли на бесконечное ликование. Я не ходила – летала, не говорила – пела, не делала – творила. Силы удесятерились, проникновение в настроение и состояние других – отзывалось немедленной заботой и помощью. Каждый человек на пути становился другом.

Триста шестьдесят пять дней, наполненных энергией любви, как и всё, унесли волны времени. Благословенны дни эти!

Но покуда жив человек, жив и тревожащий вопрос: кто я есть. В поисках его без устали бродила по церквам, выращивала розы, листала фолианты, старалась жить образцово и просто, глядела на звёзды, гадала на кофейной гуще. С пути сбивалась, маялась, грешила. Потом шептала Богу: “Прости! Прости! И научи, как быть счастливой”.

"Живи в восхищении" – явились в тишине слова. И сердце рванулось к ним – узнанным, родным и знакомым. Восхищение – это моя суть. Кто-то краской и кистью стремится нарисовать своё поклонение. Другой врачеваньем выражает любовь. Мой способ запечатлеть восторг и умиление Творцу и Человеку – слово, наполненное теплом души.

Случай позаботился о моём окружении. Замечательные, умные, близкие по духу люди стали главным содержанием жизни.

Пусть благодарность, как тёплый ветер, коснётся души каждого, кто меня восхищает.

Блюз для роз

Теперь, когда большинство событий моей жизни утонули во времени, я спокойно предаюсь своему чародейству.

Оно состоит в том, что я выращиваю и продаю розы. Заурядное занятие, скажете вы, стоит ли оно такого пафосного заявления. А вот послушайте и судите сами. А то мой сын и невестка считают, что я слегка тронулась умом. Ну да, конечно, решение продать комфортную квартиру с удобствами и купить старый, на ладан, дышащий домишко с печкой, оставленный японцами в сорок пятом, не назовёшь выгодной сделкой. Однако не спешите с приговором.

Когда стало понятно, что слагаемые прошедшей, а также и настоящей моей жизни не поддаются разумному анализу, что влияние совершённых поступков, действий и чувств на моих попутчиков в этом мире не откроется – сильно задумалась. Как быть с грузом неверно выбранных решений, неправильных намерений, эгоистичных желаний? Да, я старалась не причинять никому зла, но неумышленно причиняла – это происходит со всеми! Я знаю, что задолжала очень многим и не хочу уходить не расплатившись.

Есть такой райский цветок роза. Не счесть поводов, а тем более людей, ей поклонявшихся.

Это совершенное создание Творца, выверенное космическими параметрами, наделено особым смыслом возбуждать красотой своей в человеке доброе. Любовью, нежностью и милосердием мы это называем. Она несёт в себе и небесное совершенство и земную страсть…

Роза – ключ к духовному путешествию.

Мы славим в ней гармонию мира.

Роза в руках Богоматери, знак Её безмерной любви к нам.

Моя бабушка видела в ней всемогущество прощения.

И я – тоже.

Последние открытия антропологов говорят о том, что неандертальцы усыпали могилы близких цветами. Найденная пыльца сказала им об этом. Так древнейшие устанавливали связь с потусторонним миром. Я уверена – это были розы.

Домик с тремя сотками земли стал мне благостыней. У книг и садоводов вызнала, как выращивать розы, накупила инвентаря и удобрений. И принялась за дело. Конечно, скоро сказка сказывается… но характера мне не занимать. Цветы растут, куда они денутся: я хорошо за ними ухаживаю, сил хватает. Но ещё читаю стихи, прославляющие их и включаю музыку, я говорю им молитвы и поверяю свою жизнь. Я любуюсь ими. Я люблю их!

Иногда приглашаю такого же старого как я, друга-саксофониста. Обычно он стоит возле касс аэрофлота, – там вход – вроде сцены, – и играет для всех на своём блестящем саксофоне в дурацком белом цилиндре – выдувает своё, любимое.

Заплёванные городские тротуары выгибаются от удовольствия, слушая старые мелодии парижских кафе. Неразумным много ли для счастья надо. А он рад стараться – заливается…

Но видели бы вы, как старый чудак выделывается для моих цветов!

…Срезая розы, я благословляю их на важное дело: нести прощение не только мне – всем. Сколько мы задолжали друг другу по глупости, лени, невежеству, неразвитой чувствительности, просто из вредности, от обиды… Поди-ка знай, как заблуждение сработало. Вспомните эффект бабочки. Взмахнув крылышками в Айове, она вызвала ливни в Индонезии. Я немало видела этих следствий… Да и кто из нас не давил нечаянно бабочек!

Кризисы, революции, перевороты, волнения, катастрофы, войны и войнушки – сложенный результат нашего с вами, дорогие мои, противостояния.

Приношу я своё ведро с розами и встаю в ряд с теми, кто меня еле терпит, – продавщицами цветов. Они, сговариваясь, держат цену. Я им – кость в горле. Пару раз разборки учиняли. Да только не на ту напали. Что они мне могут сделать хуже смерти? А к ней я готова в свои восемьдесят годков. За мои розы и умереть не жалко.

Ну, окрестили меня полоумной, так это всего лишь – ошибочка, понимаю и прощаю. И злость, и скаредность их тоже понимаю. И прошу за них прощенья, продавая заговорённые розы по пустяшной цене. Деньги беру, чтобы принявший цветы, должником себя не чувствовал.

И кто тут полоумный?

На этом ставлю запятую в моей истории, и очень надеюсь на продолжение… впрочем, со смирением приму и точку. Жизнь-то была – Подарок!

Зима. Мороз. И белая камелия.

«Людмила, хотел написать отзыв, а программа показала, что я уже написал один – больше не полагается. Хочу заметить, что завтра – у Вас уже сегодня – снова воскресенье, как и два года назад. Зима, провинция, утро. Что-то изменилось? Чай всё тот же? Всё также кружит метель, а в доме также уютно? На фотографии, правда, Вы сидите с чашкой кофе в каком-то необычном месте. Это Сахалин?! Впрочем, где явь, где сон, – разве это так важно»?

Георгий Цвикевич

Пальцы немного покалывает от тёплого воздуха. Сегодня на юге острова Сахалин под минус тридцать. Кроличий мех перчаток не уберёг от холода. И всего-то пришлось пробежать пятьсот метров от остановки. Магазин Сити-Молл, куда я езжу делать покупки, обдаёт щедрым теплом, густым нагретым запахом смеси парфюмов Л'Этуаль.

Вот он маленький уютный уголок моего устремления: магазинчик чая и кофе. Миша издали машет рукой:

– Ты не пройдёшь мимо???

– Как можно!!

Открыл дверь, прибавил звук:

“Не ходите, девки, замуж,

Милые соседушки,

Будут скучные без вас

Зимние беседушки.

Неужели, задушевная,

Ещё свиданья ждёшь?

Забывай его, неверного,

И верного найдёшь”.

Задиристые, звенящие голоса вплетаются в настроение. Неужели всего лишь отзыв о далеко спрятанном родном впечатлении, застрявшее неизвестно в каком поколении, способно пробудить взрыв энергии. Мы согласно смеёмся. Бармен выбирает музыку. Мелодия дудука словно вплывает в узкую щель стеклянной двери. Устраиваюсь перед окном. Миша вешает табличку "Технический перерыв". На вопросительный взгляд отвечает:

– Послушаем без помех. Вам как обычно?!

Он варит кофе. Кофейня – закуток на двоих посетителей, две витрины, кофе-машина с меломаном Мишей. Он молод. Ему не важно, сколько мне лет. Миша здесь на месте. Мы подружились потому, что однажды обнаружили обоюдный интерес к дудуку. Всякий раз, когда я прихожу, мы слушаем вместе одну из пьес. Ещё припасаем полезную информацию, такую, чтобы разукрасила сегодняшний день. За окном: ЗИМА, МОРОЗ …

– Миша, как всегда вкусно! Печенье я приберегла к чаю!

– Вы будете пить чай?

– Мы будем пить чай в честь воскресенья. Подарок из Китая.

Чай «Белая камелия».

На столешнице появляется прессованный кружочек.

– Припоминаю … У мамы была книжка Дюма "Дама с камелиями''. Я всё спрашивал, думал это что-то вроде карамели. Ей пришлось однажды рассказать мне содержание. Знаменитая дама всегда появлялась в свете с букетиком камелий.

– Да, тогда у знати была мода украшать себя живыми цветами. У камелии не опадают её прекрасные атласные лепестки, и кожистые листочки оттеняют сияние цветка. Женщины носили в волосах, за корсажем, а мужчины в петлице. Оскар Уайльд постоянно появлялся с цветком в петлице.

Но прежде всего это чай, его засушенные соцветия волшебно раскрываются в горячей воде и освобождают благоухание, подобное липовому.

Миша, не теряя времени, отщипывает целиком засушенный цветок, измеряет в стеклянном чайнике температуру. 80 – как раз наилучшая для заварки. Два цветка на глазах оживают, кружась, медленно расправляют лепестки. Цвет воды становится нежно-янтарным. Мы рассматриваем портрет Оскара Уайльда.

– Видно, что этот человек увлекался мистицизмом?

– Он красивый. Вы согласны?

– Не думала об этом… Наверное. Вот бы вспомнить, у него есть остроумное высказывание насчёт женского ума. Что-то вроде: у женщин такая особенность – находить самое невероятное и не замечать очевидного.

– Он – единственный, чьи книги мама читает постоянно. У неё на полке – роман "Портрет Дориана Грея", пьеса "Идеальный муж", повесть "Кентервильское привидение". Мне она подарила ДЕВЯТЬ СКАЗОК! – но я их так и не прочитал. Сейчас – захотелось!

Мы пьём душистый чай. Где-то рядом незримо присутствует Уайльд. Миша точно заметил – “КРАСИВЫЙ”. Его "Портрет Дориана Грея" это попытка лучше узнать свою суть. Главная тема – "прекрасное" и "безобразное" в человеке.

До сих пор роман актуален: он заставляет читателя погрузиться в себя. Ведь в самом деле, нет ни одного уродства души, которое бы не отразилось на лице и теле. Мы сталкиваемся с этим и, не задумываясь, выносим суждение. Фотографии Автора только лишний раз убеждают. Он очень красив – создатель Дориана Грея!

За окном сгущаются синие сумерки. В воздухе витает лёгкий чистый и сладковатый, теперь незабываемый аромат белого цветка. Представила его струящимся поверх сверкающего снега, пахнущего свежим морозцем. Так в сознании родилась новая связь. Если всплывёт хоть единый фрагмент из неё, возникнет как в ёлочной игрушке обособленный мир:

Зима. Мороз. И Белая камелия.

Люби то, что есть

Примерно так, как на рисунке, выглядит из окна Инны рыбацкий посёлок, где она живёт. Или плывёт… Так ей иногда кажется. Дом стоит на берегу моря, на возвышении. Его огибает река. Куда ни посмотришь из любого окна – везде вода. Маленький островок жизни называется Лукоморье.

Через дорогу, тоже на взгорочке, потемневший бревенчатый дом Машки. Её подруга – продавец магазина. За особую стать прозвана Кралей. Магазин – чистенький, заставленный цветущими растениями. Весь день там толчётся народ. Больше всего дальнобойщиков – через посёлок проходит трасса на Север. Заходят свои посудачить, встретиться с соседями – послушать новости, а заодно и продукты купить. Всё у Машки свежее, вкусное – знает, где взять и как сохранить. Держится как правительница удельного княжества. Водители усвоили почтительный тон, она их единственная кормилица на долгом пути: помнит, кто что любит, разогреет, поднесёт, о здоровье справится.

Пьяницы – побаиваются. Словом её и вовсе не одолеть. При надобности отбреет всем на потеху. Прозвище даст – как припечатает. Только Валерьянка осмеливается клеиться к Машке. Потому что ум пропил. Думает о себе, будто молодой да красивый. Часто возле дома ошивается. Да нужен он ей! Было время – вместо опохмелки валерьянку потреблял, тогда и кличку получил.

Недавно опять оскандалился. Захотелось полечиться до открытия магазина – «трубы горят». Известная маета: зудёж непереносимый. Машка, святое дело, красоту наводила, когда он стал в окошко скрестись. Предупредила – мол, ждать надо – раз, другой… А потом как выскочит, как выпрыгнет, Валерьянку за подмышки, в тачку у крыльца – шмяк, металлической цепью застегнула и попёрла его по дороге вдоль домов. Народ на работу шёл – все так и застыли.

– Это куда Валерьянку с жутким комфортом везут?

А она катит его и во всё горло распевает:

Говорила я залётке,

Говорила дураку:

Не пей водочку лихую,

Не кури ты табаку.

Поселковые два дня ржали и перекрестили его в Залётку.

Жители крошечного села для Инны-фельдшерицы пациенты, для Машки – покупатели. Машка скатится с горки, перейдёт речку по скрипучему щелястому мостику и слышит посвист флюгера над Инниной крышей. Чаще-то он крутится как бешеный. Ветра́ у них… ветра́ с моря налетают едва не каждый день. И, конечно, стараются, как пацаны, всё сломать, вывернуть наизнанку, полюбопытствовать… да и бросить, забыть.

В выходные утро подруг начинается чаепитием. По воскресеньям Машка приносит горячие рогалики. Печь любит, сама их не ест. А подружка-пампушка – сластёна. Сувениры, забавные радующие мелочи в доме Инны – это всё дары соседки, знаки её нежного внимания.

На окне – водопад зелени. Бархатистый куст мелиссы хранит не хуже самого надёжного сейфа застольные разговоры, все эти причмокивания, осторожные втягивания (губы трубочкой) душистого, пахнущего лимоном и розой чая.

Женщины и цветок симпатичны друг другу. Но иногда что-то находит – и появляется отчуждение. Мелисса, как говорят, вырождается. Цветок подрезают, меняют землю. А две подруги, как улитки, прячутся по своим домам и перестают жаловаться, что мужики измельчали и даже даром никому не нужны. Точно в природе: приливы и отливы.

Вряд ли часто встретишь такую, как Инна. Чувствительная очень. По каждому пустяку глаза на мокром месте. Округлости тела привлекают уютностью и природным совершенством. Так бы смотрел и смотрел, но за ней не угонишься – больно шустрая. Вечный двигатель, одним словом.

Санитарка и уборщица в фельдшерском пункте, покорённые обаянием Инны, – на подтанцовках: с пациентами управляются играючи, на чистоте просто помешаны. А как всё переделают, спевку затеют, полюбившуюся песню разучивают. И поют, все говорят, славно.

Врач в райцентре теряется перед её очередным отпуском. У него портится настроение, он задаёт тоскливый вопрос: «А что я буду без тебя делать?!» И действительно, дела идут наперекосяк… Недавно наступил очередной отпуск; слава Богу, попросила только две недели.

До войны в Лукоморье жили японцы. Их захоронения навещают родственники. Инна ещё школьницей прониклась печалью к холмикам, хранящим тайну людей, чья жизнь протекала между излучиной моря и рекой и оставила незримый след. Да и зримый тоже: вот на склоне горы их храм Тории – Небесные ворота.

К захоронениям Инна относится заботливо – верит в существование душ. Ухаживает за могилками, как если бы покойники всё видели, оценивали по меркам живущих. Кладбище неподалёку от храма её стараниями выглядит прибранным.

Небольшая группа родственников из Японии каждые два года приезжает навестить своих предков. В последний приезд они вручили Инне приглашение и деньги на поездку. Старый доктор из города Отару, чуть-чуть говорящий по-русски, звал погостить у родителей на ферме в горах.

Составив инструкцию «Как выжить в экстремальных условиях, без мамы, и сохранить жизнь коту», Инна вручила её двенадцатилетнему сыну и отбыла на соседний остров. Деревенские испытывали трудности – привыкли по всякому пустяку в амбулаторию бегать, перезванивались и ждали возвращения Инны.

Она явилась с подарками. Это было видно по обилию коробок и пакетов, выгруженных на крыльцо. Народ дал ей отдохнуть от силы три часа. И вот все, кому надо и не надо, набились в просторную кухню – уж и присесть некуда. Приплелись и Залётка с Шаманом – с утра в угаре, но, услышав Кралин устрашающий «кышшш!», мигом слиняли, пошли по отливу живность собирать.

Но что это?! Инна не похожа сама на себя. Видели ли вы растение, перенёсшее заморозок?! Вот такой она стала. На вскинутые брови Машки вяло произнесла:

– Всё так плохо! Всё! Тело не хочет служить мне больше, сердце сбоит, пульс частит. Сил нет. Есть, спать, работать совсем не хочется.

– А что случилось?!

– Отравилась Японией!

– ???!!!

– Там я увидела жизнь, о которой мечтала.

Инна и Машка сидели в центре стола перед ворохом подарков с записочками: «Тимофеевне», «Пышке», «Дровосеку». Инна замолчала. Тимофеевна, санитарка, не выдержала:

– Мы чё, на похороны, что ль, пришли? Давай, Краля, нам чай – похлебаем с заморским печеньем, а ты, девка, не куксись, рассказывай: «Ладно за морем иль худо? И какое в свете чудо?»

– За морем житьё не худо… – откликнулась Инна чуть повеселевшим голосом. – Видела я, правда, немного, но это очень сильно подействовало на меня. В маленькой деревне в горах живут девять семей. Они испокон веков выращивают лук. Привечают туристов, приезжающих в глухомань покататься на лыжах. Весной из ближних городов паломничество: едут полюбоваться на цветущую сакуру. Инна раскраснелась от внимания и внутреннего волнения. Застревая на словах, с вызовом выкрикнула: – Кто-нибудь специально приходил посмотреть на заросли цветущего шиповника? А уж какой он у нас красивый!

Машка обняла подругу за плечи:

– Давай рассказывай дальше.

– Там всё по-другому. Всё-всё! В километре от деревни течёт сернистый ручей. В нём лечат больные суставы. Инна надолго замолкает, а потом тихо плачет.

– Не поняла… Так плачешь-то о чём? – не выдерживает Машка.

– Сейчас и вы заплачете, я вам расскажу… Уже в аэропорту, где мы приземлились, в киосках сувенирных продают в красивых сеточках золотые головки лука. По одной луковке, по три, лук в косах… Они такие оранжевые – светятся! А на боку каждой луковицы миниатюрное фото старичков, вырастивших его. И сорт, и состав почвы указан. Чем не сувенир! Я ради уважения купила. Да вот же – сами убедитесь.

Она вытащила жёлтый мешочек, а из неё коробку и рассыпала лук по столу. Калиброванные луковицы запрыгали, как золотые яблочки!

– Берите, угощайтесь! Запечённый – он душистый и сладкий, вкуснотища! Попробуйте дома.

– А чего до дома ждать, – Машка сгребла лук назад в коробку и понесла к духовке.

На другой день хозяева пошли со мной на ручей. Поднимаемся мы, не спеша, в гору, они мне на красивые валуны показывают и читают нараспев стихи. И так на протяжении всей тропы, целого километра, на камнях высечены танку. (Потом узнала.) На меня умиление нашло, как в церкви. Конечно, я не понимала ни слова, но стихи, написанные несколько столетий назад и высеченные здесь, на этих камнях, в горах, кого угодно сразят. Мне показалось, это совсем другой мир, – шёпотом закончила Инна.

– А они что же – и лук выращивают, и стихи знают? – с недоверием, с вызовом даже спросила Оксана-пекарь. Сама она всё никак не могла одолеть десятый класс, третий год ездила в райцентр в вечернюю школу.

– Да! Да! – заторопилась Инна. – Старички и дома вечером стихи вслух читали. Но доконало меня даже не это. Когда мы подошли к ручью, я глазам не поверила: он весь выстлан гладкими камешками. Вручную выстлан, понимаете? Между прочим, течёт он издалека. А чтобы удобно было прогревать ноги, везде лежат сплетённые циновки. Чистота вокруг – будто мир только народился и тебе первому открылись и этот ручей, и тропинка, и горы.

Сидела я там на тёплой циновке, вода в ручье пятьдесят градусов, а в голове крутится: как же надо любить и поклоняться земле своей, чтобы она сияла от счастья?! И ближний городок Отару – тоже вылизан, будто его специально к моему приезду чистили-прибирали. Куда ни зайдёшь – всюду цветы, везде чай зелёный первым делом нальют, а уж потом просьбу твою выполнят. Мне аж не по себе было от улыбок и их интереса, будто ты им родственник. Наверно, мы одичали тут, на острове, если меня всё до слез пронимало.

– Выходит, там рай? – подыграла санитарка Петровна.

– Выходит, – с вызовом откликнулась Инна. – Они лясы не точат часами, всегда чем-то полезным заняты.

Тут дверь открылась, и появились всё те же Залётка с Шаманом.

– Мы с добычей – вишь, крабов сколько притащили! Варите, бабоньки, да с пивком и обмоем возвращеньице, – зачастил Залётка и, сбросив резиновые сапоги у входа, устремился к столу.

Машка уже и руки раскинула, и своё знаменитое «Кышшш!» выпустила, но Инна взяла её за руку:

– Пусть останутся, давайте крабов сварим.

Пока варились крабы да остывал печёный лук, Инна выложила на стол пачку фотографий. Среди них было много чёрно-белых и коричневатых.

– Это мне доктор подарил, чтобы мы альбом посёлка сделали для детей и внуков, – пояснила Инна.

На них все тотчас узнали Лукоморье – свои дома, водокачку, пекарню, рынок. Но деревня выглядела иначе. На старых фото всё было ухоженным, домики – в обрамлении насаждений. Чистота и порядок создавали другую действительность – уютом и спокойствием веяло от улочек с бревенчатыми домами, по пояс утопающими в кустах цветущей сирени. Всех привлекла фотокарточка с мостом через реку. Залётка заволновался. Размахивая карточкой, он горячился:

– Ёлы-палы! Куда ж мы попалы! Прямо заграница натуральная, а не деревня наша. На этом выгнутом мосточке только целоваться, да ночью на звёзды смотреть. Глянь, какие фонари, а год-то сороковой помечен. Нынешний – совсем развалюхой сделался!